Оборванная любовь

  Бывает, так с тобою жизнь пошутит, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Хорошие планы на свою судьбу иногда строишь. Ан нет. У судьбы свои законы для тебя расписаны. И не обойти ни объехать ты ее никак не сможешь.

 Было это для меня курьезно - трагическое событие еще в середине шестидесятых годов. Работал наш комсомольско – молодежный десант из Донецка на прокладке Усть – Илимской ГЭС в тайге. Жили в огромных палатках, естественно, для женского и мужского пола. Дело молодое, трудились все на совесть, зарабатывали по 300 рублей в месяц.

 Ну я не об этом.
 Приходили длинные вечера. Занять себя было нечем. Вот и решили отремонтировать клуб, стоящий на горе, оставшийся еще от лагеря ГУЛАГ. Старожилы говорили, что в нем даже еще Лидия Русланова пела. Помните: «Валенки, валенки. Эх, да не подшиты стареньки».

Вот так! Сидела и пела. Подогнали ей по этапу из лагерей профессиональных музыкантов и выдавала она концерты для персонала и лагерников, залюбуешься. Долго, правда, на одном месте не засиживались. По разным лагерям в арестантской робе турне делали. Лагерей в округе было много, а она одна на всех на расхват была.Вот так, сперва мордовали, а затем награды вернули и почетной артистки ГУЛАГа дали.

 Ну я не об этом.
 Отремонтировали мы клуб. Печку - буржуйку поставили. Дизель – генератор подогнали. Огромную радиолу с пластинками привезли из Железногорска – Илимского. А пластинки были все самые модные. Только начал входить в моду Муслим Магомаев: «По переулку бродит лето. Солнце льется прямо в пыль. В потоке солнечного света у киоска ты стоишь».

 Хиль, Кристалинская, Ненашева, Мондрус, Миансарова – всех не перечислишь. Или вальсы: «Любовь - кольцо, а у кольца нет начала и конца. Любовь – кольцо», «Свердловский вальс», «Сто раз пройду через ручей. По тоненькой жердииночке. Чтоб вздрогнуть от твоих речей. На самой серединочке». Песни нашей светлой молодости. Ностальгия по тому большому светлому, которое уже не вернешь никогда.

 Ну я не об этом.
 И стали мы каждый вечер устраивать в этом клубе танцы до упаду. Естественно, была и огромная подсобка с огромным столом со скатертью самобранкой, для душевного и физического спокойствия. Поначалу девчонок было очень мало, многие , девчата испугавшись трудностей, домой возвратились, но затем из Тайшета привезли маляров – штукатурок из ГПТУ, для подстанции, построенной нами невдалеке. И приглянулась мне очень красивая статная собой, прям царица Тамара, кровь с молоком. Да еще и Бирюсинка. Да и я в то время ей был под стать - это я сейчас на старую обезьяну стал похож.

 Помните у Кобзона: «Там, где речка, речка Бирюса, Ломая лед, шумит – поет на голоса, - Там ждет меня таежная Тревожная краса…» И Закрутилась у нас с Тамарой нешуточная любовь. Даже мечтали мы оба уехать после окончания стройки ко мне в Донецк: «То ль ее везти мне в город, То ль в тайге остаться мне…»


 Ну я не об этом.
 Как вдруг случилось у нас ЧП. Невдалеке от нас медведь – шатун загрыз на зимовье бывалого охотника. Напуганы и предупреждены были все стройотряды работавшие по трассе. И теперь собираясь вечером на танцы, мы поднимались на гору всей гурьбой, в сопровождении трех ружей.

 А вот и Новый год 1965 собрались встречать. Елку нарядили, игрушек прикупили, но без шампанского. Какое шампанское и водка, если на дворе 44 градуса мороза. Спирт и только спирт нас согревал в ту ночь. Питьевого спирта у нас в магазинчике передвижном за пять рублей было хоть залейся. Ох и здорово он нас перегревал, словами не передать.

 Ну я не об этом.
 Захотелось мне на свежий воздух выйти освежиться. Через десять минут Новый год наступит. Вот и решил его встретить налегке. Зашел за сарайчики. Присел отдыхаю. Тишина вокруг, в тайге деревья от мороза потрескивают Звезды над головой, только руку протяни, достанешь.

 Сижу в темноте, мирно так никого не трогаю. Вдруг из – за поворота послышались торопливые шаги. Угадываю по платью, что девушка приближается ко мне, не видя в темноте со света ничего. И недолго думая уселась аккурат передо мной. Ну я и решил, спиртом согретый, пошутить. Снизу так молча легонько похлопал ее ладонью по гладкой теплой попочке.

Эх как подскочила она! Неестественно подпрыгнула с испуга, потом уже ноги выпрямила. Прямо мне в лицо ударили струей ее громкие нешуточные газы. И с криками – Медведь! Медведь! – рванула в клуб. Я опешил от такой ее реакции, не знаю, что и делать. А из порога клуба слышны  уже дружные выстрелы. бежать навстречу, пристрелят не разобравшись. Я за портки, толком не одетые, рванул кубарем с горы. Качусь клубком весь в снегу, а вдогонку пули пьяные свистят.

 Оклемался лишь под вагончиком, из – за шиворота снег вытряхивая. Нежданно – негаданно здравствуй попа Новый год! В палатку еле добрался, хромая на обе ноги. На второй день, к обеду, проснулся палаточный лагерь похмеляться. Спрашивают меня – ты где был? Твою Тамарку чуть медведь вчера не загрыз.

- Где был, где был! Да от ваших пуль уворачиваясь Новый год под горой встречал! Хохоту на весь палаточный лагерь в праздник всем хватило. Конечно, без интимных подробностей народ узнал. Потом пили за мое второе рождение. За уцелевшую Тамаркину задницу. Что интересно. Пошел я под вечер свою утерянную шапку на горе искать. И обнаружил невдалеке медвежьи следы. Кто его знает когда он здесь был. Но только не в эту ночь. В прошедшую ночь на этой горе мой бенефис был.

 И все! Оборвалась моя любовь на взлете. Стала моя любовь меня избегать. Встретиться нечаянно, отвернется, покраснев. Да и мне, прямо в нос ее газы тогда, уж больно запомнились. А вскоре и девчата, свою работу закончив, назад в Тайшет укатили. Медведя охотники через неделю выследив застрелили.

 Я об этом.
 Застрелили и мою ностальгическую любовь. Видать не судьба. А может и судьба такая? Кто его знает? Но: «Не березку, не осинку, Не кедровую тайгу. А девчонку – бирюсинку Позабыть я не могу». Может, в медведя выстрел метил, А ударил газом он в меня.»