Бабушкины ночные игры

Елисею было семь лет, когда родители отправили его на лето к бабушке в деревню. Дом стоял на отшибе, заросший старыми елями, будто прятался от мира. Бабушка Агафья встречала его с улыбкой, но глаза у неё были странные — слишком блестящие, будто из глубины смотрел кто-то другой. 

Первые дни прошли спокойно. Бабушка варила густые травяные отвары, шептала что-то над котлом, но Елисей не придавал этому значения. Пока не наступила та ночь. 

Он проснулся от тишины. Не просто тишины — мёртвого, давящего безмолвия, будто весь мир затаился. Даже сверчки не стрекотали. В животе зашевелился холодный червь страха. Елисей хотел позвать бабушку, но язык будто прилип к нёбу. 

Тогда он услышал шорох. 

Медленно, стараясь не скрипеть кроватью, мальчик сполз на пол и подкрался к двери. В щель пробивался тусклый свет — бабушка не спала. 

Он толкнул дверь... и застыл. 

В центре кухни, освещённая дрожащим пламенем печи, стояла бабушка. Но это была не та добрая старушка, что днём пекла пироги. Её пальцы изогнулись в длинные, желтоватые когти, спина выгнулась, будто готовясь к прыжку. А глаза... Они горели, как угли, и смотрели прямо в темноту, где прятался Елисей. 

Она не шевелилась. Просто стояла. Будто ждала. 

Сердце Елисея колотилось так громко, что, казалось, она вот-вот услышит. В голове пронеслось: «Она не спит. Она никогда не спит». 

Бабушка медленно повернула голову. 

— Елисей... — её голос был хриплым, словно скрипом старого дерева. — Ты же знаешь, я люблю... маленьких детей.

Он не помнил, как оказался на улице. Ноги сами понесли его сквозь чащу, ветки хлестали по лицу, а за спиной раздавалось шуршание — будто что-то большое и быстрое пробиралось сквозь кусты. 

Когда он ворвался в дом соседей, его лицо было мокрым от слёз, а на пижаме — следы когтей. 

На рассвете приехали родители. Дом бабушки Агафьи был пуст. Лишь в печи ещё тлели угли, а на столе лежала странная кость — маленькая, тонкая... 

Словно детская.