Жужелица

     Маленькой Сонечку звали Жужелицей. Нет-нет, волосики её были легкие, цветом в спелую рожь и глазки были под стать - выцветшее небо августа, да и вся она, была, скорее, задумавшейся бабочкой, не решившей - расправлять крылышки, или нет. Жужелицей она стала за привычку говорить с набитым ртом, за нежелание писать жи-ши через "и" и за свою любимую собачку - плюшевого мопса по кличке "Жужа". Мопса привезли Сонечке из Германии, и в умилительные складки на Жужиной физиономии Сонечка прятала от мамы свои "секретики". Жужелица-Сонечка, скучая, бродила по казавшейся ей в детстве огромной академической квартире на Новопесчаной улице, мешая папе, раздражая маму, и только на кухне, окнами выходящей в тихую прелесть московского дворика, с непременными тополями, качелями да дворничихой тетей Валей, она находила понимание и любовь нелицемерную и искреннюю. "Домраба" Люся, которую боялись в доме все, даже суровая бабушка Милица, была окутана паром, поднимающимся от ведерных кастрюль и табачным дымом от вечного "Беломора", пристроенного на край бетонного подоконника. Люся представлялась Сонечке огромной, как Кремль. Когда Сонечка утыкалась в Люсин передник, от которого так хорошо пахло луком, ванилью и хозяйственным мылом, она даже боялась задрать голову - ей казалось, что Люся от этого вырастет и пробьет потолок, и она, Сонечка, так и останется одна и никто уже не скажет басом, - Софа, вы хочете праник? Пряники, как и пироги с тысячью начинок, как и кулебяки из слоеного теста, как и крошечные "тембали", тающие на языке, всё это зарождалось в глубине страшной печи, где голубым цветом горело адское пламя. Казалось, Люська никогда не покидает кухню, совершая челночные движения между разделочным столом, раковиной и шкафами, занимавшими целую стену. На шкафах жили Люськины кошки, совершенно помойного вида, полосатые, жадные и глупые. Кошки за ночь прогревались до полного расслабления, и нехотя спрыгивали на пол только к завтраку. На пол они приземлялись с глухим тумкающим звуком и рыжий, туго курчавый хозяйский эрдельтерьер взлаивал во сне и будил Карена Эмильевича, Сонечкиного папу. Папа каждый раз ударял ладонью по письменному столу и гневно кричал из кабинета в смежную с ним комнату-спальню, - Галочка! Умоляю! Объясни ей, что это совершенно невозможно! Невозможно - "что"? - не отрываясь от тяжелой черной телефонный трубки, пела Галочка, она же Галина Аркадьевна Риммер, оперная прима, красавица, известная всей Москве преферансистка и жизнелюбка, - Каренчик? Ты преувеличиваешь, мой дорогой, это всего лишь кошечки! Скажи ей сам, лапуля, она тебя обожает! Марго, - Галочка возвращалась к трубке, - а Ципировичи будут? А ты мне дашь того мастера, с каракульчой? Ну, Маргошка! Не будет тебе партера! И бельэтажа не будет! А, то-то же ... Дымчатую, да-да, как у этой фифы из Главка, да?
Сонечка, закрыв дверь на кухню, пробирается в бабушкину комнату. К бабушке нужно стучать. У Сонечки кулачок крепкий, но барабанить нельзя, и она тихо скребется, и дышит в замочную скважину. Жужелица ты моя, - бабушка обнимает Сонечку с такой радостью, будто они еще час назад не виделись за завтраком. - Ну, что ты делала? Как прописи? Сонечка опускает голову. Врать нехорошо, но прописи ... буквы валятся в разные стороны, по промокашке расплываются синие пятна ... Бабушка, - Сонечка трется щечкой о бабушкин локоть, - а научи меня как ты складываешь пасьянс? Раскладываешь, - бабушка достает шкатулочку из орехового дерева, вынимает оттуда крошечные карты, стучит ладонью по табурету, обтянутому жаккардовой тканью, и Сонечка, встав на колени, положив на руки подбородок, завороженно следит за мельканием карт - валет, девятка, черви, трефы ... она загадывает желание - малиновый компот и плюшки с корицей, и ждет, когда же выскочит туз червей, который и решит все положительно - в её пользу. Слышно, как вдалеке заходится возмущенно дверной звонок, и папа кричит из кабинета, - есть ли кто в доме, или я должен бросить работу, которая, между прочим, кормит вас всех, и идти открывать? И снова хлопает дверь, это выходит из общей с Соней комнаты брат, и, шаркая, что категорически запрещено, идет открывать дверь, гремя дверной цепочкой. Пришедший почтальон выдает телеграмму, и брат, подпрыгивая, бежит по коридору и кричит во все горло, - ура! Дядя Арам прилетает в среду!!! Арам, - расплывается Люська, - тогда я не буду готовить долму? И, забыв про папиросу, мечтательно смотрит во дворик, который заметает тополиным июньским пухом.