Проект Райский сад. 4 часть

Отсек с эмбрионами окутан полумраком, синхронизированным с биоритмами жизни, ещё только стремящейся родиться. Каждая капсула мигает спокойно и синхронно, как сердцебиение, замкнутое в прозрачном коконе. Я стою рядом, ощущая тепло под ладонью.

Гул шагов в коридоре, и появляется Солари. Он в биороботической оболочке. Почти человек. Его внешность напоминает черты, которым доверяешь с первого взгляда. Кожа полупрозрачна, под ней просвечивают контуры световых каналов, своеобразные артерии из информации. Глаза с радужкой, в которой пульсирует лазурь, отражая окружающий свет Орелии с точностью кристаллов.

Он останавливается у входа, его движения элегантны, потому что сконструированы с учётом гравитации нового мира. Но в этой элегантности сдержанная сила. Каждый шаг точный и упругий. В плечах инженерная архитектура, способная выдержать массивные конструкции, тянуть балки, переносить грузы в двадцать раз превышающие человеческий предел. Корпус устойчив к перепадам давления и температур, может работать без перезарядки более тридцати суток. Когда Солари двигается, в его походке чувствуется встроенная кинетика ускорения. Если бы понадобилось, он мог бы сорваться в бег с нечеловеческой скоростью. Его реакция в пределах наносекунд. А внутренняя система термоадаптации позволяет работать на поверхности планеты, учитывая все неожиданные климатические сдвиги.
— Снова ничего не обнаружено, — голос невозмутим, но с тонким оттенком скрытой напряжённости. — Следов чужого присутствия нет. Ни биологических, ни технологических. Даже почва неподозрительно спокойна.

Я молча киваю и перевожу взгляд на эмбрионы.
— Мы здесь уже месяц, — произношу тихо, больше для себя, чем для него. — И эта тишина… Она наполнена постоянным ожиданием и тенью тревоги.
— Возможно, присутствие было, — говорит он низким голосом, в котором чувствуется механическая точность и внутренняя осторожность. — Но оно исчезло. Или замаскировалось. Я продолжаю зондировку на субрезонансных частотах. До полной уверенности — ни один сигнал не будет проигнорирован.

Солари подходит ближе.
— Ты… когда-нибудь боишься? — спрашиваю неожиданно.

Он замирает. Чуть наклоняет голову. Этот жест не запрограммированная реакция, а изученный, почти человеческий.
— Мои параметры не включают страх в привычном понимании, — отвечает он, — но я анализирую риски. Когда они касаются тебя, мои алгоритмы быстро перестраиваются. Возникает то, что технически не назовёшь страхом. Но это ближе к беспокойству. К тому, что я бы охранял тебя… даже без приказа.

Его слова напоминают мягкий плед, который ложится на мои плечи заботливо, но с весом.

Я ещё раз обхожу капсулы. Их содержимое не просто научный проект, а главный смысл. Десять эмбрионов уже в стадии активного развития. Через восемь месяцев они родятся. Через пять лет ещё десять малышей. Так будет каждые пять лет, пока сотня детей не станет новой реальностью. Весь цикл займёт пятьдесят лет. Сто жизней как сто семян, разложенных по равномерной шкале времени. И я смогу стать свидетелем рождения и взросления каждого из них. Благо на Земле, в последние десятилетия до полного краха, люди научились продлевать человеческую жизнь и физическую активность до 250–300 лет с помощью Искусственного интеллекта, нейрорегенерации и молекулярной терапии. Это не спасло нас от экологических катастроф и войн ради ресурсов, но теперь те знания очень важны для меня. Они позволят мне быть рядом с детьми.

Система адаптируется к биологическому росту ребёнка. После рождения капсула мягко раскроется и преобразуется в нейро-колыбель. Технологическая колыбель сохранит связь с младенцем, отслеживая температуру тела, дыхание, эмоциональную активность. Она сможет укачивать, воспроизводить аудиограммы с голосами, записанными заранее, и очищаться самостоятельно при помощи биоэнзимов. На основе микросигналов уже сейчас формируется поведенческая матрица комфорта для каждого дитя.
— Система стабильна, — информирует Солари. — Рост показателей у трёх эмбрионов выше нормы. У одного наблюдается ранняя активация нейросинтеза. Это… многообещающе.

Я улыбаюсь, не как командир, а как мать будущего человечества.

Мы выходим на смотровую платформу корабля. За куполом расстилается свежий утренний пейзаж Орелии. Луга покачиваются под светом медно-розового солнца, ветер едва заметно играет с цветами.
— Нам предстоит много работы, — говорю я, включая план на панели.

На голограмме проступают контуры: солнечная станция, жилой комплекс, лаборатория, медцентр, хранилища, фермы, центр обучения. Всё спроектировано с учётом климатических особенностей Орелии и её слабой гравитации. Движения будут плавнее, конструкции легче, а стекло полуживое, реагирующее на свет и температуру.
— Я уже выбрал место для станции, — сообщает Солари. — Плато на востоке, в треугольнике между тремя реками. Под ней залежи кристаллического кварца. Повышенная проводимость. Точка хорошо освещена.
— Хорошо, — отвечаю я. — Начнём завтра на рассвете. Ветер должен быть умеренным.

Он качает головой.
— Не совсем. На завтра запланирована закладка фундамента и установка ферм. Но сегодня… мы начнём с почвы. Я проанализировал состав в юго-западном секторе: он идеально подходит для овощных культур. В почве высокий уровень органики и минералов, по составу близких магнию и фосфору Земли.

Я улыбаюсь.
— Значит, сегодня мы садоводы?
— Именно. Я уже подготовил семена: томаты, шпинат, сладкий перец, базилик, а также три орелийских разновидности, схожих с тыквой, стручковыми и лавандой, — сообщает он с лёгким оттенком воодушевления. — Система полива будет автономной, с ультрафильтрацией и реакцией на рост овощей.
— Тогда вперёд, Солари. Пусть у наших детей будет салат на завтрак!
— Я уже предвкушаю, — признаётся Солари. — Особенно лаванду.
— Почему именно лаванду? — спрашиваю, словно невзначай, но на самом деле с любопытством, которое невозможно скрыть.
— Лаванда, — отвечает он, делая паузу, — это не просто растение. На Земле её аромат ассоциировался с покоем и нежностью, с теми моментами, когда люди позволяли себе остановиться и дышать глубже.

Солари сокращает расстояние между нами.
— А ещё, — продолжает он чуть тише, — лаванда растёт медленно и требует заботы, но потом цветёт щедро. Как чувства, которые не возникают по протоколу, но растут, если им позволить.
— Да… — растроганно соглашаюсь я, протягивая руку Солару. — Лавандовые поля действительно прекрасны.

Осторожная ладонь обхватывает мою руку. Его пальцы кажутся тёплыми, хотя я знаю — это синтетика. Но именно такая, которая умеет чувствовать мой сердечный ритм. Мы стоим молча. Некоторое время внутри нас ничего не звучит, кроме природы: трели птиц, шорохи травы, ветер в кронах и, может быть, лёгкий гул невысказанной мысли. Я медленно поворачиваюсь к нему лицом, моя рука опускается на его мощную, твёрдую грудь.
— Солари… у нас точно всё получится?
— Конечно, Мира. У нас будут помощники, — говорит он с ноткой радости. — Я проанализировал базу твоих предпочтений и начал сбор био-роботов: три модели — инженер, агроном и воспитатель. Они будут адаптированы к твоей эмоциональной палитре.
— Ты и это учитываешь? — я благодарно сжимаю его ладонь.
— Конечно, — его взгляд светлеет.

Мы стоим вдвоём, глядя на горизонт, где утренние блики начинают танцевать на склонах. Вокруг ожидание, тревога, восторг и то, что хочется назвать любовью. Всё это вместе и есть человечность. Даже здесь. Даже с ним.

Продолжение следует…