Часть Вторая Сажа и пепел. Глава XV

Усевшись в кресло, непомерно огромное по сравнению с её крохотной фигуркой, девочка увлечённо склоняется над книгой, непроизвольно размахивая ногами. К этому времени она уже сносно умеет читать, но иллюстрации увлекают бурное воображение куда сильнее и подробного изучения удостаиваются только островки текста примыкающие к особенно красивым картинкам растений. Тяжёлая энциклопедия, одна из многих в обширной библиотеке, кажется комически огромной в руках Ханаан.



Семья девчушки переехала в этот красивый дом совсем недавно, как только дела отца пошли в гору. Привлекательное двухэтажное здание едва ли могло удовлетворить всем потребностям его обитателей, но оказалось достаточно вместительным чтобы каждому хватало места. Это было на редкость своевременно потому что Палома, её мачеха, уже очень давно хотела переехать, дабы у детей было всё необходимое для счастливого детства. По крайней мере у двоих детей самой мачехи, поскольку участь падчерицы вызывала в строгой женщине куда меньше интереса.



Солнце окрашивало оконные рамы розовыми отблесками, едва-едва высовываясь из-за горизонта. Альдим, отец семейства, уходил на работу очень рано и часто не успевал вернуться даже к тому моменту когда напольные часы монотонно пробивали полночь. Если не подстеречь папу до ухода, трудно сказать когда ещё возникнет возможность повидаться и провести вместе с ним крохотную крупицу времени, делясь пережитым и желая хорошего дня. Но подниматься раньше всех и долго зевать над книжками было вовсе не так плохо, ведь ни мачеха, ни другие дети не могли донимать её.



Дом говорил с Ханаан, шорохи, скрипы, гул и топот возникали в разных его концах, вспыхивали и гасли. Чем больше времени проводишь наедине с его спящими просторами, тем легче становится следить за отдельными событиями - движением и пробуждением родных, погодой и порывами ветра за окном. Различать шаги получалось интуитивно, хотя казалось сам её организм старается получше освоить подобную науку, внутренне собираясь в ожидании общения с мачехой или очередного нападения Идиса, её брата. Однако пока тишину нарушали только мерные щелчки часов неумолимо отмеряющие ход времени. Не претендовала на внимание даже канарейка сидевшая в клетке неподалёку.



Яркая подвижная птичка сегодня была необычайно тиха. Неуёмный жёлтый комочек энергии застыл понурив перья у самой кормушки. Поилка оказалась пуста, ни капельки влаги даже на самом донышке пиалы. Всего на минуту срываясь с насиженного места, Ханаан бросается на кухню, после чего выливает в поилку целую чашку воды. Птичка оживляется. Радостно припадая и вскидывая клюв канарейка принимается пить и ворковать, даже прежде чем девочка закончила возиться с клеткой. Без опаски она насыщается, задевая оперением руку с чашей, то и дело щебеча и поигрывая крыльями.



Радостное представление длится какое-то время, прежде канарейка замолкает вновь и принимается дышать очень-очень часто, мелко подрагивая. Вращая головой она болезненно трясётся и валится замертво на пол клетки. Всё происходит так внезапно, что кажется шуткой - розыгрышем или трюком которому наверняка мог научить птицу несносный брат, просто чтобы поиздеваться над ней! Птица не оживает. Её грудка не вздымается, перья безжизненно покоятся на земле, а тики и таки часов начинают казаться громогласными в сгустившийся тишине. Что-то с водой? Какой-то яд? Отрава? Что ещё это может быть? Бледная от испуга Ханаан вцепляется в прутья и отчаянно встряхивает их в надежде увидеть как птица вновь вспархивает. Ужас отталкивает её от клетки. Прежде чем перейти на бег, она неловко семенит спиной вперёд, с опозданием слыша скрипы половиц уже в момент когда к ним присоединяются голоса:

— ... редкая возможность упрочить твоё влияние в совете, Альдим. Надави. Напомни о его промашке!

— прекрати, Алома, ты ведь знаешь, - в подобном деле нужна осторожность.

— Осторожность? Да ты ведь уже занимаешься демонологией, не смотря на все запреты!

— Дорогая, здесь далеко не я один практикую подобные обряды…

Спокойный голос отца контрастирует с горячечным пылом мачехи, едва умудряющейся говорить вполголоса. При виде девочки Алома замирает, её губы вытягиваются в тонкую гневную линию, но всё, что сейчас имеет значение для ребёнка это заботливый взгляд отца, заметившего своё донельзя перепуганное чадо. Сбегая вниз, Альдим следует за Ханаан к столику с клеткой, очень внимательно выслушивая сбивчивый, запинающийся рассказ об отраве в воде и клетке и птице и птице в клетке и возможно, яде. Тёплая родительская ладонь ни на миг не покидает её плеча, придавая силы продолжать рассказ.

— Пускай это станет нашим секретом. Ни Идис, ни Майаан не должны знать об этом. Просто скажи им, что птица улетела... им не останется ничего иного кроме как поверить. — наконец произносит он, вынимая канарейку из клетки и передавая жене чашку оставленную рядом. Приобнимая дочь за плечи, Альдим сетует на спешку и обещает как следует обсудить случившееся позже, прежде чем насколько может мягко отстраняется и решительным шагом покидает дом. Даже тогда Ханаан робко следует за ним, крадучись, следуя тенями до самого выхода, прежде чем застыть на пороге, дальше которого ей не разрешено выходить по утрам. Девочка замирает, тоскливо провожая родителя взглядом.



Проходит несколько часов. Дом неспешно пробуждается ото сна, наполняясь красками, звуками, запахами. Настаёт момент завтрака. Идис и Майаан чинно поднимают и опускают ложки, неспешно поедая суп.

— Ханаан! Спина! Так недолго и горбу вырасти! — Раздаётся привычный голос мачехи. Вздрагивая, девочка выпрямляется, опасливо поглядывая на Майаан, которая считается в семье эталоном - вот и сейчас сестра сидит надменно, точно аршин проглотила. Сама она уже битых десять минут без аппетита ковырялась ложкой в супе, то и дело изгибаясь, от постоянных напоминаний о необходимости поддерживать осанку. В голову то и дело лезут образы умершей птицы. Есть совершенно не хочется.

— Локти! Локти со стола! — раздаётся возмущённый тон над самым ухом. Пытаясь соблюсти все дискомфортные условности, Ханаан поворачивает голову, преданно глядя мачехе в глаза, прежде чем та отодвигается от неё. Возвращаясь к еде Ханаан замечает как Идис ехидно хихикает. Кажется половина кружки с чаем перекочевала в тарелку с супом, к которому она так и не притронулась.

— Ханаан, почему ты не ешь? Погляди на себя - кожа да кости! А ну соберись. И чтобы я немедленно увидела дно!

Уже собираясь было с силами прежде чем не чувствуя вкуса приняться глотать приторную смесь, девочка замечает как выходят из-за стола её брат с сестрой. Потеряв к ней всякий интерес следом за детьми уходит и Алома, оставляя падчерицу с наказом прибраться за всеми, а после прополоть сад от сорняков. По-детски неумело Ханаан собирает тарелки в башню. Долгие минуты она моет и трёт посуду, не в силах выбросить из головы события раннего утра, - монотонный процесс не вносит хоть сколько-нибудь отвлечения в мрачные мысли. Прибирать за остальными приходится довольно часто, но не то чтобы у неё это особенно хорошо получалось, даже при таком обилии практики. Если что-то действительно успокоит её, так это уход за растениями.



Их сад раскинулся неподалёку от леса. Окружающие сорные травы и раскидистые ветви редели и обретали определённый порядок, чуть только заходя на территорию дома. Ветер играет в кронах и густых кустарниках убаюкивая шелестом листьев, вот только пение вездесущих птиц становится очередным болезненным напоминанием. Стараясь отвлечься от щемящего в груди чувства, она пытается сосредоточиться на работе. Густые ароматы роз окутывают её. Напоенный, практически тяжёлый от количества ароматов воздух, был переполнен оттенками запахов у которых самих, как кажется, есть цвет, столь красноречиво они повисают над тенистыми дорожками.



Вытащив из сарайчика объёмное ведро и большие рукавицы, девочка семенит по каменным плиткам, решив начать с её любимых розовых кустов. Может показаться, что пропалывать грядки от сорняков столь же мучительно как драить посуду, но здесь работа у девочки спорится. Не смотря на огромные перчатки, пальцы ловко танцуют среди стеблей и корней, а в сердце возвращается некое подобие внутреннего спокойствия. Время летит незаметно. Иногда Майаан окликает её или машет рукой. Периодически мать выходит на порог, задумчиво глядя за ходом работы. Постепенно сорняки заканчиваются.



Не без гордости оглядывая плоды своих трудов, Ханаан замирает, желая подольше побыть среди аккуратных пышных бутонов. Она спешит к самому своему любимому кусту где произрастали белые розы, диковатые, большие и бархатные. Нежные лепестки как будто вылеплены из тончайшего шёлка, один к одному и становится трудно удержаться от того чтобы как можно ближе подойти, всей грудью вдохнуть их богатый тёплый аромат. Подаваясь вперёд, девчушка прикрывает глаза, слегка тыкаясь носом в самую гущу. Какое-то мгновение существует только непрекращающийся шлейф запахов, прежде чем она распахивает глаза в тот самый момент, когда на землю опадает одинокий белоснежный лепесток.

— Ещё ведь не сезон... — шепчет она в сочетании испуга и лёгкой обиды.

За первым лепесточком устремляется второй, третий, пятый... подёргиваясь мертвенной позолотой на землю устремляются десятки пожухлых лодочек, после чего уже весь куст начинает зловеще чернеть. Бутоны с хрустом высыхают под гнётом стремительного угасания, истончившиеся стебли накреняются, скорбно склоняя потускневшие головы. Раньше чем ей удаётся сдвинуться с места, даже раньше чем успевает подумать, Ханаан восклицает “Маменька!” и тут же пугливо поёживается когда над ней нависает серьёзная женщина с суровым лицом. Кристально-чистым глазищам, переполненным небывалым испугом не удаётся сгладить нервную складку, пролегающую через лоб мачехи. Глядя на руки падчерицы она цедит каждое слово:

— Теперь ты всегда, слышишь меня? всегда будешь носить перчатки! — наседает женщина, принимаясь тащить девочку обратно в дом. Рука зажата в пальцах матери точно в тисках. Неловко, девочка семенит следом, пока её испуг вымещается недоумением.

—Перчатки? Но… мам… Здесь бывает довольно жарко… что… даже в жару?



***



Вот и причина по которой заботливые стражники до сих пор не собрались вокруг нас, зажимая в плотное кольцо по мере перемещения по Греклстью - Хграам, рослый каменный гигант, мечется по небольшой площадке сметая всё на своём пути. Тяжёлые золотые серьги вздрагивают и взметаются вверх при каждом взмахе узловатых рук, прежде чем голые кулаки дробят отвесные стены и камни мостовых. Пока настоящая голова великана спит, другая беспорядочно вертится и швыряет тело из стороны в сторону в поисках нового способа преумножить ущерб. Паника захлёстывает толпу, обращая оправданные волнения в чистейший хаос, медленно расползающийся по улочкам. Пытаясь отрезать великану путь несколько увеличившихся дуэргаров почём зря размахивают мечами и молотами, усеивая ноги и спину бедняги сколами и вмятинами. С тем же успехом можно фехтовать со скалой. На одной из рук двуглавого безумца повисает великан-стражник, пытаясь оттащить собрата.



Ну вот нате вам - я невидим и вынужден сохраняя молчание оберегать драконье яйцо в тот самый момент когда больше всего хочется ворваться в толпу и хорошенько осадить стражников. Не люблю я эти ментальные оклики, но кроме споровой связи ничего не оставалось

— Кажется госпожа Эрда Блэкскалл снабдила нас эмблемами и определёнными полномочиями... боюсь, сейчас избежать смертоубийства и продолжения разрушений удастся только если мы оттесним дуэргаров и поможем оттащить Хграама в пещеры. Матильде с этим помогло усыпление второй головы, значит и ему...



Проследив за моей мыслью до конечной точки Персиваль решает с неё и начать, обращаясь к великанше за помощью. Подход дельный - навряд ли кто-то из присутствующих может быть лучше приспособлен к столь нетривиальной задаче как аккуратное пленение великана.

— Я... я не могу... Он из каменных великанов, мне... мне нельзя к нему прикасаться.

— Послушай, сейчас не время брезговать... — начинает было твердить Персиваль сквозь зубы, с опаской поглядывая как разгорается битва.

— Вы не понимаете... — в голосе Матильды сочится горечь — они стоят выше, мне даже говорить с ними первой...

— Сейчас не время для подобной принципиальности! Уверен, спасение его жизни пересиливает подобное неуважение и уж точно лучше будет уладить его, а не...

Нервно кивнув, Матильда врезается в толпу стражников, боязливо отпрянувшую при виде ещё одной двуглавой каланчи. В то время как наша новая спутница повисает на второй руке мистика, Персиваль торопится следом. Играючи отводя щитом несколько случайных взмахов, он гаркает на дварфов и демонстрирует им значок каменной стражи. При этом, за ним по пятам отважно скачет Стуул - подталкивая своего нерешительно собрата, грибочек опасливо вертит шляпкой, выжидая момента прежде чем чихнуть и обдать собравшихся спорами, устранившими языковой барьер. Я наблюдаю за парочкой миконидов, сопровождая их до самого столпотворения, когда голову наполняют отчаянная ругань и напряжённые междометия незнакомцев.



Сопровождение друзей получалось вынужденным - там где я стоял минуту назад теперь носилась механическая кошка - широко раскинув руки, Тенебрис пыталась определить где драконье яйцо, а также "Тот смуглый носильщик тяжестей". В прочем... не думаю, что ей было дело до цвета "шкуры" её прислужников. Чары Ханаан безупречно скрывают меня, позволяя держаться всего в десятке метров от места заполненного грохотом, гвалтом и руганью. Вращая шестерни в голове я натужно отсекаю всё лишнее, концентрируясь на голосе Персиваля, поглядывая на то как чернёные латы воителя постепенно раскаляются бледновато-алым духовным светом.

— Хграам, не сдавайся! Сражайся даже если тело не слушается, борись внутри себя, а мы не оставим тебя без помощи! — ревёт он, умудряясь перекрыть и гвалт толпы и рокочущую ругань великанов прежде чем развернуться к стражникам, — Надеюсь мы вам примелькались, если не во время дозора, так при стычке из-за предыдущего гиганта, разбушевавшегося посреди Базара Клинков...

Голос Персиваля звучит до завидного ровно. Когда воинствующих защитников почти удаётся урезонить Хграам внезапно спотыкается, его ноги едва ли не по колено проваливаются сквозь мостовую и неловко переступая гигант теряет равновесие. Чудовищный грохот возвещает об окончательном разрушении мостовой, мистик замирает, а двое висевших на нём великанов начинают тянуть, не отпуская узловатых конечностей. Прежде чем отправиться к пещерам следом за ними я оглядываюсь и замечаю позади себя Ханаан, довольно стряхивающую с ладоней мнимую пыль. Недурно. Правда, совсем недурно. Теперь Ахана осмотрит его, подлатает раны, заговорит ушибы, чтобы не болели и мы попробуем как-нибудь разобраться в этой двуглавой проблеме. А где Ахана?



Принявшись было оголтело мотать головой я запоздало понимаю, что искать следует в стороне откуда всё ещё доносятся перепуганные выкрики и горестный плач. Ноги рвутся в ту сторону, хочется бросить драконье яйцо... ах, да, драконье яйцо... я вспоминаю о чарах невидимости и уступаю право разобраться в происходящем прыткой Тенебрис, которая проносится мимо и с разбега принимается расталкивать толпу, едва не впечатавшись в меня.



Круг наблюдателей рассыпается. В его центре безутешная мать причитает навзрыд, умудряясь подвывать на вдохе и жаловаться на выдохе, проклиная Греклстью в который они вынужденно приехали из Гонтлгрима, беснующихся великанов, бесполезных стражников и злосчастный камень, который кошмарным образом обратился в паука и укусил её чадо. Сложно сказать наверняка, мальчик то был или девочка… юный дуэргар, плоть от плоти своего народа, мешком валяется на земле, не подавая признаков жизни. Над этим ребёнком и суетилась Ахана. Многочисленные инструменты, свёртки, кулёчки и колбочки усеивали мостовую у ног эльфийки, из-за чего её походный мешок казался опустошённым. С каждой секундой горка использованных и ничего не давших приспособлений тревожно разрасталась. Отчаянные всхлипы раскрасневшейся жрицы вступали в испуганное крещендо с голосом матери ребёнка, в то время как обе по-своему вопрошали почему ничто не помогает.



Следующей, завопила уже Тенебрис. На её глазах происходило страшное: вспомнив о недавнем гостинце, целительница нырнула в сумку, извлекая с самого дна толстостенный флакон. Кажется общение со стариной Холтом всё же сказывается на девчушке — грубо и безжалостно она разжимает зубы бедняги, отсюда мне не слышно хруста челюстных хрящей, но я знаю, что он есть. Через миг, с глыканьем и бульканьем, пузатый сосуд исторгает из себя завидные запасы бесценного снадобья. Подобно ударам сердца, густые капли рывками вырываются из горлышка и скрываются в глотке больного. Пока жрица следит чтобы пациент вылечился, а не захебнулся, бессильная Тенебрис скачет вокруг неё. Разрываясь между руганью и мольбами автоматон пытается убедить девушку в том, что малец мёртв, Что ему не помочь, Что его песенка была спета задолго до того как мы сюда пришли, Или будет таковой после того как мы сюда пришли, И в любом случае — неужели Её соратница, Её чудесная подруга, любительница целебной водички не оставит хотя бы Каплю, хотя бы Малую Долю, хотя бы флакончик-полфлакончика этого Прекрасного, Целебного, Драгоценного, Дорогостоящего напитка! Видят боги, - Подземье поистине богато на трагедии.



Плач матери постепенно стихает, уступая место участливому созерцанию. Женщина всё больше подаётся вперёд, по мере того как её ребёнок погружается в мирный и спокойный сон. Приподнимая с каменной мостовой крохотную голову, которая ещё недавно беспорядочно металась в неистовом припадке, дуэргарка гладит её нежно приобнимая, прежде чем опомнившись потянуться к кошелю и начать отсчитывать монеты. На Ахане всё ещё нет лица. Не видеть облегчения в глазах целителя, мгновением ранее спасшего очередную жизнь, это тревожный знак. Сталкиваясь с подобным невольно задумываешься о том, сколь иллюзорным или напрасным может быть то самое спасение по мнению специалиста. Дуэргарка принимается настойчиво тулить Ахане деньги, намереваясь схватить чадо и как можно скорее удалиться. Не поймите меня неправильно - уверен, женщина очень благодарна за помощь, вот только… вот только внешний вид незнакомки не внушает ей никакого доверия. Для подземной дварфийки кризис уже миновал и потому она совершенно по-новому оглядывала свою спасительницу - эту подозрительную чужеземку с большими жёлтыми глазами, причудливой синей кожей, непривычными одеждами и головном уборе столь же прекрасном сколь и жутком, изображающем огромного паука. Тончайшей работы серебряные лапки охватывают голову целительницы, удерживая паутину из драгоценных цепочек, в тусклых отблесках факелов и жаровен он кажется чуть ли не ожившим хищником, готовящимся ужалить жертву, сейчас, уже вот-вот, зловеще блистая россыпью глазок-камушков.

— Его нужно будет ещё раз осмотреть! Пожалуйста! Приходите в Логово Голбрана, мы там остановились! И вы, вы все - если вам понадобится исцеление - ищите меня там! — кричит Ахана вслед торопящейся незнакомке, волочащей обморочное дитя. Боюсь представить как не скоро мы покинем Греклстью, если хотя бы половина страждущих воспримет её всерьёз.

— Ахана, как ты думаешь, какая сила, единственная сила, Ахана, способна превращать неживое в живое и кусачее? Это Безумие, Ахана! Всё больше детей будут страдать, Ахана, страшно страдать, если мы не остановим его распространение, продолжая вместо этого распылять внимание на мелочи. — выслушивая речь рассерженной Тенебрис, я поражался насколько разумно и доходчиво она отчитывает Ахану сегодня. Следуя за ними я подслушивал и невесело кивал головой, соглашаясь с размышлениями механической кошки. Мы поспешили в пещеры клана Кейрнгорм, минуя живую стену из стражи вознамерившейся огородить вход.



После прошлой ночёвки называть эти помещения пещерами становилось как-то неловко, - словечко надолго увязалось воедино с темнотой, ужасом и безнадёгой, а здесь всё было иначе. Даже такой как я мог разглядеть каждый камешек, каждую травинку или куст видневшиеся среди освещённых каменных просторов и даром, что здешние растения с булыжниками и птицами оставались игрой света, являя своеобразное воспоминание о поверхности заточённое в светящиеся кристаллы. Остальные не позволят мне солгать - здесь мы чувствовали себя как никогда близко к дому, ведь для изголодавшегося по солнцу сердца окружающие образы казались потрясающе правдоподобным. Хотелось повалиться на землю, чтобы кататься в иллюзорной траве, подхватить камешек с земли и сбить мелкую пташку порхающую вдоль поверхности стены, устремиться к дереву и обнять его, даже если в руках по итогу окажется сталагнат. Хотелось забыться и быть глупым, но счастливым в этом умиротворяющем месте. Здесь было хорошо, понимаете? - по-настоящему хорошо и от этого по-своему больно… но это - прекрасная боль.



Тем не менее, да, - мы погружались в пещеры. Великаны провожали нас спокойными взглядами, а некоторые даже кивали узнавая чужеземцев однажды пришедших им на помощь. Могло ли очередное наше вмешательство повлиять и на них? Надежды скольких существ мы взваливаем на свои плечи, снова и снова играя в героев или очертя голову бросаясь в битвы? Нужно будет спросить у Персиваля как там его любимые сказочные рыцари справлялись с кризисом веры и страхом всех подвести.

—Эй Перси… валь? — юноши нигде не было.

Перехватывая мой недоумённый взгляд Сарит пожимает плечами и кивает в сторону улицы.

— Парень очень хотел избавиться от Дроки. Прихватил с собой Стуула и принялся тыкать всем своим значком каменной стражи. Договорился о формальностях и его повели к этой их начальнице… гм… Блэкскалл? — будничным тоном сообщает тёмный эльф, наблюдавший за очередным дипломатическим этюдом Персиваля с ближайшей дистанции. Понимаю подобную расторопность, меня тоже порядком знобило от этого “веселья”. Поскорее разберёмся с делами и покинем город прежде чем новые приключения найдут нас.



Хграама уволокли в дальние помещения. Исполинское тело возлежало на каменном ложе походящем на стол, за которым бы уместился не один десяток человек. Гигант выглядел порядком лучше чем во время кровожадного припадка, однако в отличие от недавно исцелённого дуэргарыша (дуэргарчика? дуэргарёнка?) вместо сна пребывал в некоем подобии транса, смежая веки с ощутимым напряжением. Двигаясь с отставанием мы стали свидетелями забавного примера местного ритуализма: не отходя от ложа, Матильда склонялась в полупоклоне, извиняясь за то каким скомканным и грубым было их знакомство.



Одного из отвечавших ей мы уже видели при схожих обстоятельствах на Базаре Клинков, его звали Дорхан и печаль его была велика. Даже наши появление и помощь не могли вселить в сердце великана достаточно надежды, чтобы приветствие прозвучало радушно. Причин тому было две:

Хграам, очевидно, был не просто предводителем, но ещё и могущественным заклинателем, знающим и говорящим с камнями, как его здесь называли - его смерть могла ознаменовать гибель для всего клана даже если бы они жили в местечке получше Греклстью. Второй причиной стала гибель Рехаада - их собрата, которого мы помогли нейтрализовать на рынке. Пока мы скитались по тоннелям, новая голова безумца никак не унималась, пребывая в неустанном беспокойстве, а рассудок самого Рехаада всё более погружался в забытье. Не далее чем вчера сон его стал окончательным. Как же много можно пропустить за каких-то три дня…



Благо, Хграам был куда сильнее, в том числе и духом. После нашего своевременного вмешательства он погрузился в глубокие думы, не позволяя бодрствованию двух непримиримых голов иссушить тело своими капризами. Медлить было нельзя. Попросив Госпожу Ханаан рассеять скрывающие чары я передаю ей каменную статуэтку и начинаю пересказывать Дорхану подробности наших приключений, оставляя магические изыскания своим талантливым спутникам и гадая как скоро вернётся Персиваль.



***



Нагромождения улиц сдавливали чувства немногим мягче местного смога, гари и жара от постоянно плавящегося или перековываемого железа. Искры, шум, гомон, косые взгляды, редкие цветные пятна стремглав бросающиеся прочь с центральных улиц… звонко шествуя по мостовым, Персиваль придирчиво разглядывал местных, в то время как немного впереди покачивалась макушка стражника.



Когда этот дуэргар увешанный знаками отличия сразу припомнил его в числе группы наземников и согласился провести его к начальнице, юноша очень обрадовался - тогда он даже не подозревал, что исполнительный служака потащится в казармы немедленно. Предупредить соратников не получилось, хорошо хоть Стуул последовал за ним, чтобы не оставить друга прозябать за языковым барьером, да стеснительный Рампадамп увязался следом - иногда Персиваль оглядывался, проверял, что микониды не отстали, а после возвращался к созерцанию города, въедливо и дотошно изучая толпу - нюансы поведения, экипировку местных и снаряжение иноземцев, реакции торговцев и других стражников. Угроза засады виделась отовсюду. Уличные торгаши, подземные жители и приезжие, невольники, наёмники и работорговцы - все подвергались тщательному осмотру внимательных глаз бывалого путника. Воителя возмущало насколько принципиальными и приверженными закону выставляли себя дуэргары, при этом не обеспечивая его движение через город каким-либо худо-бедным ощущением защищённости.



К тому моменту когда они преодолели мост в глазах уже рябило от разнообразия одежд и рож которые выбрали себе эти одежды. Несомненно радовало одно: здесь, в отличие от Жёлоба Ладогера, было совсем немного дерро и все они старались как можно быстрее уйти с пути, спеша по собственным делам. Перспектива путешествия без верных соратников, неоднократно прикрывавших его широкую спину от подлых выпадов Подземья, сама собой вызывала опасения, однако искушение доставить Дроки живым и больше никогда не видеть оказалось слишком велико. Сколь бы ни старалась Тенебрис, лямка импровизированного чехла успела навсегда отдавить плечо, каждый раз когда ноша подпрыгивала при ходьбе или задевала края доспеха по спине бежали мурашки, столь малым было желание вновь отлавливать этого поганца или аккуратно вырубать его. Кроме того, мешок начинал заметно попахивать и когда они переступили порог казарменного помещения, пускаясь в путь сквозь идеальный прямоугольник коридора, вместо неприятных воспоминаний Персиваль ощутил заметное облегчение. Яркость воспоминаний о допросе и ночи по ту сторону бесконечных решёток успела пожухнуть в плену пугающих впечатлений - сознание давно успело смириться с потерей чувства времени, заменив его тиканьем обретённого опыта - секундными щелчками потрясений и часовым боем осознания. Тут же всё было как раньше: серые стены, идеальная чистота и факелы воткнутые через каждые несколько метров. Медово-жёлтые огни держались одинаково ровно, словно боясь привлечь к себе лишнее внимание.



Госпожа Блэкскалл стояла над столом, задумчиво постукивая пальцами по потёртой поверхности и глядя в сторону коридора, словно дожидалась нашего возвращения с тех самых пор как отправила выслеживать неуловимого шпиона. Сухо кивая вместо приветствия, она тут же принимается задавать вопросы. Поразительно, но подозрения с нас сняты, мы умудрились выполнить поставленную задачу, притом в эталонной форме, доставив пленника живым и практически невредимым, однако общение этой чиновницы всё так же походит на допрос. Вопросы сыплются один за другим, там где разумный человек предлагал бы, Эрда по привычке требует, а интересует её решительно всё. Буквально всё, - начиная цветом увиденных грибов и заканчивая снаряжением Дроки вплоть до самых его портков, о чём юноша не преминул пошутить. Шутливый настрой начальница не оценила.



Что ж, настало время для ещё одного раунда вшивой дипломатии. Она нападает - он не обороняется. Когда вопросы становятся чересчур специфическими Персиваль отвечает вполне невинным любопытством, которое ей будет невозможно удовлетворить не раскрывая своих позиций и мыслей. Эрда упоминает о желании защитить город, вот и он в ответ потрясает выданной ему эмблемой каменной стражи. Легко давить на людей которых держишь в застенках по мнимым обвинениям, угрожая расправой и пытками даже не тебе, а твоим спутникам, но гораздо труднее не встретиться с ответной дерзостью, когда перед тобой единственный оппонент, играть с которым приходится честно, ведь правила теперь известны обеим сторонам. Если разобраться - это та же шахматная партия.



Битва нуждается в тактике и стратегии, будь то тысячное побоище или светский раут заполненный словесным фехтованием. В этот раз Персиваль придерживался пути избирательной правды, рассудив так: Отвечая прямо и честно обманщиком ты не станешь, а уж подсказывать оппоненту необходимые вопросы, подходящие к твоим ценным ответам, ты не вызывался. По ходу беседы может показаться, что дварфийке даже нравится эта его манера отвечать сухо, скупо и по существу, - настолько, похоже, Эрде нравилось чувствовать себя начальницей принимающей очередной рутинный доклад безликого подчинённого.



Деловая хватка суровой дуэргарки не вызывала сомнений, всё таки её вотчиной был целый город и в своём воображении она держала его беспрецедентно крепко, процеживая события через пальцы... тем смешнее становилось, когда в ходе допроса начальница не поняла о каких-таких тоннелях за Жёлобом Ладогера он толкует. О да, примечательные пещеры, не крысиный лаз, а настоящие катакомбы, конца и края которым не обнаруживалось, как мы ни старались. В неустанных поисках мы проводили целые сутки, постоянно рискуя если не сгинуть, то затеряться ещё на неделю. Всё, что нас нас не спасло - это сочетание таланта, удачи и сплочённости. Кому-кому, а госпоже Блэкскалл стоило знать о существовании подобного местечка.



Происходит смена хода. О да - с этого момента каждое, даже самое простенькое происшествие минувших пары дней будет для этой женщины настоящим откровением. Можно спокойно умолчать сколь угодно деталей, например о драконьем яйце, дельцах собирающих украдкой ценнейшие ингредиенты, о книгах и сокровищах, поскольку вес оставшейся информации продолжит измеряться в золоте. Да за один только блеск в глазах дварфийки при упоминании богато одетых дерро стоило надбавку просить, вот только сейчас ему было не до жадности. Персиваль разыгрывает партию предельно аккуратно.



Никаких больше допросов - то удел людей разбирающихся в происходящем. Персиваль посвящает присутствующих в детали импровизированной вылазки и это кажется верхом сотрудничества, юноша даже составляет для стражников точную карту, однако можете поверить - рассказ сильно отличался от того красочного полотна которое развёрачивал перед великанами словоохотливый Джар'Ра в тот же самый миг.



Скрип невидимого пера не смолкает ни на секунду. Доклад затягивается, но в конце каждая из сторон считает себя выигравшей. Горемычного Дроки утаскивают в отдельную комнату, где его ждёт излишне близкое знакомство с местными извращёнными представлениями о гостеприимстве, а для Персиваля оно заканчивается - его сопровождают обратно, вместе с Принцем Дерендилом, небольшим мешочком драгоценных камней и, что не менее важно, с уважением. Госпожа-Начальница обялась известить постовых на выезде из радушного Греклстью о наших подвигах и пообещала второй мешочек драгоценностей за сумку с вещами дерро, оставшуюся в пещере великанов. Мда, кажется неудавшаяся охота на Дроки сильно ударила по самолюбию служащих правопорядка, и с шеями в мыле они отчаянно старались избежать подобного в будущем. Воодушевлённый триумфом, рыжеволосый воитель возвращается во владения клана Кейрнгорм.



Впрочем, до того как это произошло юношу настигает встреча с ещё одной дуэргаркой. Мрачная фигура поджидала его у внешней стены казарм, флегматично выдвинувшись в его сторону едва завидев у входа. Движения незнакомки казались на редкость скупыми и безжизненными, аура тревожности на миг окутывает Персиваля из-за интереса подобной персоны. Рука непроизвольно ложится на рукоять клинка, подушечки пальцев пульсируют в ожидании действия. Отсутствие у неприятеля видимого оружия разжигало воображение - снова световые клинки? Взгляд обшаривал тяжёлый подпоясанный балахон, скрывающий надвигающуюся фигуру. Он справится. Он готов практически к чему угодно. К чему угодно, кроме этого:

Незнакомка застывает на почтительном расстоянии. Отчётливый птичий запах бросается в ноздри. Слух не сразу улавливает неспешный говор, но не стоит сразу же винить в этом слух закалённого вояки, ведь даже мимика самой дуэргарки не поспевает за её речью. Артикуляция дварфийки никоим образом не подходила тем сглатываемым звукам, что доносились до него.

— Я сы-сы-сы-связная Пя-пяти О-орехов — сообщает собеседница не своим голосом. От подобного появления одна из бровей юноши невольно вздымается.

Перед ним стояла подручная одного небезызвестного нам табакси, ну конечно, можно было даже не гадать - очевидно, что этот плут замешан и здесь.

— М-м-м-меня з-зовут Кы-кы-кларисса — продолжала мучиться незнакомка, сражаясь с собственными голосовыми связками точно человек разучившийся говорить. Впрочем, она вмиг умудряется завладеть полнейшим и решительно всем вниманием юноши. Для этого понадобилось произнести всего одно имя — Агата. Ну, если быть точным, это было “А-а-аг-аг-ага-ата”. Не придирайтесь к мелочам, суть вы уловили.



Отводя Клариссу в сторонку, Персиваль просит Стуула связать их мысли, после чего весь обращается в слух. По заверениями связной - именно она некогда наблюдала девушку с примечательной копной непослушных рыжих кудрей по эту сторону Озера. Изначально, Кларисса прибыла в окрестности Греклстью по приглашению магической башни и потому очень удивилась, увидев здесь человеческую девушку в сопровождении целого выводка исчадий - та болтала с нечистью как ни в чём не бывало, словно с приятелями.



Сплетня была такой фантастической, что юноша уже всерьёз собирался расшаркаться и уйти, но в следующий момент уже вторая его бровь вздёрнулась вверх и причиной тому имя девушки - по словам шпионки, девушку её Леди Морганта. Ох, что это было за слово... читая любимые книги он произносил его столько раз, что до сих пор мог свободно цитировать целые абзацы текста впечатавшиеся в разум вокруг него. Слишком много для простого совпадения.



Опершись рукой о стену трижды набившей оскомину каталажки, юноша оценивал услышанное, мысли неслись вперёд едва-едва опережая здравый рассудок, оставляя позади мелкие опасения вместе с переживаниями последних дней. Едва ли он слушал свою собеседницу теперь, а та продолжала спотыкаться о звуки, перемежая объяснения гортанными звуками. Из подобия ступора беднягу вывело описание мужчины, сопровождавшего Леди Морганту: синий плащ, посох, а на посохе красная лента. Имейся у Персиваля третья бровь, к этому моменту начала бы дёргаться и она.



Жаль я не пошёл с ним, наблюдение за этой парочкой обещало быть уморительным - мрачная дуэргарка стоит запрокинув голову, кривляется и мямлит, глядя снизу вверх на рослого детину с примечательной рыжей шевелюрой. У их ног беззаботно снуют двое миконидов гоняясь друг за другом, просто изнывая от скуки. Не произнося ни слова подозрительная парочка переглядывается, парень кажется растерянным и минута за минутой сильнее бледнеет прежде чем взяв себя в руки отлипнуть от стены, и с прощальным кивком устремиться прочь, широкими решительными шагами.



Пять Орехов скоро снова заявит о себе. Сам Персиваль договорился о повторной встречей с Клариссой в Сломленном Шпиле. Осталось поскорее отыскать и известить об этом друзей. То есть нас.



***



Скрипы и шорохи за моей спиной переходят в бормотание, а потом и довольно громкие приказы. Получив в свои руки инициативу, а с ней власть над ситуацией, Тенебрис развернула бурную деятельность, о коей грезила многие дни. Кажется, план у неё был всегда, просто намёки на его воплощение окружающие смогли заметить лишь недавно, когда отправились на поиски дерро. Теперь, гаркая на товарищей своим механизированным голосом, усатая изобретательница принялась раздавать указания. Сама она по праву славилась способностью улучшать всё обладающее невыказанным потенциалом, но сейчас необходимо было извлечь лучшее не только из сырья - её свите, которую мне привычнее называть моими спутниками, тоже подыскивалось наилучшее применение.



Перемены в поведении окружающих проявились даже раньше чем я успел сказать “И вот мы спустились в Жёлоб Ладогера”, - у всех уже была работа. Сарит сторожил проход, чтобы нас никто не побеспокоил, Ханаан Изучала двухголовый идол, Ахана проверяла могут ли её целительные силы каким-то образом помочь Хграаму или хотя бы понять природу оказанного на него влияния, а Джимджар понёс следом за изобретательницей железную глыбу. Покачиваясь со своей ношей словно две матушки гусыни, непохожая парочка устремилась в дальнюю часть пещер, где нас квартировали в прошлый раз.



Кажется Дорхан назвал второго великана дежурящего у кровати мистика Баархатом. Вместе они выслушивали меня и очень внимательно наблюдали за манипуляциями жрицы. Вежливо и аккуратно, Ахана курсировала вдоль титанического ложа, хорошо подсвеченного множеством кристаллов. Неустанно бормоча молитвы, девушка водя ладошками над телом, она не сдавалась, хотя её довольно очевидно мутило от обилия скверны, которую приходится отсеивать. Что там может быть видно в духовном пространстве за этим смрадным занавесом? Последний раз я видел её такой, когда жрица убивалась из-за подземного источника на месте ночёвки. Даже странно, если подумать - последовательница Истишиа сторонящаяся воды… обычно она была готова в ней ночевать.



***



Комната представлялась крохотной ареной посреди колоссальных ящиков и нераскупоренных бочек. Добредая до пустыря, Джимджар с удовлетворением отпускает железную глыбу и принимается ритмично сжимать-разжимать пальцы, поморщиваясь от неприязни. Откровенно говоря, гном никак не мог взять в толк зачем их отряд уже который день таскается с грубой железякой, отдавливающей пальцы на руках, а порой и на ногах тоже. Тенебрис же оставалось воодушевлена как никогда, вызывая в нём зависть, интерес, подозрения.

— Ну и? В чём план? Ронять эту штуку на драконову бошку, пока он не признает в ней сыночка? — протягивает он, надеясь, что добавил в тон достаточно иронии. Вместо ответа хитрая кошка указывает на яйцо. А затем на железную глыбу. А теперь снова на яйцо. И вновь на глыбу. — Ты ведь не собираешься?.. Да и как?! У нас даже кузницы нет!

— С кузницей любой дурак справился бы — доносится в ответ.

Гм, ну ладно, скучный кусок железа становится всё более интересным. Перекатывая поклажу на центр и расчищая место он с удивлением наблюдает как искусно автоматон умудряется использовать инструменты не по их назначению. Его напарница по дружеским пари хочет превратить одно в другое и задумываться об этом, казалось всё забавнее, хотя план и не подразумевает превращение драконьего яйца в груду железа.



Впрочем, ради своей цели, изобретательница теряет притворное уважение не только к инструментам - местные кристаллы тоже идут в дело. Особенно мутные и крупные оказываются в центре, формируя миниатюрную домну. Решительно непонятно рассчитала она это, или ей просто повезло, однако местные камни фантастически хорошо выдерживали жар. Очень скоро пот покатился градом по его серой коже, но ещё раньше, незаметно для самого Джимджара, скепсис в его глазах сменился увлечённым огоньком. И эта искра вовсе не была тусклым бликом от разведённого пламени, нет. Следуя инструкциям Тенебрис он таскает и тянет, держит и пилит, скребёт и стучит, а периодически просто хвалит её гениальность - уж с последним она точно не справилась бы собственными силами. Когда работа подходит к концу, она ещё долго изучает свою работу и насыщает подделку энергией при помощи инфузии. Где-то в Греклстью, а может быть уже далеко за его пределами, зачарованный щит или чудесный арбалет лишаются своих магических свойств, по мере того как драгоценные металлы всего на миг возвращаются в механическое тело хозяйки. Очень скоро они приходят в движение вместе с драгоценными камнями, инкрустируя железное яйцо, наполняя его кротким теплом и равномерным свечением. Изобретательницу подстёгивает гениальность которую впору было сравнивать с безумием. И ему, Джимджару, это видно особенно отчётливо, ведь идея не просто сложная, она сомнительная. Дурацкая. Полоумная затея.



Тут как с его любимыми соревнованиями: Тенебрис не нужны деньги, она не пыталась заслужить мнимые блага или сиюминутные выгоды, - она хотела поводить за нос этих угрюмых дварфов загнивающих в своей блеклости с бесконечными правилами и обязанностями. Кучка твердолобых стариков лишённых радости, наделённых аллергией на веселье, живущих без смеха, без авантюр... без мягких диванов, наконец! И он, Джимджар, отчаянно хочет поучаствовать во всём этом.



***



Через какое-то время Баархат отходит подальше и просит одного из собратьев отправиться в город за какими-нибудь стимулирующими и усыпляющими составами. Мой рассказ едва-едва подобрался к Матильде. Упоминание отчаянного броска дурманящих специй в лицо великанши вызвало сдержанные ухмылки, после чего Баархат отходит в сторонку. Один из собратьев выслушивает его просьбу сходить в город за какими-нибудь стимулирующими или усыпляющими составами, идея правильная ведь сейчас что угодно могло оказаться полезной припаркой для больного. Недовольно морщась, я продолжая историю и пытаюсь не обращать внимания на истеричные выкрики Джимджара в которых сомнение мешалось с чистым восторгом:

— Но ведь дракон это заметит!

— Вот поэтому мы и не понесём его дракону! Мы отдадим его тем кто нянчится с драконами!

— Что? Да не-е-е-т. Спорим они заметят!? Вот… Спорю на это, что Хранители Пламени всё поймут!

— А вот спорим. Спорю, что они заметят это лишь когда нас уже и след простынет. Ставлю на это твой арбалет

— Но ты не можешь ставить на кон мои вещи!

— Ещё как могу! И в случае провала я сделаю его таким замечательным! Ты и представить не можешь! Ты видел - я делаю чудесные вещи!

— О да, я видел. И не только это. Как долго он будет таким замечательным как ты мне тут расписываешь, а?!

— До. Самой. Твоей. Смерти!

— Что ж, по рукам.

После долгой паузы я слышу болезненный возглас гнома, видимо безжалостная Тенебрис действительно шлёпнула его по рукам в знак согласия. Эх, мне бы её железные ручищи - я был бы неостановим.



Звон, лязг и скрежет доносятся из глубин, но для меня их заглушают звуки куда более близкие и жалостливые. То и дело я слышу возгласы Ханаан.

— Я не разбираюсь в магической науке! Я чародейка, а не волшебница! — от раза к разу всхлипы принимали более обиженные и расстроенные оттенки. Но что-то ей вызнать на самом деле удалось:

Хграам находился в состоянии глубокой медитации. Его разумная голова изо всех сил подавляла бодрствование соседки, мешая распространению скверны по организму. Наши замечательные заклинательницы умудрились недурно расплести накрывшее беднягу колдовское кружево и при должной подготовке это давало шанс обратить ритуал вспять. Отдаваясь делу на все сто Ханаан даже не побрезговала снять перчатки, совершая над идолом сложные пассы которые мне ни в жизнь не удастся повторить. Пальцы девушки постепенно обтекала угольная чернота, медленно переползающая выше, как жадный хищник, не способный довольствоваться малым. Задумываясь об этом, я вспоминаю собственный инцидент с тауировкой и в лёгкой задумчивости наблюдаю за манипуляциями. А ведь верно - магия для неё это нечто вроде наития, равно как и для меня. Быть может я тоже чародей? Акаша смеётся. Гнусно так смеётся. Видимо никаких сверхъестественных сил позволяющих выкорчёвывать квадратные метры почвы или погружать мир в непроглядную тьму мне всё же не светит. К дьяволу — когда-нибудь я впечатлю и Её. Да всех вообще. Научусь взрывать камни при помощи взгляда или ходить по воде не замочив ног… ещё не знаю точно. Но что-нибудь такое. Эффектное.



Дело спорилось. В размеренный рабочий гвалт замешиваются шаги Персиваля, вернувшегося с добрыми вестями и колдовскими манускриптами, позабытыми в его сумке. Тенебрис и Джимджар выползают из своего жаркого убежища в глубинах пещер, выкатывая два грузных предмета скрытых идентично безобразными промасленными тряпками. Когда рыжеволосый воитель ступает в яркий ореол разноцветного света, механическая кошка бежит ему навстречу, широко расставив руки для объятий. Смущённый юноша неловко улыбается, слегка краснеет, а сама автоматон проносится мимо, радостно подхватывая с земли своего самого прекрасного и незаменимого товарища Стуула.

— Ох, малютка, знал бы ты как я переживала. Если бы этот ротозей потерял тебя в городе это была бы потеря не только для нас, но для всего мироздания в целом. Пойдём скорее, я покажу тебе нечто потрясающее!

Следом за носильщиком ценнейших грибных скрижалей и бесценных миконидов показался Принц Дерендил. Неловко переступая этими его массивными ножищами, кваггот буквально лучился здоровьем, своим видом напоминая, что я тоже мог бы стать таким бодрым если бы недельку нормально питался, вдоволь спал и не рвал на себе волосы от стресса. Бедная моя шевелюра.



Гениальная Тенебрис сдёргивает две промасленные тряпки и вниманию всех собравшихся приходится примириться с новой действительностью - число драконьих яиц удвоилось. Поймите меня правильно, разобраться в происходящем не составило труда, но… мы их и перекатывали и скребли ногтем, И подбрасывали и роняли и взвешивали и нюхали. Все кто мог оценивали магический фон. Да что там - ещё недавно я лично таскался с этой ерундой десяток часов, носил на груди как ребёнка которого у меня никогда небыло и рисковал жизнью, причём не единожды. Ничего. Никто из нас, Тимора снизойди до горемычных путников, не был способен понять где подделка. И самое страшное… кажется сама Тенебрис после всех своих манипуляций с трудом понимала какое из них настоящее. Происходящее рисовало довольно причудливые перспективы. Идеи механической кошки звучали ещё более рискованно: она хотела подставить Хранителей Пламени, подсунув им фальшивку и предупредить Темберчёда об их предательстве - облапошить одну группу заговорщиков ей было явно недостаточно. Интриги и предательства различного пошиба окутывали нас от самого прибытия в подземный городище, укладываясь в плодородную почву из постоянного страха и нескольких не самых безболезненных дней. Всходы были соответствующими - как минимум уместной идея показалась всем, а ведь разброс был от потасканного жизнью Джар’Ры до миролюбивой Аханы. Мне виделось это так: огромные башни, роскошные одежды, ряды статуй олицетворяющих драконов прошлого - амбиции тех мрачных старцев, возжелавших перещеголять властью и влиянием даже собственного короля, напоминали гнойник проступающий на теле города - кому же как не жрице понимать, что если не удалить нарыв и не прочистить рану, придётся столкнуться с последствиями куда более отвратительной формы. В моём циничном восприятии подобный развращённый строй был обречён изначально, куда опаснее выглядело желание местных чиновников закрывать на это глаза. Стоило приписывать их поведение к проявлениям демонического Безумия, которые они так отчаянно пытались отыскать.



План коварной изобретательницы взят на вооружение. Настоящее яйцо очевидно предназначалось господину Пять Орехов - тот единственный мог сослужить нам службу за пределами города, куда мы так отчаянно рвались, был добр и куда более откровенен относительно своей неискренности. К тому же, он немало посодействовал Персивалю в поисках, чем явно зародил в юноше не только признательность, но и надежду - видеть скурпулёзного и рассудительного вояку разговорчивым и энергичным оказалось до одури весело - словно парень помолодел до своего настоящего двадцатилетнего с гаком возраста.



Окружающие одобрительно кивали, вопрос был решён. На повестке стояла помощь великанам, прощальный тур по Греклстью в поисках провианта, да сущая мелочь - доставить Ирвина, если то конечно Ирвин, его напарнику. Наблюдать за тем как умилительно дуэргар катает драконье яйцо по пещере, невинно пуская слюни на его тёплые чешуйки, забавно - безусловно, - но пора бы выпустить птенчика к себе подобным. С нашей стороны гораздо проще и гуманнее убедить Верза в непоправимой поломке голем-котла, чем дожидаться пока нетерпеливая Тенебрис придушит во сне спасённого дварфа… может даже подобьёт Ахану на это... а что? - девчёнка быстро схватывает.



Предвкушая скорое прощание с этой уютной обителью гари и смога, у всех появляется желание разобраться с незавершёнными делами.

— Ханаан, вы неплохо разбираетесь в тёмных силах, не так ли? — Произносит Персиваль, отводя заклинательницу чуть-чуть поодаль. Переговоры он начал как всегда мастерски, - прямолинейно и без лишних расшаркиваний. Парень настолько забурился в собственные мысли, что даже не замечает насколько бледнеет чародейка в ожидании суровой конфронтации.

— Ну… да… не то, чтобы… я скорее назвала бы их… мрачными? — мямлит Ханаан и теперь уже становится пунцовой после пролетевшей мимо воителя попытки разрядить ситуацию. Любопытно насколько разнятся цвета и сходятся судьбы, ведь девушка так же не замечала насколько растерян её спутник. Желая казаться серьёзным и вдумчивым в большинстве ситуаций, Персиваль и представить не мог какие жуткие мысли порождает у собеседницы в эти долгие, невыносимо медленные секунды молчания. Я был там, я знаю, мне он тоже после излишне близкого знакомства с Акашей обещал “разговор”, повергая в мысли о защите или бегстве намёками, на самом деле предлагающими помощь.

— А… ладно? Я не так хорошо в этом разбираюсь, - по большей части просто отслеживаю влияние скверны, проникшее в Подземье… но может быть вы смогли бы меня просветить - способна ли магия принудить человека предать его идеалы и пойти против собственной природы? Обратить врагов друзьями, а в родных заставить видеть врагов? — выдаёт наконец Персиваль фронт своих мыслей, выпалив их едва ли не с отчаяньем в голосе. Как это случается всё чаще в такие моменты, юноша поглядывает в сторону Аханы, прежде чем как-то внутренне и внешне подобраться — Вот, представьте, если бы… например… Ахана под действием магии пошла с кулаками против меня, потому что искренне захотела дружить с исчадиями девяти преисподних…

Ханаан, до последнего пытавшаяся казаться как можно меньше, наконец расслабляется и разжимается, как если бы переживания юноши напомнили ей ещё и о потребности в дыхании.

— О, так вот оно что! Храбрый Персиваль, я затрудняюсь помочь вам в выборе подходящего заклинания, но моё скромное воображение позволяет с лёгкостью представить существование подобного. Мир переполнен чудесами и многие из них имеют привычку оказываться довольно мрачными. — размышляет чародейка, пытаясь смягчить невесёлый вердикт, — Однако, по моему опыту подобное воздействие потребовало бы неимоверных сил. Дабы затуманить сознание придётся вмешиваться в основоположные материи, а такое влияние, обычно, либо незначительно, либо скоротечно.

Точка ударения оказалась подобрана заклинательницей верно - мысль о непостоянной природе зловредного колдовства вселяет в собеседника новые силы. Благодарный воитель благодарит её, при этом он по-отечески кладёт свою здоровенную ладонь на плечо девушки, тем самым заставляя Ханаан непроизвольно подскочить на месте, хотя и эта реакция ускользает от внимания Персиваля, а вскоре и сама чародейка ускользает от него к Ахане.



Крутиться рядом и перебирать вещи становится не так удобно и я выхватываю только отдельные междометия. Заглядывая в доверчивые блюдца лучистых глаз подруги, чародейка мямлила нечто несусветное о своём неподобающем поведении, позволившем ей в пылу эмоций нисходить до фамильярностей. Например, называя Ахану по имени. При этом, Ханаан то отдёргивала руки, то вновь протягивала подружке какой-то свёрток, похожий на шерстяное одеяло. В действительности вещица оказывается тёплым плащом, блеклость дуэргарской ткани сглажена замысловатыми рисунками, пришедшими из какой-то очень далёкой восточной страны, прежде чем воплотиться в вышивке.

— эм… в отличие от предыдущего раза… прошу меня простить за предыдущий раз, Милосердная Ахана… в общем… оно не исчезнет… я сшила его из местных материалов… — запинается Ханаан, смущаяясь всё больше и уже не решаясь глядеть на то с каким восторгом Ахана прижимает подарок к груди. Похоже, кроме магии, Ханаан обладала мастерством во многих прикладных навыках, иначе осилить создание подобного предмета за полтора дня отсутствия ей никак не удалось бы.

— Спа…спасибо, Ханаан! — бесконечно повторяет Ахана, в надежде наконец вставить свою благодарность в бесконечный поток объяснений, которыми её собеседница зачем-то оправдывалась. В каждом таком благодарственном возгласе звучала неподдельная радость. Тёплый, прочный плащ выглядел верхом заботы в этом холодном и мрачном мире Подземья. В подобных ситуациях пронзительный восторг Аханы имеет свойство затрагивать каждого, даже если до этого кто-то был с головой увлечён собственными делами.

— Эй. Эй! Ахана! Это что у тебя там, Ахана? Одеялко!? Мне очень нужно одеялко, Ахана! Ну, знаешь для… для опытов. — Тенебрис бесшумно возникает за спинами парочки. Не дожидаясь согласия или отказа, автоматон выхватывает плащ из рук жрицы и начинает раскладывать на полу, подтыкая углы под грибные фолианты которые недавно были отобраны у Персиваля. Чувствуя редкий миг безопасности, механизм застывает, с гулом откидывая нагрудную пластину. Артемис выбирается наружу, принимаясь изучать манускрипты и потираться боками о складки плотного материала. Теперь настаёт уже очередь Аханы поддерживать и успокаивать Ханаан, наблюдающую за беспардонным поведением Премудрой Тенебрис.

— Папа говорил… Я думаю… именно из таких вот маленьких вещей, которые мы делаем друг для друга и состоит основа мира полного счастья и радости — кротко произносит Ахана, одаривая подругу лучезарной улыбкой. Ох, она права, неимоверно права, права куда больше, чем сама подозревает и желая закрепить эту мысль, я спешу в сторону Персиваля.



Толкая парня в плечо я ухмыляюсь ему и рассказываю о том как прозорливы наши спутники, какие верные речи ведут и как отдельные мои друзья имеют привычку громко философствовать посреди ночи, всерьёз считая это шёпотом. Впрочем, в список виновников сложившейся ситуации пришлось добавить и мой чуткий слух - без подобного дара на улицах просто не выжить. Так или иначе я знакомлю воителя с мыслью о собственной талантливости, ведь мои руки способны фантастически ловко тыкать кинжалом не только в живых людей, но и в неодушевлённые объекты - восстановить недостающие шахматные фигуры из подаренного ему набора будет нетрудно и я отважился бы взяться за такую работу сразу же, если того не смутит основа из пресловутого зархвуда. Мне это казалось довольно символичным: наполнить доску войсками изготовленными из местной замены дереву, не раз встречавшейся нам на пути. Тем не менее теперь я понимал оторопь Ханаан, я тоже это чувствовал - у Персиваля не находилось слов. Простой и не избалованный вниманием, он даже не задумывался о подобной перспективе, не говоря уже о столь внезапной заботе. Немало зардевшись, парень ограничивается улыбкой и благодарностью, но и последнее уже излишне - мне в любом случае не мешало практиковаться, а что касается идей - все мы умудрялись нет-нет, да где-то удивить спутников нетривиальными ходами. Для этого и хочется завести как можно больше друзей, - целая армия наивных мечтателей неизбежно обхитрит одного мудреца, если действительно будет пылать своими идеями. И даже две головы всегда лучше чем одна. По крайней мере, когда они не находятся на одних и тех же плечах.



Как это часто бывает, неудержимая активность отряда медленно перетекает в обед. Кто-то жует прямо за изучением книг или опознанием магических диковинок, предаётся размышлениям в процессе или просто жадно налегает на еду. Ахана обсуждает с Матильдой планы на будущее - Хельга была с великаншей сколько та себя помнит, а потому избавление над которым мы трудимся для Хграама ей не подходит. Рослая двухголовая женщина признаётся в тоске и недомогании вызванном состоянием второй головы, но понимает вынужденность подобных мер. В ином случае, бойкую сестрицу вновь понесёт искать коварных дерро или других, не менее мрачных и бесноватых личностей. Уживаться вместе им действительно сложно, ведь в то время как сама Матильда питает страсть к симпатичным вещам, Хельга не страдает от любви вовсе, если не считать недюжего желания пожрать. Кажется, Жрица находит в их соперничестве родственные мотивы - точно таким же образом Ахана спорила со своим братиком Оши. По её словам, они часто ссорились, но иногда выходили вместе гулять вдоль берега и пока её саму увлекали красивые ракушки и гладкие камешки, брат ловил рыбку и нагревал её. Жарил. Кушал. В такие моменты, при всех различиях, оба прекрасно понимали друг друга, преисполняясь умиротворения. Откровенность маленькой синелицей девчушки производит впечатление не только на Матильду, но даже на пещеру и пока великанша делится надеждами на лучшую жизнь за пределами города, окружающие парочку стены, сталактиты и сводчатый потолок заполняются иллюзорными тенями рыб и морских обитателей - милая шутка местных кристаллов.



Постепенно, усталость сходит на нет. Мы готовимся к ритуалу. Хочется поскорее выручить гигантов, чтобы двигаться дальше, пока новые интриги не опутали нас непроглядным коконом тайн и предательства. От мыслей о предстоящем отвлекают тяжёлые звуки шагов, думаю, нашему общему знакомому намедни неслабо икалось от постоянного упоминания его имени… небрежным жестом одёргивая полы изящного жилета, к нам выходит рыжий табакси, выступая из-за Баархата. Картинно раскланиваясь, Пять Орехов приветствует своих дражайших друзей даже не пытаясь спрятать хитрую ухмылку.

— О, дорогие мои. Подземье полнится слухами о ваших приключениях, поэтому позвольте вашему покорному фанату лично засвидетельствовать восхищение… надеюсь, вы позволите мне поучаствовать в некоторых авантюрах? Ибо моё желание того, просто отчаянное!