Инструмент Творца, главы 27, 28

Глава 27. Прощение и прощание.

— Спали, — инженер входил к себе домой с тяжелым чувством ответственности и вины.
— Я, нет. Оля спит, — странно, но инженер не ощутил теперь привычного осуждения от жены, а скорее слышалась усталость и, даже, согласие с ним. 
— Как она?   
Всю поездку до дома он мучительно вспоминал совсем недавний эпизод в своей жизни, когда после удачного эксперимента, выполненного с астрономом вдвоем, он вернулся и не обнаружил семьи; больница, холодная ненависть жены, длинный тусклый коридор вдоль палат, стекло, а за ним, выхваченная светом яркой лампы из темноты, она, Оля, лежащая тихо с закрытыми глазами на кровати. Он боялся вернуться в ту реальность, реальность жизни другого, не его, но очень с ним схожего во всем человека. И странно: представлялось, две жизни переплелись, создавая новую, очень похожую, но другую, со своей судьбой. Иначе, как объяснить осведомленность сотрудников службы безопасности о трагедии с Олей, подтвержденная в больнице? 
— Она в порядке, не тревожь, пусть отдохнет. У нас у всех была тяжелая ночь, — чуть слышно ответила жена и вернулась в спальню.
Инженеру вдруг сильно захотелось развернуться и уйти, убежать куда-нибудь, лишь бы избавить себя от мучительной казни. Но он остался: он вынес сам себе самый максимальный приговор…
Организм, изрядно вымотанный за последние дни, быстро уставал. Он прошел на кухню, включил чайник и сел, опершись правой рукой на стол и положив на нее голову. Его кружка с недопитым чаем со вчерашнего дня оставалась на своем месте.
«Почему бы сейчас Полю не повернуть обратно и не начать сначала? Почему оно не пытается восстановить систему. Не может? Или особая мысль, какая-то хитрая стратегия? Уничтожить наш Мир и создать новый? Зачем? Я ему помешал, или, наоборот, оно использует меня?»
— Привет, пап.
Инженер вздрогнул: как вошла дочь он не заметил.
— Прости, напугала. Ты задремал, кажется.
— Да, немного. Усталость…
— Мы с мамой очень сильно переживали за тебя. Ужасная ночь прошла: мама плакала, а я старалась держаться, утешала ее, говорила, что ты у нас сильный и всегда найдешь решение. Пап, мы так рады, что ты дома.
Дочь обняла его.
— Ты не смотри, что мама обижается… Она сильно любит тебя. И я люблю.
— Ты та, ради которой мы с мамой живем. Ты — и есть наша жизнь.
Крутившаяся под ногами кошка запрыгнула инженеру на колени и принялась мурчать, требуя к себе внимания. Рука инженера машинально приласкала ее, погладив по голове.
— Вечером, Оля… Этим вечером страхи закончатся. Всё вернется: будем вместе встречать праздники, гулять, ходить в кино, театры. Давай, сходим в цирк? Маленькая ты очень любила. Парня своего пригласишь с нами. Маме понравиться, я знаю.
— Сходим, все вместе… Завтра, пап… Ты ведь останешься с нами?
Сердце инженера сжалось. Он ждал этот вопрос и понимал, что услышав его, он останется и никуда не уйдет, оставив дальнейшее решать судьбе. Но судьба неожиданно быстро раскрыла свои планы: на кухню вошла жена.
— Прости меня, — любящим голосом, почти прошептала она. – Я не понимала… Бывает, к сожалению, что близкие люди вдруг перестают понимать друг друга. Я знаю, что ты сильно любишь нас, всегда любил, но и твоя работа, твое дело также являются твоей страстью. Да, эта страсть, одержимость пугали, и, пожалуй, продолжают пугать до сих пор,  но я привыкла… Ты просто сам запутался в своих чувствах, а мне хотелось помочь тебе разобраться в них… Прости, что сомневалась в твоей любви к нам.
Маша замолчала. Инженер почувствовал, что вот-вот она произнесет что-то, что и немыслимо было представить раньше.
— Даже не думай оставаться с нами, — голос не менялся, лишь появилась в нем одна единственная дополнительная нота, слабо различимая для ушей, но лучше всех слов слышимая сердцем. – Ты не имеешь права остаться: ты не предашь нас, свою семь, когда уйдешь исправлять допущенную ошибку, но ты предашь нас и весь наш мир.
— Мы рождаемся заново, Маша, — слова жены в момент развеяли все сомнения. – Жаль, если последний вечер.
— Странно, но ты как будто боишься поверить в завтрашний день.
— Ты права, Маша, я действительно боюсь. Поверить в благополучный исход равнозначно для меня принятию веры в Бога. Скажи, способен ли я согласиться?!
— Согласие дал ты уже давно, а все прошлые годы лишь пытался доказать обратное, оправдываясь перед самим собой. Я уверена, вы справитесь.
— Что ж, попробуем поймать Бога за руку, — попробовал улыбнуться инженер. – Я… Как вы одни...
— Мы справимся. С нами еще Михаил будет.
— Невероятно, иногда жизнь закручивает сюжеты, что поверить сложно в их реальность. Его мать неожиданным образом присоединилась к нашей исследовательской группе, и едет с нами. Люди считают, анализируют, доказывают сложнейшие теории, решая при помощи них сверхсложные задачи и… и ничего, ровным счетом, ничего из этого никогда не перевесит значимость одной случайности, совпадения. Нет, всё-таки Эйнштейн не совсем прав, говоря о том, что Бог не играет в кости. Играет, да еще как! До выпадения «максимального числа» – той самой случайности, закономерно бесконечно повторяющейся, имя которой жизнь. Дальше же игра продолжается без его участия, а он лишь смотрит за соблюдением установленных Вечностью законов. Бог и Вечность – вот два самых заядлых игрока. Бог судит, а Вечность пишет правила…
Жена разбудила его. Он лежал на диване в гостиной с включенным телевизором. Вставать не хотелось: задремал в ожидании обеда с любимой книгой в руках, да так и проспал около двух часов совершенно спокойным сном. Приятный ароматный запах помог ему быстрее подняться.
— Обед готов, — крикнула жена с кухни. — У нас шампанское осталось с Нового года. Откроешь?
— Что ж, пожалуй, половинку бокала выпью. Не любитель спиртного, ты ведь знаешь.
— Знаю, просто подумала…
— Куда мы ее убрали?
— В серванте.
Инженер открыл сервант, достал бутылку и понес ее на кухню.
— Теплое.
— Пусть теплое.
— Смешно.
— Что смешно?
— Буквально вчера мне пришлось выпить треть бутылки шампанского на работе. Даже искупался в нем.
— Здорово вы там время проводите.
— Да, спасибо астроному. Он меня в сознание им вернул, после случившегося нервного срыва. Как из огнетушителя тушил. Надеюсь, снова из бутылки не польют?
— Это если обед не понравился, — засмеялась жена, на мгновение забывшая о предстоящем тяжелом расставании.
— Весело у вас, — вошла на кухню Оля.
— И Оле немного. Взрослая уже, — предложила жена.
— Не хочу, — тут же отказалась дочь.
Семья сидела за кухонным столом. Они молчали: обед подходил к концу, и часы торопили инженера уходить.
— Я много лет потратил на поиск доказательств, и я нашел эти доказательства, я сам их видел. Я как бы находился отдельно от существующих Миров. Знаете, наш Мир самый прекрасный из них. Нет, существуют Миры и более богатые и более разнообразные, чем наш, но от них я не почувствовал чего-то очень важного, чего-то, что дает силы жить, даже когда скоро предстоит умереть. Сейчас я понял – это чувство чистой любви.
— Ты был там, пап?
— Был… Сначала я спутал реальность со сном… Множество дрожащих струн пронизывает пространство; я чуть дотрагиваюсь до одной, и она тут же отвечает на мое прикосновение сменой вибрации, меняя общее звучание мелодии рождающегося Мироздания. Профессор Лирский, дед твоего друга, называя это таинственное явление «дующим ветром».
Кружка с недопитым чаем, по привычке, осталась на столе. Маша потянулась за ней.
— Не убирай, вернусь — допью, — привычно остановил ее инженер.
— Да, я забыла, прости, — извинилась она. — Слезы текли из ее глаз. Инженер обнял жену и поднявшуюся со стула дочь, и сейчас они находились, обнявшись втроем, в своем собственном маленьком, но нерушимом семейном мире.
Он стоял лицом к открытому выходу, опустив голову, и вот-вот был готов выйти в подъезд, закрыв дверь за собой. Несколько минут назад пришел Михаил, нарушив запрет матери, и, узнав с удивлением, что она вместе с отцом Оли поедет выполнять сложный эксперимент, попросил инженера передать, что сильно любит ее и никуда из их квартиры уже не уйдет, а вместе постараются справиться с предстоящими испытаниями.
В подъезде хлопнула дверь квартиры выше и на лестничном марше послышались шаги.          
— Иди.
— Я останусь… я без вас не…
— Ты думай, что мы рядом, всегда. Обернулся, и стоим. Всего только шаг, чтобы обнять.   
— Всегда?
— Всегда. Позвони, мы будем ждать.
— Я вернусь, обещаю.
И он вышел, закрыл за собой дверь и не обернулся: обернувшись, он бы не ушел.

Глава 28. Обратно.

   Встретились они на речном вокзале, как и договаривались. Холодная вода реки, омывая каменный  причал, одиноко, без привычного речного транспорта, текла по своему древнему пути, унося вместе с собой следы цивилизации. Маргарита смотрела на разбегающиеся по поверхности водной глади круги от падающих капель и слушала инженера, с которым у нее завязался разговор.
— …Магнитное поле вновь усиливается, — продолжал инженер, — и достигнет максимума примерно к полуночи. Что дальше – неизвестно. Пережить эту ночь у нас шанс один на миллион.
— А как же письмо? Разве оно не наше спасение?
— Маргарита, ваш отец был, несомненно, выдающимся ученым. Он сделал, казалось бы, невозможное – создал оборудование для изучения информационного поля и при его помощи заглянул вперед. Он видел картины, события, которые должны были произойти, но все же он видел общее, самое большое, а многое, как и прежде, было скрыто. То, из чего непосредственно ткется будущее, каждая ниточка, малейшее событие, случайность, не дано никому предсказать со сто процентной уверенностью; постоянно остается вероятность влияния неучтенного фактора.
— Но зачем тогда давать надежду? Зачем? Не думаете ли вы, что письмо – больное воображение моего отца, часть страшной и жестокой игры, в которой не важен конец и кто победит, так как часто исход известен заранее?
— Я никогда не принимал профессора Лирского больным напрасно приписываемой ему известной болезнью. Да, мы сейчас идем своим путем и в любой игре конец неизбежен. И вы правильно заметили, что он, в принципе, зачастую предсказуем и определен. Но те пути, которые мы выбираем, имеют значение, и значение очень большое. Конец, конечно, неизбежен, вот только как скоро он случиться, зависит от наших убеждений и действий. В письме, вероятно, должна существовать подсказка, как нам вернуться обратно на «правильный» путь. Я не верующий, но по-другому теперь не скажу: сам Бог не предугадает всех хитросплетений судьбы, но по решениям и делам он видит, достоин ли наш Мир к дальнейшему существованию. А инструменты всё прекратить и начать заново у него имеются.
— У Бога?
— У Бога. Ученые еще ищут ответ на вечный вопрос. Я дал бы ему другое имя, более научное, сложное, но, как мудро заметил известный герой: «Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются».
— Я соглашусь с Александром, — присоединился к разговору астроном. – Бесконечный вопрос «Почему?» нас и удаляет от Бога, и приближает, одновременно.
Запоздалый речной трамвай без пассажиров выплыл из-за поворота и направился к причалу к своим близнецам.
— Пора. Скоро комендантский час — не успеем, — напомнил астроном, и они поспешили к машине.
Начало комендантского часа приходилось на восемь часов вечера. Они торопились. По пути приходилось задерживаться на блокпостах, подавать документы, выслушивать снова и снова о небезопасности пребывания в вечернее время на улицах города и строгом соблюдении режима чрезвычайной ситуации. Телефонная связь стала недоступной, оставляя надежду только на отсылку сообщений, которые, впрочем, практически не доходили до адресата.
— Долго едем – каждые десять минут останавливают. Надоели со своими предупреждениями, — лицо инженера выражало злость.
— Просто удивляться приходиться, откуда вдруг их столько появилось на дорогах? – поддержал астроном. – Хотя, да, порядок нужно соблюдать.
— Я за отца Василия переживаю: доедет ли?
— Ему ближе. Он справиться: я ему машину оставил и нашего нового рыжего друга.
— Какого рыжего друга?
— Байкал, финская лайка. Мы его с Маргаритой от стаи псов спасли. Он один остался – хозяин умер, а родственники собаку не захотели брать к себе: вот мы с Ритой и решили приютить. Умный пес. Даже отца Василия спас: сумасшедший с ножом бросился, а Байкал вовремя ему в руку вцепился, да так, что тот нож выронил. После выяснилось: сумасшедший – один из бывших сотрудников профессора Лирского и он давно следил за отцом Василием. У него безумная мания — во что бы то ни стало завершить эксперимент, а главной причиной своих неудач он называет священника.
В памяти инженера возник эпизод, когда он, возвращаясь поздно вечером домой, чуть не сбил рыжего пса, выскочившего перед ним на дорогу.
— Все связанно, — произнес, отстраненно, появившуюся мысль инженер, но тут же обратился к астроному.  – А где теперь сумасшедший?
— Полиция отказалась приезжать за ним. Пока мы там находились, он оставался на территории храмового комплекса. Теперь не знаю.
— Не успокоиться… Я, кажется, догадался, о ком ты: Денис Витальевич Молохов зовут?
— Откуда ты-то его знаешь?!
— Как не знать: он ведь после того, как прекратил работать с профессором Лирским, еще долго оставался в нашем Институте преподавателем. Мой учитель. Выглядел вполне порядочно, приятно говорил, грамотно: лекции всегда было очень интересно слушать. В какой-то степени успех в нашем эксперименте – и его заслуга. Помню, как он постоянно приходил к нам в лабораторию, подсказывал, как и что сделать, как настроить оборудование. А после первого удачного опыта он неожиданно уволился из Института и исчез. С тех пор о нем и не слышал.
— Похоже, он хорошо просчитал наперед; вам помогал не просто, а чтобы воплотить свою идею в реальность. Понятно теперь, почему ему стало необходимо избавиться от отца Василия.
Показалась стоянка перед Научным центром.
— Машина Алексея, — кивнул в сторону припаркованного автомобиля астроном. — А вот и моя. Раньше нас успели. А где они сами? Договаривались ведь на стоянке встретиться.
— Наверное, подождали и решили пойти в лабораторию, подготовить оборудование, —  попыталась оправдаться за них Маргарита.
— Опасно. Я же предупреждал – есть большая вероятность того, что за нами следят. Сообщения проходят?
— Совсем перестали.
— Тогда идем. Другого выбора нет. Дождь вновь усиливается. Сама природа…
Голос инженера прервался: по воздуху разнесся тревожный колокольный бой. Он доносился отовсюду, и, казалось, сама земля звенит в ответ.
— Набат, — подтвердил тяжело астроном.
Ровно в восемь часов вечера по московскому времени во всех храмах и церквях огромной страны забили колокола.