Дар. День второй

Роскошный паланкин Юстины прибывает за мной ближе к вечеру.
Селена с завистью смотрит, как я сажусь в него и долго машет рукой с верхней ступеньки.
Удобно расположившись на мягких подушках я лакомлюсь засахаренными фруктами, гадая, понравится ли наряд и прическа сестре Марка?


Небольшая с виду вилла Юстины, расположенная на вершине холма, поражает меня своим великолепием.
Я с удивлением разглядываю зеркальный потолок пока домоправитель ведёт меня по мраморной галерее, где у стен красуются скульптуры богов и героев выше человеческого роста. Венера с лицом Юстины, надменно смотрит на меня.

Настоящая же Юстина, белокурая, тоненькая и изящная в алой с золотом столе, приветливо встречает меня и обнимает.
Оценивающе окидывает взглядом и я отправляюсь в дальнее крыло дома.
Две девушки-рабыни уже ждут меня.
В комнате витает легкий аромат благовоний, и я с удовольствием вдыхаю его.
 
Светловолосая усаживает меня перед инкрустированным слоновой костью туалетным столиком. Ловко переплетает мои волосы в тугую толстую косу вместе с ниткой жемчуга и укладывает в виде змеиного кольца, оставляя две пряди волос по бокам и финальным штрихом встряхивает над ним золотую пудру.
Рыжеволосая приносит ворох разноцветных туник, и я останавливаю свой выбор на нежно-зелёной шелковой далматике с длинными рукавами. Она красивее всего, что у меня есть.
Девушки переглядываются.
—Я виновата, — робко начинает одна, — я захватила её случайно, она очень простая и хозяйка будет недовольна. Может быть эта?
Огненно-красная туника гораздо откровеннее моей и я чувствую себя в ней немного неловко, но, разглядывая себя со всех сторон в огромном зеркале, понимаю, что меня по воле Юстины, превратили в светскую даму.
По крайней мере внешне.


Гул голосов нарастает по мере того, как я подхожу к залу. От волнения ладони становятся влажными, я прижимаю из к мягкой ткани.
Большинство гостей улыбаются с кушеток при моем появлении. Я, подняв голову, улыбаюсь в ответ, пока уголки губ не начинают дрожать от напряжения.
Люций доброжелательно кивает мне, зато гостья, разговаривающая с его дочерью кидает в мою сторону неприкрыто презрительный взгляд.
— Подойди сюда, Клаудия, — мягко зовет Юстина.
— Твой отец много лет был в сенате? — маленькие бесцветные  глазки незнакомки ощупывают мое лицо и фигуру.
— Да. — отвечаю я, подняв подбородок и в свою очередь рассматривая её.
Грузная женщина лет сорока. Лицо покрыто толстым слоем светло-розовой пудры, карминовые губы, крашеные волосы имеют несколько оттенков желтого. Шёлковая синяя стола не скрывает валики жира на боках.
— Как я слышала, отсутствие амбиций лишило его места. — кривит она губы. — А в этом году, говорят, он не прошёл имущественный ценз.
— Ты сказала так, словно это преступление и оскорбляет тебя лично, —  моё  лицо начинает гореть. — Но это дело касается только моего отца, не так ли?
— Зато у тебя амбиций в избытке! — шипит толстуха и отворачивается.
Юстина прячет улыбку и жестом подзывает  раба, разносящего напитки.

— Клаудия!
Я оборачиваются на голос.
Марк быстрым шагом входит в зал.
— Ты уже здесь! — улыбается он, подходя ко мне.
Мальчишка-раб быстро забирает у него тогу, и помогает снять сандалии, другой водружает ему на голову венок из виноградных листьев и цветов.
Мы располагаемся на кушетке.
Раб, склонившись над моим плечом, наполняет бокалы вином.
— Кто она? — киваю я на толстуху.
— Квинтия. Её муж — важная птица.
— Может быть, но жена — крашеная курица.
Марк фыркает и чокается со мной своей чашей.

Перемена блюд следуют одно за другой, а я стараюсь перепробовать всё, что вижу впервые. Мозги страуса, устрицы фаршированные мясом дичи, кабан в непонятном остром и пряном соусе...
Раб только успевает вытирать мне пальцы салфеткой.
— Ты станешь шире Квинтии, — ухмыляется Марк, отбирая кусок тунца, я толкаю его локтем и несчастный тунец летит на мозаичный пол.
Приносят свежий хлеб, мы одновременно хватаемся за один кусок и снова давимся от смеха.


Внезапно лицо Марка становится серьезным.
— Я скоро уеду в легион.
— Но...
— Клаудия, отец в семнадцать заслужил почётный венок, мне уже семнадцать, а я ничего не достиг. Я не могу не оправдать его ожиданий.
— Ты ведь будешь осторожен?
Марк усмехается.
— Я буду бросаться в гущу сражений, чтобы произвести на тебя впечатление. — Он снимает с головы венок, задумчиво проводит рукой по листьям.
— Когда-нибудь он будет настоящим.

Словно сквозь толщу воды я вижу Большой цирк и счастливое лицо Марка.
Тысячи римлян встают со своих мест, приветствуя его. Сначала те, кто первым увидел, вслед за ними остальные: всадники, сенаторы...
— Да. Так и будет, — тихо говорю я.
— Правда? — его глаза сияют. — А потом?
Я не успеваю ответить, как все меняется.

Легионеры плотным кольцом окружают толпу на огромном гипподроме.
— Они не изменят своих требований, префект.
Мужчина, в белой тоге поворачивается.
— Это их выбор, — бросает он центуриону. — Значит, убейте их всех.
Я зажмуриваюсь.

— Что с тобой?
Марк не понимающе смотрит на меня.
— Я... здесь ...  очень жарко...


Я выбегаю на балкон и жадно глотаю свежий воздух.
 Что я наделала? Зачем пошла к провидице и выпила это снадобье?
Если теперь видения будут не только во сне —  это в сто раз хуже, чем было!
Я закрываю лицо руками.
— Что ты увидела? — раздаётся за моей спиной  голос Марка. — Клаудия, посмотри на меня.
Он легко касается моего плеча.
Я опускаю руки и с трудом произношу.
— Ты отдал приказ убить. Их было больше тысячи.
— Значит, так было необходимо.
— И все?!
Марк делает знак проходящему мимо рабу и тот приносит ледяной фруктовый сок.
— Это лишь твоя фантазия, Клаудия, не усложняй! — отрезает он.
В его интонациях и взгляде что-то неуловимо меняется и он становится юной копией Люция.

У меня на глаза наворачиваются слезы, я быстро моргаю и отворачиваюсь.
Марк какое-то молчит, смотря вдаль и положив ладони на перила и, наконец, говорит:
— Для тебя это так важно?
— Да.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Я облегчённо выдыхаю.
— Потому, что когда ты на меня так смотришь, я не могу тебе противиться, — ухмыляется Марк
— Я запомню, — отвечаю  я, подныривая под его руку.
Налетевший тёплый ветер вдруг поднимает подол туники.  Я прижимаю непослушную ткань к ногам, но она поднимается в другом месте.
Марк некоторое время весело наблюдает за моими безуспешными попытками, а затем легонько подталкивает меня к колонне.
Я прижимаюсь спиной к приятно прохладному мрамору и обнимаю его. 
Глаза Марка искрятся в пламени факелов, и он учит меня целоваться.



Мы возвращаемся в зал.
Четверо рабов на огромном подносе вносят павлина с настоящим хвостом, — тело птицы состоит из искусно сделанных медовых пирожных, — и блюда с фруктами.
Появляются флейтист и танцовщицы.
Девушки кружатся в ритмичном чувственном танце. Подолы полупрозрачных одежд разлетаются, как лепестки экзотических цветов.

Люций вдруг резко садится на ложе.
Загорелое лицо сильно бледнеет —  посмертная маска да и только.
Взгляд стекленеет.
Он с силой потирает, затем сжимает виски руками, встаёт, но сразу падает.
Флейта, взвизгнув на высокой ноте, смолкает, девушки-танцовщицы, сбившись с ритма, останавливаются и сбиваются в пеструю ставку.
Начинается суета.
Я оглядываюсь на Марка и вижу Юстину.
Она отдаёт приказания рабам, голос её тревожен, но на губах вдруг проскальзывает полуулыбка.
— Клаудия.
Марк подбегает ко мне.
— Прости, я останусь с отцом. Когда он придет в себя, то долго не может понять где он и что происходит вокруг.
— Мне очень жаль, — говорю я, хотя, честно говоря, этого не чувствую.

Двое дюжих носильщиков уже ждут меня на улице подле зашторенного паланкина.
Ещё двое с зажжеными факелами в руках стоят рядом.
Юстина протягивает мне сверток и целует в щеку.
По объёму и мягкости свёртки я догадываюсь, что там туника, в которой я была на пиру.

Дома Селена  выпрашивает её померить и с завистью прикасается к моей прическе.
Я расплетаю надоевшую за вечер косу и стряхиваю остатки золотой пудры на чёрные кудри сестры и та в восторге вертится перед зеркалом.
Я никак не могу забыть улыбку Юстины, и думаю только об этом, рассеянно отвечая на вопросы сестёр, пока не засыпаю.
***
Женский крик пронзает тишину и обрывается.
Мимо меня проносится девочка.
Её светлые кудряшки разлетаются от быстрого бега.
Я следую за ней через атрий незнакомого мне поместья и тоже застываю на пороге покоев.
Молодой Люций стоит посреди комнаты.
В руке — окровавленный гладиус.
На мозаичном полу — мертвые молодая женщина и мужчина.
Торопливые шаги слуг стучат по коридору.
— Господин...
Люций круто поворачивается.
— В мой дом проник убийца. — чеканит он слова. — Это то, что здесь произошло и то, что вы станете говорить.
Дородная рабыня замирает у дверей с малышом на руках, девочка кидается к ней.
Люций большими  шагами пересекает комнату, подходит к девочке и, приподняв пальцами вверх её подбородок, внимательно всматривается в лицо.
Та дрожит всем телом.
—Ты поняла, что здесь произошло, Юстина?
***
Усилием воли я разрываю сон.
Пошатываясь, встаю с кровати и меня тут же выворачивает наизнанку и рвет все утро.
До обеда лежу с головной болью, отвернувшись к стене.

В красивых миндалевидных глазах Юстины мелькает удивление и любопытство.
Мы выходим в её уютный зелёный сад и располагаемся на мягкой кушетке в маленькой беседке возле фонтана.
Рабыня приносит фрукты, разбавленное вино, два кубка и ставит на маленький круглый столик.
Я, волнуясь, рассказываю сон.
Юстина протягивает мне бокал.
— Ты видела это только во сне, а я наяву. Мне было восемь. Убийство распутной жены, конечно, не является преступлением в Риме, но враги отца могли бы использовать это против него. Я подслушала, как отец сказал об этом управляющему и на следующий день из нашего дома исчезли все рабы.
Марк не знает об этом, он любит отца и гордится его военными подвигами.
Она замолкает и мы сидим молча, слушая журчание воды в фонтане, из дома доносится смех её детей.
Юстина берёт с тарелки гроздь винограда и отщипывает одну виноградину.
— Нас воспитывала сестра матери. Отец сразу  уехал в легион, а я молилась богам, чтобы он никогда не вернулся.