Незабытая юность - 2. Любовь, колхоз, расставание

НЕЗАБЫТАЯ ЮНОСТЬ - 2.   ЛЮБОВЬ, КОЛХОЗ, РАССТАВАНИЕ

Л Ю Б О В Ь

        На втором курсе время, заполненное учёбой, спортом и свиданиями, быстро двигалось вперёд, увлекая за собой студентов. Весело пролетел Новый год с шумным хороводом вокруг городской ёлки на бульваре возле Оперного театра, потрепала молодые души и нервы зимняя сессия с её успехами и неудачами, промелькнуло Восьмое марта, окутавшее студенческие аудитории запахом мимозы. Вот, наконец, и настало лето 1968 года. Все готовились к повторному выезду на полевую базу в Прикарпатье. Сейчас уже они будут, посмеиваясь, наблюдать, как вчерашние первокурсники грузят на свои плечи тяжёлые ящики с геодезическими инструментами, а после обеда до вечера пыхтят над различными вычислениями. Перед самими второкурсниками в это лето маячила необременительная, так называемая общегеографическая практика. Им предстояло научиться самостоятельно замерять скорость течения и глубину реки, наносить на карту элементы рельефа местности, ознакомиться с особенностями различных почв Прикарпатья и разнообразием местной растительности.
        Женька с Лидой с первых же дней жизни на природе возобновили ежевечерние походы на "мост любви", начатые ровно год назад. За это время из нерешительного вчерашнего школьника юноша превратился во внимательного ухажёра, ценящего каждое прикосновение к женскому телу. Он привык к этой тоненькой девушке и, обнимая, прижимал к себе её хрупкое тело, чтобы почувствовать его нежность. Нынешние поцелуи были уже не робким прикосновением к чуть приоткрытому рту, а длительными, пока хватало воздуха. Как-то, засыпая поздней ночью и ещё ощущая вкус Лидиных губ, Женька вдруг отметил для себя, что за весь минувший год они ни разу не ссорились, не сказали друг другу ни одного резкого слова. Прошедшие месяцы не превратили их встречи в рутину, и он спешил на свидания в этом июне с таким же нетерпением, как и в прошлом сентябре.
            А вот в спорте ему не очень везло. Месяц назад на городских соревнованиях он, зацепившись за барьер на 400-метровой дистанции, упал на гаревую дорожку, разбив при этом локоть, колено и сильно оцарапав левый бок. Повязки сняли лишь перед отъездом на практику, но остались ноющие боли как напоминание о спортивной неудаче.

          Женька опять был бригадиром группы, как и на прошлогодней практике, и по привычке львиную долю работы брал на себя. Однако через неделю началась почвенная практика и необходимо было ежедневно выкапывать по 3-4 ямы-шурфа для изучения строения и описания того или иного типа грунта. Подойдя к запланированному месту первого шурфа, бригадир Женька энергично вонзил лопату в грунт и начал копать, подавая пример остальным. Но уже через минуту понял, что травмированная рука ещё не готова к такой работе, а значит вся физическая нагрузка ложится на двух оставшихся парней бригады – Санька и Толика Писаренко. Последний был крепким спортивным парнем, вернувшимся из армии несколько месяцев назад для продолжения прерванной учёбы. По его словам, в рядах Вооружённых Сил, он занимался лишь двумя вещами: вождением танка и спортом. Во время лекций на военной кафедре Толик, познавший на собственной шкуре все "прелести" солдатской службы, постоянно засыпал уже на пятой минуте. Один раз, погрузившись в дрёму, он упал со стула, вызвав хохот всей группы и возмущение лектора-майора.  Парень, не стесняясь, признавался, что теоретические занятия не его призвание, душа и тело требовали действий и постоянной подпитки адреналином. Глядя на Женькино ковыряние неподдающегося дёрна, Толик взял командование на себя. Роли распределились следующим образом: он без посторонней помощи копал шурф на глубину полутора метров, после чего, раскинув уставшие руки и ноги, ложился на мягкую пахучую траву и закрывал глаза. Девушки заботливо укрывали его лицо куском марли, оберегая от мух, комаров и прочей летающей живности. Тронутый такой заботой, Толик мгновенно уносился в мир блаженных сновидений. Женька же спускался в шурф с рулеткой и тетрадкой, описывая и замеряя все почвенные слои. Затем одна девушка осторожно спрыгивала в эту рукотворную яму и тонкими ручками аккуратно отбирала пробы грунта в мешочки, не забывая снабдить этикетками каждый из них. После завершения такого процесса Санёк прекращал рассказывать двум другим девчатам свои бесконечные байки и за несколько минут закидывал яму выкопанной землёй. На конечной стадии работы кто-то из девушек будил Толика нежным поглаживанием по небритой щеке. Он медленно и поочерёдно открывал оба глаза, желая продлить эти приятные секунды, но затем резко вскакивал, и бригада направлялась к следующей точке исследования прикарпатских земель.

        В один из последних дней практики за ужином Лида неожиданно подсела к Женьке и, глядя в упор, вполголоса сказала:
      - Слушай, я хочу тебе что-то предложить, ведь завтра мы уже разъезжаемся.
        Юноша вопросительно посмотрел на подругу, перестал жевать и серьёзно изрёк:
       - Да, жаль, что следующий месяц будет без тебя.
       -Ну, в большом городе Львове ты скучать не будешь. Это я в своём посёлке никуда не выхожу. Но сейчас о другом, - продолжила она, удивляясь своей смелости. – Давай поедем ко мне домой на день-другой. Посмотришь наш карпатский уголок, с родителями моими познакомишься.
         Женька оторопел. В свои девятнадцать лет он без ведома матери даже с друзьями на пригородные озёра не ездил, а тут сразу в другую область. Даже по молодости лет он понимал, что визит к родителям девушки, уже к чему-то обязывает. Лида своим женским чутьём тут же прочитала его мысли и успокоила:
          - Не бойся. Я не везу тебя свататься. Просто родителям будет спокойней за жизнь своей дочки на чужбине, когда познакомятся с её другом.
         - Хорошо, но только на один день, - осторожно заметил Женька, - мои родители знают, когда я должен вернуться и будут переживать, а спрашивать разрешения на такой визит я не хочу.
          Ещё через день, оформив и сдав все материалы учебной практики, юная пара двинулась в путь. За час с небольшим, остановившись раза четыре на маленьких карпатских станциях, поезд из пяти стареньких вагонов дополз до городка Рахов, замершего в котловине среди лесистых гор, вплотную подступающих к домам. Затем, погрузившись со своим нехитрым скарбом в дребезжащий автобус, путешественники поехали к Лидиному посёлку. Женька отчаянно вертел головой, надеясь увидеть, как солнце садится за тёмно-зелёные горы, которые закрывали весь горизонт, оставляя только впереди небольшой просвет быстро сереющего неба.
       Минут через двадцать Лида легонько толкнула Женьку в бок:
      - Смотри, сейчас столбик будет.   
       Действительно, справа от дороги стоял небольшой жёлто-серый столбик с какими-то надписями.
      - Ну, - не понял юноша, - что это?
      - Географ называется, - усмехнулась его подруга, - это - географический центр Европы, определённый ещё при Австро-Венгрии.
         Женька недоверчиво хмыкнул. Ещё в школьные годы он слышал от двоюродной сестры, приезжавшей из Иркутска, что где-то возле Байкала есть обелиск, отмечающий центр Азии. А тут центр Европы оказался почти под боком. Вскоре, рассуждая о правильности определения центральных точек материков, они въехали в родной Лидин посёлок Бараново.
      - Вот моя деревня,- процитировала поэта девушка, добавив, - а в 15 минутах ходьбы будет и дом родной.
         Действительно, выйдя из автобуса, они преодолели 200-300 метров по старой дорожке с потрескавшимся асфальтом, из-под которого пробивалась молодая зелёная трава. Затем, перейдя по деревянному мостику неширокий, но достаточно бурный горный ручей, молодые люди приблизились к аккуратному домику с красной жестяной крышей. Из дома вышла пожилая седовласая, но бодрая женщина и, широко расставив руки, быстро пошла им навстречу.
          - Моя бабушка, - успела сказать Лида, и тут же погрузилась в её объятья.
          Переступив порог дома, Женька увидел в глубине комнаты большое кресло, в котором, пристально глядя на вошедших, сидел крупный мужчина с газетой в руках.
- Стандартная папина поза, - шепнула Лида.       
          Мужчина, несмотря на некоторую полноту, довольно резво вскочил с кресла, чмокнул дочку в щёку, сильно пожал парню руку и спокойно сказал:
         - Молодцы, как раз к ужину прибыли. Оголодали, наверное, там в горах?
      - Да мы в Рахове….., - начал Женька, намереваясь сказать, что по студенческой привычке перекусили пирожками по дороге. Тут же он почувствовал острый девичий локоть на своих рёбрах и поэтому, чуть запнувшись, продолжил:
- …….автобус долго ждали.       
        Когда сели за стол, отец достал из серванта бутылку "Столичной" и, не глядя на Женьку, спросил Лиду:
        - Ты не против, если мы с твоим другом, так сказать, по одной рюмке выпьем?
         - Как он захочет, - не взяла на себя ответственность девушка.   
          Юноша чуть замялся, ему неудобно было признаться, что никогда не пил водку, предпочитая болгарские красные вина. Но сразу нашёлся:
           - Я знаю у вас в Закарпатье вина хорошие, но никогда их не пробовал. Почему-то во Львове их мало в продаже, всё больше в магазинах стоят болгарские и молдавские.            Отец оживился: 
         - Да, вина делают прекрасные, много на экспорт идёт, только мы, в основном, своё домашнее употребляем.
          Он опять потянулся к серванту и извлёк из его недр ещё одну бутылку с этикеткой "Столичная", но наполненную тёмно-красной жидкостью.
         - Вот наше вино. Только вчера в подвале из бочки налил. Виноград из Мукачево привёз. Вся технология под контролем дипломированного химика. 
          С этими словами он нежно погладил по плечу Лидину маму, тихо сидевшую рядом с дочкой. Женька знал, что она руководит заводской химической лабораторией, а в молодые годы училась в Новосибирске. Встретив там молодого инженера, уехала с ним за тысячи километров создавать лесохимическую промышленность в Закарпатье.  Мать улыбнулась:
         - Конечно, наше домашнее вино надо попробовать, а то сразу водку предлагаешь. Что молодой человек о тебе подумает?
          - Да, что вы? – встрепенулся парень, - Мой отец тоже домашнее вино делает, только из шиповника и малины. Водку пьёт только в день Победы, когда к нему друзья-отставники приходят. Они почему-то не признают его продукцию, только сорокоградусной угощаются.
           - Ну, это наша фронтовая привычка, - без улыбки сказал отец, наливая всем по полбокала вина.
            Ближе к ночи бабушка принесла в гостиную большой тюк, состоящий из подушки, простыни и толстого одеяла. Поймав удивлённый взгляд юноши, она проговорила:
- Укрываться надо хорошо. Тут в горах ночи холодные, как у нас на Алтае.         
           Женьку уговаривать не надо было. Ему самому надоело за весь прошлый месяц просыпаться по утрам в прохладной палатке под тонким одеялом. С большим удовольствием парень закутался в одеяло и блаженно закрыл глаза. Когда дремота уже окутала его, послышались лёгкие шаги. В полутьме появился тонкий Лидин силуэт. Девушка была босая, в длинной, до самых пят, ночной рубашке. Он попытался приподняться на локте, но его подруга приложили палец к губам и шёпотом сказала:
        - Я пришла только поцеловать тебя и пожелать приятных снов на новом месте.
         С этими словами девушка коснулась своими нежными устами его губ и также неслышно удалилась. Уставший от долгой поездки юноша уже через пять минут был глубоко в царстве Морфея. Снилось ему, что стоит в парке около университета, ожидая Лиду, а когда она подходит, то они, не стесняясь, начинают целоваться на виду у всех прохожих. Вдруг, вместе с очередным поцелуем, он услышал:
        - Вот так соня. Сколько можно спать.
         Догадавшись, что это уже не сон, а реальность на новом месте, Женька открыл левый глаз и увидел свою девушку, уже умытую и причёсанную, сидящую на корточках около его дивана. Тут же опять почувствовал лёгкий поцелуй в губы, только уже не во сне, а в залитой солнцем комнате.
         - Ну, ты и спишь, - улыбнулась она, - я тебя уже раз десять поцеловала, и никакой реакции.
    Юноша тут же нашёлся:
      - А я специально не открывал глаза, чтобы твои поцелуи не прекращались.
- Давай, вставай. Бабушка завтрак приготовила, а родители давно на работу ушли.      
        Потом они целый день гуляли по живописным местам карпатского посёлка, смотрели на облака, плывущие над горами, и Лида вспоминала разные эпизоды своего, совсем ещё недавнего детства. Вечером Женька, доехав автобусом до Рахова, сел на поезд и уже утром появился на крытом перроне львовского вокзала.

         Все домашние очень соскучились за путешественником. Однако проницательная мать, глядя ему в глаза спросила:
        - Что-то ты задержался на практике. Я встретила вчера в магазине маму твоего сокурсника Юры Мамаева, так он ещё позавчера приехал. Женька не был приучен врать, особенно матери, и поэтому спокойно сказал, что ездил к Лиде домой, но исключительно с познавательной целью – посмотреть Закарпатье, где никогда ещё не бывал. Выслушав его монолог, специально нашпигованный разными географическими терминами, мать строго сказала:
         - Это хорошо и красиво звучит, но посетив дом родителей девушки, ты как-бы заявляешь о серьёзности ваших отношений, а, главное, даёшь самой девушке надежду на будущее.
        - Ну, какое будущее, - фыркнул Женька,- мало ли студентов встречаются между собой. Я, что, думаю о женитьбе?
       - Ты, нет, но она наверняка, раз пригласила тебя в родительский дом. Понятно, что речь идёт не о сегодняшнем дне, а о перспективе. Да и сейчас, разве у вас студентки не выходят замуж?
       - Нет, только одна Оля Стасенко собирается. Да и то, где-то через полгода.
        - Вот видишь. После двадцати лет девушка готова к семейной жизни. Это у парней ещё ветер в голове. Я сама вышла замуж в 21 год, так что хорошо понимаю ситуацию. Даже, если твоя Лида сейчас об этом не думает, то, уверяю тебя, уже через год будет всё чаще заводить разговоры о семье. Это могут быть рассказы о замужних подругах, о домашнем уюте и тому подобное. Я не против, чтобы ты с кем-то встречался, но хотелось бы видеть рядом с тобой еврейскую девушку.
        - Мам, я уже сказал, что никаких разговоров о женитьбе у нас нет.
       - А я повторяю ещё раз, что когда они возникнут, то прекратить ваши отношения будет уже намного тяжелее. Сейчас Лиде надо встречаться с парнем своей национальности, может даже немного старшим по возрасту, а не с таким вчерашним школьником, как ты.
        - Ну, вот. Опять всё свелось к национальности, - скривился Женька.
        - Да, свелось, - не отступала мать, - в нашей семье и родне не было смешанных браков, и я бы очень не хотела, чтобы ты стал первым. Совместная учёба или работа – это одно, а совместная жизнь – совсем другое. Я в жизни видела немало семей, в которых русские невестки чувствовали себя чужими, и их еврейским мужьям это было не очень приятно.
           - Ладно, мама, давай прекратим пока этот разговор, - примирительно сказал Женька, - я тебя понимаю, хотя и не со всем согласен.
           С этими словами он улёгся на диван в гостиной и включил радиоточку, висевшую на стене у его ног. Через пять минут в конце новостей услышал, что в футбольном турнире первой группы львовские "Карпаты" сыграли вничью с таллинским "Динамо", осложнив себе задачу выхода в высшую лигу. Женька расстроился, убрал звук и задремал. Уже засыпая, решил, что завтра с утра пройдётся по книжным магазинам города, в которых уже не был больше двух месяцев.

К О Л Х О З

               В первый сентябрьский день, последовавший за знойным августом, всех новоявленных третьекурсников, загоревших под прикарпатским солнцем, а после этого ещё и отъевшихся на домашних харчах, ожидал сюрприз. Впрочем, не такой уж внезапный, как для тех лет. Все четыре недели первого осеннего месяца 1968-го года им предоставлялась возможность продолжить приём солнечных лучей, но уже под львовским солнцем. Из речи декана следовало, что пригородный совхоз остро нуждается в их молодом задоре, который предлагалось проявить на картофельных полях. Место "битвы за урожай" находилось всего в 15 км от города, но жить надлежало там, в небольшом селе с неброским названием Чишки. Это известие не огорчило будущих географов. Для большинства студентов это означало ещё месяц беззаботной, а, главное, сытой жизни, без поиска места и средств для приёма пищи. И конечно же, все молодые люди уже предвкушали вечерние танцы, прогулки и поцелуи при луне. Местом ночлега для тружеников полей был определён поселковый клуб, куда заранее завезли далеко не новые спальные мешки и подушки, набитые соломой.
            Работу, предложенную студентам, нельзя было отнести к разряду лёгких. По длинному 100-метровому полю медленно двигался лёгкий колёсный трактор с прицепленной картофелекопалкой, которая вспарывала верхние 30-40 см грунта, выворачивая коричневые клубни на поверхность. Молодым людям надлежало, согнувшись, двигаться за этим агрегатом и собирать корнеплоды в большие плетёные корзины. Уже после получаса такой работы спина начинала болеть, а перед глазами, после принятия вертикального положения, несколько секунд бегали радужные пятна и блики. Так, следуя принципу "трудно, но надо", прерываясь на короткий отдых каждые четверть часа, юноши и девушки постепенно заполняли картофелем огромные светло-серые мешки, лежавшие в конце каждого ряда.

            Обеденный перерыв длился около двух часов, во время которого молодые сельские труженики, стоя в кузове грузовика, подпрыгивающего на выбоинах грунтовой дороги, успевали доехать до своего клуба. Затем наступали приятные минуты, когда можно было умыться у колодца, с небывалым аппетитом проглотить обед, не всегда разглядев содержимое тарелки, и подремать четверть часа в тени, стоящих рядом тополей. После этого все возвращались на место "трудовых подвигов" и продолжали ещё часа три заполнять ненасытную утробу картофельных мешков. В завершение такого рабочего дня, быстро расправившись с нехитрым ужином, юноши переходили в состояние сна или дремоты, а девушки пытались выполнить хоть какие-то косметические и гигиенические процедуры.
        Громче всех во время отдыха храпел в углу клубного зала факультетский баянист Алик Маштаков. Этому толстоватому, совсем неспортивному, увальню работать было тяжело. Он уставал уже просто от присутствия в поле. Но ровно через час после ужина Алик просыпался, шёл к колодцу и, раздевшись до пояса, выливал на своё, отнюдь не мускулистое, тело, полведра воды. Слегка вытершись, он одевал клетчатую, давно нестиранную рубашку, садился с баяном на старенькую лавочку возле клуба и призывно возвещал:
- Ну, хто буде танцювати? Прошу панове!    
       Не дожидаясь желающих, сам себе начинал наигрывать что-то медленное, лирическое. Когда же студенческий народ подтягивался, Алик преображался. Ни с кем не споря, он играл на заказ украинские народные песни, задорные коломыйки, современные советские и зарубежные мелодии. Стесняясь своей комплекции, сам парень никогда не танцевал, и высшим удовольствием для него было созерцание того, как под его музыку пляшут другие. Где-то через час, когда солнце, завершив свой кругообразный путь, опускалось за листву близстоящих деревьев, музыкант уставал. Сделав последнее движение мехами, он тихим голосом говорил:
- Все, бильш не можу, - и медленно начинал двигаться к своему спальному месту.      
         Почти никогда его не просили продолжить, ведь студенты, несмотря на молодой задор, достаточно утомлялись за трудовой день. К тому же многих из них ждало ещё одно, может самое долгожданное, времяпрепровождение – прогулки парами у местного пруда. Этот достаточно ухоженный водоём был окружён линией раскидистых верб, чьи ветки достигали земли, поросшей мягкой травой. Можно было стоять у дерева и целоваться, скрывшись в его ветвях, а можно было присесть на тёплую, нагревшуюся за день, траву.

            В этой сельской идиллии студенты-географы были не одиноки. Спальное пространство клуба и простор картофельных полей с ними делили третьекурсники механико-математического факультета. Это вносило некоторую интригу и даже неравенство в романтические отношения. Девушки с географического весьма благосклонно принимали ухаживания эрудированных вдумчивых умников-парней с мехмата. Однако, юные серьёзные математички не очень поддерживали даже бытовой разговор с парнями-географами, считая их грубоватыми сельскими хлопцами.
          Уже на третий или четвёртый день трудовых будней Лида заметила, что, во время вечерних танцев, возле её подруги Нонны постоянно крутится невысокий большелобый брюнет. Танцевать он явно не умел, но этот недостаток, компенсировал природным красноречием. Даже издалека было видно, как Нонна, в ответ на его нашёптывания, часто смеялась и что-то эмоционально отвечала. Женька тут же получил от своей подруги строгий приказ: добыть у парней с мехмата сведения об этом неожиданном ухажёре. Уже на следующий день во время послеобеденного расслабления Женька, предусмотрительно прихватив бутылку пива "Жигулёвское" и два раскладных стаканчика, присел возле одного из студентов-математиков. Через полчаса секретное задание было выполнено.
        - Его зовут Стасик Точинский, - деловито докладывал юноша. – Он львовянин, один сын у родителей, учится на специальности "вычислительная математика". В дружеских беседах с товарищами упоминал об имеющихся родственниках в Польше. В повышенном внимании к противоположному полу ранее замечен не был. Вот пока всё.
       - Ну, неплохо для начинающего разведчика, - удовлетворённо произнесла Лида, выслушав короткий доклад. – Благодарю, успокоил.
       - Рад стараться, - выпалил Женька, - и, чуть замявшись, добавил, - только устная благодарность – это какая-то нематериальная субстанция.
       - Не поняла, - удивилась девушка, - ты оцениваешь свой подвиг в рублях или, может даже, в долларах?
       - Да, нет, - серьёзно возразил парень, - есть и другая валюта. Твои поцелуи, например.
          - Ладно, - рассмеялась Лида, - вечером рассчитаемся. Но всё равно спасибо.
 
          Для Женьки и Лиды этот месяц был бурным продолжением романа, вспыхнувшего между ними прошлым летом. Парень чувствовал, что крылья постоянно присутствуют на его спине. Он даже не смотрел в сторону других девушек и наслаждался ежевечерним общением с Лидой среди густых вербовых ветвей. Подолгу он мог не выпускать её из своих объятий, целуя мягкие тёплые щёки и чуть приоткрытые нежные губы. Казалось, если отпустит, то она, такая тоненькая, тут же будет подхвачена ветром и унесена в тридевятое царство. После пыльной работы на картофельных плантациях студентки, очень часто после ужина, вооружившись какими-то шампунями, мыли голову колодезной водой. А чуть позже, Женька, стоя с Лидой под деревьями, погружал свои пальцы в густые волосы подруги и без устали вдыхал лимонный аромат шампуня, усиленный свежестью чистой воды.
       Четыре недели пролетели в пыли, болях в мышцах, ломоте в пояснице, танцах и поцелуях. После окончания "картофельной эпопеи" студенты разъехались по домам на два-три дня. Ребята отсыпались, отмывались от, въевшейся в кожу, грязи, а девушки усиленно продолжали мазать себя всеми имеющимися кремами, чтобы смягчить обветренную и обгоревшую кожу. На занятия после месяца, проведённого в колхозе, Женька летел с радостью. Ещё бы – сейчас он по полдня будет рядом с Лидой. Уже не надо бросать на неё тайком осторожные взгляды, ведь все давно знают, что они пара.

            Тем временем город, после пыльного летнего периода, начали интенсивно приводить в порядок. Фасады многих домов на центральных улицах были покрашены и на видных местах покрыты большими полотнищами с коммунистическими лозунгами: приближалась очередная годовщина Великого Октября. За две недели до знаменательной даты комсомольское бюро распределяло, кто какие транспаранты и портреты будет нести на праздничной демонстрации.
       Самый высокий студент курса, он же член партийного бюро факультета, бывший старший сержант Гриша Волянюк, после окончания очередного учебного дня, став во весь рост в центре аудитории, попросил минутку внимания.
      - Хлопцы, есть предложение, - перекрывая ропот десятка голосов, воскликнул он.   
     - Короче, Грицько, говори, а то сейчас в столовой очередь будет, - недовольно раздалось из толпы.
      - Предлагаю освободить наших прекрасных девушек от нелёгкого труда нести плакаты на демонстрации. Парни должны взять это на себя. Все согласны?
       - Абсолютно, - пророкотал тот же голос, - мы наших девчат ценим и бережём.
         Довольный Григорий повернулся к двери и первым поспешил вниз по ступенькам, направляясь к столовой.

            Сумрачным утром 7-го ноября студенческий народ не спеша подтягивался к главному корпусу университета. Все с опаской поглядывали на облака, начинал накрапывать мелкий дождь с однообразно серого, без светлых просветов, неба. Сильно промокнуть под таким дождём нельзя, но сырость окутывает человека с ног до головы, проникая под одежду. Простояв около часа, колонна студентов медленно двинулась в путь. Во время ходьбы было немного теплее и веселее. Кое-кто даже начал различать на небе светлые пятна. Пройдя так около километра, неровный людской строй остановился между внушительным светло-жёлтым зданием Полиграфического института и оригинальным сооружением из тёмно-красного кирпича, где размещалась городская пожарная часть.  Ветер усилился, закружив в воздухе последние жёлтые листочки, сорванные с мокрых веток близстоящих тополей и каштанов, обрамлявших прилегающие старинные Гетмановские валы. Вдоль ряда, переминающихся с ноги на ногу, студентов быстрым шагом прошёл декан факультета, сообщив на ходу, что надо ждать около часа пока перед трибуной пройдёт колонна трудящихся Шевченковского района. А ветер, между тем, с лёгким свистом продолжал огибать углы массивных домов. Дождь прекратился и с неба медленно начали планировать большие снежинки, мгновенно тающие при соприкосновении с брусчаткой и чуть тёплыми лицами студентов.
       Женька, как мог, загораживал Лиду от холодного ветра своей, далеко не широкой фигурой. Но девушка была одета явно не по погоде: лёгкое демисезонное пальто и шёлковая косынка на голове. Однако многие студентки были одеты ещё легче, вместо пальтишек они облачились в модные тогда плащики "болонья". Эти невесомые накидки могли защитить от лёгкого пятиминутного дождика, но не от холодного ветра и снежных хлопьев. Простояв ещё часа два, колонна двинулась вперёд, и минут через пятнадцать, обойдя Оперный театр, студенты, прикрываясь плакатами от порывов ветра, прошли мимо трибуны на проспекте Ленина. Ещё через десять минут, сложив весь этот агитационный материал возле Галицкого базара на поджидавший грузовик, быстрым шагом разошлись по домам и общежитиям, мечтая только о чашке горячего чая. Результат такой демонстрации "единства партии и народа" был очень даже предсказуем. Уже на следующее утро из-за кашля и насморка не смогли выйти на улицу все девушки и почти половина парней. Хорошо, что до зимней сессии оставалось ещё два месяца, и за это время студенты успели избавиться от рецидивов этого праздничного ноябрьского мероприятия.

Р А С С Т А В А Н И Е

          Прошло ещё два года.
          Зимнюю сессию на последнем 5-м курсе сдавали позже обычного, почти в последних числах февраля. До этого два месяца будущие дипломники провели во львовских школах на педагогической практике. Большинство девушек с радостью окунулись в этот, неведомый ранее, мир учительства. Именно в этом качестве они видели себя в ближайшем будущем. Парни достаточно сдержано отнеслись к такому виду трудовой деятельности. Их представление о своём будущем в профессии было более аморфным. Кто-то мечтал об экспедициях, кто-то об административно-хозяйственной работе, а кто-то не планировал ничего, следуя принципу: сначала надо получить диплом, добиться освобождения от направления в школу, а потом уже начать поиски жизненного пути.
          Лида без особых трудностей прошла первую в жизни встречу с подрастающим поколением. Прочное знание учебного материала, врождённые выдержка и доброжелательность обеспечивали хороший контакт с учениками, вселяя в неё надежду стать в будущем успешной учительницей. Женька же был освобождён от педагогической практики, а значит и от подобного вида будущей трудовой деятельности, по причине едва заметного заикания. Однако этот речевой дефект резко усиливался в минуты волнения. Поэтому эти два месяца он провёл в стенах факультета, помогая лаборантам готовить различные материалы для занятий и перетаскивая пыльные книги, столы и шкафы перед предстоящей побелкой помещений. В один из дней его пригласили в кабинет декана факультета, и строгий доцент Петришин потребовал от этого дармового труженика официальный запрос от какой-либо организации для выдачи направления на работу. Обойдя в течении недели полдюжины различных проектных институтов, Женька положил перед секретаршей требуемый документ, полученный в гидромелиоративной экспедиции.
 
          Вечерами они с Лидой гуляли возле университета в парке Костюшко или в пригородном лесу Погулянка, обустроенном неширокими дорожками и удобными деревянными скамейками. Молодые люди почти без умолку говорили о прошедших трудовых днях, но в душе каждый из них боялся затронуть тему ближайшего будущего расставания с университетом, которое неумолимо приближалось.
          В один из вечеров, когда Женька что-то рассказывал о своей семье, Лида не выдержала:
- Ну что, дорогой, надеюсь, ты уже успокоил своих родителей?       
- В отношении чего? – автоматически спросил парень.       
        - В отношении нашего будущего. Ты ведь сказал им, что надо потерпеть ещё месяц-другой и эта особа, окрутившая их сына, уедет к себе в Закарпатье? Вот тогда они и смогут спокойно найти тебе хорошую еврейскую девушку. А таких ведь есть немало.
         - Да не говорили мы как-то об этом, - пролепетал Женька, чувствуя, как кровь приливает к его лицу. Благо в сумерках Лида этого не видела. – Ты ведь знаешь, что для меня лучшая девушка – это ты.
        - Знаю, - спокойно согласилась Лида, - но главная женщина в жизни воспитанного еврейского мальчика – это его мама. Так ведь?
       - Так, - быстро согласился парень, но тут же добавил, - а для тебя разве твоя мама не главный человек в жизни?
         - Ну вот видишь, круг замкнулся. Как воспитанные дети, мы должны начинать свой взрослый путь с учётом жизненного опыта наших родителей. Может это и неплохо. Честно говоря, тогда, два года назад, ты понравился и маме, и папе, и даже бабушке. Но, не скрою, твоя национальность их насторожила. Для них, русских людей, выезд из своей страны – это поступок абсолютно неприемлемый. А с нашего посёлка уже уехали в Израиль две или три еврейских семьи.
           Молодые люди ещё сидели молча несколько минут. Затем почти одновременно встали и также беззвучно пошли по направлению к Лидиному дому. Прощание в подъезде было обычным: объятия, поцелуи, улыбки.

        В следующие три месяца в их отношениях ничего не изменилось. Вместе готовились и сдавали последние зачёты по спецдисциплинам, энергично обсуждали подготовку к защите дипломов, не пропускали ни одного нового фильма в кинотеатрах города, но совершенно не касались разговоров о будущей жизни. Им было очень хорошо вместе, и каждый старался насладиться этим настоящим временем.
        Комиссия по распределению была назначена за неделю до начала защиты дипломных работ. Буквально за день до этой даты на доске объявлений, рядом с расписанием защиты, был вывешен список мест, где в школах ожидали прибытия молодых дипломированных преподавателей географии. К удивлению и радости будущих педагогов, кроме сельских названий, они обнаружили в этом перечне и несколько городов. Для Женьки вся эта процедура не имела значения, и он пришёл только для того, чтобы получить уже готовое персональное направление.
      Как отличница учёбы его подруга шла первой по списку и имела приоритетное право на выбор будущего места работы. Она уже заранее решила, что попросит место в находящемся в начале перечня городе Ивано-Франковск. Это всё-таки областной центр и до родного Закарпатья рукой подать.  С этой мыслью Лида и переступила порог кабинета декана. Прошла минута-другая, притихшие однокурсники ждали её появления как первого обладателя официального направления в будущую взрослую жизнь. Неожиданно дверь приоткрылась и появившаяся голова секретарши, увенчанная несколько устаревшей причёской "бабетта", произнесла:
      - Шихман, декан просит тебя зайти.
        Женька поднял брови, пожал плечами, но, путаясь в догадках, тут же предстал перед доцентом Климишиным. На удивление декан даже чуть улыбнулся:
          - Вот, хорошо, что вы вместе тут. Я знаю, вы дружили на протяжении учёбы, поэтому хочу спросить, прежде чем Трогова подпишет направление на работу:
           - Вы планируете создать семью в ближайшее время?
            Тишина заполнила кабинет. Секретарша застыла, держа в воздухе кисти рук над клавиатурой пишущей машинки. Лида замерла. Женька, понимая, что ответить должен именно он, вдохнул неглубоко, проглотил сухой комок в горле и коротко произнёс:
          -Нет.
          - Всё ясно. Это я и хотел знать, - также коротко, даже с некоторым облегчением, сказал Климишин. – Вы, Шихман, свободны, а вы, Трогова, подпишите выбранное направление на работу.

        Скромный выпускной ужин заказали в одном из небольших ресторанов города. Все молодые люди понимали, что это последняя совместная встреча, что жизнь раскидает, перемелет и уже никогда не соберёт их, по крайней мере, в таком полном составе. После напутственных слов декана, приглашённого на встречу, Женька неожиданно для себя поднялся, держа в руке бокал вина. Он почему-то вдруг подумал, что сейчас говорливые девушки начнут одна за другой произносить стандартные тосты, забыв то, самое главное, что он ценил на протяжении пяти лет. Кашлянув для солидности и стараясь не заикаться, он начал, под несколько удивлённые взгляды сокурсников:
         - Друзья, мы пять лет провели вместе в аудиториях, общежитиях, на полевых практиках, в военных лагерях. Нас было немного, всего полсотни человек. Может поэтому мы так хорошо относились друг к другу. Я ни разу не видел и не слышал, чтобы между студентами нашего курса возникали какие-то напряжённые отношения, чтобы происходили злые споры или ругань. Не было такого, чтобы кто-то обвинил товарища в подлости или поклёпе. На протяжении всей учёбы мы проявили себя, как разумные, добрые люди, ценящие человеческие отношения. Я хочу пожелать всем оставаться такими же на всём жизненном пути, начинающемся сегодня.
            Когда Женька опустился на стул, тут же поднялся опять декан Петришин:
           - Я подтверждаю слова Шихмана. За много лет моей работы на факультете ваш курс был единственным, от которого не поступило ни одной претензии в деканат. Никто из преподавателей ни разу не пожаловался на кого-либо из вас. С такими студентами было легко и приятно работать.

           Ещё через два дня Женька помогал Лиде устроиться в купе поезда Львов-Рахов. Уложив все чемоданы, они вышли из вагона.
            -Вот и всё, - сказала Лида, - стараясь улыбаться. – Мы ведь не будем говорить красивые слова и давать друг другу пылкие юношеские обещания?
            - Нет, не будем, - чуть дрожащим голосом ответил парень. – Скажу только, что я очень и очень хочу, чтобы ты была счастлива в жизни.
             - Спасибо!  И я того же желаю тебе. Уверена, чтобы не случилось, мы всегда будем помнить друг о друге.
              Их губы соединились в поцелуе. Лида быстро поднялась в вагон, а Женька неподвижно стоял ещё минут десять после отхода поезда. Полнейшая пустота незримо окутала его.
                Гудок поезда на соседнем пути заставил парня чуть вздрогнуть и двинуться к выходу. Глядя прямо перед собой, ни о чём не думая, он пересёк привокзальную площадь и поднялся в подошедший трамвай. Вышел через десять минут у Главпочтамта, обошёл это большое тёмно-серое сооружение и оказался перед величественным светлым зданием родного университета. Как обычно, поднялся по широкой роскошной лестнице, свернул направо и остановился. Перед ним был вход в неширокий коридор бокового крыла, где располагался географический факультет. Тут, на этом месте, он впервые увидел Лиду. Юноша неспеша прошёл дальше. В 221-й аудитории стояла непривычная тишина, форточка большого окна была открыта и поток воздуха трепал надорванный угол старой карты полушарий. Вот длинный стол у двери, где они часто сидели с Лидой, конспектируя лекции и зарисовывая различные схемы. За окном, прямо напротив, в старинном парке Костюшко буйствовала зелень огромных каштанов, уже десятилетиями, как магнитом, манящая к себе студенческие души. В этих стенах, пять лет назад в первый сентябрьский день они, совсем зелёные первокурсники слушали первую в жизни университетскую лекцию. Здесь же у большого окна, возле доски, увешанной картами, всего неделю назад защищали свои дипломные работы.
        Он повернул в другой узкий коридор, где располагалась ещё одна кафедра. Тут аудитории были совсем маленькие, рассчитанные всего на одну группу. Но в стороне была небольшая тёмная каморка, где стоял стол с подсветкой, предназначенный для ручного копирования карт. В холодные зимние вечера, когда парк оказывался во власти мокрого снега, можно было зайти сюда, тихо прикрыть дверь, прижать себе Лиду и целоваться, и целоваться.
       Выйдя из университетского корпуса, Женька торопливо прошёлся по аллеям парка, коснувшись рукой нескольких заветных скамеек, на которых они с Лидой часто сидели. Скамейки были пусты, студентов уже не было – все разъехались на каникулы.
- Вот и у меня внутри сейчас пустота, - глядя на них, подумал он и зашагал прочь.

П о с л е с л о в и е

         Полвека прошло, пролетело.
         Близится обычный субботний полдень. В закарпатском посёлке по двору большого дома, глядя на тёмно-зелёные горы, заслоняющие утренние солнечные лучи, уже немолодая Лида не спеша идёт к воротам. Скоро должен приехать с маленькой внучкой один из двух её сыновей, ЕВГЕНИЙ.
 
          За тридевять земель, на балконе многоэтажного дома, с которого видна переливающаяся под солнцем лазурная гладь Средиземного моря, с традиционной чашкой кофе сидит постаревший Женька. С минуты на минуту откроется дверь квартиры и зайдёт вместе с тремя шумными внуками его единственная дочка, ЛИДИЯ.