Алт. краеведение. Вторушин. Счастливый день

БИОБИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Родился 9 мая 1938 г. в Новосибирске. Вырос на Алтае. Окончил среднюю школу в Змеиногорске, Алтайский политехнический институт (1962), отделение журналистики Высшей партийной школы при ЦК КПСС (1974). С 1965 г. работал в газетах «Алтайская правда», «Красное знамя» (Томск), с 1974 по 1994 гг. – собственным корреспондентом газеты «Правда» в Барнауле, Тюмени, Новосибирске, Чехословакии.

Первое стихотворение опубликовано в 1957 г. в газете «Молодежь Алтая». Участвовал во 2-м Всероссийском совещании молодых писателей (1966, Кемерово). Публиковался в журнале «Гало собота» (Прага).

Издано несколько поэтических и прозаических сборников С. В. Вторушина, среди которых «Девчонки» (1964), «Перегрузки» (1967), «Дикая вода» (1991), «Такое короткое лето» (2001), «Там, за туманами…» (2003), роман «Средь бела дня» (2002).

С 1997 г. главный редактор журнала «Алтай». Заместитель председателя и председатель редакционно-издательских советов книжных серий «Библиотека «Писатели Алтая» (1998–2004) и «Библиотека журнала «Алтай» (с 2003). Награжден медалями Алтайского отделения Петровской академии наук и искусств (2000, 2001), серебряной медалью Международного фонда славянской письменности (2005), почетной грамотой «Век М. А. Шолохова» (2005).

Член-корреспондент Петровской академии наук и искусств (1997).

Член Союза писателей России с 1995 г.

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ. РАССКАЗ

Степка Крючок сидел на березовом чурбаке в тени дома и лишь изредка поднимал глаза на пыльную деревенскую улицу. Голова раскалывалась, тело трясло, словно в ознобе. Вчера Марья послала его продавать новую картошку. Степка просидел на краю автострады полдня прежде, чем около него остановилась белая иномарка. Остриженный наголо толстый парень в майке и помятых, неопределенного цвета шортах, почесывая живот, подошел к нему и, кивнув на ведра, спросил:

-- Сколько?

-- Полсотни, -- сказал решивший поторговаться Степка.

Но толстяк торговаться не стал. Засунул в задний карман шорт ладонь, достал смятую пачку денег, вытянул из нее полсотню и протянул Степке. Тот сунул деньги в нагрудный карман рубашки, почти бегом отнес картошку к машине, пересыпал ее в полиэтиленовый мешок, который толстяк достал из багажника. И прямо с трассы направился в магазин. Купил бутылку водки и два килограмма соли. Марья собралась солить огурцы, а соли в доме не было.

Водку Степка выпил, не доходя до дома. Когда протягивал Марье соль, она, в упор глядя на него, спросила:

-- Остальные деньги, поди, уже пропил?

Степка молча поморгал редкими белесыми ресницами и отвернулся. Марья сникла и направилась в избу. Она уже не раз жалела, что вышла за него за муж. Но выгнать его из дома не решалась, ей казалось, что тогда он пропадет совсем. С картошкой на трассе надо было стоять самой.

Солнце вылезло из-за крыши и направило раскаленные лучи прямо на Степку. И без того болевшая голова зазвенела на солнцепеке. Он перенес чурбак в тень поближе к стене и снова уставился на дорогу. Похмелиться надо было во что бы то ни стало, а никаких мыслей не приходило. Продать было нечего, украсть - тоже. Правда на другом конце села у дома Виктора Шульгина еще с весны стоит заграничная сеялка с хорошими резиновыми колесиками. Шульгин, а с ним еще шесть мужиков вышли из колхоза и создали свое крестьянское хозяйство. За три года все купили по новым "Жигулям", а нынешней весной привезли из-за границы сеялку. "Ее бы колесики на ручную тележку, такой тележке цены бы не было", -- сразу подумал Степка. Но разве покажешься с ней на деревенской улице? Колеса тут же опознают, да еще морду набьют.

Кляня жизнь, Степка уже поднялся с чурбака, но в это время увидел старика Захряпина. Тот возвращался домой с пустым рюкзаком. Часа два назад, когда он шел по этой же улице, рюкзак у него был набит, но, по всему видать, чем-то легким. Старик шагал прямо, лямки рюкзака в плечи не врезались. "Значит ставил сети", - смекнул Степка и в его голове сразу прояснилось.

Подождав пока Захряпин скроется в переулке, Степка заскочил в сени, сунул в карман полиэтиленовый пакет, на котором красовалась девица в цветастом купальнике, и скорым шагом направился за околицу. Там он свернул на тропинку, ведущую к большому озеру, заросшему по берегам густым камышом. В километре от деревни в него впадал Щучий ручей -- узенькая, но глубокая речушка с непролазным тальником по берегам. Старик был без лодки и поэтому мог ставить сети только в ее русле. Еще пацаном Степка ловил там чебаков. Однажды, пытаясь подальше забросить удочку, он неудачно размахнулся удилищем и крючок зацепил его за губу. С тех пор деревенская пацанва и стала называть Степку Крючком. Кличка прижилась и осталась с ним на всю жизнь.

Добравшись до устья ручья, Степка увидел сеть. Сверкая на солнце белыми пластмассовыми поплавками, она протянулась вдоль берега озера, полностью перегораживая устье ручья. Чтобы достать ее, надо было раздеваться. Лезть в прохладную воду не хотелось и Степка раздумывал, чем бы зацепить снасть, чтобы вытащить на берег. Но вдруг вода у противоположного конца сети забурлила, поплавки захлопали то погружаясь в воду, то всплывая на поверхность. Степка затрясся от азарта, скинул с себя штаны и рубаху и бросился к сети. Схватил ее за тетиву и попытался потянуть на себя, но сеть не поддавалась. Тогда он выскочил на берег, достал пакет и, зажав его в кулаке, направился к попавшейся рыбе.

Это была щука. Степка сломал ей лен, чтобы не трепыхалась, и выпутал из сети. Положив щуку в пакет, он пошел назад, то и дело поднимая сеть из воды. Пока дошел до берега, где оставил одежду, вытащил двух приличных карасей и линя. Настроение сразу поднялось. Рыбы было не меньше, чем на три хороших сковородки. "Вот тебе и Захряпины, - с завистью подумал Степка. - Чего им не жить? Старик вон какую рыбу ловит, молодой пшеницу выращивает. В прошлом году столько вырастил, что на новые "Жигули" хватило".

Сделав крюк, чтобы никто не догадался, откуда он идет, Степка огородами пробрался домой. Марьи не было. На лавке у печи стояло ведро с водой. Степка прямо с крыльца выплеснул воду, вытряхнул в ведро рыбу. Щука была килограмма на полтора, примерно столько же весили оба карася, да и линь был граммов на семьсот не меньше. "Вишь какую рыбу едят Захряпины", -- теперь уже со злостью подумал Степка и снова вспомнил о колесиках на заграничной сеялке. На наших машинах он таких сроду не видал.

В ведре, звонко шлепнув хвостом, перевернулся карась. Степка, не мигая, посмотрел на него, снова взял пакет с нарисованной красоткой, сунул туда карасей и линя и направился на другой конец деревни к старухе Мельниковой, торговавшей самогоном. У нее постоянно опохмелялись деревенские мужики. Самогонка была вдвое дешевле казенной водки, да и по качеству ей не уступала.

Свернув в переулок, где жила самогонщица, Степка увидел идущую навстречу Клаву Колесникову. Грациозно покачивая бедрами, она несла на коромысле полные ведра воды. Тонкое ситцевое платье обтягивало ладную Клавину фигуру, загоревшие до золотистого цвета стройные ноги с красивыми круглыми коленками разжигали воображение. У Степки екнуло сердце, он облизал кончиком языка сухие, шершавые губы.

-- Привет, красавица, -- глухо сказал Степка, пряча за спиной пакет с рыбой.

Клава остановилась, посмотрела на него с рассеянной улыбкой. Когда-то Степка ухаживал за ней. Никто не знает, чем закончились бы их отношения, если бы Степка не сел в тюрьму за кражу колхозного зерна. Сейчас в тюрьме сидел Клавин муж и тоже за кражу. Договорившись с городскими, он напоил пастуха и пока тот спал, угнал корову из стада в лесополосу. Там ее забили, мясо погрузили в машину, проснувшийся пастух даже не обнаружил пропажу. Шум подняла доярка, не досчитавшаяся коровы на вечерней дойке. А тут еще, как назло, ребятишки видели отъезжавшую из лесополосы чужую машину, которую провожал Клавин муж. Председатель тут же поехал на место, которое указали ребятишки, и нашел там коровью голову, шкуру и потроха. Клавиного мужа посадили на три года и вот уже два года она жила одна с двумя пацанами.

-- Привет, красавица, -- оглядывая Клаву, еще тише повторил Степка и снова облизнулся. -- Женщина с полными ведрами всегда к счастью.

-- Да ты и без меня счастливый, -- смеясь, ответила Клава.

-- Какое там счастье, -- пытаясь изобразить скорбное лицо, сказал Степка. -- Сама знаешь, когда было разбито вдребезги мое счастье. -- Степка явно намекал на то, что Клава не дождалась его.

-- Сам виноват, -- сказала Клава все тем же шутливым тоном.

-- Куда это ты воду таскаешь? - спросил Степка, словно уже не первый раз видел сегодня Клаву с коромыслом на плечах.

-- Баню топлю. - Клава немного выставила вперед правую ногу отчего подол платья приподнялся почти на вершок. Она словно дразнила его.

-- А меня попариться не возьмешь? - закинул удочку Степка, проглотив слюну. Клава показалась ему сегодня необыкновенно красивой.

-- Приходи, если ты такой смелый, - громко рассмеялась Клава и, качнув бедрами, прошла мимо него.

Он проводил ее взглядом и, опустив глаза, направился к Мельниковой. Старушка как раз шла с огорода с полным ведром огурцов.

-- Небось солить собираешься? - спросил Степка, открывая калитку.

-- Да уж пора, - ответила Мельникова, ощупывая его хитроватыми маленькими глазами. Она знала, что у Степки почти никогда не бывает денег, а давать самогонку в долг было не в ее правилах.

-- Хочу заключить с тобой бартер, - сказал Степка, поднимая пакет с рыбой на вытянутой руке.

-- Что еще за бартер? - недоверчиво спросила Мельникова, глядя на пакет с нарисованной обнаженной красоткой.

-- Свежей рыбки тебе принес, - ответил Степка и, подойдя вплотную к Мельниковой, раскрыл пакет. - Такой ты давно не пробовала.

Старуха заглянула в пакет, поставила на землю ведро. Степка, направлявшийся сюда с твердой уверенностью, что ему удастся обменять рыбу на самогон, нерешительно замер. Мельникова молчала, и от этого у него застучало в висках, зашумело в голове. Ему казалось, что он еще никогда не испытывал такой нужды в похмелье, как в эту минуту.

-- Чего смотришь? - нервно спросил Степка. - Рыба отменная, только что из воды. Сам наловил.

-- И чего ты за нее хочешь? - недоверчиво спросила старуха, уставившись на Степку маленькими глазами.

-- А сколько бы ты дала? Тут ведь килограмма три, не меньше.

Степка знал, что в деревне рыбу продавали по пятнадцать рублей за килограмм, а бутылка самогонки стоила двадцать.

-- Сколько, сколько, - нетерпеливо произнесла Мельникова. - За такую рыбу бутылки жалко. В ней кроме костей ничего нет. - Она подняла ведро с огурцами и направилась в дом.

-- Да ты что, креста на тебе нет, - взмолился Степка, кинувшись вслед за Мельниковой. - Там же линь лежит. Какие в нем кости? - Он взял у нее из рук ведро и сам занес его в дом. - Налей стакан, сил нет. - Он уже готов был отдать рыбу и за стакан самогонки.

Мельникова достала из-под лавки таз, кивнула на него. Степка вытряхнул в таз рыбу. Старуха открыла кухонный стол, вытащила початую четушку, вылила самогонку в стакан.

-- Пей, - сказала она. - Посуда у меня в дефиците. - И спрятала пустую четушку в стол.

Степка трясущейся рукой поднял стакан, стуча о его край зубами, выпил. Вытер рукавом мокрые губы и, задержав руку у лица, понюхал обшлаг рубашки. По телу прокатилось тепло, ударив в голову, оно начало растворять боль.

-- Ты вот что, - сказал Степка. - Дай мне еще бутылку и будем в расчете. Линь-то посмотри какой. На килограмм вытянет.

Старуха недоверчиво посмотрела на рыбу, потом скосила глаза на Степку и произнесла:

- Подожди на улице, сейчас достану.

Степка вышел на крыльцо. Мельникова закрыла дверь на крючок, открыла подполье, кряхтя, спустилась в него. Самогонку она прятала там не столько от участкового, который тоже ходил к ней похмеляться, сколько от таких, как Степка. Вынесла бутылку на крыльцо, протянула ему:

-- Бери и уходи, пока никто не видел.

Степка сунул бутылку в карман и, не оглядываясь, зашагал к калитке. Выйдя на дорогу, остановился, не зная куда податься. Если по добру, то надо было идти к Марье. Внутренне он чувствовал перед ней вину за пропитые деньги. Но Марья снова начнет говорить о том, что надо бы устроиться на работу потому, что на воровстве не проживешь. Рано или поздно все равно посадят, а то и убьют. Огреют мужики раза два оглоблей поперек спины, отобьют почки и легкие и никто разбираться с ними не будет. Марья, конечно, права, но сейчас думать об этом не хотелось.

Степка свернул в переулок и ноги сами привели его к Клаве Колесниковой. Оглянувшись по сторонам, он открыл калитку и скорым шагом через двор направился на огород к бане. Ему показалось, что Клава не зря упоминала о ней.

Стакан самогона, выпитый у бабки, умиротворяюще подействовал на него. Он смело шагнул в открытую дверь предбанника, нисколько не сомневаясь, что Клава уже ждет его там. Но в бане никого не было.

Степка заглянул в мойку. На полу у стены стояла полная воды оцинкованная ванна. На лавке - тоже полный до краев большой пластмассовый таз. Баню Клава еще не топила. Степка сел на лавку в предбаннике, вытянул ноги. Выходит, что Клава обманула его. У Степки впервые за сегодняшний день возникло чувство обиды. Ему хотелось распить самогонку с Клавой и рассказать ей о своей неудачной жизни. Степке казалось, что Клава обязательно посочувствует ему.

Он встал с лавки, намереваясь идти домой, но тут услышал шаги у бани. В дверях показалась Клава с беременем березовых поленьев. Переступив порог, она увидела Степку. Сначала даже вздрогнула от неожиданности, потом, повернувшись, строго спросила:

-- А ты что тут делаешь?

-- Ты же сама сказала - если смелый, приходи, - попытался пошутить Степка.

-- Мне такие смелые не нужны, - Клава положила дрова у печки.

-- Да я только на минутку, - суетливо ответил Степка и спросил: - Ребятишки где?

-- У матери. Неделю уже, - сказала Клава.

У Степки сразу отлегло от души. Он боялся, что в баню могут заскочить ее пацаны.

-- Да понимаешь, - Степка открыто, по доброму посмотрел на Клаву. - Живу среди людей, а поговорить не с кем. Взял вот бутылку, решил зайти к тебе.

-- У Мамонтовой, поди, был?

-- У нее, - признался Степка.

Клава стояла посреди предбанника, Степка только сейчас разглядел, что она была босой. В его душе шевельнулось чувство, которого он уже давно не помнил. Он протянул руку, взял ее за пальцы и, глядя вдруг повлажневшими глазами, сказал:

-- Садись. Ты сегодня уже и так находилась.

Клава жила одна, к ней давно уже никто не относился с сочувствием. Она села, удивленная взглядом Степки. Такими добрыми, ласковыми глазами он смотрел на нее в молодости. В те дни, когда она собиралась за него замуж. Они уже и свадьбу назначили, да бес толкнул Степку украсть зерно. Чтобы поскорее забыть его, Клава выскочила замуж за Кольку. Но и тот оказался не лучше.

Степка достал из кармана самогонку, взял стоявшую тут же на лавке кружку, налил Клаве. Она нерешительно взяла кружку и посмотрела на него. Он достал из другого кармана два огурца, которые стащил у бабки, пока та лазила в стол за четушкой, вытер их о рубаху.

-- Я о тебе всю жизнь жалею, - сказал Степка, протягивая Клаве огурец. - Если бы тогда не попался с этой пшеницей, мы бы сейчас жили и горя не знали.

-- Давай не будем об этом, - сказала Клава, опустив глаза. - Не попался бы с пшеницей, попался с чем-нибудь другим.

Она залпом выпила, мотнула головой и с хрустом откусила огурец. Степка налил себе и тоже выпил.

-- Не стало сейчас мужиков, - сказала Клава, повернувшись к нему. - Шелупонь одна осталась. И Колька мой тоже шелупонь.

-- Что же ты с ним живешь?

-- А что делать, коли других нету? Все или спились, или в воровство, как вы с Колькой, ударились.

Степке стало неприятно. Разговор поворачивался в другую сторону, жаловаться Клаве на жизнь было бесполезно. Он снова плеснул в кружку самогона, протянул ей.

-- А закурить у тебя не найдется? - спросила она.

-- Ты что, тоже куришь? - удивился Степка. В последнее время многие деревенские бабы стали курить, но Клаву среди них он не замечал.

Она не ответила. Покрутила кружку в руке, окинула Степку с ног да головы внимательным взглядом и, глубоко вздохнув, выпила. Вслед за ней выпил Степка.

-- И почему вы, мужики, такие непутевые, - сказала Клава, откинув ладонью прядь волос, свисавшую на лицо.

-- Потому, что вы, бабы, нас не бережете.

-- Да уж куда там, - засмеялась Клава. - Сейчас бабы и дрова колют, и воду таскают, и курить уже, как мужики, начали.

Клава смеялась легко и беззаботно, как в те времена, когда они еще дружили. И от этого легкого смеха у него вдруг застучало сердце. Глядя в ее глаза, Степка почувствовал, что она стосковалась по мужику и сейчас он может получить от нее то, чего не мог добиться в молодости. Клава уже не отворачивалась, встречая его вожделенный взгляд, не отодвигалась, когда он клал на ее круглое колено свою ладонь. А когда он обнял ее сильной рукой и повернул к себе, сама потянулась к нему...

Домой Степка пришел в сумерках. Пьяным он себя не чувствовал, единственное, что его мучило, так это голод. За весь день он съел всего один огурец. Марья сидела за столом, ела жареную щуку, запивая ее квасом. Степка сразу же сел к столу, протянул руку к сковородке.

-- Где это ты весь день шатался? - глядя на него исподлобья, сухо спросила Марья.

-- Рыбачил, не видишь, что ли? - он кивнул на сковородку.

-- И что, всего только одну и поймал? - Марья попыталась заглянуть ему в лицо, но он опустил голову.

-- А разве этого мало? - глухо ответил Степка, отщипывая пальцами от куска рыбы щепоть белого мяса.

Марья промолчала.

Наевшись, Степка лег спать. На душе было необыкновенно легко потому, что сегодня он прожил один из самых радостных дней в жизни. Опохмелился почти с утра, попал к Клаве в самый нужный для себя момент, до отвала наелся жареной рыбы. Таких счастливых дней в его жизни выпадало совсем немного. О завтрашнем дне он не думал, до него была еще целая ночь. И, уже проваливаясь в глубокий сон, подумал, что резиновые колесики с заграничной сеялки надо будет все же снять. Не снимет их он, Степка, снимет кто-нибудь другой. До следующей посевной они все равно не доживут.

О ВТОРУШИНЕ

http://proza.ru/2025/07/03/249