Книга 7. Глава 23. Несостыковки

Чета Малахес вне времени…

Эльза, ничего не подозревавшая о сестре, вслушиваясь в искусно состряпанную слезливую версию об их родстве, понимала, что непонятно откуда взявшаяся сводная сестра не случайно появилась на пороге их дома.

Эмили, очень фальшиво изображая то ли смущение, то ли отчаяние, поведала историю о том, как была выброшена на улицу вместе с внуком Мэттом, и просила приютить их хотя бы на время. Что-то подсказывало Эльзе отказаться, но она не могла так поступить с сестрой, пусть даже сводной, и впустила ее в свой дом, в свою жизнь.

Эльза, засыпая этой ночью, испытывала какое-то странное чувство, словно погрузившись в сон, она останется в нем навсегда, затягивая с собой и тех, кто был ей дорог. Добровольно впуская Тьму в образе Эмили, Эльза переступила запретную для живых черту, из-за которой уже не вернуться. Тем самым невольно дала толчок рождению ещё одной тупиковой, слепой ветви временного портала.

На следующее утро семейство Малахес бесследно исчезло, следы их пребывания были напрочь стерты, в том числе и из памяти всех тех, кто их когда-то знал или каким-либо образом сталкивался с ними.

Так, в 1976 году было обнаружено непонятно откуда взявшееся пустующее имение, оно рассыпалось на глазах пораженных свидетелей, превращаясь в кучку пепла. По мере того как развеивался пепел, редела и толпа зевак, причем никто из них не мог толком объяснить, что же так привлекло их внимание. Даже соседи, не один десяток лет бок о бок проживавшие с испарившимся семейством, так же недоуменно взирали на происходящее, не подозревая, что эта кучка пепла — то, что осталось от семейства Малахес.

Лина. Россия, 2001 год.

И вот ровно через 25 лет после исчезновения семейства Малахес объявился Дэвид. Он связался с Линой Белых в девичестве Малаховой и поведал ей историю своей семьи, частью которой являлась и Лина. Из всего семейства остался только Дэвид, так что подтвердить его историю было некому, ни друзей, ни знакомых, и лишь фотографии приоткрывали эту непроницаемую завесу.

Улыбающиеся лица на пожелтевших от времени фото были какими-то неестественными, мастерски подретушированными. Как будто эти улыбки были нарисованы поверх настоящих эмоций. Напряжение и страх отражались в глазах всех членов этой семьи.
Лина не подала вида, что заметила несостыковки. Почему-то взрослого Дэвида не было ни на одном семейном фото. Только шестилетний мальчик с большими грустными глазами, то ли умоляющими о помощи, то ли предупреждающими об опасности.

Лина где-то уже видела эти глаза, но где, когда?.. Так это же я, запертая в психушке, обритая почти наголо, затравленная и отчаявшаяся. Господи, как такое может быть? Несмотря на то, что Лина продолжала приветливо улыбаться Дэвиду, тот насторожился:
Вы кого-то узнали?

— Нет, а с чего вы взяли?
Дэвид снова пустил в ход всё свое обаяние и, обворожительно улыбаясь, пристально вглядывался в лицо Лины:
— В ваших глазах как будто промелькнуло узнавание.

— А вы умеете читать по лицам?

— Кое-какой опыт имеется, — не вдаваясь в подробности, парировал Дэвид. — Так как же, прав я или нет?

— Как я уже сказала ранее, нет. А что, на фото есть те, кого я могла бы узнать? Туше! Лина мысленно приставила острый клинок к его шее.

— Ну а почему нет, в жизни всякое бывает. Отбивался Дэвид.

Лину порадовало, что тон его стал менее уверенным.
– Бывает всякое, это верно, и, похоже, вы нагляделись в свое время на это всякое. Лина следила, как улыбка медленно сползает с его лица, как и само лицо, словно маска, а под ней ничего – размытое черное пятно. То же самое произошло и с лицами, запечатленными на фото.

Маски были сорваны, оборотни, покидая маскарадные костюмы, медленно исчезали, плавно перетекая из прошлого, запечатленного на фото, в настоящее. Они кружили вокруг ничего не замечающего Дэвида, а потом, словно учуяв страх Лины, поплыли в ее направлении, разбиваясь на мелкие фрагменты, превращаясь в ее самый жуткий кошмар.

Лина как завороженная следила за разворачивающимся перед ее глазами действом и не могла пошевелиться, тело налилось тяжестью, а взгляд приклеился к плазменному экрану ноутбука.

При этом Лина все еще слышала спокойный голос Дэвида, наблюдая, как его обезглавленное тело жестикулировало, указывая на что-то позади нее. Лина знала, что она увидит, ей ужасно хотелось оглянуться, но что-то подсказывало ей не делать этого. Голос Дэвида призывал ее обернуться, но Лина держалась из последних сил, уверяя себя: «Если я их не вижу, значит, никаких оборотней нет». Это все просто ее фантазии, просто ее воображение…

С детства и до сих пор ей было трудно отличить свои фантазии от реальности, она ясно видела всё, что представляла себе, и во сне, и наяву. А уж если чего-то боялась, неуёмное воображение не щадило её, раздувая страхи, превращая из искорки в бушующее пламя. Вот и теперь она почувствовала жар, страх разгорался в ней с неистовой силой. Лина сидела, плотно зажмурившись, и твердила спасительные слова: «Не вижу, не вижу, не вижу...» Порой это помогало, и ей удавалось прогнать из головы страшные образы.

Она могла вскочить, уйти, убежать туда, где будет не одна, сменить обстановку, как-то отвлечься. Но теперь всё изменилось, в её теперешнем состоянии далеко не убежишь и даже не уползёшь. И страх с новой силой накинулся на неё. Внезапно она ощутила прикосновение к шее, что-то холодное и скользкое обвивало её и впивалось всё глубже. Лине удавалось пока удерживаться на тонкой грани, но страх всё глубже впивался в неё, затмевая свет, впуская тьму…

Она всю свою жизнь чего-то боялась и всё, чего боялась, получала сполна, а то, о чём мечтала, так и оставалось пустыми мечтами. Она боялась боли, болезней и постоянно мучилась и болела, боялась быть некрасивой и была ею, боялась быть плохой ученицей, студенткой, специалистом и была ими, боялась быть плохой дочерью, сестрой, женой, матерью и была таковой. И всегда искала и находила оправдания, все вокруг были виноваты в её бедах, только не она сама. И даже теперь, закрывая глаза и отворачиваясь, она пыталась спрятаться от самой себя.

Но от себя не убежать, она сама себя загнала в тупик и так долго бегала по кругу, напрасно тратя силы, всегда возвращаясь туда, откуда так хотела сбежать. Она сама запустила это чертово колесо, и ей, только ей самой по силам прервать этот замкнутый круг. Каждый придуманный ею персонаж этой книги пытался до нее достучаться и протягивал руку помощи, но она упорно ничего не видела и не слышала.

А тьма тем временем стремительно завоевывала все новые и новые позиции, Лина уже по горло окунулась в черноту и хваталась за любую соломинку. Каждый придуманный ею персонаж этой книги, зараженный ее страхами и сумевший победить, и был такой соломинкой. Так, хватаясь то за одного, то за другого, перелистывая одну за другой исписанные ею страницы, она оставляла позади все свои страхи, мучившие ее до аварии.

Однако самый главный ее страх все еще глубоко сидел в ней – больше всего на свете теперь Лина боялась навсегда остаться прикованной к инвалидной коляске. Потому она никак не могла закончить книгу, остановиться было для нее смерти подобно. Как только она приближалась к логическому концу, воображение тут же рисовало продолжение, и ложились новые строчки.

Вся ее книга состояла из отдельных разрозненных фрагментов, включающих кусочки ее настоящей жизни. Сколько бы она их ни складывала, единой картины не получалось. Прошлое, настоящее и будущее никак не хотели становиться на свои места.

В ее книге, как и в голове, царил хаос, грозивший вдребезги разбить ее личность, стереть ее энергетическую ауру, словно таковой вовсе и не было никогда. Информационная сеть вселенной не опознает ее среди множества разобщенных посылов.
Она потеряла себя, затерялась во вселенной, ей не за что было ухватиться, и почти уже сорвалась с небосклона, чтобы навсегда исчезнуть. И каждая следующая страница книги приближала ее к неизбежному финалу. Она уже не понимала, кто она? Настоящая или выдуманная, автор или персонаж, ведущая или ведомая, яркая звездочка или тлеющий уголек.

— Что же, тебе выбирать, безропотно угаснуть или ярко вспыхнуть напоследок.
Она медленно открыла глаза и встретилась взглядом с Линой, сошедшей со страниц ее книги, с той, что не боялась смотреть правде в глаза, какой бы непримиримой и беспощадной та ни была.
— Ты гадаешь, кто из нас настоящая? Ответ очевиден, но ты не хочешь его увидеть, он здесь, прямо перед тобой. Кто из нас твоя удача и твоя награда, твоя надежда и твое утешенье, твоя любовь и услада жизни твоей. Кто из нас твоя совесть и твое наказанье, твоя вера и твое покаянье. Не отворачивайся, загляни в свое сердце, оно видит правду, только найди и прими ее.

Мэтт. Америка, 1976 год.

Маленький Мэтт резвился на лужайке вместе с Дэвидом. Несмотря на то, что внешне мальчики очень походили друг на друга, спутать их было совершенно невозможно. Оба проказники и заводилы, но Мэтт вел себя соответственно, а Дэвид всячески старался казаться серьезным и благовоспитанным.

Мэтт просто фонтанировал идеями, шалости одна за другой рождались в его голове, в основном касаемо его бабки Эмили. Он так потешно передразнивал ее, что Дэвид не мог удержаться, прыскал и заливисто хохотал, ловя на себе недовольные взгляды Эмили. Ее лицо буквально перекашивало от злобы, но она неимоверными усилиями сдерживала себя, продолжая поддерживать светскую беседу и любезно улыбаться.

Мэтт за играми совершенно забыл о наказе бабки держаться все время рядом и помалкивать. Вместо этого со стороны лужайки, где резвились мальчики, доносился его звонкий смех. Мальчишка совсем распоясался, скрипела зубами Эмили, мысленно сдирая с него кожу, но это мало помогало.

Эльза на правах хлебосольной хозяйки не показывала вида, но всё же что-то заподозрила.
— Не переживайте так, — проникновенно проговорила она. — Мальчики немного пошалят и успокоятся, для их возраста это абсолютно нормально.

В это время Дэвид показывал новому товарищу свои сокровища, найденные на чердаке, куда вход ему был строго запрещен. Оттого, наверное, Дэвиду не терпелось туда попасть, но ему никак не удавалось справиться с замком, но однажды ему повезло. Он совершенно случайно наткнулся на ключ, почерневший и кое-где покрытый ржавчиной. По всему было видно, что им очень давно никто не пользовался, а значит, искать точно не будут. А если это тот самый ключ, что откроет ему дорогу на чердак?

Дэвид тут же взлетел вверх по лестнице, вставил ключ в замок, и тот поддался.
Дэвид с замиранием сердца забрался на чердак, он был очень осторожен, чтобы никто из взрослых не застал его врасплох. Несмотря на солнечный день, здесь было темно, однако он смог рассмотреть несколько старинных вещей, покрытых слоем пыли и паутиной. Но больше всего его заинтересовала книга в толстой черной кожаной обложке и зеркало, накрытое плотной черной тканью.

Сам Дэвид не решался заглянуть в книгу и сдёрнуть покров с зеркала, что-то постоянно останавливало его, хотя ему было ужасно любопытно. Но Мэтт даже не колебался, он осторожно провёл рукой по шершавой коже и открыл книгу… Страницы затрепетали и, перелистываясь сами по себе на глазах изумлённых мальчиков, остановились на странице, исписанной какими-то иероглифами, которые светились в темноте.

– Вот это да! – прошептал Мэтт. – Чудеса, да и только.

– Ага, – так же шёпотом вторил ему Дэвид. – Может, пойдём на лужайку, мама уже, наверное, нас ищет.

– Ты что, сдрейфил? Не, я ни за что не уйду, – хорохорился перед растерявшимся Дэвидом Мэтт и вдруг рывком сдёрнул чёрный полог с зеркала. Огромное в красивой позолоченной оправе, оно, как и книга, светилось в темноте.

Мальчики, открыв рты, застыли на месте – оттуда, из зазеркалья, на них смотрела Эмили, намного моложе, но с таким же перекошенным злобой лицом. В высоком белом парике, одетая в старинное бальное платье, длинные облегающие перчатки, она грозила им пальцем и шипела, её облик менялся, но глаза оставались прежними.

– Вот вы и попались, паршивцы. Где мое тело, куда вы его дели? Ее рука, обтекаемая зеркальной поверхностью, тянулась к горлу Дэвида.

Первым очнулся Мэтт, схватил Дэвида за руку и оттащил от зеркала, но было уже поздно, прямо перед ними разверзлась временная воронка. Мальчиков затягивало в ее чавкающую пасть, когда на чердак ворвались родители Дэвида. Пытаясь спасти ребят, они кинулись вслед за ними, увлекая за собой Эмили, и бесследно исчезли в жерле временного портала. Чердак был абсолютно пуст, все его пространство занимало зеркало. Мэтт напряженно всматривался в зазеркалье, но и там было пусто.

Понимание острой стрелой, выпущенной из нутра электронного монстра, вонзилось в сердце Мэтта. «Значит, это я виноват в исчезновении семьи Мала-хес, так и не сумевших вырваться из тупика времен-ного лабиринта. Это я виновен в том, что Дареллы до сих пор слоняются по его бесчисленным извилистым коридорам и не только Дареллы… все человечество».

— Я виноват, мне и исправлять.
Но и эта попытка Мэтта пройти сквозь плазменный экран провалилась, он снова был отброшен, как нашкодивший котенок.

— Тебе представится такая возможность, — услышал он голос Лины, и гнев его готов был вырваться наружу, но она снова опередила его и продолжила: — Да, представится, но по ту сторону реальности, утонувшей в брюхе электронного монстра, ты — связующая нить, наша дорога назад, без тебя заблудившимся никогда не вернуться из зазеркалья.

— И что это за связь? — все еще раздраженно спросил Мэтт.

— Когда придет время, ты все узнаешь.

— Где ты, Лина?!...
В голосе Мэтта звучала тревога, он так и не дождался ответа, и сколько ни напрягал зрение, в зазеркалье было по-прежнему пусто.

Продолжение следует...