Записи из дневника К

Фрагмент первый: О взгляде

Камю говорил о теле животного в нас — но что, если это не метафора? Сегодня утром, стоя в очереди за хлебом, я заметил, как смотрю на других взглядом животной твари. Не человеческим взглядом, полным сочувствия или любопытства, а взглядом существа, которое оценивает угрозу, измеряет расстояние до выхода, ищет слабых в стаде. Таракан не может поднять голову к небу — он видит только землю, крошки, тени ног, которые могут его раздавить. Мы думаем, что поднимаем головы, но видим ли мы что-то кроме потолка собственной тюрьмы?

Фрагмент второй: О поэзии и заблуждениях

«Я девы-розы пью дыханье...» — писал поэт, не подозревая, что заплутал в лабиринте Талмуда, где каждое слово ведет к бесконечности толкований. Протопоп Аввакум понимал это лучше: Небеса вынесли приговор, а Земля привела его в исполнение. Между приговором и исполнением — вся человеческая жизнь, вся поэзия Сапфо, все наши попытки построить что-то прекрасное. Но Архитектор ошибся с расчетами. Здание рушится еще до завершения.

Фрагмент третий: О законах и лестницах

Рабби Шимон бар Иохай сидел в пещере и знал то, что физики открыли столетиями позже: второй закон термодинамики заложен в фундамент мироздания. Энтропия — не научный термин, а имя Бога-разрушителя. Лестница Иакова ведет не вверх, а вниз, в колодец собственного сознания. Аутопоэзис Никласа Лумана — системы, создающие сами себя, — это описание не социологии, а кошмара: мы заперты в машинах, которые строим, чтобы освободиться.

Фрагмент четвертый: О полете и падении

Джордано Бруно познал магию полета над костром — в последние секунды, когда пламя освободило его от тела. Персидские поэты выше Гете, потому что писали в тени меча, а не в уюте веймарского дома. Еврейская каббала — попытка расшифровать имя Бога, но каждая буква рассыпается в прах под взглядом. Будущее — это гробница этого бездушного мирка, засиженного мухами, пропитанного ненавистью многомиллионных множеств.

Фрагмент пятый: О святости и убийстве

Острожская Библия лежит на столе рядом с томиком Кришнамурти. Две попытки сказать невыразимое. Но иголкой, которой я проткнул бабочку для коллекции, можно заколоть насмерть — не только бабочку, но и того, кто держит иголку. Соловей поет розе о любви, не зная, что роза глуха, а его песня — всего лишь гормональный крик, переведенный поэтами на язык возвышенного.

Фрагмент шестой: Заключение без заключения

Все эти записи — попытка поймать что-то ускользающее. Но сеть, которую я плету из слов, ловит только воздух. Истина не в том, что я пишу, а в том, что остается между строк, в паузах, в том моменте, когда рука замирает над бумагой, не зная, какое слово написать следующим. В этой паузе живет Бог, или то, что мы по ошибке называем Богом — наша неспособность закончить предложение, довести мысль до конца, найти выход из лабиринта, который мы сами же и построили.