Код чести и любви в поэме Шота Руставели

Код чести и любви в поэме Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»

Автором поэмы «Витязь в тигровой шкуре» («Вепхисткаосани», в др. переводе: «Витязь в барсовой шкуре» [КЛЭ, т. 6, с. 550]) был казнохранитель и придворный поэт царицы Тамар (1184–1213) – правительницы из династии Багратионов в средневековой Грузии в период ее «золотого века», ознаменовавшегося укреплением политической мощи и культурным подъемом, распространением православия, строительством храмов и монастырей, развитием ремесел, расцветом искусств и литературы. Как отмечал Н. Я. Марр, в XI – XII вв. грузины интересовались «теми же вопросами, какие занимали передовые умы тогдашнего христианского мира, как на Востоке, так и на Западе, но в отличие от, например, европейцев, осваивая новые течения философской мысли и текстуальной критики, работали непосредственно с греческими подлинниками [Марр, с. 130].

Поэма Шота Руставели (ок. 1172 – ок. 1216), написанная в конце XII – самом начале XIII в. по велению молодой грузинской царицы, имеет в своей основе код средневекового рыцарского служения. Широко образованный поэт, получивший воспитание в Греции, знакомый с творчеством Гомера и Платона, греческой поэтикой и риторикой, персидской и арабской литературой, Руставели наполнил поэму самыми разными современными ему идеями и образами. Он наделил поэму строгой композицией и разделил текст на три части: пролог, собственно поэму и эпилог. По мнению исследователя его творчества, пролог имеет особое значение для разъяснения ряда важных вопросов, поднятых в поэме, и представляет ее лучшую часть [Барамидзе, с. 6]. Согласимся с этой оценкой, особо выделив значение строк пролога, в которых очерчен культурный ареал средневековой Грузии, дано представление о месте и роли придворного поэта в ее жизни, излагаются мысли, чувства и переживания автора поэмы о таинственном витязе в тигровой шкуре.

Пролог начинается обращением к Богу, основателю «чертога творенья» и создателю каждого образа», которому милостиво даровано «животворное дыханье». Исследователи подсчитали, что Бог упоминается в тексте поэмы Руставели около 220 раз и упоминания сопровождаются «хорошо известными в христианском богословии терминологией и символикой»: Бог «един», «удивителен и несказуем», «глядящий в сущность», «живой», «благостный», «Господь прав», «растящий все» и т.д.» [Каричашвили, с. 20]. В прологе присутствует сам автор, который делает вступление к поэме, излагает ее предысторию и вводит главного героя.

В поэме действуют несколько важных персонажей и три любовных пары, связанные между собой взаимопониманием и дружбой. За каждым из основных персонажей закреплена определенная роль. Сюжет, построенный по принципу нанизывания героических и любовных историй, закручивается сначала вокруг аравийского царя Ростевана, его дочери Тинатин и молодого вельможи Автандила, полководца Ростевана и возлюбленного царевны. Сюжетная линия Автандил - Тинатин усложняется политической и моральной коллизиями, повествованием о войнах и путешествиях в дальних странах, описанием приключений и разгадыванием тайн. Истории любовных пар, в каждой из них своя коллизия, разворачиваются поочередно, нанизываются на основной сюжетный стержень и завершаются, все три, счастливым концом: все получили от жизни то, что хотели, о чем мечтали, за что боролись: победили справедливость, дружба и любовь. 

Руставели упоминает в поэме разные страны, но мы не найдем здесь их описаний, как и картин древних Аравии, Индии и Китая, откуда происходят три верных друга – Автандил, Тариэл и Нурадин-Фридон. Автор не акцентирует внимание на этнических и религиозных различиях, на «климате, образе правления, вере», которые, по мнению А.С. Пушкина, «дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии». Герои, созданные средневековым автором, мыслят и чувствуют одинаково, их государства устроены сходно, у них одни и те же проблемы, с которыми они справляются сообща, руководствуясь одними принципами. Они однообразны в своей героической исключительности, в своей типологической особенности, в образе мыслей и чувствований, в верности восточным обычаям, в свое нравственности и привычках. Они как будто принадлежат одному роду, одной семье и отличаются только по типу темперамента и некоторыми чертами характера, определяющими их склонности и особенности поведения в любви и страдании. Но эти характерные отличия не только не мешают прочной дружбе, но еще более сплачивают героев. Для Руставели очень важен этот нравственный фактор. Друзей объединяет единый взгляд на любовь, на верность и служение своему государству. В средневековом мире такие отношения нашли выражение в «кодексе чести». Вопрос о том, кто заложил его основы, где его исток, остается открытым, но текстологический анализ средневекового эпоса Востока и Запада подводит к мысли, что кодекс этот берет начало в «Рамаяме».

Шота Руставели остается в рамках общих законов средневековой литературы, не различавшей особенностей стран по принципу инородности, равнодушной к тем признакам  и характеристикам, которые сегодня мы называем "национальными особенностями," нивелировавшей, сглаживавшей национальный колорит [Никулин, с. 3] и религиозные различия. Мусульманский мир в поэме Руставели изображен как художественная условность, но и христианский мир довольно условен, однако, акцентирован его нарратив и христианская идеология составляет мировоззренческий фундамент поэмы [Каричашвили, с. 20]. – «Корнели Кекелидзе выделил из текста поэмы до 30-ти стихов, которые вдохновлены той или иной цитатой из Библии. Список этих цитат дополнили исследователи С. Иорданишвили, К. Цинцадзе и др. поиск первоисточников афоризмов и высказываний Руставели в книгах Библии продолжается и сегодня [Каричашвили, с. 20]. Возьмем на заметку эти наблюдения над текстом «Вепхисткаосания», ибо они очень важны для осмысления христианского содержания поэмы, существующей в разных русских переводах – от Константина Бальмонта, который работал над переводом Руставели пятнадцать лет, до Николая Заболоцкого, осуществившего перевод поэмы в двух вариантах.

Берясь за написание поэмы по приказу царственной повелительницы и понимая всю меру ответственности, Шота Руставели обращается к Господу, ища поддержки:
 
Укрепи меня, владыка, сатане на посрамленье!
Дай гореть огнем миджнура до последнего мгновенья!
Не карай меня по смерти за былые прегрешенья! (с. 3).

В этих строках автор просит милости и покровительства, молит дать ему силы, чтобы пронести до конца свою испепеляющую любовь, – «Дай гореть огнем миджнура до последнего мгновенья!». Имя женщины, миджнуром которой он себя называет, как гласит легенда, была сама царица Тамар – его могущественная повелительница. С помощью роскошной метафоры в восточном лирическом стиле воспроизводится словесный портрет великой владычицы – прекрасной, нежной и одновременно сильной, могущественной. Возвышенными словами певец говорит о служении необыкновенной красоте, о долге воспевать и прославлять ее как светило из светил, и отдает почести ее мужу, воину и соправителю в образе храброго льва, в традиции древнеперсидской литературы:

Лев, служа Тамар-царице, держит меч ее и щит.*
Мне ж, певцу, каким деяньем послужить ей надлежит?
Косы царственной – агаты, ярче лалов жар ланит.
Упивается нектаром тот, кто солнце лицезрит
(Текст здесь и в дальнейшем цит. по пер. Н. Заболоцкого, с. 3).

Характерно, что имя Тамар-царицы, как утверждали знатоки и исследователи рукописей поэмы Шота Руставели, появилось в более поздних списках, его могли добавить переписчики текста, но в самом первом списке имя возлюбленной не упоминалось. Об этом свидетельствуют следующие строки из поэмы:

 Мне она дороже жизни, беспощадная тигрица.
 Пусть, не названная мною, здесь она отобразится! (С. 5).

В устах восточного поэта определение неназванной возлюбленной с помощью эпитета «беспощадная тигрица» звучит как восторженная похвала и очевидное одобрение. Автор восхищен сильным характером молодой женщины, ее красотой, умом и решительными поступками. Как известно из истории, Тамар стала соправительницей Грузии в период царствования ее отца Георгия III (1156 – 1184), который не имел наследника-сына. Среди части грузинской знати с приходом к власти женщины возникло недовольство, которое особенно усилилось после смерти отца Тамар и переросло в оппозиционное феодально-династическое движение: после неудачных попыток принудить молодую царицу к замужеству с нелюбимым человеком, к тому же чужестранцем, началась череда заговоров и восстаний. Опасность удалось превозмочь с одной стороны, благодаря самоотверженности политических сторонников Тамар, с другой – ее личным качествам, твердости характера и проницательности ума [Барамидзе, c. 20 – 21]. Как предполагают, строки с именем Тамар были добавлены поздними переписчиками.

В нижеследующей строфе коротко изложена предыстория создания эпоса:

Воспоем Тамар-царицу, почитаемую свято!
Дивно сложенные гимны посвящал я ей когда-то.
Мне пером была тростинка, тушью – озеро агата.
Кто внимал моим твореньям, был сражен клинком булата.

Поэт таким образом сообщает, что и ранее он писал стихи, прославляющие Тамар-царицу, что эти строки, содержащие славословие, не первые. Поэт посвящал возлюбленной гимны, после которых происходили некие воинственные столкновения, и теперь он просит у Господа силы и вдохновения не ради красного словца: он должен написать поэму так, чтобы доставить удовольствие той, «кому подвластны рати», воспеть ее так, чтобы не вызвать гнева, подозрения и недовольства. Он будет плести ткань рассказа о «трех героях лучезарных», о «несчастном Тариэле», «утешителе людей», нанизывая стихи, «как цепь жемчужин». «Сколько таких истинно художественных жемчужин разбросано по всей поэме щедрой рукой величайшего мастера!» – восклицает А. Г. Барамидзе [Барамидзе, с. 30]. Но рассыпая поэтические перлы, поэт должен строго соблюдать все правила этикета, вельможной иерархии и рыцарственного кодекса, не выходя за границы верноподданничества и за рамки иерархического почитания светоносной царицы Тамар:

Мне приказано царицу славословить новым словом,
Описать ресницы, очи на лице агатобровом,
Перлы уст ее румяных под рубиновым покровом, –
Даже камень разбивают мягким молотом свинцовым! (там же, с. 3).

Вот что пишут исследователи об особенностях стихосложения «Витязя»: «Поэма написана изящными, гибкими, звучными, музыкальнонапевными стихами, известными под названием «шаири». Эти стихи берут начало из полноводной реки богатейшего грузинского народного творчества. Шаири – шестнадцатисложный стих. Для того чтобы избежать монотонности, Руставели максимально использует вариации ритмического строя шаири. Поэт предпочитает два основных вида шаири – так называемый высокий (4+4+44-4) и низкий (5+3++5+3). Строфы шаири обоих видов состоят из четырех строк. Высокий шаири преимущественно употребляется при быстром темпе повествования, а низкий шаири более соответствует замедленному темпу.
Строки шаири рифмуются друг с другом по схеме: а – а – а – а.  Рифмы высокого шаири всегда двухсложные (женские), а низкого - трехсложные (дактилические). Рифмы руставелевских стихов отличаются разнообразием, точностью, звучностью. К сожалению, стихи гениального грузинского поэта теряют в переводе свое неподражаемое очарование» [Барамидзе, с. 30 –31]. Потому одним из аспектов изучение поэмы является сравнительно-текстуальный аналих первоисточника и его переводов.

Уже в Прологе поэт следует кодексу миджнура, которой следовал неизвестный поэт иранской поэмы о Тариэле. Миджнур – это грузинское прочтение арабского «меджнун», что означает «обезумевший от любви» и употреблялось поэтами в лирическом нарративе любовной лирики Востока. Это прозвание влюбленного вынесено в заглавие поэмы великого персоязычного азербайджанского поэта Низами «Лейла и Меджнун» [Пояснительный словарь, с. 252], ставшее впоследствии нарицательным именем [Словарь, с. 276].

Автор «Витязя», возвращаясь к вопросу об источниках и происхождении своего творения, сообщает, что поэма является переложением древней иранской повести, автор которой неизвестен, но которая давно находится в хождении в Грузии. Автор открывает свое имя – Руставели (в оригинале оно звучит как Руствели), что означает «владетель Руставского замка» или «выходец из Рустави» [КЛЭ, т. 6, с. 550]. Хотя имя грузинского поэта окружено легендами и домыслами, есть достаточно доказательств того, что Руставели – не вымышленный персонаж, а реальный поэт, вельможа при дворе грузинской правительницы Тамар и ее мужа Давида Сослани. Сохранились документы, подтверждающие, что Руставели был придворным казначеем, а на колонне в монастыре Святого Креста в Иерусалиме обнаружен его портрет в одежде грузинского вельможи и в документах монастыря – «поминальная запись о нем» [КЛЭ, т. 6, с. 551], что подтверждает правдивость легенды о том, что поэт закончил свою жизнь монахом.

Но вернемся к тексту поэмы в переводе Н. Заболоцкого. Во Вступлении (Прологе) к ней поэт назвал причину своего решения взяться за изложение «древнего сказанья» на грузинском языке, признаваясь в том, что написать поэму его побудила страсть:

Страсть любви меня, миджнура, к этой повести склонила:
Та, кому подвластны рати, для меня светлей светила.
Пораженный ею в сердце, я горю в огне горнила.
Коль не сжалится светило, ждет безумного могила (там же, с. 4).

Поэт высказывает свой мнение о поэзии, указывает на ее отличие от обычной речи, говорит о меткости и ясности поэтического слова, способности поэта вместить в коротких строках много смысла, передать сокровенные мысли и чувства:

Стихотворство – род познанья, возвышающего дух.
Речь божественная с пользой услаждает людям слух.
Мерным словом упиваться может каждый, кто не глух.
Речь обычная пространна, стих же краток и упруг.

Испытаньем иноходцу служит дальняя дорога,
Игроку – удар искусный, если мяч рассчитан строго.
Для певца же дело чести – ширь стихов, богатство слога.
Он и сам коня осадит, увидав, что речь убога.

Если вдруг в стихотворенье речь становится невнятна,
Присмотреться стихотворцу и полезно и приятно:
Увидав свою ошибку, он попятится обратно
И, геройски в мяч ударив, победит неоднократно!

Кто два-три стишка скропает, тот, конечно, не творец.
Пусть себя он не считает покорителем сердец.
Ведь иной, придумав глупость, свяжет рифмою конец
И твердит, как мул упрямый: "Вот искусства образец!"

Небольшой стишок – творенье стихотворца небольшого,
Не захватывает сердца незначительное слово.
Это жалкий лук в ручонках у стрелочка молодого:
Крупных он зверей боится, бьет зверушек бестолково.

Мелкий стих подчас пригоден для пиров, увеселений,
Для любезностей веселых, милых шуток, развлечений.
Если он составлен бойко, он достоин одобрений.
Но певец лишь тот, кто создан для значительных творений  (с. 4 – 5).

Главное предназначение поэтического слова, считает поэт, – посвящать свои творения любимой и прославлять ее в своих стихах:

Надо, чтобы стихотворец свой талант не расточал,
Чтоб единственно любимой труд упорный посвящал.
Пусть она в стихах искусных, пламенея, как кристалл,
Удостоится созвучий музыкальных и похвал (с. 5).

Таким образом, настоящая поэзия, в понимании Руставели, – это песня, посвященная единственной избраннице, для которой недостаточен земной язык, а необходим «дар небес», преобразующий обычного человека в совершенного и делающий из него миджнура:

Называется миджнуром у арабов тот влюбленный,
Кто стремится к совершенству, как безумец исступленный.
Ведь один изнемогает, к горним высям устремленный,
А другой бежит к красоткам, сластолюбец развращенный.

Должен истинно влюбленный быть прекраснее светила,
Для него приличны мудрость, красноречие и сила,
Он богат, великодушен, он всегда исполнен пыла...
Те не в счет, кого природа этих доблестей лишила  (с. 6).

Рассуждая о любви поэт проводит черту между «блудом» и истинным чувством, показывает разницу между персидским миджнуром, который любит почтенно, на расстоянии, неся свою любовь как долг и поклонение любимой, и непостоянным любовником, любящим шутя и играючи («блудодеем», «ветрогоном»):

Нрав миджнура постоянен: не чета он блудодею,
Верен он своей любимой и скорбит в разлуке с нею.
Будь любимая сурова –  он и так доволен ею...
В мимолетных поцелуях я любви не разумею.

Не годится звать любовью шутки взбалмошные эти.
То одна у ветрогона, то другая на примете.
Развлекаться столь беспечно лишь дурные могут дети.
Долг миджнура: если нужно, обо всем забыть на свете (с. 6).

Это своеобразный восточный рыцарственный кодекс героя, воина и возлюбленного, следуя которому миджнур обязуется блюсти чистоту чувства и оберегать честь единственной возлюбленной, чтобы не запятнать ее ни словом, ни поступком:

У влюбленного миджнура свой единственный закон:
Затаив свои страданья, о любимой грезит он.
Пламенеет он в разлуке, беспредельно исступлен,
Подчиняется смиренно той, в которую влюблен.

Тайну раненого сердца не откроет он другому,
Он любимую позорить не захочет по-пустому,
Он свои скрывает чувства, он к ее не ходит дому,
Он за счастье почитает эту сладкую истому (с. 7).

Плач миджнура о любимой –  украшенье, не вина.
На земле его скитанья почитают издавна.
И в душе его, и в сердце вечно царствует одна,
Но толпе любовь миджнура открываться не должна (с. 7).

Этот древний восточный закон, почерпнутый в культуре древнего Ирана, позже был перенесен на европейскую почву. В поэме «Витязь в тигровой шкуре», пишет Г. К. Цверианишвили, «в образах главных героинь поэмы – Нестан-Дареджан и Тинатин, Руставели возвеличил Женщину и стал родоначальником подлинно рыцарского культа представительниц прекрасного пола» [Цверианишвили 2014]. В современной руствелологии все чаще внимание обращено к трем фигурам – Автандила, Тариэла и Фридона – как аллегорическим, в традиции, восходящей к первому исследователю поэмы Руставели, царю Вахтангу VI (1675 –1737). Лия Каричашвили, ставя перед собой задачу показать, как развивается сюжет в поэме с учетом богословских универсалий в «Вепхисткаосани» и «насколько управляют они поступками и мировоззрением персонажей», отметила, что на богословские добродетели «вера», «надежда» и «любовь» (апостол Павел в I посл. Коринфянам (13,14) говорит: «А теперь пребывают они три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше») указал  Звиад Гамсахурдиа в работе «Образность» и на их персонификацию в героях Руставели: «Автандил олицетворяет веру, Фридон – упование, надежду, Тариэл – любовь» [Каричашвили, c. 19]. Образ идеального влюбленного – миджнура, обрисованный а прологе,  обрастает целостностью и художественной плотью в самой поэме, воплощенный в его «трех героях лучезарных», Автандиле, Тариэле и Фридоне, показавших себя как блистательных государственных деятелей, самоотверженных воинов, преданных возлюбленных и верных друзей.
 
Примечания:

* Лев, служа Тамар-царице, держит меч ее и щит. – Перевод неточен. В оригинале: «Льву царицы Тамар к лицу копье, щит и меч». Под львом подразумевается муж и соправитель царицы Грузии Тамар (1184—1213) Давид Сослани (1189—1207). В эпилоге поэмы он назван прямо по имени («Мне ли петь дела Давида»). См.: Примеч. в изд. : Руставели, Шота. Витязь в тигровой шкуре. Л.: Советский писатель, Ленигр. отд., 1977. С. 262.

Литература и источники:

1. Барамидзе А. Г. Великий поэт и мыслитель // Руставели Ш. Витязь в тигровой шкуре. Л.: Советский писатель, Ленигр. отд., 1977. С. 5–38.
2. Барамидзе А. Г. Руставели // Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. М., 1971. С. 550 –554.
3. Барамидзе, Александр, Цаишвили, Саргис. Великий поэт-гуманист // Руставели Ш. Витязь в тигровой шкуре. Л.: Советский писатель, Ленигр. отд., 1988. С.
4. Марр Н. Я. Иоанн Петрицкий. Грузинский неоплатоник XI – XII веков // Записки Восточного отделения Русского археологического общества. Т. 19, 1910. С. 130.
5. Каричашвили, Лия. Три богословские универсалии и «вепхисткаосани»; перевод с грузинского Камиллы Мариам Коринтэли // Русский клуб, 2016. С. 19–23. URL: https://russianclub.ge/mag/2016/9-2016.pdf
6. Никулин Н. И. Введение // Восток в русской литературе XVIII – начала XX века.
Знакомство. Переводы. Восприятие. М.: ИМЛИ РАН, 2004. С. 3 – 11.
7. Руставели Ш. Витязь в тигровой шкуре; пер. Н. Заболоцкого; вступит. ст.,  подготов. текста и примеч. А. Г. Барамидзе.  Л.: Советский писатель, Ленигр. отд., 1977.
8. Руставели Ш. Витязь в тигровой шкуре; пер. Н. Заболоцкого. Л.: Худож. лит., Ленигр. отд., 1984.  (Сер.: Классики и современники. Поэтическая б-ка).
9. Руставели Ш. Витязь в тигровой шкуре; вступит. ст., сост., подготов. текста и примеч. А. Г. Барамидзе и  С. С. Цаишвили. Л.: Сов. писатель, Ленигр. отд., 1988.
10. Руставели Ш. Витязь в тигровой шкуре [поэма], в 2 кн., грузинский текст/подстрочный перевод / Шота Руставели; 40 ил. Лоретты Абашидзе-Шенгелия, [подстроч. пер. поэмы с груз. Соломон Иорданишвили, предисл. Тамаз Чиладзе, коммент. д.ф.н., проф. Нестан Сулава, пер. с груз. д.ф.н. Ирина Модебадзе]. СПб : Вита-Нова, 2007.
11. Пояснительный словарь // Шота Руставели. Витязь в тигровой шкуре; пер. Н. Заболоцкого. Л.: Худож. лит., Ленигр. отд., 1984. С. 251 – 253.
12. Словарь // Руставели Ш. Витязь в тигровой шкуре. Л.: Советский писатель, Ленигр. отд., 1977. С. 275–277.
13. Цверианишвили Г. К. С триумфом по планете. «Витязь в тигровой шкуре» в переводах на языки мира. № 06 [279]/22.05.2014 / https://relga.ru/articles/3893/