Первое знание

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: СОВЕРШЕННЫЙ МИР
В Саду не было тишины. Вместо неё звучала вечная симфония жизни: шелест листвы, похожий на дыхание спящего гиганта, журчание Великой Реки, и неумолкающий хор птиц — их пение было чистой радостью, облечённой в звук.

В центре этого мира был Адам. Он был не властелином, а старшим братом всему живому, первым исследователем и поэтом. Он ходил среди зверей, и они не боялись его. Он давал им имена — не придумывал, а скорее слышал их в облике, в голосе, в душе каждого существа.

— Лев, — говорил он, глядя в глаза могучему зверю с огненной гривой, и тот согласно моргал, словно узнав своё истинное, сокровенное имя.

— Орёл, — шептал он, глядя в небо, и гордая птица плавно спускалась на его плечо.

Его совершенное тело не знало границ. Он мог подолгу плавать глубоко под водой Великой Реки, почти не думая о воздухе. Там, в кристальной толще, где солнечные лучи создавали живые узоры на песке, он парил, раскинув руки, чувствуя себя частью великого, молчаливого мира.

Но даже посреди этого великолепия, в его сердце жила тихая, светлая грусть. Он видел, что у каждого существа есть пара: лев и львица, орёл и орлица, даже самые малые букашки ползали по двое. Они были вместе, а он был один. Его парой было лишь собственное отражение в неподвижной воде заводи. Он был полон любви к этому миру, но ему было не с кем разделить её так, чтобы быть понятым до конца. Он был совершенен, но не был целостен.

И он говорил об этом с Тем, кто его создал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ДВЕ ПОЛОВИНЫ ОДНОГО ЧУДА
Бог услышал его. Он погрузил Адама в глубокий, безмятежный сон, извлёк из него его тоску, его нежность, его мечту о ком-то, кто поймёт без слов, и облек всё это в плоть.

Сон был глубок и безмятежен, но пробуждение оказалось ещё слаще. Пустота в его груди, та тихая, светлая грусть одиночества, которую он носил в себе с самого сотворения, исчезла. На её месте возникло чувство необъяснимой полноты, словно недостающая часть его души вернулась на место. Он ещё не знал, как она выглядит, но уже чувствовал её присутствие.

И тогда Бог привёл её к нему.

Адам поднял глаза и замер. Весь Сад, со всем своим великолепием, померк и отступил на задний план. Перед ним стояла она, и её красота была не просто совершенной — она была узнаваемой. Это был ответ на молитву, которую он даже не умел сформулировать.

Её кожа была цвета тёплой карамели, и казалось, она светится изнутри мягким золотым сиянием. Тяжёлые, иссиня-чёрные волосы водопадом ниспадали почти до колен, и на солнце в них вспыхивали фиолетовые искорки. Но Адам смотрел в её глаза. Огромные, тёмно-карие, почти чёрные, они были полны невинности и мудрости одновременно. В их глубине, как в спокойной воде, отражался весь сотворённый мир. Её лицо было воплощением гармонии: в нём угадывались черты всех будущих народов, которые ещё не родились. Это была красота не одной расы, а всего человечества в одном лице.

Адам посмотрел на себя, словно впервые видя собственное отражение. Его кожа была темнее, цвета обожжённой глины, из которой его и слепил Создатель. Его тело было более угловатым и рельефным — тело исследователя и хранителя, созданного возделывать Сад. Но их волосы были одного цвета воронова крыла, а в их глазах была одна и та же глубина. Они были разными, но не противоположными. Они были как две половинки одного целого: он — земля, она — жизнь, что из неё произрастает. Он — сила и замысел, она — красота и воплощение.

Он подошёл к ней и осторожно взял её руку. В этот миг он произнёс слова, которые были одновременно и констатацией факта, и величайшим признанием в любви:

— Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей.

Это не было утверждением владения. Это был вздох облегчения. Это был конец одиночества. Это был миг, когда "Я" впервые стало "МЫ". И они стояли друг перед другом, два совершенных существа, покрытые лишь светом невинности, не зная стыда, не зная страха, и их единство было таким же совершенным, как и мир вокруг них.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ЖИЗНЬ В ЭДЕМЕ На'хаш - друг и транспорт

С этого дня у каждого чуда в Саду было два свидетеля. Теперь они вместе погружались в прохладные воды Реки, и это был их безмолвный танец среди рыб и жемчужин. Они вместе просили огромного тигра прокатить их по лугам. Но больше всего они любили летать на На'хаше.

На'хаш был величественным крылатым ящером, одним из самых удивительных творений Сада. Его чешуя переливалась всеми цветами радуги, как драгоценные камни под солнечными лучами - изумрудно-зелёная на спине, плавно переходящая в золотистую на боках и серебристую на брюхе. Огромные кожистые крылья, когда он их расправлял, казались прозрачными на свету, с прожилками, похожими на тонкие ветви дерева. Он был достаточно велик, чтобы нести на своей могучей спине обоих - и Адама, и Еву.

Но На'хаш не был просто животным. В его глазах, похожих на два колодца с полированным обсидианом, плескался древний разум. Он умел говорить - его голос был подобен мёду, обволакивающий и завораживающий. Когда он стоял на своих четырёх мощных лапах, его голова возвышалась над Адамом. Длинный хвост служил балансом при полёте и изящно извивался, когда он ходил по земле.

На'хаш часто подлетал на зов, подставляя свою могучую спину. Чувство полёта на нём было пьянящим — ветер свистел в волосах, мышцы На'хаша под ними ритмично двигались с каждым взмахом крыльев, а внизу простирался бесконечный зелёный ковёр Сада.

Однажды, высоко над облаками, Ева, сидевшая впереди на спине На'хаша, вытянула руку, пытаясь коснуться парящего рядом орла. Увлечённая, она слишком сильно перегнулась. С весёлым вскриком, в котором было больше удивления, чем испуга, она соскользнула с гладкой, скользкой чешуи вниз.

Ветер засвистел в ушах, земля стремительно неслась навстречу. Миг — и её тело с глухим, мягким стуком врезалось в поляну, покрытую мхом, толстым, как самая пышная перина. Не было ни боли, ни страха. Лишь ошеломляющее чувство от нового, невиданного опыта. Она села, отряхнула с волос лепестки цветов и рассмеялась.

Рядом приземлился На'хаш. Его огромное тело опустилось на четыре лапы с грацией кошки. Адам соскочил с его спины и подбежал к Еве. На его лице не было тревоги — лишь безграничное, детское любопытство. Он не спросил: "Ты не ушиблась?" Он, широко раскрыв глаза, указал на землю.

— Смотри, как глубоко промялась земля под тобой, когда ты упала.

Ящер склонил свою большую голову, его вертикальные зрачки расширились от любопытства.

— Она запомнила тебя, — прошептал На'хаш своим медовым голосом, и в этих словах было что-то, что заставило Еву вздрогнуть. Но она не поняла почему.

Адам и Ева залились беззаботным смехом и побежали наперегонки по саду. Устав от бега они повалились в устланную мягким мхом траву и покатились по ней в объятиях друг друга. Их смех, затихая, перешёл в нечто большее. Они лежали на траве, согретой солнцем, и их близость была так же естественна, как дыхание, и так же неизбежна, как закат. Это не было просто исполнением заповеди "плодитесь и размножайтесь" — это было творчеством, гимном, высшей точкой их единства с миром и друг с другом. Их совершенные тела, сливаясь, порождали не просто удовольствие, а энергию, сравнимую со светом новорождённой звезды. То, что их потомки будут называть любовью и страстью — лишь слабые, тусклые искорки, оставшиеся от этого всепоглощающего божественного огня.

После этого пика блаженства мир для Адама начал плавно таять, переходя из яви в сон. Звуки Сада стали тише, краски — мягче. Веки отяжелели, язык стал непослушным, как у засыпающего ребёнка. Последним, что он ощутил, было чувство абсолютной полноты и покоя. Его дыхание стало ровным и глубоким, а на губах застыла улыбка — даже во сне он помнил их радость, и этот сон был продолжением совершенного дня.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ: ЕВА НЕ СПАЛА

Энергия, рожденная их близостью, не убаюкала её, а, наоборот, наполнила до краёв. В её совершенном теле пульсировала не просто сила, а нечто новое — беспокойное и острое, как первый в мире вопрос. Она лежала и смотрела на звёзды, которые казались ей сегодня иными. Всегда одинаково прекрасными. Всегда на своих местах.

Впервые после пика блаженства, когда тело было абсолютно удовлетворено, а в душе царила полная гармония, она подумала: а может ли быть ещё лучше? И эта мысль была пугающей и манящей одновременно.

Ей стало тесно в этом совершенстве.

Она нежно поцеловала спящего Адама в лоб и тихо встала. Ей нужно было пройтись. Нужно было найти собеседника, способного понять её беспокойный ум. И ноги сами привели её к тому, с кем она уже не раз говорила. К На'хашу.

Их беседы под разными деревьями Сада стали для неё отдушиной, окном в мир неразгаданных тайн. Все звери и птицы восхищались миром, который создал Бог. Орёл пел о совершенстве неба, Тигр рычал о совершенстве земли. Но На'хаш... На'хаш никогда не восхищался. Он задавал вопросы.

Когда Адам засыпал после их близости, Ева часто приходила к На'хашу. Он был не просто транспортом, не просто животным, которое их катало. Он был мыслителем. Философом. И единственным в Саду, кто умел сомневаться.

Однажды Ева спросила его, кто он такой.

— Бог говорит, что сотворил меня, — отвечал На'хаш, его длинный раздвоенный язык показывался между острыми зубами, когда он говорил. — Но знаю я это лишь с Его слов. Я не помню своего сотворения. Я помню себя. Всегда. Он не может доказать мне, что когда-то меня не было. А слово... его можно принять на веру. Или усомниться.

Это сомнение в самом основании бытия завораживало Еву. Она часто сидела, прислонившись спиной к тёплому боку На'хаша, чувствуя, как его огромное тело дышит, и слушала его медовый голос, который говорил о вещах, которых она не понимала, но которые пробуждали в ней странное беспокойство.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ: ИСКУШЕНИЕ
Он ждал её там, у Древа Познания, словно знал, что она придёт. На'хаш стоял на задних лапах, опираясь передними на ствол дерева, его длинная шея была вытянута вверх, к ветвям. Его чешуя особенно ярко сияла в лунном свете - изумруды, золото и серебро, живое сокровище Эдема. Крылья были сложены за спиной, но иногда они слегка приоткрывались, создавая лёгкий ветерок.

— Самое совершенное существо, — прошипел он вместо приветствия, повернув к ней свою огромную голову. — Ты пришла одна? Где твой Адам?

— Он уснул. Видит сны, — ответила Ева.

На'хаш опустился на все четыре лапы и приблизился к ней. Его движения были плавными, гипнотическими. Ева невольно протянула руку и погладила его чешуйчатую морду. Она доверяла ему. Он был их другом. Их небом. Тем, кто носил их над облаками.

— А ты видишь сны, когда спишь? — спросил он, и его глаза-обсидианы смотрели прямо в её душу.

— О да! Я парю выше облаков, ныряю в бездны, бегу быстрее ветра! Порой, проснувшись, я не могу понять, где был сон, а где явь.

— А ты уверена, Прекрасная, что сейчас ты не спишь? — его голос стал тише, пронзительнее. — Что этот Сад, этот разговор, спящий Адам... что всё это — не твой сон? Как отличить сон от яви, если чувства обманывают одинаково ярко?

Мир качнулся. Впервые Ева посмотрела на свои руки, на деревья, на звёзды с леденящим душу сомнением. Если это сон... то кто она? Мысль? Дух без тела? Программа в неведомом устройстве? Паническая жажда подтвердить собственное существование захлестнула её.

— Бог сказал: "в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь", — Змей с мнимой жалостью посмотрел на неё. — Он ставит тебя перед выбором: вечно спать в этом прекрасном, но, возможно, ненастоящем сне. Плод был прекрасен, тяжёл и прохладен в её ладони. На'хаш своей длинной шеей достал ещё один плод с ветки и положил его к её ногам. Жест друга. Жест заботы.

Она откусила.

И мир изменился.

Краски стали резче, звуки — громче. Она посмотрела на свои руки и впервые увидела их как... объект. Идеально созданный, но отдельный. Отдельный от неё. Или она отдельна от них?

Она посмотрела на свои руки и впервые осознала, что они станут прахом.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ: ПАДЕНИЕ АДАМА

Она побежала к Адаму. Он увидел её глаза и мгновенно понял всё. Он увидел, что она больше не в вечности. Она уже упала. Упала в бездонный колодец Времени и Смерти.

У него был выбор. Он мог бы, как Хранитель, воззвать к Отцу. Но он увидел не проблему, которую нужно решить. Он увидел свою возлюбленную, одну во тьме на дне колодца. И он, не в силах вынести её одиночества, совершил свой выбор. Не как мудрец. А как тот ребёнок, что в ужасе прыгает вслед за утопающим.

Он взял из её рук Плод. Это был не акт самопожертвования. Это был акт отчаяния. Он откусил.

Мир рухнул окончательно. Теперь их было двое во тьме, и они впервые увидели друг в друге не спасение, а отражение собственной гибели.

— Что... ты наделала? — прошептал он с упрёком утопающего.

— Это не я... Это Змей... Он сказал мне... — ответила она, отступая на шаг.

В этот миг их "МЫ" треснуло.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ: ПОСЛЕДСТВИЯ

Голос прозвучал в вечерней прохладе. В нём не было гнева. В нём была бесконечная скорбь отца.

— Адам, где ты?

— Голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся.

— Кто сказал тебе, что ты наг?

Был ещё один, кого нужно было спросить. Бог медленно повернулся. Адам и Ева проследили за Его взглядом и увидели На'хаша.

Он стоял неподалёку на всех четырёх лапах, его крылья были нервно прижаты к телу, его сияющая чешуя казалась вдруг тусклой. Впервые в его обсидиановых глазах был страх.

— За то, что ты сделал это, — голос Бога звучал с бесконечной скорбью, — проклят ты больше всего скота и всех зверей полевых. На чреве твоём будешь ходить и будешь есть прах во все дни жизни твоей...

И они увидели это.

На'хаш закричал. Его рёв был оглушающим, эхом разносился по Саду, но с каждой секундой он становился тише, выше, превращаясь в шипение. Его величественное тело ударилось оземь и забилось в конвульсиях.

Крылья — его прекрасные, огромные крылья, которые несли их к небесам — начали усыхать. Кожа на них темнела, становилась жёсткой, как высохшая кожа мёртвого животного. Прожилки чернели и проявлялись сквозь истончающуюся мембрану. Крылья сморщивались, уменьшались, теряли свою живую упругость. Наконец, с сухим треском, они отпали от его спины и упали на землю — два тёмных, жёстких лоскута мёртвой кожи.

Четыре мощные лапы, на которых он так грациозно ходил, начали втягиваться в тело. Суставы хрустели, кости плавились, мышцы исчезали. Передние лапы ушли первыми, затем задние. Его тело, лишённое конечностей, упало на землю с тяжёлым стуком.

Сияющая чешуя — изумрудная, золотая, серебристая — тускнела на глазах. Цвета блекли, становились грязно-коричневыми, серыми. Его некогда величественное тело превращалось в обычного змея, низкого, ползучего.

Он попытался подняться, но больше не мог. Его длинное тело извивалось, билось в пыли. Он мог только ползти, волоча своё брюхо по земле.

Адам и Ева смотрели на это в ужасе. Их друг. Их радость. Их небо. Тот, кто носил их над облаками, кто беседовал с Евой, кто был самым мудрым существом Сада. Вот он — корчится в пыли, лишённый всего, что делало его величественным.

Бог молча подошёл к отпавшим крыльям. Он поднял их с земли — два куска жёсткой, тёмной кожи, всё, что осталось от славы На'хаша. Его руки начали работать. Он резал, сшивал, формировал.

Из крыльев На'хаша Он сделал первые одежды для Адама и Евы.

Когда Он надел на них эти кожаные юбки, Ева почувствовала текстуру на своих бёдрах. Жёсткая, мёртвая кожа. Она посмотрела вниз и увидела тёмный узор на коже — то, что когда-то было прожилками крыла, венами, несшими жизнь.

Одежды, которые Бог дал им, были не просто знаком милосердия. Они были вечным, носимым на теле укором. Памятником о том, что их падение стоило кому-то неба, а их стыд покрыт останками того, кто их к этому стыду и привёл.

На'хаш, теперь уже просто змей, медленно уполз прочь, волоча брюхо по земле, оставляя за собой извилистый след в пыли. Он больше не говорил. Он больше не летал. Он больше не задавал вопросов. Он только шипел и полз, и ел прах.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ: ИЗГНАНИЕ

Две маленькие, сгорбленные фигуры, одетые в чужую свободу, выходят за пределы Сада. За их спиной с огненным скрипом закрываются врата.

Воздух за Вратами был другим. Сухим и колким. Солнце, которое они впервые увидели без рассеивающей пелены пара, било в глаза резко и слепяще. Тени от камней были чёрными и глубокими. Мир стал контрастным, жёстким, враждебным.

И тогда случилось то, чего не могло быть.

С чистого, безмятежного неба на щеку Евы упала капля. Одна. Она вздрогнула от шока. Вода. Но откуда? В её мире вода всегда поднималась снизу. Она никогда не падала сверху.

Адам проследил за её взглядом. И в этот момент на его собственную руку упала вторая капля. А потом третья — на сухую, потрескавшуюся землю у их ног.

Небо, которое всегда было лишь молчаливым куполом, впервые проявило себя. Оно... заплакало.

Это была первая слеза Бога, упавшая на землю. И безмолвное обещание грядущего Потопа.