Первое знание

Сцена 1. Симфония

Мир слушал сам себя. Это была музыка без пауз. Дыхание листвы — глубокий, ровный вдох-выдох спящего гиганта. Пульс Великой Реки — низкий, басовитый гул, отдававшийся в самой земле. И солисты — птицы, чьи трели были чистой радостью, облечённой в звук. Всё было совершенным. Всё было частью единой, безупречной Системы. Мир не знал дождя; влажный пар поднимался от земли, орошая всё живое и рассеивая солнечный свет в мягкое, жемчужное сияние без резких теней.

В центре этой Системы был он, Адам. Не властелин, а Хранитель Порядка. Он ходил среди зверей и давал им имена, не придумывая, а классифицируя, встраивая каждое существо в великую, понятную ему гармонию. Его любовь к миру была любовью инженера к идеальному механизму. Все звери питались зеленью травной, а он — плодами деревьев. Всё было на своих местах.

Но даже в этом совершенстве была одна незаполненная ячейка. Он садился у заводи, и вода показывала ему его самого: тело цвета обожжённой глины, волосы цвета воронова крыла. И его тоска. У каждой детали Системы была пара. У него было лишь отражение. Он был совершенен, но механизм был не завершён. Он говорил об этом с Великим Инженером, который слышал не слова, а чертежи души.

И был услышан.

Сцена 2. Пробуждение

Сон был глубок, но пробуждение оказалось слаще рассвета. Тихая пустота в груди исчезла. На её месте было тепло. Чувство, словно последняя, недостающая деталь идеального механизма встала на своё место со щелчком абсолютной гармонии.

И тогда Бог привёл её к нему.

Весь Сад стал лишь размытым фоном. Её кожа цвета тёплой карамели светилась изнутри. А её иссиня-чёрные волосы водопадом ниспадали почти до колен. Но это был не просто водопад. Адам, как ценитель совершенных конструкций, заметил невероятное: каждый волос имел свой, заранее заданный, идеальный изгиб. Стоило ей встряхнуть головой, и эта живая волна сама собой рассыпалась по плечам в безупречном порядке, никогда не падая на лицо.

И в её коже он узнал тот же почерк. Это была кожа только что сотворённого существа — гладкая, цельная, без малейшего изъяна, словно отполированный Великой Рекой камень. Он узнал в ней ту же немыслимую, безупречную печать Творца, что ощущал, проводя рукой по собственному телу.

Он подошёл и осторожно взял её руку. И слова родились сами, как выдох облегчения перфекциониста, завершившего свой шедевр:
— Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей.
Это был конец одиночества. Миг, когда «Я» впервые стало «МЫ».
Он сорвал с ветки сияющий плод, и они разделили его. Это была их первая совместная трапеза — причастие к совершенству мира.

Сцена 3. Полёт и Сомнение

Больше всего они любили летать. Их друг На'хаш, сияющий крылатый ящер, подставлял им свою могучую спину. Но в этот раз Ева попросила его о чём-то новом.
— Выше, На'хаш! Выше, чем когда-либо!

Они поднимались сквозь тёплый, влажный воздух Эдема. И вот они достигли «потолка» мира — дрожащей, жемчужной пелены пара, которая всегда была над их головами. Повинуясь шёпоту Евы, На'хаш сделал мощный рывок вверх.

Миг — и они прорвались.

От увиденного у неё перехватило дыхание. Здесь, наверху, мир был другим. Внизу остался их мягкий, уютный, рассеянный свет. А здесь царил ослепительный, прямой и безжалостный солнечный диск на фоне бархатно-чёрной, бездонной синевы, усыпанной острыми, холодными искрами звёзд. Воздух был тонким и обжигающе холодным. Это был настоящий, неприкрытый, огромный мир.

И в этой первозданной пустоте она увидела его.

Недалеко от них, расправив гигантские крылья, парил Орёл. Он не летел. Он владел этим пространством. Он был королём этой холодной, острой реальности. Он был воплощением силы и свободы, о которых она даже не подозревала.

Заворожённая, она потянулась к нему. Не чтобы поймать. Чтобы прикоснуться. Чтобы дотронуться до этого символа дикой, настоящей жизни.

Увлечённая этим порывом, она перегнулась слишком сильно... и соскользнула вниз.

Падение было долгим. Она пробила пелену пара и снова оказалась в тёплом, мягком, знакомом мире. Земля приняла её в свои объятия. Не было ни боли, ни страха. Но когда Адам подбежал, с восторгом указывая на идеальный отпечаток её тела в земле, она смотрела не на след. Она смотрела наверх, на жемчужный «потолок».

В её душе родилась не просто мысль. Родилась уверенность.
«Там, наверху, мир был настоящим... острым. А здесь... всё слишком мягко. Словно это сон, который боится меня разбудить».

Сцена 4. Собеседник

Когда Адам отошёл, Ева осталась сидеть на поляне. На'хаш не улетел. Он приземлился рядом, и его игривое настроение сменилось глубоким, интеллектуальным, пронзительным взглядом. В его глазах плескался разум древнее, чем горы. Вокруг было много других зверей — могучий тигр, мудрый орёл. Но они молчали. На'хаш, в отличие от остальных, решил действовать.

— Я думаю, — медленно проговорила Ева, глядя на Древо Познания, — почему ты так часто здесь? Плод его прекрасен... но он не для тебя. Бог дал тебе в пищу зелень травную. Почему ты говоришь о том, чего не можешь даже желать?

На'хаш издал тихий, похожий на смех, звук.
— Желать? Прекрасная, ты думаешь, я говорю о вкусе? Речь не о еде. Речь о зрении. Я вижу тебя — совершенную, но запертую в прекрасном сне. И я вижу это, — он изящно кивнул на Плод, — и я знаю, что это не пища. Это ключ. Мне жаль, что та, у которой есть руки, чтобы взять ключ, не видит замка на двери своего мира.

Удар попал в цель. Он обесценил её логику и уколол её гордость. Она забыла о траве и плодах. Теперь её занимал только замок, ключ и её собственная слепота.

Сцена 5. Падение
Она стояла перед Древом. Вкус плода был немыслим. Сначала — ослепляющая сладость, превосходящая всё, что она знала. Но сразу за ней, на языке, осталось нечто новое. Горечь. И эта горечь была вкусом Знания.

Знание обрушилось на неё. Это было знание Времени. Она посмотрела на свои идеальные руки и впервые осознала, что они станут прахом.

Она побежала к Адаму. Он увидел её глаза и мгновенно понял всё. Он увидел, что она больше не в вечности. Она уже упала. Упала в бездонный колодец Времени и Смерти.

У него был выбор. Он мог бы, как Хранитель, воззвать к Отцу. Но он увидел не проблему, которую нужно решить. Он увидел свою возлюбленную, одну во тьме на дне колодца. И он, не в силах вынести её одиночества, совершил свой выбор. Не как мудрец. А как тот ребёнок, что в ужасе прыгает вслед за утопающим.

Он взял из её рук Плод. Это был не акт самопожертвования. Это был акт отчаяния. Он откусил.
Мир рухнул окончательно. Теперь их было двое во тьме, и они впервые увидели друг в друге не спасение, а отражение собственной гибели.
— Что… ты наделала? — прошептал он с упрёком утопающего.
— Это не я… Это На'хаш… Он сказал мне… — ответила она, отступая на шаг.
В этот миг их «МЫ» треснуло.

Сцена 6. Последствия

Голос прозвучал в вечерней прохладе. В нём не было гнева. В нём была бесконечная скорбь отца. После слов, обращённых к людям, Он повернулся к сияющему ящеру.
— ...на чреве твоем будешь ходить и будешь есть прах во все дни жизни твоей...

И они увидели это.

На'хаш закричал, но его крик из рёва превратился в шипение. Его тело ударилось оземь и забилось в конвульсиях. Крылья усохли, потемнели, стали похожи на жёсткую, сухую кожу и отпали от его спины. Ноги втянулись в тело. Сияющая чешуя потускнела. Он упал на брюхо — теперь уже змей. Их друг, их радость, их небо — вот он, корчится в пыли.

Бог молча поднял с земли два отвалившихся, высохших крыла. И из них сделал первые одежды.

Одежды, которые Он дал им, были не просто знаком милосердия. Они были вечным, носимым на теле укором. Памятником о том, что их падение стоило кому-то неба, а их стыд покрыт останками того, кто их к этому стыду и привёл.

Две маленькие, сгорбленные фигуры, одетые в чужую свободу, выходят за пределы Сада. За их спиной с огненным скрипом закрываются врата.

Воздух за Вратами был другим. Сухим и колким. Солнце, которое они впервые увидели без рассеивающей пелены пара, било в глаза резко и слепяще. Тени от камней были чёрными и глубокими. Мир стал контрастным, жёстким, враждебным.

И тогда случилось то, чего не могло быть.

С чистого, безмятежного неба на щеку Евы упала капля. Одна. Она вздрогнула от шока. Вода. Но откуда? В её мире вода всегда поднималась снизу. Она никогда не падала сверху.
Адам проследил за её взглядом. И в этот момент на его собственную руку упала вторая капля. А потом третья — на сухую, потрескавшуюся землю у их ног.
Небо, которое всегда было лишь молчаливым куполом, впервые проявило себя. Оно… заплакало.

Это была первая слеза Бога, упавшая на землю. И безмолвное обещание грядущего Потопа.