Город на холме 7

 7. Как мы ехали домой и что было потом. Говорит Альдо Кавальканти

Едва открылись городские ворота, как наше посольство покинуло город Бассано. Ехали довольно быстро: синьора впереди, члены посольства по краям, а в середине телега с вещами. Все помалкивали, потому как волновались, не обнаружили ли наш отъезд гибеллины и не бросились ли в погоню, а также потому, что с нами был синьор Джованни. Он скакал справа от телеги. Никто с ним не разговаривал, во-первых, потому, что наши горожане решили дать ему понять, где его место, хоть он и наш синьор, а также потому, что не знали, как при нём говорить. Синьор Джо-ванни тоже молчал, поскольку он никого особенно не знал, да и не мог, наверно, придумать, как ему заговорить с суровыми главами цехов. Конечно, ему хотелось побольше узнать о той ситуации, в которую он попал, но кого он мог спросить? Самым лучшим собеседником для него стал бы дядя, но он тоже считал, что сначала Джованни Берарди нужно поставить на место, а потом с ним разговаривать. Синьора вообще ехала, не оборачиваясь.

Так мы двигались, пока не рассеялись утренние сумерки, и не вы-глянуло солнце. К тому времени сырой воздух прогрелся, и окрестности повеселели. Мы перемещались по холмистой местности, на которой виднелись ряды черных рогаток виноградников, пока не добрались до переправы через реку Пьяну. Вода в ней немного поднялась после вчерашнего дождя и стала серой. Быстрое течение несло оторванные ветки, листья и всякий мусор.

-И у кого хватило ума назвать эту речку «Тихой»? – проворчал Марко Панья, и это была первая фраза, которую произнесли после нашего отъезда из Бассано.
Хотя вода на переправе достигала дна телеги, никто не стал слезать с лошади и даже не вынул ноги из стремян на случай падения в воду. Мы переехали благополучно, после чего углубились в лесистую местность. Погони ничто не предвещало. Лошади перешли с рыси на шаг.
Я и мой двоюродный брат Руджери двигались в самом хвосте. Поскольку все молчали, мы тоже не открывали рта, и лишь с любопытством наблюдали со спины за синьором Джованни. Через некоторое время я за-метил, что он сгорбился, сидя в седле. Чем дальше, тем больше он склонялся к шее лошади на левой стороне.
-Руджери, что он делает? – спросил я брата, кивая в сторону синьора.
-Может, у него что-то с ногой лошади? – предположил Руджери. – Может, ему кажется, что она потеряла подкову в реке или захромала?
-Тогда проще остановиться и посмотреть. Если так свешиваться с седла, то можно и свалиться на землю.
-Наверно, он не хочет никому создавать затруднений, - сказал Руджери, пожав плечами. – К тому же, он сопровождал своего отца в походах, значит, должен уверенно держаться в седле. Думаю, он чувствует, что не свалится. Смотри, никто ему ничего не говорит.

Действительно, наши члены посольства держались так, словно ни-чего не происходило. Я наблюдал за синьором Джованни ещё некоторое время, после чего не выдержал и решил проехать вперёд. Сравнявшись с ним, я только открыл рот, чтобы дать ему добрый совет не свешиваться так опасно с седла, как вдруг он упал на меня, успев схватить одной рукой за рукав. Я, в свою очередь, тоже вцепился в него, иначе юноша рухнул бы головой вниз прямо под копыта, зацепившись левой ногой за стремя. Все остановились, но никто не поспешил мне на помощь, пока я не попросил. Первым ко мне подошёл дядя. Он помог поставить синьора на ноги, но тот почти не стоял. Лицо у него было очень бледным, а глаза закрывались. На все вопросы он бормотал что-то непонятное наподобие «ничего» или «всё хорошо».

Синьора, повернув в нашу сторону лошадь, слезать с неё не стала, а только велела уложить молодого человека на телегу и накрыть плащом. Пьетро Вази сразу впал в панику и стал спрашивать, что случилось, и не могло ли быть так, что синьора Джованни отравили гибеллины. Джунта велел ему заткнуться и спросил синьору, не стоит ли нам остановиться в ближайшей деревне, чтобы дать больному отдохнуть. Она сказала, что в этом нет смысла, ведь там живут одни простые крестьяне, поэтому будет лучше, если мы ускорим шаг и постараемся к ночи быть в Кастель-дель-Пьяно.
Мы двинулись дальше. Телега подскакивала не неровностях, но синьор Джованни за весь путь не произнёс ни звука. Он лежал неподвижно, лишь иногда приоткрывая глаза. Я ехал рядом с телегой с правой стороны, потому что мне стало жаль его. Впоследствии я спрашивал нашего господина, заметил ли он мои старания, но он ответил, что ему было не до этого.
По мере того, как мрачнело настроение нашего посольства, погода тоже начала портиться. После полудня стал моросить дождь, и синьора приказала накрыть телегу кожаным покрывалом, которым обычно накрывали вещи в непогоду. В сумерках, когда мы остановились в одной деревне купить еды, уже лил проливной дождь, но никто не стал даже не спешиваться с лошадей. Синьор отказался и от еды, и от питья. После полуночи мы, наконец, прибыли в Кастель-дель-Пьяно. Хоть и было поздно, весть о нашем возвращении разлетелась, как пожар.

У нас с Руджери не было мысли отстать от посольства и поехать домой. Вместе со всеми мы отправились в замок. Поскольку мы оказались ближе всех к телеге, то нам синьора и велела помочь её мужу подняться в жилые покои.
Мы никогда не бывали внутри замка, а особенно в жилых покоях, поэтому очень волновались. Ночью в замке было темно, и лишь слуга освещал нам дорогу свечой.
Втащив синьора Джованни по двум лестницам под руки, мы завели его в комнату, половину которой занимала большая кровать с пологом, привязанным к вертикальным столбикам. Возле кровати возилась Катерина, откидывая покрывала и взбивая подушки, а в углу напротив истопник пытался разжечь в камине огонь. Мы усадили синьора Джованни боком на стул, так, чтобы он мог опереться головой и плечом на высокую спинку, после чего нас выставили наружу.
Некоторое время мы с братом постояли во дворе, прислушиваясь к звукам затихающего дождя, струйками стекавшего с крыш построек,  после чего двинулись в сторону своего дома.

-Как ты думаешь, это же не она? – неуверенно спросил Руджери, когда мы оказались на улице.
-Кто «она»? – сначала не понял я.
-Ну, помнишь, что говорил этот болван Бомболоньо…
Я наморщил лоб, припоминая, а когда припомнил, то остановился как вкопанный:
-Ты в своем уме, Руджери? – спросил я шёпотом. – Надеюсь, ты ни-кому не высказывал свои догадки?
-Нет, только тебе.
-Так вот, - я встряхнул брата за плечи, - забудь об этом и молчи, если не хочешь попасть в городскую тюрьму! Это ж надо додуматься: об-винить синьору в отравлении собственного мужа!
Руджери, словно не слыша меня, снова взялся за своё и с несчастным лицом спросил:
-Так ты точно уверен, что это не она?
-Нет, -  сказал я ему с большой горячностью, - конечно нет. Ты представляешь, как всему городу опасно, а ей в первую очередь, если синьор умрёт, едва вступив с ней в брак! Она потому и спешила так сильно в город, чтобы никто не сказал, что он умер в пути от наших рук без всякой помощи!
-А что будет, если он умрёт?

Мне об этом было страшно подумать, поэтому я не ответил, а Руджери сказал:
-Можешь молчать, я и сам знаю. Нас обвинят в том, что мы обманом увезли его из Бассано и отравили на обратном пути. Если император не сможет вернуться, то гибеллины прибудут под наши стены, или папа отправит к нам комиссара для расследования. Всё посольство окажется в застенках и на плахе, да и синьоре не поздоровится. Если совсем не повезёт, то многие в городе умрут.
-Руджери,  - сказал я, - возьми себя в руки. Не надо надевать петлю на шею и готовиться к публичной казни, когда страже ещё не пришло в голову даже арестовать тебя. Стража на воротах, слуги в замке -  все виде-ли, что синьор прибыл в город живым. Хоть мы и поддерживали его, он поднялся в жилые покои своими ногами.  Синьора и городской совет сей-час пошлют за врачом. То, что синьор Джованни заболел, может быть естественным делом. Ты сам мне говорил, как дядя в разговоре с Джунтой упоминали о чем-то, что с ним сделали в тюрьме из ненависти к его отцу. И я видел, как выглядело его тело: там не было живого места. Даже если он умрёт этой ночью, рядом с ним будут лекарь, священник и другие люди. На нас с тобой нет никакой вины.
-Даже если нет, - возразил Руджери, - неужели ты думаешь, что это остановит комиссара, если он получит указание организовать судебное дело об убийстве и казнить всех причастных, чтобы подчинить город и установить в нём прямое правление папы?
 -Синьор ещё не умер и, может быть, вообще не умрёт, - сказал я, но не очень уверенно.

Когда мы пришли домой, то получили втык, так как дядя давно уже был дома. Мы сочинили, что пережидали дождь под навесом. Дядя выглядел очень обеспокоенным и подавленным.
-Я виноват перед тобой, Альдо, и перед твоими родителями в том, что взял тебя в эту поездку, - сказал он.
-Дядя, - ответил я, - я бы поехал с вами, даже если бы вы не дали своего согласия. Ещё ничего не случилось, значит, всё хорошо.

В эту ночь в Кастель-дель-Пьяно не спали многие, проклиная Джунту за то, что он втянул нас в дело с синьором Джованни и притащил его, больного, в город. Однако, наступило утро, а синьор всё ещё был жив. Жив он был и через день, и через неделю, и через месяц.  Постепенно всё наладилось так, как никто не мог и мечтать. У нас был синьор, как и положено, мужчина, только он хворал, а потому дела за него вели его супруга, наша синьора, и городской совет. Разговоры о причинах болезни синьора стихли, да и интерес к ней увял, ведь он всё ещё был жив. Разные общие новости по этому поводу особо любопытные могли узнать у врача и священника. Придраться к нашему городу ни в чем было нельзя, так что жизнь налаживалась.