Тагра. Глава 6. 2. Вирус

Проводника я нашёл там же, где в прошлый раз: комната отдыха, диван с продавленным боком, старый электрочайник, потрёпанная колода карт на подоконнике. За окном — почти утро, но свет всё равно казался вечерним.

Он сидел, откинувшись назад, с кружкой в руке. Когда я вошёл, только кивнул, не удивившись:

— Чай будешь? Тут свежий. Ну, почти.

— Буду, — сказал я и сел напротив.

Он налил мне из термоса мутноватую жидкость, которая всё-таки пахла чаем. Мы выпили молча.

— А что у вас в городе за шум? — наконец сказал он, покосившись поверх кружки. — Я только утром с рейса, а тут — бардак. Говорят, народ двоится, вещи сами с прилавков пропадают, список пассажиров не сходится с тем, кто выходит из вагонов.

Я поставил кружку.

— Это ты мне скажи. Говорят, ваш последний рейс застрял где-то между. Там, где зеркала.

Он хмыкнул.

— Тьфу ты, опять про работу. Я ж думал, ты ко мне по-человечески, поболтать. Ну ладно... Было дело. Ты же помнишь, как мы с тобой в прошлый раз чуть не влипли. Пронесло тогда. И благодаря вам с Аллой, кстати. А вот в этот раз — застряли. Не критично и не надолго, но... неприятно.

Проводник потёр шею.

— Состав вошёл в переслойку, там зеркала как поперёк поставили. Обычно проскальзываем, а тут как будто что-то ждало. Команда стабилизации отработала быстро, вытянули. Но один умник...

Он сделал паузу, глядя в кружку.

— …один вышел. Говорили же ему: не выходи, дурак. Сиди в вагоне, не гляди по сторонам. А он решил подышать свежим воздухом. Представляешь, в переслойке. Там же вакуум тишины.

— Вернулся?

— Вернулся. Вроде бы целый. Только с тех пор не тот. Ходит, как будто за ним ещё кто-то идёт и тень с собой несёт чужую.

Я посмотрел на него:

— Роман?

Он чуть вздрогнул, потом криво усмехнулся:

— Ты и это уже знаешь. Да, Роман. Молчаливый такой, ничего особенного... А теперь смотришь на него — и не поймёшь, кто перед тобой: человек или его половина.

Мы опять замолчали. Где-то в коридоре за дверью щёлкнул выключатель, кто-то ругнулся сквозь сон.

Проводник допил чай.

— Ну что, пойдёшь туда? — спросил он устало. — Или дашь другим на грабли наступить?

Проводник налил ещё чаю, на этот раз всем. Даже Привратнику, который только что появился, как будто его забыли вписать в сцену заранее.

— Значит, хочешь поехать? — Проводник скептически посмотрел на меня поверх кружки. — И выйти там, где все стараются не дышать?

— Хочу, — сказал я. — Пока ещё хочу.

— Глупость, — сказал Привратник, устраиваясь на подоконнике. — Но достойная глупость.

— Глупость, но вынужденная, — откликнулся из угла его двойник, точь-в-точь такой же, только взгляд у него был чуть внимательнее. — И вообще, если человек осознаёт риск, это уже не глупость, а осознанное решение.

Привратник скривился:

— Перестань быть занудой.

— Перестань быть легкомысленным, — не остался в долгу двойник.

Проводник посмотрел на них обоих, как на спор двух чайников.

— Вас бы в один шкаф запереть.

Я усмехнулся.

— Так что, есть способ выйти из поезда и вернуться живым?

Проводник задумался.

— Теоретически — да. Когда состав замирает, пространство вокруг стабилизируется на несколько минут. Тогда можно открыть дверь, выйти... и, если повезёт, успеть вернуться, пока поезд не сдвинется. Но там время ходит по своим правилам. Можно за минуту потерять полжизни. Или наоборот, прожить вечность и вернуться раньше, чем ушёл.

Привратник поднял палец:

— Главное — не смотреть в отражения слишком долго. Иначе они начнут разбирать тебя на части.

Двойник вздохнул:

— Главное — помнить, зачем ты туда пошёл.

Они переглянулись и одновременно сказали:

— Хотя первое проще.

Проводник усмехнулся.

— Короче. Сойдёшь — считай, что играешь вслепую. Вернёшься — молодец. Не вернёшься... ну, кто-то же должен был попробовать.

Я посмотрел на свой чай. Остывший, как весь этот разговор.

— Счастливый билет есть? — спросил я.

— В Тагре все билеты счастливые, — сказал Привратник. — Просто не все пассажиры.

Алла ждала меня у перрона. Руки в карманах, плечи чуть сжаты — ветер в Тагре по утрам всегда противный, даже если тепло.

— Ну вот, — сказала она. — Опять куда-то лезешь.

Я остановился напротив.

— Не куда-то. Всего лишь в смежный слой реальности, где отражения едят личность по частям. Пустяки.

Она усмехнулась уголком рта.

— И почему я не удивлена.

Пауза. Поезд ещё не подошёл, но уже слышался его дальний гул, как сердце города, которое качает вены миров.

— Ты бы мог взять меня, — сказала она тихо.

— Мог бы, — ответил я. — Но, боюсь, нас там обоих разложат на запчасти. А потом некому будет собрать.

Она посмотрела на меня внимательно, как только она умела: будто смотрела сквозь кожу и мысли, до самого неловкого молчания внутри.

— Вернёшься?

— Ну конечно, — сказал я, пытаясь улыбнуться. — Я же ещё не всё в Тагре переломал.

Она шагнула ближе, взъерошила мне волосы — не ласково, а как бы на прощание с дураком.

— Постарайся хотя бы не стать вдвое глупее.

Поезд подошёл почти бесшумно. Двери открылись, как страницы книги, которую ещё никто не читал.

Я кивнул ей.

— Смотри за Тагрой. Пока я гуляю по отражениям.

— Не обещаю, — сказала она. — Но постараюсь.

И я ушёл в вагон.

Поезд тронулся. Сначала — привычные пейзажи Тагры: серые окраины, недородившиеся до конца здания, вывески, которые светят даже днём. Потом — первый переход.

Обычно этого не замечаешь, но если прислушаться — становится понятно:
сначала пропадает ветер за окном,
потом исчезает ритм стука колёс,
а ещё дальше — звуки вагона.

Ты просто скользишь в тишине, глядя в окна, за которыми сменяются странные куски миров.

Один слой напоминал осенний парк: жёлтые листья падали вверх, поднимаясь к небу.
В другом — улицы были покрыты книгами вместо асфальта, и поезд скользил по их корешкам, как по льду.
В третьем — всё вокруг светилось ровным голубоватым светом, будто город погрузили в ледяную воду.

Но все эти миры — нейтральные. Красивые, странные, но не опасные.

И только где-то дальше, где пространство начинало слегка дрожать, а отражения становились длиннее реальности, я понял: скоро будет переслойка зеркал.

Поезд замедлялся едва заметно. Не как обычно — с шумом тормозов и покачиванием вагонов, а так, будто мир вокруг него сам начинал вязнуть. Сначала я подумал, что это просто усталость. Потом понял — рельсы впереди как будто стали мягче, почти зыбкими, а фонари за окном не освещали, а отражались в чём-то невидимом.

Я подошёл ближе к окну.

Вдоль путей начали появляться зеркала. Сначала одно — грязное, кривоватое, будто забытое кем-то в подвале. Потом другое — чуть почище, и в нём уже отражался поезд.
А дальше — десятки, сотни зеркал, стоящих вдоль дороги, как деревья аллеи.
Они отражали всё: поезд, меня, небо, которого здесь не было, и звёзды, которые почему-то светили снизу, а не сверху.

Я почувствовал, как что-то внутри меня сжалось, словно инстинкт понял раньше разума: здесь лучше не задерживаться.

Поезд окончательно замедлился. Дверь я открыл механически, не думая, как это выглядит со стороны.

За дверью была не земля, не платформа — гладкая, прозрачная поверхность, похожая на мокрое стекло. По ней расходились тонкие линии, как паутины или трещины, уходящие вдаль.

И тишина. Густая, как кисель. Звуков не было вообще — даже собственного дыхания. Только тихий звон зеркал, тонкий, как если бы кто-то водил пальцем по хрустальной грани бокала.

Я ступил на это пространство.

Поезд остался позади. На секунду мне показалось, что он растворяется в отражениях, как дым в ветре. Или, может быть, это я становлюсь всё дальше от него, хотя стою на месте.

Я сделал первый шаг. Потом второй.

Зеркала стояли по краям, чуть покачивались, как если бы ветер, которого здесь нет, трогал их краешки.

В каждом зеркале я видел что-то разное.
В одном — усталого себя, который давно хотел всё бросить.
В другом — ребёнка, который впервые боится темноты.
В третьем — человека, который уже знает, что не вернётся прежним.

Я старался не смотреть долго. Помнил, что предупреждали.

Я шёл вдоль зеркал долго. Или, может быть, всего пару минут — время здесь не раскладывалось по привычным полкам.
Некоторые отражения тянули ко мне руки. Некоторые молчали, пряча лица в тени.
В одном зеркале я увидел человека, похожего на Романа: та же осанка, тот же взгляд... но когда я подошёл ближе, лицо изменилось, стало моим.

— Не то, — сказал я вслух, и голос отразился эхом, которого здесь не должно быть.

Я пошёл дальше.

Ещё одно зеркало.
На этот раз Роман выглядел испуганным. Он что-то кричал, но звука не было. Я протянул руку — стекло оказалось твёрдым, как лёд, и таким же пустым. Фальшивка.
Отражение ехидно улыбнулось мне моим собственным ртом и исчезло.

Тогда я понял: просто так меня не пустят.
Я чужой здесь. Слишком целый.
Чтобы добраться до настоящего, нужно оставить что-то своё.

Я остановился.
Посмотрел в ближайшее зеркало.
Оно молчало, ожидая.

— Хорошо, — сказал я. — Берите.

Я вспомнил одно утро. Самое обыденное.
Чашка чая. Ледяной ветер на улицах. И мысль: «А зачем, собственно, было вставать?»
Обычная усталость. Мелкая, но своя.
Я отдал её зеркалу.

Я вдруг словно стал легче. Словно ушёл балласт, к которому привык. Но вместе с ним — часть осторожности. Теперь мне стало проще идти вперёд. Может, слишком просто.

Зеркала отступили.

И только тогда я увидел впереди зеркало, которое не отражало меня.В нём действительно был Роман. Настоящий. С теми же плечами, сутулыми от внутреннего веса, с теми же пальцами, сжимающими нечто светящееся.

Я подошёл ближе.

Зеркало больше не прятало Романа. Он сидел, скрестив ноги, как человек, который давно никуда не спешит. Перед ним на прозрачной плоскости лежал клубок света — не яркий, но ровный, как ночник в детской комнате. Тёплый, ровный. Спокойный.

Он посмотрел на меня. Не удивлённо, не враждебно. Просто так, как смотрят на человека, которого и рад видеть, и не очень.

— Нашёл, — сказал он спокойно. — Долго искал?

— Долго, — ответил я. — А ты что здесь делаешь?

Он усмехнулся:

— Отдыхаю.

— Ты потерял себя. Город разваливается, люди теряют лица. Всё пошло не так.

Он посмотрел мимо меня.

— А раньше всё было правильно? — спросил тихо. — Я жил как-то, делал что-то. И всегда чувствовал: не справляюсь. Тут... всё тише. Всё проще.
Тут не надо быть цельным.

Пришлось присесть рядом, чтобы смотреть не сверху вниз.

— Но ты не живёшь. Ты просто не разваливаешься дальше.

Он замолчал. Потом покачал головой.

— Мне так лучше. Понимаешь? Лучше.
Я не должен никому быть сильным, умным, надёжным.
Просто есть.

Я видел, что он верит в это. Не врёт. Просто устал.

— А тем, кто там? — спросил я.

Он чуть усмехнулся:

— Пусть найдут кого-то другого. Я не обязан тащить их мир на себе.

Мы сидели молча. Зеркала вокруг покачивались, отражая нас двоих — целого и нецелого.

— Ты не понимаешь, Тим, — тихо сказал Роман, глядя в свой светящийся клубок. — Там... всегда надо что-то держать. Себя, других, реальность. Она всё время норовит развалиться, как старый чемодан.
А здесь — не надо. Здесь тебя никто не просит быть правильным. Не ждёт подвигов. Не смотрит с ожиданием, что ты что-то решишь.
Ты просто... есть. Без задач.

Я молчал. Потому что понял его. Очень хорошо понял.

Он продолжил:

— Знаешь, что самое трудное там, в реальном мире? Постоянно чувствовать, что не дотягиваешь. Что ты не тот, кем должен быть.
А здесь — мне никто не напоминает, что я что-то должен. Здесь нет должного вообще.

Он говорил спокойно, без жалобы. Просто констатировал.

Я долго смотрел на него. Потом сказал:

— Знаешь, мне кажется, что ты ошибаешься в одном. Ты думаешь, что там тебя кто-то просил быть героем. А на самом деле там все такие же. Потрёпанные, недоделанные, уставшие. Просто некоторые всё равно продолжают держать этот старый чемодан, потому что иначе он точно развалится.
Не потому что надо. А потому что никто другой не сделает.

Он усмехнулся:

— А если я не хочу?

— Тогда ты имеешь на это право, — кивнул я. — Но знай: твой чемодан упадёт не потому, что ты плохой. А потому, что больше никто за него не держится.

Он сжал свет в руках крепче.

— Это шантаж?

Я покачал головой.

— Нет. Это выбор.

Мы опять замолчали. Зеркала чуть качнулись, как будто мир вздохнул.

— Я устал быть собой, Тим. Очень устал.
Там, на поверхности, слишком громко.

— Здесь слишком тихо, — сказал я. — Это разная смерть. Ты выбрал тихую. А я тебе предлагаю попробовать ещё раз жить. Да, громко. Да, больно. Но хоть что-то живое.

Он отвернулся. И долго молчал.

— А если я не справлюсь?

— Тогда мы оба пойдём сюда, — сказал я. — Но хотя бы попробуем.

Он усмехнулся.

— Дурак ты, Тим.

— Да.

Он встал.

Долго держал свет в руках. Потом шагнул ко мне и вложил его в мои ладони.

— Держи пока. А то я ещё передумаю.

Мы стояли посреди зеркал. Мир молчал.
Поезд не ждал нас за поворотом, как в красивых историях. Его не было. Вообще ничего не было — только пустота, натянутая, как плёнка, между отражениями.

Я посмотрел на Романа.

— Ну, ты вернулся. Где выход?

Он пожал плечами.

— А ты что думал? Я тут расписание не составляю.

Мы молчали.
Зеркала тихо скрипели, поворачиваясь то одним боком, то другим. Словно ждали, что мы скажем дальше. Или передумаем уходить.

Я вспомнил, что говорил Привратник.

"Тот мир отпускает тех, кто становится целым. А остальные ходят по кругу, пока не поймут, чего им не хватает."

Я посмотрел на Романа.

— Ты уверен, что собрал всё, что потерял?

Он задумался. Потом посмотрел в одно из зеркал — осторожно, сквозь ресницы.

И там, за стеклом, он увидел что-то ещё. Может, страх. Может, вину. Что-то, что он оставил не случайно, не желая забирать обратно.

Он протянул руку — и зеркало дрогнуло.
Отражение шагнуло ему навстречу, слилось с ним в одно целое.

И тогда я услышал.

Не звук поезда. Не стук колёс. А дыхание города. Глухой, глубокий вздох.

Где-то впереди дрогнул воздух, будто кто-то приподнял край реальности.
Я увидел свет — не яркий, но настоящий. Он исходил из окон вагона.

— Пошли, — сказал я.

— Ты уверен, что это выход? — спросил Роман.

— Нет, — сказал я. — Но стоять здесь хуже.

Мы пошли на свет.

И в какой-то момент я почувствовал: под ногами снова твёрдо.
Воздух стал чуть влажным, как бывает у железнодорожных платформ.

А потом из света вышел поезд. Без звука, но с открытыми дверями.
Никто нас не встречал, кроме самого поезда.
Он просто знал, что мы должны были быть здесь.

Мы вошли.
И когда двери закрылись, мир зеркал исчез, как сон.

Поезд прибыл в Тагру в 4:47 утра. Как обычно. Дул тот же ветер, на перроне пахло пылью и кофе, как всегда утром в Тагре.

Роман стоял рядом, немного растерянный, как все, кто впервые попадает сюда.

Я увидел Аллу у входа в вокзал. Помахал ей рукой.

Она подошла, нахмурилась.

— Что, опять в одиночку катался? Где пропадал?

Я посмотрел на неё внимательно.

— Ты же провожала меня. Помнишь? У перрона. Мы говорили...

Она посмотрела непонимающе.

— С утра тебя здесь не было. Вчера целый день виделись, если ты не забыл. Про какие проводы ты говоришь?

Я осмотрелся по сторонам. Что-то было не так.

— Здесь... всё спокойно? Никто не говорил про двойников? Про людей, которые становятся как отражения — пустые, несобранные?

Она моргнула.

— Про кого?

— Ну, про... — Я запнулся, осознав, как это звучит. — Про сбой. Что-то вроде эпидемии.

Она медленно покачала головой, как будто оценивая, не перегрелся ли я где-то по дороге.

— Тим, ты о чём? У нас всё как всегда. Разве что Привратник опять с собой спорит на главной площади — так у него это каждую пятницу.

Я хотел что-то возразить, но осёкся.

Огляделся.
Тагра жила обычной жизнью.
Кто-то спешил с утра в мастерские, кто-то торговал у вокзала странными картами ветров, кто-то просто сидел на лавке и пил чай из жестяной кружки.

Никакого следа беды. Как будто её и не было.

И вдруг стало тихо внутри. Спокойно. Потому что я понял: так и должно быть.

Ты или делаешь то, что нужно, или сидишь и ждёшь благодарности. Но ждать тут некому.

— Ладно, — сказал я и улыбнулся. — Значит, показалось.

Алла усмехнулась:

— Ну наконец-то хоть раз признал, что у тебя не всё в порядке с головой.

И пошла вперёд, не оборачиваясь.

А я остался на перроне, на мгновение задержавшись, как тот поезд, который чуть не ушёл не туда.

Потом тоже пошёл. Пока город не передумал меня оставлять.

Вечером я поднялся на крышу — ту самую, что над трактиром.
Здесь ветер всегда чище, чем внизу. Здесь видно, как дышит Тагра.

Город был спокоен. Окна горели мягким светом, трубы курились лениво, где-то внизу играла музыка — неправильная, сбивчивая, но живая.
Жизнь возвращалась в привычный ритм. Или никогда его не теряла, просто я на время выпал из неё.

Я прислонился к стене, достал из кармана ключ от дома, покрутил его в пальцах.
Хотелось, чтобы этот день просто закончился.
Без выводов. Без обязательных «и тут он понял».
Пусть всё будет просто так.

Но когда я посмотрел на соседнюю крышу — на самую дальнюю, где редко кто бывает, — там что-то блеснуло.

Там стояло зеркало. Небольшое, простое, в старой раме. И в его глубине на секунду мелькнул чей-то силуэт. То ли я сам, то ли кто-то ещё.

Я не испугался. Просто устало усмехнулся.

— Ещё не всё, да? — сказал я тихо.

Зеркало не ответило.
Просто стояло там, отражая звёзды.

Я развернулся и пошёл вниз. Спать. Пока ночь не передумала быть ночью.

.