Он был у нас всего лишь раз. о В. Высоцком

На фото: 1. 1967 год. В мастерской на Преображенке. Наш семейный день рождения. 2. 1968 год. Витя Вучетич у нас в гостях.

                "ОН БЫЛ У НАС ВСЕГО ЛИШЬ РАЗ"
                этюд

    В тот год наш с Юрой день рождения заканчивался уже за полночь. (Наши с мужем дни рождения мы часто праздновали в один общий день, поскольку они рядом, 19 ноября и 2 декабря). И когда всё мной наготовленное было почти съедено и алкоголь, купленный для праздника, почти весь выпит, и пока метро не закрылось, половина гостей разъехалось. Кто на метро, кто на такси, кто на своих машинах. И когда гостей осталось уже немного, тут в нашей "хрущёбе" на Преображенке на пятом этаже раздался звонок в дверь. Я пошла открывать. На пороге стояла моя давняя подружка из Болгарии Дина Накова, в то время она обосновалась в Москве и даже хотела остаться тут навсегда. За её спиной стояли два мужичка, и оба показались мне знакомыми. Один - артист МХАТа Сева Абдулов (не путать с высоким красавцем Сашей Абдуловым). А вторым был кумир Севы, на тот момент уже всем известный бард-песенник, но и не менее известный алкаш, бабник и бузотер - Володя Высоцкий из Таганки. Ни одной его книги, ни одного стиха никто не видел в печати. Поэты не принимали в свои ряды, зато партийные боссы и дворовые пацаны слушали его голос, его хриплое пение с восторгом. Копировали его с магнитных плёнок буквально по всем краям и весям. Но выступать на сценах, ДК и Клубах ему не разрешали.
   Неужели это пришёл сам Высоцкий собственной персоной, который выступает и на корпоративах, и на разных квартирниках, и всегда за деньги? Ведь на мизерную зарплату в театре(80-120 рублей) не проживёшь. А на квартирниках добирал в два раза больше.
  "А мы решили тебя поздравить, - говорит болгарка Дина. Я же знала, что у Вас сегодня день рождения". И как я поняла, а заодно и похвастаться передо мной своим знакомством с этими великими. А великие, между тем, прошли мимо меня в гостиную комнату, где гости, при виде их, конечно, оторопели, потом зашумели, обрадовались. Ведь барда и его песни тогда уже знали в каждой подворотне. А Высоцкий, увидав на столе недопитые бутылки и в углу нашу гитару, уселся на незнакомый диван. Стал привычно перебирать струны, как всегда делал это и в других домах. И запел своим хрипловатым, как будто надтреснутым голосом. Сперва негромко, как бы разминаясь и привыкая к инструменту и к аудитории, а затем всё громче и уверенней. "...Аппарат и наметанный глаз -/И работа идет эффективно,-/Только я - столько знаю про вас,/Что подчас мне бывает противно...". Но это нисколько не обижало аудиторию, ему благодарно хлопали, просили петь дальше. И, пожалуй, только мой Юра был недоволен приходом этих гостей. 
   Потом кто-то предложил новым гостям выпить за именинников, и день рождения, словно подкрученный патефон, продолжился с новой силой. Однако вскоре, с началом такого неожиданного концерта всеми был забыт сам повод нашего праздника. И вся встреча превратилась в домашний концерт пришедшего гостя, так называемый квартирник. И никто уже никуда не спешил. А Высоцкий совсем завёлся и стал петь свои песни как всегда, как бы взахлёст одну за другой. То пел, то проговаривал, а порой кричал. И даже страстно. Как на разрыв аорты. "Тут пошёл галдеж и лай, –/ И только старый Попугай/ Громко крикнул из ветвей:/ «Жираф большо-о-ой – ему видней!»...
   Даже я стала слушать это пение, раскрыв рот, и мешала только мысль - "а чем мы с ним будем расплачиваться?" А когда за стеной раздавался детский плач, просыпалась наша маленькая дочка, Анюта, я, забыв про всё, бросалась её успокаивать. И, пожалуй, только моему Юре, прекрасному семьянину, этот неожиданный концерт был совсем не по душе. Все знали, что Высоцкий в это время жил и со второй женой Люсей Абрамовой, родившей ему двоих детей, и с актрисой Танечкой Иваницкой, нашей бывшей сокурсницей по ВГИКу, и уже с парижанкой Мариной Влади.
   Все слушали восторженно, со вниманием, хотя большинство песен мы уже знали от сидящего среди нас Вити Вучетича (нашего друга и сына знаменитого скульптора Евгения Вучетича). Все новинки и Галича, и Высоцкого, и Визбора Витя приносил нам. И кто из них пел лучше - сам Высоцкий или Вучетич - надо было ещё посмотреть, вернее послушать. Болгарка Дина буквально расцвела и не от вина и закусок, а от того, что смогла привести к нам таких гостей. За стеной наша дочка то и дело просыпалась от голоса барда, и я опять и опять бегала в соседнюю комнату её успокаивать. Высоцкий порой менял место, садился на ковёр спиной к батарее и уже так на полу пел и играл свои песни. А между делом, новые гости, в конце концов, допили всё, что было на столе.
   Но ближе к утру, настал момент, когда мой воспитанный и терпеливый Юра - примерный муж, сын и отец, вызвал болгарку Дину в кухню и тихо и строго сказал: "Ну сколько можно? Зачем ты его привела? Все устали, ребёнок просыпается." Она смотрела испуганно: "А я хотела сделать для вас подарок". "Ничего себе подарочек. Спасибочки."
  И я, в очередной раз, укладывая Анюту, услышала как за стеной гитара, наконец, прощально звякнула, и наши новые гости протопали к выходу, на лестничную площадку. Ушли.
   Когда квартира совсем опустела и за окном зазвенели трамваи, где-то во дворе зашаркала метла дворника. Над Москвой, над Яузой и Стромынкой чуть забрезжил тогда молочный рассвет. Нашу квартиру и нас объяла вдруг глухая, звенящая тишина, словно тут ничего и никого и не было. Этой краткой и яркой встречи, как не от мира сего. Звук к звуку, глаза в глаза... Хотя каждый из нас отпечатал эту встречу в душе как фотоснимок. Отныне и навсегда.
   Я устало опустилась на стул и, вздохнув, тихо сказала мужу: "А всё же зря ты его не нарисовал. Хотя бы сделал набросок, как ты порой это делаешь..." И Юра, убирая гитару на место, ответил не сразу, но твёрдо: "Знаешь, Ирок, портрет надо ещё заслужить." И я, помолчав, добавила: "Пожалуй, ты прав...Что ж, поживём - увидим. Время покажет."