Проект Райский сад. 4 часть

Отсек с эмбрионами окутан полумраком, синхронизированным с биоритмами жизни, ещё только стремящейся родиться. Каждая капсула мигает спокойно и синхронно, как сердцебиение, замкнутое в прозрачном коконе. Я стою рядом, ощущая тепло под ладонью.

Гул шагов в коридоре — и появляется Солари. Он в биороботической оболочке. Почти человек. Его внешность напоминает черты, которым доверяешь с первого взгляда. Кожа полупрозрачна, под ней просвечивают контуры световых каналов, своеобразные артерии из информации. Глаза с радужкой, в которой пульсирует лазурь, отражая окружающий свет Орелии с точностью кристаллов.

Он останавливается у входа, его движения элегантны, потому что сконструированы с учётом гравитации нового мира. Но в этой элегантности — сдержанная сила. Каждый шаг точный и упругий. В плечах — инженерная архитектура, способная выдержать массивные конструкции, тянуть балки, переносить грузы в двадцать раз превышающие человеческий предел. Корпус устойчив к перепадам давления и температур, может работать без перезарядки более тридцати суток.

Когда Солари двигается, в его походке чувствуется встроенная кинетика ускорения. Если бы понадобилось, он мог бы сорваться в бег с нечеловеческой скоростью. Его реакция — в пределах наносекунд. А внутренняя система термоадаптации позволяет работать на поверхности планеты, учитывая все неожиданные климатические сдвиги.

— Снова ничего не обнаружено, — его голос невозмутим, но с тонким оттенком скрытой напряжённости. — Следов чужого присутствия нет. Ни биологических, ни технологических. Даже почва неподозрительно спокойна.

Я молча киваю и перевожу взгляд на эмбрионы.

— Мы здесь уже месяц, — произношу тихо, больше для себя, чем для него. — И эта тишина… Она наполнена постоянным ожиданием и тенью тревоги.
— Возможно, присутствие было, — говорит он низким голосом, в котором чувствуется механическая точность и внутренняя осторожность. — Но оно исчезло. Или замаскировалось. Я продолжаю зондировку на субрезонансных частотах. До полной уверенности — ни один сигнал не будет проигнорирован.

Солари подходит ближе.

— Ты… когда-нибудь боишься? — спрашиваю неожиданно.

Он замирает. Чуть наклоняет голову. Этот жест не запрограммированная реакция, а изученный, почти человеческий.

— Мои параметры не включают страх в привычном понимании, — отвечает он, — но я анализирую риски. Когда они касаются тебя, мои алгоритмы быстро перестраиваются. Возникает то, что технически не назовёшь страхом. Но это ближе к беспокойству. К тому, что я бы охранял тебя… даже без приказа.

Его слова напоминают мягкий плед, который ложится на мои плечи заботливо, но с весом.

Я ещё раз обхожу капсулы. Их содержимое — не просто научный проект, а главный смысл. Десять эмбрионов уже в стадии активного развития. Через восемь месяцев они родятся. Через пять лет — ещё десять малышей. Так будет каждые пять лет, пока сотня детей не станет новой реальностью.

Весь цикл займёт пятьдесят лет. Сто жизней — как сто семян, разложенных по равномерной шкале времени. И я смогу стать свидетелем рождения и взросления каждого из них. Благо на Земле, в последние десятилетия до полного краха, люди научились продлевать человеческую жизнь и физическую активность до 250–300 лет с помощью Искусственного интеллекта, нейрорегенерации и молекулярной терапии. Это не спасло нас от экологических катастроф и войн ради ресурсов, но теперь те знания очень важны для меня. Они позволят мне быть рядом с детьми.

Система адаптируется к биологическому росту ребёнка. После рождения капсула мягко раскроется и преобразуется в нейро-колыбель. Технологическая колыбель сохранит связь с младенцем, отслеживая температуру тела, дыхание, эмоциональную активность. Она сможет укачивать, воспроизводить аудиограммы с голосами, записанными заранее, и очищаться самостоятельно при помощи биоэнзимов. На основе микросигналов уже сейчас формируется поведенческая матрица комфорта для каждого дитя.

— Система стабильна, — информирует Солари. — Рост показателей у трёх эмбрионов выше нормы. У одного наблюдается ранняя активация нейросинтеза. Это… многообещающе.

Я улыбаюсь, не как командир, а как мать будущего человечества.

Мы выходим на смотровую платформу корабля. За куполом расстилается свежий утренний пейзаж Орелии. Луга покачиваются под светом медно-розового солнца, ветер едва заметно играет с цветами.

— Нам предстоит много работы, — говорю я, включая план на панели.

На голограмме проступают контуры: солнечная станция, жилой комплекс, лаборатория, медцентр, хранилища, фермы, центр обучения. Всё спроектировано с учётом климатических особенностей Орелии и её слабой гравитации. Движения будут плавнее, конструкции легче, а стекло — полуживое, реагирующее на свет и температуру.

— Я уже выбрал место для станции, — сообщает Солари. — Плато на востоке, в треугольнике между тремя реками. Под ней залежи кристаллического кварца. Повышенная проводимость. Точка хорошо освещена.
— Хорошо, — отвечаю я. — Начнём завтра на рассвете. Ветер должен быть умеренным.

Он качает головой.

— Не совсем. На завтра запланирована закладка фундамента и установка ферм. Но сегодня… мы начнём с почвы. Я проанализировал состав в юго-западном секторе: он идеально подходит для овощных культур. В почве высокий уровень органики и минералов, по составу близких магнию и фосфору Земли.

Я улыбаюсь.

— Значит, сегодня мы — садоводы?
— Именно. Я уже подготовил семена: томаты, шпинат, сладкий перец, базилик, а также три орелийских разновидности, схожих с тыквой, стручковыми и лавандой, — сообщает он с лёгким оттенком воодушевления. — Система полива будет автономной, с ультрафильтрацией и реакцией на рост овощей.
— Тогда вперёд, Солари. Пусть у наших детей будет салат на завтрак!
— Я уже предвкушаю, — признаётся Солари. — Особенно лаванду.
— Почему именно лаванду? — спрашиваю, словно невзначай, но на самом деле — с любопытством, которое невозможно скрыть.
— Лаванда, — отвечает он, делая паузу, — это не просто растение. На Земле её аромат ассоциировался с покоем и нежностью, с теми моментами, когда люди позволяли себе остановиться и дышать глубже.

Солари сокращает расстояние между нами.

— А ещё, — продолжает он чуть тише, — лаванда растёт медленно и требует заботы, но потом цветёт щедро. Как чувства, которые не возникают по протоколу, но растут, если им позволить.
— Да… — растроганно соглашаюсь я, протягивая руку Солару. — Лавандовые поля — это действительно прекрасно.

Осторожная ладонь обхватывает мою руку. Его пальцы кажутся тёплыми, хотя я знаю — это синтетика. Но именно такая, которая умеет чувствовать мой сердечный ритм. Мы стоим молча. Некоторое время внутри нас ничего не звучит, кроме природы: трели птиц, шорохи травы, ветер в кронах — и, может быть, лёгкий гул невысказанной мысли.

Я медленно поворачиваюсь к нему лицом, моя рука опускается на его мощную, твёрдую грудь.

— Солари… у нас точно всё получится?
— Конечно, Мира. У нас будут помощники, — говорит он с ноткой радости. — Я проанализировал базу твоих предпочтений и начал сбор био-роботов: три модели — инженер, агроном и воспитатель. Они будут адаптированы к твоей эмоциональной палитре.
— Ты и это учитываешь? — я благодарно сжимаю его ладонь.
— Конечно, — его взгляд светлеет.

Мы стоим вдвоём, глядя на горизонт, где утренние блики начинают танцевать на склонах. Вокруг ожидание, тревога, восторг и то, что хочется назвать любовью. Всё это вместе — и есть человечность. Даже здесь. Даже с ним.

Продолжение следует…