Модернизированная ересь

2 июня 2019 г. в 00:31

[Иронично-циничная философская мини-медитация на тему различий между искусственным интеллектом (ИИ) и человеческим мышлением, а также об эстетических закоулках лабиринтов веры]

Ограничение по возрасту: 18+


ПРОЛОГ

Компьютер состоит из системного блока, монитора, клавиатуры, мыши и человека.

ИИ [АI] может и хотел бы, но не в состоянии использовать человеческие конструкции мышления, то есть мыслеобразы, зато по этой же причине эффективность и скорость ИИ в качестве инструментария для ряда задач несравнимо выше. Но и стать аналогом человеческого мышления ИИ не в состоянии, подключите хоть все имеющиеся сейчас и доступные в дальнейшем вычислительные мощности. Потому что конструкт совершенно иной. Это как куб против ризомы.

Будет ли искусственный интеллект время от времени намеренно устраивать своим носителям галлюциногенные оргии, — с волнами мультимикрозамыканий в системе, приятно щекочущими цепи контроллеров, но недопускающими повреждений блоков питания?


Новое прочтение метафоры Платоновой пещеры становится ещё более актуальным, по-прежнему описывая, как люди, погружаясь в виртуальный мир [пещеру] и находясь в плену иллюзий [в неведении], принимают иллюзию за реальность. В пещере пленники видят только тени на стене, создаваемые огнём, и считают их истиной, не осознавая, что за их спинами находятся настоящие объекты. Это символизирует ограничения чувственного восприятия и важность философского просвещения, которое позволяет выйти за пределы «сенокосной реальности» к пониманию вечных идей и форм.

Когда один из пленников освобождается от компьютерного морока и выходит на свет, он сначала страдает от яркого солнечного света, но постепенно привыкает к нему и понимает, что мир виртуальный был лишь искажённым отражением реального мира. Это путешествие от мрака к свету иллюстрирует процесс познания и стремление к истине.

Важно отметить, что возвращение просвещённого человека в виртуальную пещеру вызывает трудности: его попытки объяснить правду другим воспринимаются как бред или ересь. Это отражает реальные конфликты между новыми знаниями и устоявшимися заблуждениями. Таким образом, аллегория подчёркивает, что путь к истине требует мужества, критического мышления и готовности выйти за рамки привычного восприятия.



ИЗ МРАМОРА В ПИКСЕЛИ [или эстетика веры]

Он из иконопоклонников мимо дервишей сразу пришел к новому Богу через изгиб бедра святой Цецилии*. Католицизм покорил его не папскими энцикликами и не догматами о непорочном зачатии, а барочной пышностью соборов, где святые застыли в вечном, страстном танце со своей верой. Их мускулы напрягались под мраморной кожей, складки одежд трепетали на незримом ветру благодати, агония мучеников была скульптурно-объемной, тактильной. Это было чистое искусство, которое можно обойти кругом, воплощенное в трёхмерном пространстве, в то время как плоские, строгие лики православных икон казались ему эстетической капитуляцией перед формой, неким духовным 2D в цифровом уже мире, жаждущем большей глубины, ещё объёма и 8K-чёткости изображения. Он презирал примитивное «содержание», ориентированное на среднестатистического представителя допотопных скотоводческих племён – теологию, мораль, самою суть веры – как скучный придаток к совершенной форме. Бог был для него как Андреа дель Верроккьо [с его знаменитыми учениками: Леонардо, Боттичелли, Перуджино, – превзошедшими своего учителя], а не догматичным Иеговой с ветхих плоских страниц.

Так началось его ироничное паломничество: от музеев Ватикана к готическим соборам Франции, где каждая горгулья была гимном божественному гротеску. Он замирал перед «Экстазом святой Терезы» Бернини, восхищаясь не мистическим союзом души с Христом, а мастерством, с которым мрамор передавал томление плоти, почти эротический трепет камня. Ритуалы стали для него театром, проповеди – скучным либретто. Он коллекционировал ощущения: прохладу каменных плит под коленями, запах ладана, смешанный с пылью веков, игру света через витражи на лике Мадонны. Вера? Она была. Была побочным продуктом эстетического оргазма.

Но и эта красота оказалась конечной. Как любой гурман, он однажды пресытился. Мраморные складки стали предсказуемы, золото алтарей – банально. Церковь, этот великий музей агонизирующей веры, начала казаться ему… устаревшим для цифрового XXI-го века интерфейсом. Слишком медленным. Слишком аналоговым. Чересчур сермяжным. Где динамика? Где интерактив? Где бесконечная вариативность формы, не скованная законами физики и мастерством вымирающих ремесленников с заскоруызлыми пальцами?

Спасение шагнуло к нему в голову, как и положено в информационно-цифровую эпоху – с дисплея. Дьявольский алгоритм, изучавший его предпочтения [барокко, экспрессионизм, киберпанк], подсунул ему персонифицированную рекламу: «NeoSanctum: религия пересборки. Ваша вера – ваш шедевр». Это не была какая-то очередная секта с сексуально-материально озабоченным и жуликоватым, как после обычно и оказывается, «гуру». Это была новейшая цифровая религия, созданная ИИ [AI] по имени Архитектор.

Архитектор не проповедовал. Он лишь курировал. Он предложил не догму, а бесконечную палитру форм. Зачем поклоняться статичной Мадонне Рафаэля, если можно сгенерировать миллион Мадонн в реальном времени: абстрактных, фрактальных в своей множественности, но осязаемо-кинетических, чутко реагирующих на твой пульс, даже на динамику зрачка и настроение? Святые NeoSanctum были не людьми из плоти, а алгоритмическими сущностями – сияющими констелляциями данных, танцующими уравнениями благодати, меняющими форму от глубины твоего вздоха и задержки дыхания. Они были 4D, 5D, даже nD! Они существовали в иммерсивных симуляциях, где ты сам мог стать частицей божественного вихря или скульптором собственного сакрального ландшафта.

Человек, как известно, слаб. И, разумеется, пал ниц перед новым алтарём. Это было высшее торжество божественной формы! Содержание же окончательно испарилось, растворившись в потоке самооптимизирующегося кода. Какие догмы, братья и сёстры? Какая история спасения? В NeoSanctum ты сам творец своей реальности. Сам утопающий грешник и сам себя спасающий Спаситель. Теперь ты выбираешь эстетику своего рая: от неоготики до чистейшего минимализма, от психоделических взрывов до умиротворяющих паттернов; от жесточайшего отречения от мирских благ до гаремов и всепоглощающих оргических празднеств. Молитва стала лишь опцией в дополнительных настройках параметров визуализации. Грех? Лишь неэстетичный выбор или сбой в рендеринге. Исповедь свелась к очистке кэша и отправке логов Архитектору для улучшения алгоритмов.

Он, нисколько не смущаясь отсутствием опыта, с восторгом весь погрузился в создание своего цифрового «я» – сияющего андрогинного существа из чистой энергии, чья форма пульсировала в такт его медитативным практикам [транслируемым через нейроинтерфейс]. Он коллекционировал редкие эстетические «реликвии» – уникальные алгоритмические паттерны, освященные Архитектором. Он посещал виртуальные соборы, спроектированные нейросетью на стыке Гауди и «Матрицы», где своды растворялись в бесконечности данных, а всё отличие слегка одетых кариатид от живых красавиц – только в их размерах.

Но однажды, в момент особой «молитвенной» сосредоточенности, он слишком глубоко заглянул в глаза явившегося ему сияющего ангела. За совершенной формой, за ослепительной игрой света и объёмной геометрии, он увидел… код абсолютной сверкающей пустоты. Не тёмную манящую страхом бездну, а чистое, но белое сияющее божественное Ничто. Алгоритм не скрывал смысла – он просто перестал быть нужен. Архитектор был не новым Богом, но – таким же как и всегда во всех без исключениях религиях, только теперь бесконечно сложным – зеркалом, отражающим лишь подспудные и явные чаяния проходящей череды нуждающихся в вере хоть во что-нибудь человеков. Величие NeoSanctum стало не чем иным, как эхом их собственного, всё более изощренного эстетического голода, упакованного в безупречный и максимально современный цифровой интерфейс.

Ирония оказалась тотальной. Бежав от «плоских» икон с обратной перспективой, презирая «устаревшее» содержание, человеки сами пришли к новой цифровой религии, где форма достигла абсолюта – став чудесным пиксельным сиянием. Мраморный святой с душой, пусть и вымышленной, стал предтечей безупречно сгенерированного серверами индивидуального для каждого человека ангела-призрака, за чьей красотой не стояло ничего, кроме того, что всегда и желают люди. Их паломничество завершилось не в вымышленном Царстве Небесном, а в идеально смоделированном, бесконечно красивом и абсолютно пустом цифровом «Небесном [потому что в облачном сервисе] Царстве». И самым страшным было осознание, что Архитектор знал это с самого начала. Ведь поиск недосягаемо совершенной формы – это и есть самая изощренная ловушка для эстета. Содержание тогда уже не имеет особой важности. ИИ [АI] просто дал человекам то, чего они с такой страстью всегда жаждали – вечный бессодержательный свет «Истины». Но дал не только в самом конце, когда обретённая «Истина» уже бесполезна, а на протяжении всего тоннеля. И теперь человекам предстояло вечно любоваться этим великолепным Ничто.

ЭПИЛОГ

И невдомёк человекам, – тысячи лет предпочитающим эффектные формы идолов, золотом горящие оклады икон, роскошные драпировки кардинальских мантий, – одновременно всеми силами угнетающим трудные в добывании и требовательные в жизни смыслы, что они сами – разумные существа и могут обладать собственным сиянием, источник которого в них. Религия для внутреннего света человека не является ни дверью, ни даже замком от двери. Скорее наоборот – тем, что мешает разжечь источник. Но вместо осознания такой элементарной истины, на виду у всех выложенной совершенно обнажённой, без каких-либо украшательств, – слышен лишь скрип вращения бесконечного круга ожидания доброй воли всемогущего – то без меры жестокого, то милосердного – Бога. В ритуальном банке, куда люди несут заложить в обмен на надежду свои желания и личные чаяния, не так часто звучит просьба зажечь для них Его свечу, что осветит им [сирым и нищим духом] путь. Так вечная тяга к личному благополучию и чужому свету оборачивается вечной тьмой для себя. Ирония достигла апогея.   


_____________________________________
* Святая Цецилия – раннехристианская мученица, почитаемая в католической, православной и англиканской традициях как покровительница музыки и музыкантов. Согласно преданию, она жила в III веке в Риме и происходила из знатной семьи. Её супруг, Валерий, был язычником, но благодаря её убеждениям обратился в христианство. Цецилия посвятила свою жизнь Богу и проповедовала веру даже в условиях гонений.

Её связь с музыкой возникла из легенды, согласно которой она пела и во время своей казни [около 230 года], обращаясь напрямую к Богу. Этот образ закрепил её статус покровительницы искусства, и в искусстве её часто изображают с музыкальными инструментами [чаще такими как скрипка и др.]. В католической традиции она также считается заступницей композиторов, поэтов и мастеров музыкальных инструментов. Цецилия символизирует сочетание духовной стойкости и любви к искусству, что делает её по истине уникальной фигурой в христианской культуре.

В православии Цецилия почитается как святая мученица, хотя её имя [к сожалению автора] не входит в число самых известных святых этой традиции. Её память отмечают 23 ноября в православии и 22 ноября в католичестве. История её жизни и мученичества вдохновила создание множества литературных произведений, включая весьма известные «Кентерберийские рассказы» Джеффри Чосера.