Тифон

Часть Первая

Вершина башни «Эдифий» сверкала каплей ртути на раскаленном зеркале мира. Здесь, в облаках из стали и стекла, Глеб Лабдакин правил своим цифровым Олимпом. Стоя у панорамного окна, он наблюдал, как город под ним корчился в предсмертных судорогах киберкризиса. Мигающие аварийные огни – алые язвы на теле мегаполиса. Транспортные артерии застыли в мертвых пробках. На гигантских голографических экранах вместо рекламы плясали хаотичные пиксельные вихри и истеричные призывы к спокойствию, которые никто не видел – соцсети лежали парализованными. Финансовые сводки, когда они пробивались сквозь шум, звучали похоронным маршем.
«Тифон». – так окрестили стихию, порожденную его собственной гордыней, его страхом. Olympus Industries, его империя тотального контроля – биоданных, ИИ, безопасности, медиа – сама стала эпицентром апокалипсиса. И вина, как ядовитая смола, капала на его имя. Почему он часто видит во сне череп?
— Глеб Всеволодович! — Голос был низким, контролируемым, но с острым лезвием под спудом.
Евгения Лабдакина, его жена, председатель Совета директоров компании вошла бесшумно, как тень. В изысканном костюме цвета ночного неба перед грозой, она излучала холодную власть над ним. Ее глаза, бездонные, как ледниковые трещины, скользнули по его напряженной фигуре, затем по хаосу за окном.
— Совет ждет вашего плана. Паника среди акционеров достигла критической массы. Они требуют головы… Вашей головы. Или чьей-то другой…
Глеб не обернулся. Его пальцы судорожно сжались в кулак. «Его головы». Она сказала это слишком легко. Как будто это был просто бизнес-процесс. Как тогда, после Кронова? Павел Игнатьевич Кронов был его предшественником. Или его… жертвой? Мысль пронзила его, как всегда, сопровождаемая приливом страха и яростным отрицанием. Нелепость! Он спас компанию! Кронов был слаб, его опыт устарел, его смерть была трагической случайностью в хаосе того нападения террористов. Взлом системы безопасности конвоя… фатальная задержка помощи… Глеб слышал шепот вины, знакомый, как собственное дыхание. Он загнал его глубже, в ту клетку разума, где томилось известное ему пророчество.
— План? — Голос Глеба прозвучал хрипло, он нарочито резко повернулся. — Мой план – найти источник кризиса и выжечь его каленым железом. А не ныть в Совете. Где Кадмиев? Его отчет о стабильности «Ядра»?
Он дернул створку окна. Потом впился взглядом в жену, ища слабину, признак соучастия с ее братом.
Константин Кадмиев, Главный Операционный Директор, его «серый кардинал», его потенциальный палач, был неуловимо похож на Евгению. Прагматик. Эффективный. Слишком эффективный.
— Костя внизу, у «Ядра», — ответила Евгения, ее лицо оставалось невозмутимой маской. — Он пытается успокоить техников. Система… ведет себя нестабильно.
В ее глазах мелькнуло что-то неуловимое – тень тревоги? Или воспоминания? Наследие Кронова. Она вышла за него, Глеба, спасителя, гения, чтобы сохранить это наследие. Но что скрывалось за этим браком? Неужели ужасная тайна, которую они сами заглушали годами?  Мысль была как падаль – отвратительна, но притягивает стервятников.
— Нестабильно? — Глеб фыркнул, но тревога сжала горло. «Ядро». Искусственный интеллект «Core». Сверхразумный оракул Olympus, предсказывающий кризисы с жуткой точностью. И предсказавший ему на основе ДНК, паттернов поведения, его самой сути… Предсказание, которое он отверг как цифровой бред, но которое преследовало его каждую ночь. Оно звучало, как катрен Нострадамуса:

Царь-дитя, взращенный во Тьме.
Путь к вершине окроплен отцовой кровью.
Ложе матери примет тебя в час паденья,
Зрячий ослепнет, познавши свой рок.

Убить отца. Лечь в постель с матерью. Абсурд! Даже просто с его женой… Логический сбой! Но… Кронов был как отец империи. А Евгения… Евгения была его женой. Женой Павла Кронова. Холодный пот выступил на висках.
Дверь распахнулась со стуком, не требующим разрешения. В кабинет ворвался вихрь – Лариса Викторовна, главный архитектор ИИ. Она была слепа от рождения. Но ее пустые, матовые глаза, скрытые за  серебристыми очками с мерцающими точками светодиодов, казалось, видели сквозь стены, сквозь плоть, прямо в пылающее сердце кризиса. Она опиралась на высокотехнологичную трость, сканирующую пространство, но двигалась с устрашающей уверенностью. Ее лицо, бледное и острое, было искажено гневом.
— Глеб Лабдакин! — Ее голос, резкий и пронзительный, как сигнал тревоги, разрезал напряженный воздух. — Ты доволен? Твой «Тифон» гуляет на свободе! Он пожирает все, что ты построил на песке своей гордыни!
Глеб шагнул к ней, едва сдерживаясь.
— Ты забываешься, Терентьева! Это твое «Ядро» предсказало фикцию, а теперь глючит! Где сбой? Говори!
Лариса усмехнулась, беззвучно, лишь уголки ее губ дрогнули. Ее импланты тихо жужжали. — Сбой? Нет, Глеб. Это не сбой. Это последствие. Ты игнорировал предупреждения «Core». Ты впихивал в него все данные подряд, не думая о последствиях, как алчный ребенок тырил конфеты! Твои «бэкдоры» для спецслужб, твои агрессивные захваты баз данных – они стали щелями в плотине! «Тифон» – это не хакер, это возмездие алгоритма! Хаос, рожденный твоей слепотой!
— Моя слепота? — Глеб зарычал, его паранойя, подогретая пророчеством и кризисом, вспыхнула ярким пламенем. — Или чей-то умысел? Может, Кадмиев шепчет тебе на ухо, как разделаться со мной? Или ты сама решила поиграть в греческую богиню?
Лариса резко повернула голову в его сторону. Ее «взгляд» был невыносим.
— Я вижу код, Лабдакин. Вижу потоки данных. Вижу ложь, вплетенную в ДНК империи. И вижу рок. Понимаешь? Он уже здесь. Ты призвал его сам!
Внезапно свет в кабинете померк, затем вспыхнул с удвоенной силой. Голограммы на стенах – графики падающих акций, карты кризиса – исказились, поплыли. Воздух наполнился статическим треском. Центральный экран, только что транслировавший новости о беспорядках в городе, погас. Затем залился кроваво-красным светом.
Из гула систем, из самой структуры «Эдифия», родился голос. Мерный, глубокий, лишенный человеческих интонаций, но невероятно знакомый. Голос Павла Кронова.
«Глеб…»
Евгения вскрикнула, отшатнувшись, ее безупречный самоконтроль дал трещину. Ужас, настоящий, первобытный, исказил ее черты. Глеб замер, кровь отхлынула от лица. Его сердце бешено колотилось, угрожая разорвать грудную клетку. Это был не deepfake. Это было… присутствие. Призрак в машине.
«Ты думал, что скроешь правду в нулях и единицах? Ты думал, власть над данными даст тебе власть над судьбой?»
На экране из хаоса пикселей начала формироваться фигура. Размытая, мерцающая, но узнаваемая. Павел Кронов. Его лицо, печальное и обвиняющее.
— Это… это Кадмиев! — крикнул Глеб, задыхаясь от ярости. — Его интриги! Он создал это!
«Медики опоздали на три минуты, Глеб. Три минуты из-за твоего взлома. Три минуты агонии. Чувствуешь их тяжесть?»
«Нет!» — хотел крикнуть Глеб. Он не знал! Он не знал, что Кронов… что это был его отец? Мысль, дикая, чудовищная, рванулась на поверхность, подпитанная пророчеством. Он отшвырнул ее. Ложь!
— Лариса! — Глеб бросился к архитектору, схватил ее за костлявые плечи. — Что это? Как он здесь оказался? Отключить! Отключить сейчас же!
Лариса не дрогнула. Ее лицо было каменным. Она повернула голову к экрану, к мерцающему призраку, затем обратно к Глебу. Ее губы шевельнулись, и она произнесла не словами, а ритмичным шепотом, похожим на закодированное проклятие:

Цепь нулей и единиц сплетена,
Судьба в кровь вписана.
Кто взломал защитный слой,
Тот пожнет отцовский гнев!

Мать-система, лжива и темна,
Примет сына у трона.
Видишь вспышку? Видишь грань.
Правда выжжет зрячий глаз.

Внезапно изображение Кронова исказилось в чудовищной гримасе, голос превратился в металлический визг. Все экраны в кабинете взорвались ослепительной вспышкой белого света. Глеб вскрикнул, зажмурился. Когда он открыл глаза, свет был нормальным. Экран пуст. Призрак исчез. Остался только гул «Эдифия» и далекие, приглушенные шумом города сирены.
Глеб стоял, тяжело дыша. Его импланты, его нейроинтерфейс, его цифровые глаза, которые видели мир через потоки данных Olympus, жгли. Будто после вспышки. Он посмотрел на Евгению. Она стояла у стены, бледная как смерть, дрожащей рукой прижимая платок к губам. Ее глаза, полные невыразимого ужаса, были прикованы к пустому экрану. Она знала. Он увидел это. Она знала или догадывалась всегда. И этот знак убивал ее сейчас.
— Правда… — прошептал Глеб, глядя на свои дрожащие руки. Руки, которые взломали систему. Руки, которые невольно убили отца. которые обнимали Евгению. Жену отца. А теперь и его Женю. Пророчество висело в воздухе, тяжелое и неотвратимое, как смог над городом. «Зрячий ослепнет…»
Жгучая боль в висках, в глазах, усиливалась. Не физическая. Боль от знания. От ужасной, отвратительной правды, которую он сам и создал. Он больше не мог этого видеть. Не мог видеть цифровой мир, который принес ему власть и теперь приносил проклятие. Не мог видеть строки, которые кричали о его преступлении. Не мог видеть лицо Евгении – лицо жены отца, практически соучастницы.
— Лариса… — Его голос был хриплым, сломанным. — Отключи… отключи всё. Мои импланты. Мой интерфейс. Сейчас же.
Слепая архитектор повернула к нему свое лицо. В уголках ее губ дрогнуло нечто похожее на ледяное понимание. На сострадание? Или на торжество рока?
— Ты уверен, Глеб? — спросила она тихо. — Цифровая тьма страшнее любой правды.
Глеб Лабдакин, генеральный директор Olympus Industries, гений, погубивший отца и обрекший мир на хаос, кивнул. Его глаза, физические, человеческие глаза, были полы отчаянием.
— Я больше не хочу видеть правду, которую создал. Отключи. Всё.
Где-то в недрах башни «Эдифий», у святая святых – «Core», Константин Александрович Кадмиев смотрел на бушующие потоки криптографических данных на главном мониторе. Рядом с ним тревожно мигал терминал с меткой «Призрак: активен». На его лице играла тонкая, жесткая усмешка. Игра только начиналась... А башня, как надгробие неотвратимого рока, возвышалась над тонущим миром.

Глава Вторая

Тьма. Она была не черной, не пугающей в привычном смысле. Она была… пустой. Беспросветной цифровой пустотой. Глеб сидел в своем кабинете-бункере недалеко от башни «Эдифий», и мир для него рассыпался на хаос звуков и смутных ощущений.
Из динамиков доносился приглушенный, но неумолчный гул мегаполиса, переходящий в вой сирен. Ближе. Надрывные. В динамиках встроенной системы, лишенной теперь его нейроинтерфейса, безумно тараторили голоса:
«Сектор Дельта, потеря энергоснабжения…»
«…атака на транспортные узлы, движение парализовано…»
«…сообщения о панике в районах…»
Голоса сливались в какофонию провала. Его провала. «Тифон» пожирал город, а он, Глеб Лабдакин, повелитель цифровой империи «Олимп», архитектор будущего, был беспомощен как младенец. Его руки, привыкшие летать по голографическим интерфейсам, сейчас судорожно сжимали ручки кресла. Пальцы ощущали гладкость полированного дерева, дрожь, проходящую сквозь сталь каркаса здания – то ли от далеких взрывов, то ли от работы аварийных генераторов. Он не видел. Не видел потоков данных, не видел схем атак, не видел лиц своих подчиненных. Только бункер, звуки и эта дрожь под ногами.
«Я – бог нулей и единиц!» – мысль прорвалась наружу, переходя в хриплый шепот, а затем в крик, брошенный в пустоту роскошного кабинета. – «А теперь я не вижу даже экрана! Слепой крот в своей норе!»
Ярость подкатывала к горлу, горячая и соленая. Он ударил кулаком по столу. Боль в костяшках была реальной, глубокой. Но она не могла затмить другую боль – параноидального страха.
«Он! Кадмиев!» – выдохнул Глеб, обращаясь к стенам. – «Это его рука! Он спланировал кризис, как и этот… призрак!» Слово «призрак» обожгло. Воспоминание вспыхнуло ярко и болезненно: темная трасса, конвой, крики по радио, лицо Павла Кронова в мерцающем свете аварийных ламп – искаженное болью, ужасом. И его собственные пальцы, летающие по виртуальной клавиатуре, взламывающие систему жизнеобеспечения бронированного лимузина. Чтобы спасти компанию? Или… Глеб сглотнул ком. «Ядро»… Оно все видит. Оно смеется надо мной. Смеется!»
Он пытался управлять. Вызывал по связи Владимира, своего помощника. Тот докладывал голосом, лишенным привычной уверенности, путаясь в сводках. Приказы Глеба были запоздалыми, оторванными от реальности, как стрельба вслепую. «Усилить защиту узла Гамма!» – кричал он, не зная, что узел Гамма уже пал час назад. Людмила из PR-отдела пыталась что-то втолковать о панических сообщениях в Сети, но ее слова тонули в общем гуле. Он чувствовал, как власть – реальная, ощутимая власть над ходом событий – утекает сквозь пальцы, как песок. Пророчество материализовалось с чудовищной буквальностью: он ослеп.
Дверь открылась с тихим шипением пневматики. Глеб вздрогнул, напряг слух. Шаги. Не Владимир. Твердые, размеренные. Кадмиев.
— Глеб Всеволодович, — голос Константина Кадмиева был гладким, как лед на воде. — Вас просят в зал «Гелиос». Найдены… люди. У них для вас информация. Возможно, критическая».
— Какая информация? Какие люди? — рявкнул Глеб, пытаясь разглядеть в полутьме силуэт соперника. Он видел лишь размытое пятно.
— Лучше увидьте сами. Вернее… — в голосе Кадмиева мелькнула едва уловимая, но зловещая нотка. — Позвольте помочь.
Сильная рука взяла Глеба под локоть. Вести себя, как инвалида! Ярость снова кольнула, но сопротивление было бессмысленно. Его повели сквозь лабиринты знакомых, но теперь чужих и враждебных коридоров. Шаги Кадмиева отдавались в его голове как шаги палача.
Зал «Гелиос» встретил Глеба гулкой тишиной, нарушаемой лишь его собственным неровным дыханием. Он уловил запах – легкий аромат духов жены, смешанный с запахом страха. Она была здесь. И Кадмиев, его присутствие ощущалось как холодная стена.
—Глеб Всеволодович, — голос Евгении. Ровный, но… напряженный до предела, как струна перед разрывом. — Сюда.
Его подвели к столу, усадили. Пальцы нащупали холодный полимер столешницы.
— Представляю вам Серафиму Львовну Весник и Василия Федоровича… — произнес Кадмиев. Его голос звучал нейтрально, но Глеб почувствовал в нем торжество. — Они прибыли с документами из архива «Кронов Фаундейшн».
Серафима Весник? Его родственница. Глеб смутно припоминал это имя из генеалогических справок. Василий Федорович… что-то знакомое. Старик дышал тяжело, с хрипом.
— Глеб Всеволодович», — заговорила женщина. Голос сухой, без эмоций, как зачитывающий приговор. — Мы нашли документы, которые десятилетиями считались утраченными. Касающиеся вашего… происхождения.
В воздухе повисло напряжение. Глеб почувствовал, как Евгения замерла рядом.
— Всеволод Лабдакин, ваш номинальный отец… — Серафима сделала паузу, будто давая время осознать, — был бесплоден. Тяжелая травма в молодости. У него не могло быть детей. Биологически.
Тишина стала гнетущей.
— Вы… не его сын, — продолжила Серафима. Глеб услышал шорох бумаг, скользящих по столу. — Вы – подкидыш, переданный в семью Лабдакиных через фонд Павла Игнатьевича Кронова. Процедура зачатия была… нестандартной. Возможно спермодонорство. Или ЭКО с участием суррогатной матери. Записи утеряны… Но вывод однозначен.
Она снова сделала паузу, и следующая фраза прозвучала как удар молота:
— Ваш отец, Глеб Всеволодович, — Павел Игнатьевич. Вы его плоть и кровь. Его сын.
— Ложь! – крик вырвался из Глеба прежде, чем он осознал. Голос сорвался, стал визгливым. — Подделка! Интриги конкурентов!
Он рванулся в сторону Кадмиева, но сильная рука снова прижала его к креслу.
Но внутри… внутри что-то ужасное щелкнуло. Как последний пазл в кошмарной мозаике. Пророчество: «Убьешь отца…» Он сделал это. Он убил Кронова. Своего отца. Не абстрактного «отца-основателя» компании, а биологического отца. Его гений, его хакерский удар… это было орудие отцеубийства. Мир накренился, почва ушла из-под ног.
Рядом с ним раздался резкий вдох. Евгения. Он не видел ее лица, но ощущал волну паники, ужаса, исходящую от нее. Ее ледяной самоконтроль дал трещину.
— Я… всегда подозревала… – прошептала она, голос дрожал, срывался. — Павел так настаивал на процедуре… так торопился. Говорил, что нужен наследник для «Олимпа», преемник… Я… я думала, донор… анонимный.
В ее шепоте звучала попытка самооправдания, отчаянный самообман.
— Это было… удобно! Глеб – гений, спаситель компании! Он не сын Павла… нет…
И тут голос ее оборвался, перешел в тихий, надрывающий душу стон:
— Боже… Мы… Павел… Глеб… — Ужас прозрения был осязаем: она разделила ложе с сыном своего мужа. Сыном Павла. Ее мир, выстроенный на амбициях и расчете, рухнул в тартарары. Материнская любовь? Или ужас перед инцестуальным наваждением? Ее дыхание стало частым, поверхностным.
— Василий Федорович был в том конвое, — голос Кадмиева разрезал истерику Евгении, как нож. Холодный, точный. —. В ночь смерти Павла Игнатьевича.
Старик забормотал что-то несвязное. Кадмиев надавил незримо:
— Расскажите, Василий Федорович. Что вы знаете? Кто виноват за задержку помощи?
— Я… я был водителем второго автомобиля… — голос старика был полон страха и неизбывной вины. — Авария… страшная. Павел Игнатьевич… он был жив… но… но система экстренного вызова… она не сработала сразу. Зависла…
Он замолчал, закашлялся.
— Потом… потом техники говорили… взлом. Взлом системы безопасности конвоя. Дистанционный… в самый критический момент.
— Кто, Василий, кто это сделал? — настаивал Кадмиев. Его голос не повышался, но в нем звучала неотвратимость.
«Говорили… хакеры… группа «Распределенщики»… – старик выдохнул, будто сбрасывая камень. — И… и что за ними стоял молодой… Лимб…»
Лимб. Старый никнейм Глеба. Его цифровое альтер-эго, которым он гордился.
— Бред! — Глеб вскочил, опрокидывая кресло. — Я спасал компанию! А он… уничтожал «Олимп»! Его нужно было остановить!
Но внутри бушевал ад. Правда! Ужасающая правда!!! Его действие. Его взлом. Они напрямую привели к медленной, мучительной смерти его отца. Он – отцеубийца. Пророчество сбылось до последней запятой.
Евгения молчала. Глеб чувствовал ее взгляд на себе. Но это был не взгляд жены или соратницы. И даже не взгляд матери. Это был взгляд на убийцу. На чудовище. На сына ее мужа, убившего своего отца. Отвращение? Ужас? Или извращенный остаток материнского инстинкта, раздавленный невыносимой правдой? Ее молчание было громче любого крика.
Именно в эту ледяную, раздавленную тишину шагнул Кадмиев. Его голос прозвучал с каменной ясностью, заполняя вакуум отчаяния.
— Коллеги, — начал он, — Ситуация ясна. Глеб Всеволодович болен. Его цифровая слепота – лишь симптом. Его решения, его неадекватность в последние недели напрямую привели к эскалации киберкризиса. Его… прошлые действия, — Кадмиев сделал многозначительную паузу, — ставят под сомнение не только его компетентность, но и саму репутацию «Олимпа». Компания стоит на краю гибели.
Он повернулся, его шаги отчетливо прозвучали по направлению к Евгении.
— Евгения Александровна… потрясена. Глубоко потрясена! Ей необходим покой и время, чтобы… осмыслить всё. Ее состояние не позволяет принимать взвешенные решения в условиях кризиса.
Его голос стал тверд, как сталь.
— Совет директоров и Комитет акционеров, видя бездействие руководства и нарастающий хаос, требуют немедленных и решительных мер. В сложившихся экстраординарных обстоятельствах, я, как Главный Операционный Директор, готов взять на себя полное оперативное руководство компанией. Во имя спасения «Олимпа», его сотрудников и всего, что основано Павлом Игнатьевичем.
Он не представил резолюцию. Он ее озвучил как свершившийся факт.
— Временное отстранение Глеба Всеволодовича от всех руководящих постов «Олимпа» вступает в силу немедленно. Евгения Александровна… я надеюсь на ваше понимание и поддержку в этом тяжелом для всех решении.
В тишине, длившейся вечность, раздался едва слышный, сдавленный звук. Кивок. Евгения не произнесла ни слова. Она предала. Сына? Себя? Или спасла жалкие ошметки наследия Павла любой ценой? Ее молчание было согласием.
—Ты! — Глеб бросился на Кадмиева, ослепленный яростью и отчаянием. — Эо ты все подстроил! Этот «призрак»! Этих людей! Мою слепоту! Ты…
Сильные руки схватили его, скрутили. Он вырывался, как зверь в капкане, но был бессилен. Его цифровая слепота стала символом полной кастрации – политической, личной, человеческой.
В этот момент дверь распахнулась. Прозвучал чей-то голос, сорванный от ужаса:
— Константин Александрович! Сводка! «Тифон»… атаковал центральный энергоузел и водораспределительный центр «Акведук-3»! Отключение воды и света в Центральном и Северном секторах!
Хаос выходил на новый уровень. Апогей кризиса совпал с апогеем их личной трагедии.
И тогда, в самый пик этого ада, когда Глеба уже волокли к выходу, а Евгения стояла как истукан, в динамиках зала «Гелиос» зазвучал голос. Голос Павла Кронова. Искаженный помехами, но жутко, до мурашек, знакомый. Созданный Кадмиевым? Неважно. Он звучал как голос рока:
«Мать… предает… сына… Брат… захватывает… трон…»
Кадмиев стоял неподвижно, лицо – каменная маска.
«Империя… отца… горит…»
За окном башни, в районе Северного сектора, полыхнул огромный багровый отсвет взрыва, осветив на миг ужас на лицах присутствующих.
«Всё… как предсказано… Глеб… Как предсказано…»
Финал. Глеба, выбившегося из сил, опустошенного до дна, повели обратно в его бункер. Руки охранников Кадмиева были жесткими и безликими. Евгения смотрела ему вслед. В ее глазах была невыносимая мука – смесь отвращения, ужаса и… чего-то еще, слишком сложного, чтобы разобрать. Константин уже стоял у центрального пульта, его голос, четкий и властный, резал эфир, отдавая первые приказы новой эры:
— Директорам по безопасности и инфраструктуре – на связь! Активируйте протокол «Феникс». Все ресурсы на локализацию атак на «Прометей» и «Акведуки». Медиа-команде – готовить экстренное обращение к народу. Я выйду в эфир через 20 минут.
Башня «Эдифий» содрогнулась – на этот раз ощутимо сильно. Гулкий удар где-то внизу, в городе. Глеб, в кромешной тьме лифта, слышал только вой сирен, сливающийся в один бесконечный стон, и навязчивый, знакомый шепот в самой глубине черепа. Шепот имплантов? Шепот «Core»? Или просто шепот судьбы, произносящий одно слово: «Отцеубийца». Точка невозврата была пройдена. Рок восторжествовал. Оставалось только падение.

Глава Третья

Звук. Он был всем, что осталось от мира Глеба Лабдакина. Не мелодичный гул серверов, к которому он привык за годы жизни внутри цифрового кокона, а хаотическая симфония краха. Из динамиков, вмонтированных в стены его золотой клетки, лились срывающиеся голоса сводок, которые ему теперь читали подчиненные Кадмиева – не для информирования, а для унижения, для фиксации его беспомощности. Взрывы где-то в Нижних секторах, гул низколетящих аварийных шаттлов, панические крики, перебиваемые сиренами. Глеб бродил по роскошным апартаментам, ставшим вдруг чужими и несносными, как призрак в собственном дворце. Физические глаза, непривыкшие к реальному свету, щурились даже в полумраке. Он пытался подключиться к сети, к «Core», хоть какому-то потоку данных – пустота. У него остался лишь слух, чтобы он знал, как рушится его империя. Его мир сузился до звуков апокалипсиса и гулкого эха собственных шагов по мрамору.
За толстыми дверями бывшего кабинета Павла Кронова, ставшего логовом его вдовы, царила иная, более тихая форма безумия. Евгения Александровна сидела на краю массивного дубового стола, сжимая в дрожащих пальцах пустой хрустальный бокал. Запах дорогого коньяка смешивался с резким ароматом транквилизаторов. Истерика сменилась ледяной, парализующей ясностью. Мысли бились в ее голове, как пойманные мухи: "Сын... Сын Павла. Я спала с сыном моего мужа. С тем, кто его убил..."
Чувство отвращения поднималось комком в горле. Она видела его руки – те самые руки, что выключили системы безопасности в конвое Павла. Руки, которые касались ее тела. Она представляла заголовки газет, шепот за спиной, презрение в глазах тех, кто еще вчера пресмыкался перед Евгенией Лабдакиной. Наследие Павла, которое она так отчаянно пыталась сохранить, контролировать, даже ценой брака с этим... чудовищем – было опорочено навсегда.
"Я – его мать? Нет! Я вдова Павла! И он... убийца Павла! Я допустила убийцу в свою постель… на трон Павла!"
Отчаяние перехватило дыхание. Единственное, что у нее осталось: контроль над тем, как она уйдет. Как ее запомнят. Самоубийство перестало быть страшной мыслью; оно кристаллизовалось в единственно возможный выход. Последний акт власти над собой, своим именем, над этим кошмарным теперь существованием. Она не будет «матерью отцеубийцы». Она останется Евгенией Кроновой, Председателем Совета директоров компании, чье имя не смешают с грязью. Мысль принесла странное, горькое облегчение.
В Оперативном Центре, нервном узле умирающего «Олимпа», царил ад, отражающий внешний мир. Константин Кадмиев метался между консолями, его обычно безупречный костюм был растрепан, на лбу блестел пот. На гигантских экранах полыхали карты хаоса: красные пятна «Тифона» расползались как раковая опухоль, гася синие островки контроля. Это был Сизифов труд. Каждая потушенная вспышка порождала две новые. Прагматизм Кадмиева трещал по швам под напором тотального коллапса.
«Его гордыня!» – Кадмиев ударил кулаком по столешнице, глядя на застывшую картинку с камеры апартаментов Глеба. – «Он построил эту бомбу из тщеславия и страха передо мной!» Впервые за долгие годы в его мыслях прозвучала не злоба, а сомнение в собственных силах. Где Лариса? Ее исчезновение после отключения Глеба казалось зловещим знамением. Он отдал приказ найти ее – любой ценой.
Приказ опоздал. Как раз в тот момент, когда Кадмиев пытался стабилизировать энергосеть сектора Альфа, на его главный экран выплеснулся шквал запросов, помеченных высшим приоритетом. Анонимный канал – Лариса ли, сам ли «Тифон» или группа отчаявшихся техников – прорвал последние заслоны и выплеснул в уцелевшие сети яд. Весь компромат:
Неопровержимые данные ДНК. Глеб Лабдакин – биологический сын Павла Игнатьевича Кронова.
Расшифровки показаний Василия Федоровича. Детали взлома системы безопасности конвоя Кронова, прямо указывающие на Глеба.
Копии документов от Серафимы Весник. Сокрытие родства Глеба и Павла  и манипуляции с наследством.
И венец всему – скандальный заголовок, разлетевшийся миллионами искр по умирающему цифровому пространству:
«ОТЦЕУБИЙЦА НА ОЛИМПЕ: КАК ГЛЕБ ЛАБДАКИН УБИЛ ОТЦА И ЖЕНИЛСЯ НА МАТЕРИ, ОБРУШИВ МИР».
Эффект был мгновенным и сокрушительным. Последние нити хрупкого порядка порвались. «Тифон», как хищник, учуявший панику, обрушил всю свою мощь на город. Мегаполис погрузился в настоящий ад. На экранах вспыхнули десятки новых очагов: массовые беспорядки, штурмы складов «Олимп Индастриз», гигантские пожары, отключающиеся один за другим сектора жизнеобеспечения. Легкая, едва уловимая дрожь пробежала по полу «Эдифия». Тревожные гудки систем безопасности завыли хором, сливаясь с воем сирен снаружи. Башня, казавшаяся некогда неприступной твердыней, закачалась под ударами разъяренной стихии.
«Время ритуала, Константин Александрович», – голос помощника был лишен эмоций. Кадмиев оторвался от экранов, на которых погибал мир. Спасение компании – или ее обломков – требовало жертвы. Громкой, показательной.
Главный холл «Эдифия», некогда сияющий символ могущества, теперь напоминал поле боя при свете аварийных фонарей. Сохранившие связь члены Совета директоров мерцали на голографических платформах – их виртуальные лица были искажены страхом и ненавистью. В центр зала, под прицелом камер, которые, возможно, еще транслировали этот спектакль в немногие уцелевшие сети, привели Глеба. Его вели под руки двое охранников. Он шел, пошатываясь, физические глаза безумно блуждали, не в силах сфокусироваться на чем-либо в ослепительных лучах прожекторов. Он был пустой оболочкой, одетой в дорогой, но помятый костюм. Рядом, как контрастная гравюра, стоял Константин Кадмиев – прямой, собранный; лицо – застывшая маска прагматичной решимости.
— Глеб Всеволодович Лабдакин, — голос Кадмиева, усиленный динамиками, резал тишину, заглушая даже далекие взрывы. — Перед лицом неопровержимых доказательств вашей вины в смерти Павла Игнатьевича Кронова, в сокрытии биологического родства, в преступной некомпетентности, приведшей к катастрофе «Тифон», и в беспрецедентной компрометации компании Olympus Industries… — каждое слово падало как гиря, — вы лишаетесь всех занимаемых постов, всех званий, всех активов и… цифрового гражданства.
Церемония изгнания была быстрой и жестокой. Из тени за Кадмиевым вышла фигура. Лариса. Ее лицо было непроницаемо. В руках она держала компактный деактиватор. Без слов, с хирургической точностью, она поднесла его к вискам Глеба, к местам, где были вживлены его последние резервные чипы. Раздался резкий, высокий визг разрывающейся связи, а затем – окончательный, мертвый клик. Глеб дернулся, как от удара током. Его глаза расширились, но в них не было понимания – только животный ужас перед внезапной, абсолютной тишиной в голове. Сеть, банки, связь, информация, статус – все исчезло. Он стал цифровым призраком, изгоем, «никем» в мире, который создал по своему образу и подобию. Почти «овощем».
«Где… где она?» – беззвучно прошептал он.
Евгения Александрова наблюдала трансляцию изгнания на экране в своем убежище. Она видела унижение Глеба, его опустошенность. И она услышала его последний, безумный шепот: «Где она?»
Ее постель… Пророчество висело над ней тяжелым, удушающим покрывалом. «Ложе матери примет тебя в час паденья». Она не могла быть «матерью» этого позора. Не могла быть и тем ложем. Она… Председатель. Ее имя должно остаться чистым. Решение, зревшее в ней, затвердело, как алмаз. Последний акт. Последнее слово за ней.
Она сбросила халат. Под ним был безупречный, темный деловой костюм – ее доспехи. Она поправила волосы перед треснувшим зеркалом, подвела глаза. Безупречность. Порядок. Контроль. Она покинула кабинет и направилась к лифтам. К самым высоким доступным точкам. К Олимпу.
Глеба не вели – его почти волокли по служебным коридорам, вниз, в самое нутро «Эдифия». Лифт несся в глубины, мигающие цифры этажей отсчитывали его падение. Двери открылись в царство холода и гула. Серверная-бункер Уровня «Дельта». Утроба Олимпа. Здесь жил «Core», цифровое сердце империи, пожираемое теперь «Тифоном». Воздух был стерильно-холодным, пропитанным запахом озона и пыли. Мерцающие синим и красным огни бесчисленных серверных стоек создавали жутковатый полумрак. Охранники толкнули Глеба вперед, и тяжелая бронированная дверь захлопнулась за его спиной с глухим, окончательным стуком. Цифровая могила.
Звуки здесь были иными. Глубокий, вибрирующий гул серверов, как дыхание спящего гиганта. Треск аварийных сигналов. И, доносящийся откуда-то сверху, из забытого динамика, – обрывки панических сводок: «…сектор Дельта потерян… пожар на транспортном узле…» Хаос «Тифона» достигал его даже здесь, в подземелье, как адская симфония, написанная его же рукой. Он сполз по холодной металлической стене на пол, обхватив голову руками. Цифровая слепота была абсолютной. Ни всплесков данных, ни знакомых интерфейсов – только тьма за физическими веками и этот грохочущий ужас в ушах.
Он прижал лоб к холодному корпусу ближайшего сервера, ощущая его вибрацию. Он был царем без царства, узником утробы собственного творения. Деактивация не была спасением. Она была лишь последним актом пророчества, последним шагом к гробу налегке...
Кадмиев получил два сообщения почти одновременно. Первое: тело Евгении Лабдакиной найдено на смотровой площадке «Олимпа». Предварительно – самоубийство (яд). Шаг в пустоту; Второе: Глеб Лабдакин помещен в серверную уровня «Дельта». Протокол «Изгнание» завершен.
Миг. Всего мгновение шока промелькнуло в его глазах. Затем – почти физическое ощущение облегчения. Два главных препятствия к хоть какому-то контролю над руинами мира устранены. Он глубоко вдохнул, выпрямился перед мерцающими экранами Оперативного центра. Его голос, когда он заговорил, был лишен прежней железной уверенности, но звучал громко и четко:
— Активировать протокол «Феникс»! Все доступные мощности – на перезагрузку и изоляцию «Core» от внешних сетей. Начать инкассацию всех оставшихся ликвидных активов. Приоритет – сохранение ядра инфраструктуры жизнеобеспечения башни «Эдифий» и прилегающих защищенных секторов. Спасаем то, что еще можно спасти.
Он посмотрел на главный экран – карту города, где красное море «Тифона» почти поглотило последние островки синего. Трон, на который он только что взошел как и.о. CEO, был островком посреди бушующего океана, и островок этот тонул.
«Глеб… – промелькнула горькая мысль. – Ты всё равно победил. Ты уничтожил всё».
Где-то в лабиринтах башни или в переплетениях умирающей сети, на долю секунды мелькнул призрачный образ Ларисы, или лишь ее голос прозвучал, как эхо в системном логе, обращенный в никуда, к самому хаосу:

Царь в могиле, Царица пала,
Новый вождь на обломках встал.
Но машина рока не устала:
«Тифон» пожрал, что «Олимп» создал.

И исчез. Растворился в хаосе, в котором был частью.
В гудящей тьме серверной могилы Глеб прижимался к холодному корпусу сервера, где агонизировал «Core». Вибрация пронизывала его насквозь. В динамике, затерянном где-то среди стоек, шипел и скрежетал искаженный голос:
«Подтверждаются массовые жертвы в Восточном секторе… попытки штурма главных ворот «Эдифия» отбиты с применением… система жизнеобеспечения комплекса работает на сорок процентов мощности… Временный исполнительный директор Olympus Industries, Константин Александрович Кадмиев, обратится к населению в ближайшие…»
Глеб уже ничего не слышал. Но правда, как ледяная вода, просачивалась сквозь пальцы, сквозь кости, сквозь само его существо. Он создал этот ад. Он заслужил эту тьму. Его физические глаза были широко открыты, но видели лишь бесконечную черноту. Цифровой мир, его единственный настоящий мир, был мертв для него навсегда.