Пришествие 10. 24 июля 2001 г

10. 24 июля 2001 г.
  Сегодня тему болтовни монастырских отцов во время братского обеда можно было бы примерно озаглавить так: "Берегись данайцев, приносящих дары". То есть, речь шла о том, что существует нередко серьёзная вероятность попадания впросак, когда церкви дарят всякую недвижимость. Приводились в доказательство этому некоторые примеры. Игумен Серапион рассказал о своей знакомой настоятельнице одного женского монастыря в Ленобласти. К ней напросилась одна бабулька, одинокая инвалидка в коляске. В своём завещании она отписала монастырю свою огромную пятикомнатную квартиру в центре Петербурга. Бабульку поселили в отдельной келье, с холодильником и телевизором, стали ухаживать за ней, лечить и выполнять её капризы. Так прошло десять лет. Потом невесть откуда выскочил один её племянник, бойкий, ловкий, шустрый, смекалистый, с искусно замаскированным набором обильных недостатков, присущих меркантильным особям человеческого рода. Пару недель хватило ему на то, чтобы очаровать свою тётку и перенастроить весь спектр её жизненных интересов. Вдобавок, племянник этот чуть весь монастырь не разнёс к едрене-фене: мол, мою любимую и ненаглядную тётеньку упрятали у себя, держите в антисанитарных условиях, заритесь на её квартиру (которая должна достаться законным наследникам, а не вам - чернецам, людям божьим в кавычках!), да я на вас милицию натравлю, прокуратуру, газетчиков, ужо вам во будет! Короче говоря, племянник этот забрал бабульку и увёз её в Москву, якобы к себе. Он ей наврал, что якобы в столице у него свой бизнес. Там он поселил её на съемной квартире и нанял квалифицированную сиделку с медицинским образованием. Бабулька была на седьмом небе от счастья, влюбилась по уши в своего племянника, доверчиво и не глядя подписывала все бумаги, которые он подносил ей время от времени. Спустя два месяца последовало "изгнание из рая". Сначала утром не пришла сиделка. Бабулька позвонила ей и узнала, что теперь она ухаживает за другой бабушкой. Потом пришла хозяйка квартиры и велела бабульке выселяться. Выяснилось, что племянник снял эту квартиру только на два месяца. На звонки своей ненаглядной тётки племянник не отвечал. Потом выяснилось и другое: квартира в Петербурге бабульке больше не принадлежала. Племянник её продал, деньги все взял себе. Вдобавок, оформил на бабку колоссальный кредит. И самое главное - племянник таинственно исчез, как в воду канул, будто его и не было. Ринулась было бабулька обратно к сёстрам в монастырь, да не тут-то было. Мать настоятельница не пустила её в свою обитель, слишком уж сильно врезались в её память и душу обидные слова и угрозы племянника бабульки. Попала она сначала в приёмник, а потом в дом престарелых, в котором пожила с полугодик, да и скончалась.
  После отца Серапиона слово взял иеромонах Наум. С одним его знакомым тоже приключилась весьма неприятная история. Знакомый его был настоятелем одного прихода в Карелии и назывался он отцом иереем Константином. Как-то раз вышла на него одна грустная мадам, которая сказала, что подарит приходу свою дачу, если церковь станет вечно молиться о её умершем муже. У батюшки слюнки потекли и он, конечно, согласился. Переписать дачу мадам пообещала после своего отпуска, кончина любимого мужа негативно подействовала на её рассудок и лечить депрессию он вознамерилась за рубежом. Дача была заброшенная и совершенно непригодная. Но отец Константин смог воодушевить добрую часть своих прихожан восстанавливать её "Христа ради". Целый год "рабы Божьи" пахали без устали, отремонтировали дачный дом и забор, разбили сад и огород. Вкладывали в это свои кровно заработанные и накопленные сбережения. Отец Константин нещадно агитировал и призывал не скупиться, дача станет, уверял он, приходской зоной отдыха. "Рабы Божьи" искренне верили этим словам, деваться им было некуда, очевидно. Через год из своего отпуска вернулась грустная мадам, уже немного в приподнятом настроении, первым делом приехала на свою дачу, ахнула и заявила: " Какая красота! Теперь я просто обязана жить здесь ради памяти моего умершего мужа! Тем более, такой сад, такой огород!" Выяснилось, что мадам продала свою квартиру в городе, потратила все деньги в течении своего отпуска, а теперь намерена поселиться на этой прекрасной, оказывается, даче. Почему бы и нет? Разве она не хозяйка этой дачи? Правильно, хозяйка. Отца Константина охватил ужас, он понял, как очень здорово промахнулся, не стоило так спешить заниматься этим треклятым дачным участком, надо было подождать, сначала право владения получить, а уже потом... И отец Константин напомнил бывшей грустной мадам о её обещании. Она быстро ответила, что не помнит о своём обещании, и вообще, она находилась в подавленном состоянии, а в таком состоянии можно всякого наговорить и наобещать, разве можно было к этому так серьёзно относиться, вы же должны понимать. Отец Константин попытался урвать клок шерсти, он сказал, что если у мадам есть совесть, то она компенсирует приходской общине потраченные на дачу деньги и труд. Мадам с негодованием ответила, что у неё-то совесть есть, это у церкви нет совести, церковь должна помогать людям бескорыстно. В общем, незадачливый поп очень быстро понял, что бодаться с этой мадам не сможет: нет у него никаких письменных доказательств и документов, чтобы можно было обратиться в суд.
  Монастырские отцы и братья слушали и активно хохотали. Почему-то каждому из них казалось, что уж с ним-то подобное ну никак не случится. Примитивная реакция, не более. История не раз демонстрировала, что не было такого человека, который был бы надёжно застрахован от подобных случаев. Так что, смеяться тут не торопись. А то запросто в такую ситуацию угодишь.
  Я слушал не особо внимательно. Параллельно крутились в голове слова отца Тихона. Его слова о предательском поведении бравого казака Петровича. Его слова о загадочном трупе. Его слова о НЛО. Все эти его слова пытались смешаться в единое информационное месиво. Ещё и чача. Эффект её действия ощущался мною довольно-таки сильно. Я понял, что мне необходимо прошвырнуться. Эта мысль, как зерно, упало на почву моего мозга и приготовилось прорастать, как...
  Всегда эти "как" случаются не вовремя. В трапезную ворвался запыхавшийся и раскрасневшийся отец Панкратий (подозреваю, что ещё и вонючий от пота), он что-то яростно стал шептать в ухо благочинному. Потом выпрямился, обозрел присутствующих и торжественно провозгласил:
 - Дорогие отцы и братья! Сегодня утром в Петербург прилетел владыка митрополит Ювеналий. Сейчас он из епархиального управления едет к нам. Будьте все наготове. Отец настоятель уже ждёт около ворот. Я буду ждать с ним. Возможно, владыка захочет зайти в храм. Монах Александр и послушник Виктор дежурят в алтаре, - тут эконом пристально посмотрел на меня и добавил, обращаясь ко мне персонально: - Да-да, Виктор, в алтаре. Послеобеденная прогулка по Невскому отменяется.
  Собака бешеная, мысли что ли читает мои? Я почувствовал, что начинаю закипать. Спокойно, спокойно, не показывай ему, как ты зол. Это только доставит ему удовольствие.
 - Слушаюсь и повинуюсь! - радостно воскликнул я. Пришлось приложить максимум своих актёрских усилий.
  Эконом понял, что я проконтролировал себя и погасил в себе досаду. Он подошёл к моему стулу и прошипел:
 - Если ты и на этот раз осмелишься удрать, то - будь уверен, Витя (я не шучу) - наказание будет такое, по сравнению с которым вчерашняя уборка сортиров покажется тебе отпуском на курорте. Ты понял?
  Широко улыбаясь, я согласно кивнул головой. Ноздри носа эконома подозрительно шевельнулись. Они как будто уловили аромат грузинской чачи. В глазах отца Панкратия активно заиграл интерес. Довольная усмешка заиграла на его змеиных устах. Понятно, жирная свинья лишний раз убедилась, что лихой и добрый казак Петрович преуспевает в своей "миссии".
  После обеда я и монах Александр в молчании пошли в алтарь. Там, в пономарке, монах принялся заваривать китайский чай. И тоже в молчании.
  Охарактеризовать монаха Александра можно одним термином - "чудотворец". Но не в благоговейном смысле этого слова, а в ироничном. В миру таких людей называют чудиками, своим поведением они дают обывателям различных категорий массу поводов подшучивать над ними и посмеиваться. Тараканы в голове монаха Александра были своеобразные, они упорно и серьёзно вредили его имиджу благочестивого подвижника. Монастырская братия была далеко не единодушна относительно мнения о монахе Александре. Одни справедливо считали, что у него проблемы с головой, другие молчали и думали, что путь к праведности тернист и подвергается осмеянию даже в православной среде. Я лично считал, что нашему "чудотворцу" необходимо получить как минимум первичные азы систематического образования в области православного богословия. Как правило, после серьёзного знакомства с христианским вероучением на уровне семинарского обучения "очарование" и "прелесть" сходят с любого верующего человека, как пелена с глаз. Но осуществить это было невозможно, "дар чудотворения" серьёзно этому препятствовал. В любом другом монастыре на периферии монах Александр на фоне других "чудотворцев" (порой зашкаливающих) особо не выделялся бы, но наш монастырь был исключением. Почти каждый из братии имел помимо духовного высшее светское образование (некоторые - два (а то и три-четыре)) и всяческие отклонения от нормы в виде таких индивидуумов, как монах Александр, воспринимались ими вроде патологии. Конечно, можно спросить в таком случае: какого ляда тогда взяли в наш монастырь такого человечка, да ещё и совершили над ним монашеский постриг? Вопрос резонный, не спорю. Но дело в том, что монах Александр мог выполнять послушания, за которые никто из братии браться не хотел: при необходимости сутками охранять алтарь, не смыкая глаз; каждый день без выходных паномарить на ранних литургиях и т. д. И самое главное (!) - не пить и не блудить. Эти два качества делали его весьма ценным приобретением для нашего монастыря.
  Монах Александр завинтил крышку термоса, а сам термос поместил в широкий карман своего подрясника. Плавным движением он подхватил связку ключей со стола, подкинул их на ладони и тоже засунул в карман.
 - Вы куда? Нам же сказали дежурить в алтаре, - проговорил я.
  Монах молча мне улыбнулся, поклонился и вышел из пономарки. Через пару секунд я услышал, как он вышел из алтаря через чёрный вход. Он поступил в типичной для себя манере, я мог бы и не спрашивать.
  Долго скучать мне не пришлось. Буквально через несколько секунд в пономарку вошёл придурок всея Руси Лёша. Это был дикий молодой человек лет двадцати, но своим поведением и мышлением напоминающий мальчика лет двенадцати. Лет пять назад, когда патология стала уж очень очевидной, его бедная мама привела его к игумену Сергию, у которого сама исповедовалась. Привела и попросила пристроить его в монастырь. Конечно, её просьбу отец Сергий, слава Богу, серьёзно не воспринял, но замолвил словечко перед настоятелем и Лёшу пустили в алтарь. То есть, жить он остался дома с мамой, но на службы уже стал приходить не просто, как обычный прихожанин, а как пономарь. Монастырская братия тотчас немедленно принялась его стругать и шлифовать, подкручивать и закручивать. Первое время Лёша напоминал булгаковского Шарикова на начальном этапе после операции. Несколько раз его выгоняли из алтаря, а иподиаконы отца Нектария даже хотели его побить. Процесс эволюции протекал очень медленно и периодами буксовал на месте. Непререкаемым авторитетом для него был отец Сергий, только его он по-настоящему боялся, почитал и слушался.
 - Ааа... Это ты тут, - сказал Лёша, исподлобья глядя на меня. - Дежуришь что ли? А где монах?
 - Лёша, ты же умный мальчик, догадайся сам.
 - На погост что ли пошёл? Щас нунчаки свои, наверное, крутит, - дегенерат засмеялся. - Ты смотри, он и тебя научит. Таким же, как он, станешь!
  Лёша активно распускал в монастырской среде слухи о том, что монах Александр уединяется на монастырском кладбище и активно предаётся тренировкам - крутит нунчаки и разучивает приёмы каратэ.
 - Будете боевыми монахами! - не унимался идиот. - Как монахи Шаолиня!
 - Ты не переживай, мы и тебя научим, - сказал я. - Тоже станешь членом... нашего братства.
 - Не, - замахал башкой Лёша. - Без меня!
 - Соглашайся, Лёша. Ты что, не хочешь стать членом?
 - Не! У меня ещё крыша на месте.
  Очень хорошо помню, как отреагировал Лёша, когда меня взяли в братию и отделили от трудников. Он перестал со мной здороваться и попытался командовать. Ничего у него не получилось. Я сам любил командовать. Еле удержался, чтобы по шее ему не надовать. Потом я привык к его выходкам, начал посмеиваться над ним и иногда отмахивался от него, как от надоедливой мухи. Как сейчас, к примеру.
  Тут в пономарку вошёл отец иеродиакон Иннокентий, распространяя вокруг своей персоны кошмарный алкогольный перегар.
 - Так-так-так, - быстренько говорил себе под нос отец Иннокентий, а глаза его бегали во все стороны.
 - Витя, привет, - бросил он мне, будто не видел меня на ранней. Хотя возможно, его состояние в то время не позволяло его глазам кого-либо внятно видеть.
  Лёша тут же переключился на отца Иннокентия. Он начал крутиться около него, как вьюн, и при этом с его лица не сходила идиотская ухмылка.
 - О! Отец иеродиакон, здорово! - стал приставать Лёша. - Отец Иннокентий, а ты вправду был в тамбовской братве?
  Отец Иннокентий вперил в Лёшу взгляд, преисполненный "братской любви". Некоторым из нашей монастырской братии во время коллективного употребления горячительных напитков он частенько рассказывал о своём участии в криминальной деятельности тамбовской организованной преступной группировки. Якобы это происходило, когда он жил в миру и работал в ЧОП "Скорпион", ещё до его монашеского пострига. Может быть, и была некая доля правды в его этих байках, однако, все знали, что иеродиакон Иннокентий не только страшный алкоголик, но и первостатейный болтун.
  Отец иеродиакон молча смотрел на Лёшу несколько секунд. Потом он сказал:
 - Слушай, Лёша, сгоняй-ка ты лучше за пивом.
  Буквально эти его слова можно было понять так: "Слушай, Лёша, иди-ка ты на х..."
  Лёша аж оторопел. Встал как вкопанный с открытым ртом. А отец Иннокентий воспользовался возникшей паузой и мигом ретировался.
  Тут в окно пономарки кто-то постучал. Я посмотрел. Стучал какой-то человек, одетый в пиджак и брюки, в очках, вида весьма интеллигентного. Он стоял около роскошной иномарки чёрного цвета. Я открыл окно.
 - Братец, откройте, пожалуйста, вот эту дверь. Владыка Ювеналий хочет зайти в алтарь, - сказал человек интеллигентного вида и рукой показал на железную дверь, которая являлась запасным (а так же ещё и чёрным) входом в алтарь.
  Так. Столичный архиерей и один из старейших и влиятельнейших иерархов РПЦ в данный момент находится в этой чёрной иномарке. И ему надо открыть дверь в алтарь. Но это невозможно. И это - катастрофа.
 - Понимаете ли, - начал я втолковывать интеллигентному субъекту, - ключ от этой двери у одного нашего монаха, а он пошёл куда-то по своим делам.
  Из интеллигента субъект в пиджаке стал превращаться в высокомерного и надменного холуя.
 - Вы меня совсем не поняли, молодой человек, - повысил тон бывший интеллигент, - в этой машине приехал САМ МИТРОПОЛИТ ЮВЕНАЛИЙ. И вам необходимо немедленно открыть вход в алтарь.
 - Вы меня тоже не поняли, - парировал я. - Ключа от этой двери у меня нет.
  Во мне стало нарастать чувство раздражительного пофигизма. Достали меня эти оборотни в рясах!
 - Тогда найдите его! - взвизгнул холуй. - Вы что, не представляете, какие проблемы у вас возникнут?!
  Я закрыл окно.
 - Эге-ге! - испуганно проговорил Лёша. - Валить отсюда надо. Пока не поздно.
  И его сдуло, как ветром.
  Я с невозмутимым видом прошествовал по алтарю и по винтовой лестнице спустился в ризницу. Ковырялся там минут десять, чтобы чем-то время занять. Потом поднялся в алтарь и прошел в пономарку. Глянул в окно. Иномарка всё ещё стояла. Я опять спустился в ризницу и опять стал ковыряться. Вторые десять минут длились дольше первых. Но они всё же истекли и я снова поднялся в алтарь, а потом прошёл в пономарку. Осторожно выглянул в окно. Иномарки не было. Уехали, значит. Представляю, какой скандал грянет.
  Спустя где-то минуты две в алтарь ворвался отец благочиный. Он двигался очень стремительно, цвет его лица напоминал цвет перебродившего томата. Он всучил мне ключик и сказал, чтобы я с ним никогда не расставался. Ключик был от той злополучной двери в алтарь.
 - Тут в окно пономарки стучали, а отец Александр... - начал было я, но слушать меня отец Никон не стал. Он рванул прочь, как гоночный автомобиль. Все признаки указывали на то, что ему совсем недавно крепко намылили шею.