Глава 2. На завтра было воскресенье

На завтра было воскресенье, и я проснулась от плача детей, оказалось, что все четверо заболели. Чтобы не возникало вопросов, пора, наверное, уточнить: мой первый муж – бывший (и, как по мне, действующий) инквизитор, сделал мне ребенка, когда мне было 20 лет, о нашей совместной жизни сейчас говорить не будем, потом я была недолго замужем за человеком, с которым у меня не было общих детей, а с моим нынешним мужем мы родили четверых, как раз за год до моего пробуждения. Сейчас мне почти 40, старшему сыну 20, и он живет и учится в университете в Мюнхене, а нашим четверняшкам скоро исполнится 6, если выживут. У них ветрянка. Вроде, что такого? Все дети болеют ветрянкой, но наши получили комбо: ветрянка + никто не понимает что. Как такое возможно? Спросить лучше Миракса, но некогда, надо искать врача. Все, кому мы показывали наших малышей, были в шоке и отказывались лечить, просто боясь взять на себя ответственность. Тут стоит пояснить, что врач в нашем мире имеет полное право отказаться от пациента, если не понимает, как его лечить. Потому что цена врачебной ошибки – жизнь врача. Его просто аннигилируют. С одной стороны, это помогает врачам быть более профессиональными, с другой отпугивает от профессии тех, кто хочет деньжат срубить. Но и пациента можно аннигилировать, если он не выполняет предписания врача. Так что, если вы подумали, что у нас нет врачей, то это не так. У нас почти нет безответственных людей, точнее людей, безответственно относящихся к своему здоровью. Так что, врачи смотрели на анализы, на детей, на их состояние и отказывались. А состояние ухудшалось с каждой минутой. Их то бросало в жар, то они мерзли, они полностью покрылись волдырями ветряной оспы, вперемешку с язвами второй болезни, и раздирали на себе кожу от зуда. Мы с мужем обзванивали все медицинские учреждения по списку, методично и старательно, пока я не наткнулась на какую-то малоизвестную клинику с молодым доктором, который с улыбкой ответил: «Да, моя прекрасная леди, я вылечу ваших детей». Конечно, это были видеозвонки, у нас в мире вообще уже только видеозвонки везде, других просто нет. Я обрадовалась, запаковала всех детей в машину, и мы поехали к доктору.

Доктор очень профессионально осмотрел детей, пока мы ехали, он уже прочитал все анализы и сделал новые. В нашем мире это возможно, без выхода из дома, очень удобно во время разных пандемий, знаете ли. Медсестры увезли наших шестилеток по палатам, девчонки и мальчишки в нашем мире не живут в одной комнате.

Наверное, я имела такой измученный вид, что доктор предложил мне кофе и я не отказалась. Муж поехал на работу, ведь пока мы искали клинику, наступил понедельник, а я взяла больничный, вместе с болеющими детьми обязательно должен находиться взрослый, иначе кому предъявлять претензии по несоблюдению рекомендаций врача?

Мы пили кофе, мило беседовали и я поймала себя на мысли, что мне очень интересно с этим человеком. Бессонная ночь куда-то улетучилась и мне хотелось лишь продолжать этот милый, неспешный, юморной разговор. Но доктор на работе, его ждут пациенты, а меня палата родителей. Упав в постель, я задумалась:
- Миракс, что происходит?
- Следующий виток развития, твое новое задание, очередная отработка.
- Дети тут при чем? Они же могли умереть!
- Нет, Микаса, такого нет в планах на данный момент. Все вы еще многое должны сделать.
- Ты меня прям порадовал. – съязвила я и уснула, не задав очередной важный вопрос.

Ночь прошла в каких-то кошмарах: то я желала смерти своим детям, то страданий себе и побольше, безжалостно и беспощадно. То мне хотелось, чтобы мои мужья, как бывшие, так и нынешний умерли мучительной смертью... Я проснулась в недоумении, но вихрь событий не дал разобраться в том, что происходило ночью. Детей увезли в реанимацию, наш доктор туда не вхож, таковы правила: лечащий врач – это не врач-реаниматолог, поэтому он сидел со мной и всячески старался развеселить и успокоить. Первое время ему это плохо удавалось: мне так ярко виделись эти ночные кошмары, и я корила себя за сны, но постепенно, совершенно незаметно для себя я отвлеклась и очнулась, лишь поняв, что наш доктор заигрывает со мной и я отвечаю ему взаимностью. Что??????? Я же счастлива с Лораном, я не планировала искать других!!!! Что происходит???? Мои дети при смерти, а я флиртую и получаю от этого удовольствие???? Ааааааа, что я вообще за человек?

- Как такое может быть, Миракс?
- Это Каори, она – большая часть тебя и ее безраздельная любовь к ментальному сексу включается у тебя автоматически. Точнее, включалась всегда автоматически, до сегодняшнего дня.
- Так и сегодня автоматически и совершенно не к месту!
- Но с момента, когда ты поняла и осознала, что это в тебе есть, ты можешь это изменить. Уже самим фактом понимания ты это изменила.
- Ага, пообещав при этом свидание при луне во время его ночного дежурства?
- Встреча не является свиданием, пока вы не переходите к интимностям. А ты договорилась о встрече у кофейного аппарата. Планировала ли ты свидание?
- Нет, конечно! Но как это воспринял он?
- Как это воспринял он – не твоя забота. Разберись в себе. Что ты думаешь о снах сегодня ночью?
- Это ты мне их навеял? Таких кошмаров я в своей жизни еще ни разу не видела. Разве что, читала иногда или в кино... это даже хуже того, что было до нашего с тобой знакомства!
- Нет, я лишь помогаю идти тому, кто хочет идти. Кошмары были бы в любом случае, неважно, решила ли бы ты быть со мной или нет. Как и болезнь детей, как и все остальное, что происходило и произойдет в твоей жизни.
- Допустим, хотя доказать это уже невозможно, и проверить тоже.
- Микаса, это аксиома, ее не нужно доказывать и проверять. Это так, и не зависит от того, проснулся человек или нет. В нем всегда много всего намешано, и ему кажется, что события происходят сами по себе. И лишь Проснувшийся может узнать, какова истина.
- И какова же?
- Смотри и увидишь. Смотри без ожиданий и надежд. Просто смотри. Если ты едешь в новый город, ты же не знаешь, что ты там увидишь?
- Вообще-то знаю, это же я выбираю интересный мне город, – огрызнулась я.
- А когда ты идёшь в горы? Там тоже все знаешь?
- Нет, там смотрю в оба, чтобы не причинить никому вреда, ни себе, ни жителям леса, ни жителям гор.
- И как ты думаешь, где ты видишь и проживаешь больше?
- Конечно, в горах, на природе. Я туда на перезагрузку хожу. Это так завораживает! Тут птички, там цветочки, пчелки, жучки, ящерки... Все живет, у всего есть свои дела, и они знают, куда они идут и зачем.
- Вот именно, Микаса. Все знают куда и зачем они идут, даже если кажется, что это хаотичные движения. И когда твои глаза открыты, и ты готова видеть, ты понимаешь, что единственное, что ты можешь для них сделать — это не мешать им жить их жизнь. Ты можешь наблюдать из своей и радоваться. Иногда ты можешь помочь, как тому птенцу, помнишь?
- Ой, такое не забывается. Это же просто неописуемое чувство, когда маленькая, хрупкая жизнь мечется в поисках выхода из западни и выбирает именно тебя в качестве своего спасителя. Ведь к мужу в руки он не пошел, хоть тот и старался его поймать. А меня просто сидел и ждал, и легко перепрыгнул в раскрытые ладони!
- Да, Микаса, все это именно так и происходит. Любая жизнь имеет свой смысл, который совсем не обязательно понимать и знать другим. И все делают свой выбор. Все до единого, даже, если им самим или окружающим кажется, что выбора нет, он всегда есть. Важно только научиться его видеть.
- Так и как это работает? Как я могу остановить то, что я не контролирую? Мы же говорили каждый о своей жизни, о разводах, философствовали... И вдруг я понимаю, что это уже не просто философская беседа, это уже самый что ни на есть флирт! И у меня же не было в мыслях искать четвёртого мужа!
- Это черта Каори, она прекрасно ею управляла, но не умела насладиться плодами своего труда.
- И это то, что мне нужно научиться делать?
- Да.
- Мне, замужней женщине, матери пятерых детей, надо научиться наслаждаться флиртом с чужими мужчинами? Это звучит, как оскорбление самой идее семейных отношений!
- И да, и нет. Микаса, ты смотришь слишком узко на данный аспект жизни. Во-первых, это никогда не происходит против желания всех участвующих. А значит, все прекрасно понимают, что двусмысленности и философско-ироничные изречения не являются обещанием физической близости.
- Ну, лично я никогда не считала флирт прелюдией к сексу. Как по мне, это отдельное искусство и оно само по себе даёт гораздо больше удовольствия, чем секс. И, допустим, те, кто вступают в эту игру, того же мнения.
- Микаса, они того же мнения, но это не мешает им хотеть большего. И это их желание не является для тебя причиной отказываться от удовольствия.
- Миракс, ты хочешь привести меня к мысли, что флиртовать это нормально? – осторожно и с некоторой надеждой спросила я.
- Нет.
- Тогда что всё это значит? – получилось немного резковато, потому что надежда не оправдалась…
- Это значит, что глупо ругать себя за то, что доставляет удовольствие и тебе и другим. Либо наслаждайся своими умениями, которые, кстати, не часто встречаются, либо перестань о них думать и употреблять. Ведь же ты сейчас сожалеешь о том, что мужчина, с которым ты так хорошо провела время мог подумать, что будет продолжение и значит, ты его обманываешь, а заодно и мужа.
- Конечно, обманываю. Разве нет?
- Когда больной диабетом ест мороженое, запивая колой с тортиком, ты считаешь, что кто-то его обманывает или не имеет права продавать ему вкусняшки?
- Нет, это его выбор. Это он хочет сейчас сладкого и знает, чем это чревато.
- А когда с ним происходит кома, именно из-за его неправильного пищевого поведения, ты можешь винить в этом продавца или производителей сладостей?
- Нет, при чем здесь они?
- Вот именно! При чем здесь ты, если мужчине хочется ментального секса?
- Ну как? Я же участница? Соучастница?
- А может быть ты еще и зачинщица?
- Неее, они сами всегда пристают, приходится отвечать... – я наконец-то немного успокоилась и почувствовала, как расслабились мышцы спины и плеч.
- А может быть ты глазками стреляешь, бедрами виляешь, зазывая в постель?
- Что ты такое говоришь, Миракс? Ведь знаешь же, что нет. Танцую я, конечно, красиво, но никогда не опускаюсь до тех мелких дурочек, которые кричаще безвкусно одеваются и вызывающе себя ведут, пристают к каждому прохожему, лишь бы мужика подцепить.
- Тогда как ты можешь считать, что виновата в мужском внимании и любви?
- Не знаю. Ведь так, как мы тут сейчас все это разобрали, выходит, что мужчины – те самые диабетики. Знают, что сладкое им не положено, а все равно едят. Ну, то есть они меня не едят, конечно, они просто пристают, зная, что я замужем и ничего не обещаю, все равно надеются...
- И как ты думаешь, что было бы более жестоким: дать им высококачественный флирт, ментальный секс без перехода в постель или отправить восвояси, жить дальше на диете, как раньше?
- Ой, ну вот не знаю, ментальный секс – это, конечно, круто, но они же его потом снова хотят! Снова и снова!
- Так кушать человек тоже хочет, снова и снова, независимо от того, ел ли вчера. А ты вот как думаешь, лучше раз в жизни попробовать утку по-пекински в лучшем ресторане Пекина и вспоминать потом об этом кулинарном шедевре или всю жизнь есть что-то наподобие, мечтая об оригинале?
- Это сложно решить за кого-то, кроме себя. Да и за себя не всегда получается.
- Вот в том-то и дело, Микаса. Мужчины бегут к тебе потому, что на тонком уровне ты источаешь особый запах и заметь, ведь не все же мужчины пристают?
- Неа, но те, кто пристает, всегда интересные собеседники! С ними приятно играть.
- Потому, что они ищут именно тебя. Зачем же ты так жестоко отказываешь то себе, то им в удовольствии? Кому от этого хорошо?
- Не знаю. Моему мужу?
- Ему хорошо потому, что ты с ним! И он абсолютно уверен в тебе!
- Вот именно: уверен! – я уже назидательно подняла указательный палец вверх, приготовив прекрасную тираду о взаимоуважении и любви, как Миракс продолжил.
- Но, когда ты играешь с ним, это одно, а когда он видит, как ты играешь с другими и знает, что ты лишь его сладость, это другое, тогда он счастлив вдвойне.
- Пару минут назад я была уткой по-пекински – огрызнулась я и задумалась обо всем, что мы только что обсудили.

Я – Каори и сегодня самое странное перемещение из всех, которые уже были. Я сижу за столом, вижу, как моя рука пишет, красивый почерк, очень четкие и чисто выведенные иероглифы. Я – Каори, японский – мой родной язык и это я пишу, но то, что я при этом вижу и читаю – абсолютная новость для меня:
«Дорогой дневник, благодарю тебя за то, что ты у меня есть и себя за то, что додумалась тебя завести. Ты – мой единственный настоящий друг, предательство тебе не знакомо, и я рада, что поняла это в тот далекий солнечный день, когда впервые увидела госпожу Фукуда. Я любила всем сердцем папу и маму, любила своих братьев и сестер, но я просто не могла быть такой же послушной, как они. Все мое естество бунтовало против необходимости быть как все и покорно делать то, что нужно, а не то, что интересно. Вокруг столько прекрасных вещей! А мы должны заниматься скучными уроками, получать не всегда честные оценки и улыбаться всем, чтобы никто ничего плохого не подумал и не сказал. Но разве можно знать, что на самом деле думают другие? Ведь и свои мысли не всегда понимаешь и осознаешь. Разве может улыбка и послушание сделать жизнь лучше или помешать другим плохо обо мне думать?
Вот другие девочки в доме госпожи Фукуда всегда мне завидовали... А почему? Как я повлияла на то, чтобы быть красивее и умнее них? Вот лично я в свои 10 лет что сделала для этого? Чему тут завидовать? Зачем постоянно меня подставлять и следить за мной, с целью наябедничать? Вот нельзя нам было купаться в пруду, а я люблю и умею плавать. Почему я не имею права просто одна, тихонько сходить на пруд и поплавать? Если меня это делает счастливее, а другим никак не мешает жить, то это и не преступление. Зачем этот запрет? Чтобы просто было за что наказать?

Только ты знаешь, как это больно, когда нельзя никому доверять, когда нет на всем белом свете человека, к которому можно прийти и поплакать, чтобы он обнял и поддержал. Мне деньги же не нужны, они есть всегда и их хватает на всё, даже остаётся, но то, что я хочу купить больше всего на свете, мне недоступно.

Нет, я не хочу выйти замуж, и да, мне очень нравится моя жизнь, мне интересно видеть, как женщины, закусив губу, отворачиваются от меня, потому что не могут смотреть на свою вечную соперницу. Мне нравится владеть умами мужчин, это весело, взломать мозг и посмотреть, что там. Мне нравится моя красота, мой острый ум и мое прекрасное тело, но... Вот эта зависимость от госпожи Фукуда, вот эта зависимость от мужского внимания, сам факт того, что я никогда не самостоятельная, я не могу сама зарабатывать.... Вот это мне очень мешает жить. Я не могу ни на кого опереться, меня продали родители, меня продает госпожа Фукуда, и меня постоянно покупают. Как будто они все люди, а я домашнее животное или кукла... Красивая редкая кукла, всегда на видном месте, в стеклянном шкафчике. Госпожа Фукуда достает ключик, выносит куклу на свет, и все вокруг радуются, удивляются и платят деньги за аттракцион. Скажи, дневник, почему я не могу зарабатывать на жизнь своим трудом?»

Крупная слеза упала на тетрадь, последний иероглиф расплылся, а вместе с ним расплылось и видение, я обнаружила себя сидящей в кресле, с мокрыми от слез щеками.
- Миракс, это что? Это как? Так вот почему мне все время кажется, что я должна много зарабатывать и не быть никому обузой?
- Да, Микаса, теперь ты знаешь.
- Её продали и ... Ох, как же больно это ощущать! Давай поможем ей, Миракс!
- Это невозможно, в том смысле, в котором ты хочешь это сделать.
- Да разве тебе сложно сделать так, чтобы она смогла выкупить себя у госпожи Фукуда? У нее же там реально миллионы есть!
- А ты хорошо себе представляешь суммы на счету Каори?
- Да, я видела сейчас.
- Тогда добавь туда еще три нолика, чтобы понять сколько есть у Госпожи Фукуда, благодаря Каори.
- Ну давай тогда сделаем что-то, чтобы родители ее не продали, это же еще лучше!
- Микаса, никто не вправе менять ход истории, можно лишь закрыть линию судьбы. Каори должна стать гейшей, должна встретиться с императором. Это важно.
- Ладно, а как мне поговорить с Каори? Ты можешь сделать меня императором? Вот раз я Алишахом была, то и императором смогу! Она же к нему хорошо относилась?
- Да, хорошо. Но сделать тебя тем, кем ты не являешься, невозможно. Алишах и Гюльчатай – части Каори, то есть, части тебя. Император – нет.
- Ты можешь поговорить с Каори? Вот как со мной разговариваешь?
- Нет, она спящая. Не услышит.
- Тааак, что-то ты совсем не хочешь мне помогать.
- Я делаю лишь то, что могу сделать и только если это ведет к цели.
- Какая у нас цель?
- Закрыть линию судьбы Каори.
- Тогда говори, как это сделать!
- Понять, прожить, отпустить.
- Меня не продавали, у меня нет миллионов, я не живу за счет мужчин, хоть и люблю немножко взломать им мозг... Мне сложно представить себе все, что Каори прожила, когда я тут. Стоп, идея. Миракс, а ты можешь вернуть меня в Каори, но так, чтобы я чувствовала все как она, знала все, что знает она и была при этом все равно собой?
- Прекрасная идея, Микаса. – Миракс, казалось, задумался – До тебя этого никто не предлагал, а ведь это действительно возможно! Иди.

И снова я – Каори, гуляю по парку, наслаждаясь цветением сакуры. Неслышно за мной крадется садовник госпожи Фукуда, его зовут Харуки, и он влюблен в меня. Я никогда не принимаю его подарков не потому, что они мало стоят, нет, потому что они стоят целое состояние, его состояние. Харуки много работает и получает невысокую плату за свой труд. Он каждый день приносит к моему порогу свежие цветы, и когда госпожа Фукуда видит их, то наказывает Харуки. Деньги нужны ему только на еду и на подарки мне. Но я никогда не приму их. Ведь это подло, забирать у неимущего все, что у него есть. Харуки не злится на меня, просто снова и снова приносит цветы и украшения. Он не видит никого, кроме меня. Над ним уже смеется весь город, но Харуки твёрд, он знает, что никогда не сможет на мне жениться. Никогда не будет у него детей, если он так и продолжит смотреть лишь на меня.

Солнце клонится к закату, и я возвращаюсь в свой дом. Сегодня нет приемов, у меня есть время, целый вечер наедине с моим дневником, но это не совсем Каори, это Каори – Микаса, поэтому то, что мы напишем сегодня, будет новостью для тебя, Каори Иноуэ. И я точно знаю, что ты перечитаешь это не один раз:

«Дорогой дневник, мне пришло сегодня в голову, что Харуки – славный малый и я делаю его вдвойне несчастным. Мало того, что он никогда не сможет просить моей руки, так и я не позволяю ему ничего для меня сделать! Почему я так поступаю? Ведь Харуки – тот, кто не продаст меня никому, ни на что не променяет. Ему безразлично что говорят и думают другие, он постоянно хочет сделать мне приятное, а я запрещаю.

Просто мне кажется, что это жестоко, забрать у него то немногое, что у него есть.

Но разве не жестоко не дать ему то немногое, что он может от меня получить?

Я же могу с ним поговорить? Или даже взять цветы из его рук? Просто посмотрю, как он на это отреагирует... И, разве не высочайшее благо сделать что-то для того, кого любишь? Нет, наверное, высочайшее будет тогда, когда сделанное тобою, человек примет с благодарностью и любовью. Тогда выходит, что я лишаю его того немного, что его интересует в жизни, думая, что он остепенится и найдёт себе хорошую девушку, порядочную девушку. А если ему не нужна никакая порядочная? Если это именно тот, кто любит меня без обещаний и ограничений? Тот, к кому я могу прийти и поплакать? А я его просто отталкиваю лишь потому, что считаю себя недостойной любви. Мои родители продали меня потому, что им были нужны деньги для других, любимых детей. Поэтому они выбрали самую неудобную, нелюбимую дочь.

Или меня выбрала госпожа Фукуда?
Если я такая никчемная, если меня не за что любить, то почему все эти мужчины так дорожат общением со мной? Почему госпожа Фукуда не продаст мне меня? Потому что она сама меня выбрала? Родители не избавились от балласта, они продали самое ценное, что у них было, чтобы выжить. Потому что, если мы посмотрим на других девушек госпожи Фукуда, она с удовольствием продает их, даже не очень дорого! А я уже предлагала такие суммы, что дворец можно было бы построить, но она не соглашается. Значит ли это, что я ценна для неё? Можно ли это назвать любовью? Могу ли я считать госпожу Фукуда своей опорой? Я точно могу рассчитывать на любовь и поддержку Харуки. Он так сильно хочет сделать мою жизнь более приятной, зачем я запрещаю это? Я – ценная женщина, я зарабатываю больше многих мужчин просто своей красотой и умом. Да, это дано мне природой, но и я стараюсь и развиваю это. Ведь же, например, Минора тоже красивая, даже, пожалуй, красивее меня, но она не хочет развивать свой ум. Может, но не хочет. Ей интересно сплетничать, мне интересно читать и философствовать. Поэтому я могу и зарабатываю куда как больше нее.

И что же выходит?
Меня продали не потому, что не любили или хотели избавиться, а потому, что были нужны деньги. И, если бы госпожа Фукуда предложила взять двоих, отец бы отдал. Когда разговор о выживании, нет места любви и ненависти, есть только животное желание жить. А может быть они продали меня потому, что хотели мне лучшей жизни, чем прозябание в рыбацкой деревне?

Опираться – иметь возможность не упасть, не провалиться. Такую возможность мне даешь ты, дорогой дневник, Харуки и даже госпожа Фукуда. Я не падаю, я расту. Становлюсь умнее, изощрённее, мудрее.
Я могу прожить интересную жизнь свободной от предрассудков и сожалений женщины, а плачу о несостоявшейся родительской поддержке.

Вопрос: а они дали ее остальным, непроданным детям? Насколько мне известно, нет. Тогда, что же я грущу? За что наказываю себя и Харуки? Я не люблю его, но это же не повод, отказать ему в праве любить меня и делать то, чего хочет сделать для меня его душа? И разве не нравятся мне его несмелые ухаживания? Я – проданная родителями гейша, но разве это повод считать меня недостойной любви и поддержки? Я хочу и могу быть счастливой, несмотря ни на кого и ни на что.

А, кстати, почему я считаю, что меня продали потому, что не любили? Может быть, именно из любви папа это и сделал? Ведь гейша имеет гораздо более интересную жизнь, чем швея одежды для богачей. И сейчас богачи меня уважают, а как было бы, будь я простой белошвейкой?

Да, некоторые презирают меня, но откуда мне знать, стали бы они иначе относиться ко мне, будь я той, кем родилась?
Мне интересна моя жизнь? – Да.
Я способна ею наслаждаться? – Да.
Кому-то плохо от того, что я счастлива? – Возможно, но неизвестно, стало ли бы им лучше от того, что я несчастна... Возможно, они просто такие и им все равно, каким будет повод для горя.

Тогда что мешает? – Только я сама. Но с сегодняшнего дня я живу по-другому! Все эти неприятные ситуации и мысли потеряли свою власть надо мной. Навсегда. Теперь я принимаю себя и других такими, какие они есть и с удовольствием и благодарностью получаю подарки от этого мира.

Моя рука еще выводила последний иероглиф на листе, когда все вокруг снова завертелось и я помчалась сквозь время и пространство на берег того теплого ласкового моря.

- Послушай, Миркас, я тут пока писала в дневнике Каори, подумала, что эта ее способность очень похожа на то, как маленькие дети, изучая мир, начинают ломать игрушки, а потом плакать, что нечем играть. Ведь они же не со зла их ломают, им просто хочется понять, что там внутри, из чего состоит то, чем они играют, понять принцип действия, так сказать...
- Да, Микаса, так и есть. Каори не хотела никому зла, ей просто было очень интересно понять, как люди думают, показать им, что на одну и ту же вещь можно смотреть по-разному.
- А тогда какая разница, чей мозг взломать? Почему мне так важно и особо приятно провернуть это именно с мужчиной?
- Потому что во времена, когда эта особенность у тебя развилась, с женщинами это невозможно было в принципе. Поэтому ты даже не замечаешь, что и от бесед с умными женщинами получаешь такое же удовольствие, как от бесед с умными мужчинами.

«Госпожа Мондиаль, вас просят пройти в реанимационное отделение».

И я побежала, позабыв обо всех своих жизнях, обо всем, что мне еще предстоит понять и простить, о том, что сейчас мне известно, что это не только наши дети, но и те, кто в прошлом приносил мне ужасную боль. Я побежала и всю дорогу во мне радость и страх сменяли друг друга. Радость за то, что я увижу наших карапузов и страх за то, что врачи могли их не исцелить. По дороге я встретила нашего молодого доктора, улыбнулась в ответ на его улыбку и почувствовала, что сейчас я решаю, хочу ли играть с ним в мои любимые ментальные кошки-мышки, что сейчас это уже не автоматическая функция, доставшаяся мне от Каори Иноуэ.

В реанимационной палате наших детей царил веселый хаос. Им стало лучше, и они решили, что уже можно бегать и баловаться. На уговоры и угрозы медсестры никто из четверки не реагировал. Точнее, они корчили милые рожицы и с жутким акцентом говорили: «Простите, мы не понимайт». Госпожа Кляйн, как было написано на ее бейджике, в растерянности говорила на всех 4 швейцарских языках одновременно, а наши красавцы твердили свое. Поскольку дети имеют четверть азиатской крови, то выглядят они не совсем европейцами и госпожа Кляйн решила, что они действительно говорят только по-японски. Вот поэтому меня и вызвали в реанимацию, куда обычно вход родителям запрещен.

Все было настолько сюрреалистично, что я не могла не рассмеяться их шалости. А дети, увидев меня, остановились на мгновение, оценивая мою реакцию, поняв, что ругаться я не стану, подбежали и наперебой защебетали про то, кто первый начал и когда мы поедем домой. И, поскольку щебетали они на французском, то рот госпожи Кляйн раскрылся сам по себе, ещё шире, чем когда она увещевала детей, что вызвало очередную серию моего смеха.
В этот момент в палату вошел доктор, занимавшийся реанимацией, с улыбкой поздоровался и, с явным усилием, как можно строже сказал:
- Дети, вы сейчас перейдете в лечебную палату своего отделения. Нам нужно еще пару дней понаблюдать за вами. Но, если вы будете так шуметь, как несколько минут назад, нам придется привязать вас к постелям.
- Вы врете, – вызывающе сказала Аюми, младшенькая. Она у нас всегда задира и никогда не смотрит на то, кто перед ней.
Я не успела отреагировать, как врач, прищурив левый глаз, ответил:
- Хочешь проверить? – голос доктора и весь его вид были настолько убедительны, что Аюми спасовала, наверное, впервые в жизни, и просто отрицательно помотала головой. – Вот и чудесно! Госпожа Кляйн, помогите госпоже Мондиаль перевести детей в их палаты, – продолжил врач, выходя из помещения.