Зачарованное лето 1976

Немного из предыстории

В школьные годы у меня не было привычки вести дневник. Не так уж много интересных событий случалось в моей жизни. Поэтому те события 1976 года, которые спустя три года я восстановила по памяти, так и остались в разряде воспоминаний о последнем лете школьной поры. Но мне хотелось бы рассказать почему именно эти воспоминания имеют для меня особой значение. Не стоит отрицать, что любое событие в нашей жизни связано с людьми, с которыми мы общаемся и которых любим или ненавидим. В моей жизни было больше тех, кого я любила.

Я обожала нашего учителя физкультуры Марка. С самого первого класса, с первого же урока. Я испытывала к нему такую душевную близость, что даже родной отец, казалось, был так далек от меня, словно пребывал в полосе отчуждения.

На уроках физкультуры Марк всегда строил мне поблажки и никогда не разговаривал со мной на повышенных тонах, а значит, между нами не возникало трений на протяжении девяти лет моей учебы в школе. Марк умел хорошо шутить, и я любила его еще и за это.

Во время уроков физкультуры, если Марк вдруг начинал в сердцах отчитывать учеников нашего класса за нерадивость, я всегда знала, что этот эмоциональный посыл не имеет  ко мне никакого отношения, и он давал мне это понять на неуловимом вербальном настрое; и все равно, каждый раз вместе со всеми я смиренно выслушивала его нотации, как если бы я тоже в чем-то провинилась.

Так повелось с того самого времени, когда я проводила свои первые в жизни школьные каникулы в пионерском лагере, где он исполнял обязанности директора.
Но я была счастлива видеть его там, и уже тогда я обожал его безмерно и искала с ним встречи. Кажется, он всегда знал об этом.

Как-то, распекая воспитанников нашего отряда за безобразное поведение ночью, он потребовал для всех примерного наказания, кроме меня, будто он ни на мгновение не сомневался в моей порядочности, и я была ему за это безмерно благодарна.

По-настоящему я увлеклась им в классе пятом-шестом, но пока что это не было навязчивой, всепоглощающей любовью. Во время летних каникул я отдавалась другим увлечениям, забыв о школьной привязанности, и азарт обожания просыпался только с началом учебных занятий.

В то время я не могла осознать всех его деловых качеств, но своим маленьким сердцем я чувствовала, что в любой жизненной ситуации он сможет подать себя, как единственный и неповторимый. И я никогда не сомневалась в нем. Наверное поэтому в школе его обожали все, не только я одна.

Когда я перешла в седьмой класс, Марк получил портфель ИО замдиректора школы. Теперь он неизменно проводил церемонию Первого звонка; именно  поэтому начало учебного года стало для меня самым радостным событием. Хотя я всегда гордилась Марком, но никогда не делала его героем своей виртуальной жизни. Он был для меня особенной личностью.

Именно в седьмом классе у меня начался кризис переходного возраста: едва я ловила себя на мысли, что привязанность а Марку, скорее всего, и есть настоящая любовь, как тут же во мне поднималась волна настоящей ненависти. Ненависть и презрение я испытывала к нему попеременно на протяжении двух весенних месяцев, словно это была неизлечимая болезнь, а затем я начала сходить по нему с ума. И если до появления этого чувства  влюбленности я всячески избегала его и пряталась при его появлении, то теперь я настойчиво искала с ним встречи и старалась как можно чаще попадаться ему на глаза.
 
По окончании девятого класса, известие об его уходе в другую школу на должность директора, ввергло меня в жуткую депрессию. Я очень переживала близкую разлуку, поэтому я так стремилась в трудовой лагерь, зная, что он будет там непременно, держа лидерство и исполняя обязанность начальника лагеря, благо опыт в этой сфере у него имелся.

Это был счастливый месяц. Мы могли болтать на вполне понятные взрослые темы, и он, как мальчишка, дразнил меня  Фимка-пончик, то ли за мою девичью полноту, то ли за мою слабость к разным вкусностям.
После его ухода, я тосковала по его неординарной личности и постоянно пребывала в печали последний год в десятом классе. Даже могу откровенно признаться — мои глаза не просыхали от слез весь учебный год, последний в моей жизни.

Собственно, я решила оставаться в школе до самого конца,  пока Марк  оставался на своем посту физрука, а с его уходом моя жизнь продолжала катиться по инерции.  Школа напоминала мне о нем, о тех девяти годах, что мы проводили бок о бок. Это помогало мне бороться с отчаянием, и эти воспоминания нельзя было потерять вот так, сразу. Ко всему, он иногда заглядывал в школу, но я могла видеть его только издали, и мне хотелось верить, что он приходил сюда, чтобы посмотреть на меня.
 
Я очень скучала по нему даже когда стала совершеннолетней. Иногда у меня появлялась мысль сходить в ту школу, куда он ушел так поспешно даже не простившись с нами, чтобы просто взглянуть на него. Я знала, что он оставался там директором еще какое-то время, и мечтала с ним встретиться. К сожалению, связь с одноклассниками прервалась, и мне не у кого было узнать номер школы, где он продолжал работать.
1

Девятый класс я закончила довольно неплохо, только вот с математикой, как обычно, имелись кое-какие проблемы. Хорошо, что после девятого не нужно было сдавать экзамены, и я жила в предвкушении счастливой, привольной летней поры, неизменно приходившей на смену скучным учебным будням.

В августе весь наш девятый класс собирался отправиться в трудовой лагерь, как это водится по традиции в каждой школе. Там-то я и надеялась встретиться с Марком и радовалась от того, что увижу его и смогу общаться с ним в неофициальной обстановке.

Помню, как-то в общении со  старшеклассниками с нашего двора, я слушала их занимательные рассказы о жизни в трудовом лагере, как там весело и интересно, но я не могла себе даже представить, что сама  доживу до такого радостного события и испытаю все прелести отбывания трудовой повинности на собственном опыте.

В конце учебного 1976 года я стала замечать, что Марк все реже появлялся в школе. Теперь я скучала по нему больше, чем обычно, и совсем уже забыла о том времени, когда года два назад ни с того, ни с сего возненавидела его, а теперь вот воспылала к нему прежними, добрыми чувствами.

К-В — математик взял над нашим классом опеку на девятый год обучения, хотя все ожидали, что это случится намного раньше, поскольку в нашем классе существовала вечная проблема — отсутствие постоянного классного руководителя.  Уже с седьмого класса я начала приглядываться к нему. Мне казалось, что это здорово, когда классом руководит мужчина — постоянный, надежный человек, и огорчилась, когда надежды не оправдались. Но все равно, с седьмого класса  он вел у нас алгебру, поэтому для меня было не важно в какой он должности.
А в этом году я разобралась в его характере и мне были неприятны его раздражительность, вспыльчивость и старческое занудство, но мне нравились его ярко-голубые глаза. Вообще-то они у него были серыми, но стоило ему разозлиться или занервничать, и его глаза сразу переливались голубой водой, и в такие минуты  он был по-настоящему привлекателен.

Девчонки из нашего класса тоже заметили эту особенность. Надо понимать, с каким восторгом говорили они об этом где-нибудь в школьном коридоре на перемене или в подъезде своего дома, когда случалось перемывать косточки придирчивым учителям, но во всех этих, якобы сплетнях, проскальзывал какой-то тайный восторг.

В своих разговорах мы величали нашего классного К-В — это было что-то вроде традиции, так как  учитель немецкого языка тоже имел свое кодовое имя.  Он, не в пример математику, был немного с придурью и те, кто ходили на уроки немецкого часто потешались над ним и рассказывали о нем анекдоты; но он и был настоящим ходячим анекдотом в глазах всей школы.

Чего греха таить, мне тоже было приятно говорить о К-В, не смотря на неприглядные стороны его характера, ибо он относился к той категории мужчин, которых женщины всей душой как бы ненавидят, но без которых, увы, не могут спокойно жить.

В тот учебный год, когда К-В стал вести у нас алгебру, я почему-то никак не могла запомнить его внешность, из-за чего в течение одного дня здоровалась с ним всякий раз, как только наши пути пересекались в школьных коридорах или на лестничном марше.  Вероятно, он потешался надо мной в такие моменты, потому что сразу начинал улыбаться.

И все же, в основном, я его недолюбливала, потому что ему нравилось ставить человека в зависимость от своей воли, поэтому я всегда старалась держаться в его присутствии подчеркнуто пренебрежительно и только изредка давала волю чувствам, когда была наедине сама с собой.

Еще больше я начала ненавидеть его в это лето, наверное из-за того, что понимала, хотя и смутно, что вижусь с Марком в последний раз, но все и так уже говорили, что физрук действительно от нас уходит.

Два месяца каникул, июнь и июль, пролетели как две недели; иногда встречалась с девчонками, и мы вспоминали экзамены после восьмого класса, а о предстоящих, в выпускном десятом, не хотелось и думать. Я еще не определилась, куда пойду после школы, но твердо была уверена, что буду работать, а ВУЗ по любому мне не осилить, я это знала точно. По успеваемости у меня была только одна твердая пятерка — по английскому.

Все из класса гадали, на что похожа жизнь в этом трудовом лагере: что он собой представляет, чем там можно будет заниматься помимо работы в поле. Меня меньше всего тревожили эти вопросы, я была увлечена новым фильмом о ковбоях и все еще ходила под впечатлением от «Капитана Немо».

На пятое августа нашему классу объявили перекличку. Явились все до одного. Присутствовали все учителя, и Марк в том числе. Нас вдохновляли напутствиями, уверяли что в лагере нам непременно понравится. Марк произнес настоящую пламенную речь, и я слушала его с уважением и тайной радостью.

И я не могла поверить в то, что впереди нас ждет расставание; ведь вот он передо мной — такой реальный, такой притягательный. Столько лет вместе, а тут целый год придется жить без него. А потом? Что будет потом? Впрочем, тогда у меня не было таких мыслей, потому что я не столкнулась с реальностью, я могла только принять идею расставания, и я не понимала еще, как бывает, когда из твоей жизни уходит тот единственный человек, который всегда готов с тобой говорить, шутить и при этом никогда не сердиться, что бы ты не вытворяла.

Итак, уже на завтрашний день нам пообещали райскую жизнь в лагере, велели собирать чемоданы. Если бы мы только знали, что наш заезд окажется не таким простым делом, и нам придется еще целую неделю мотаться в неопределенности и с поездками и с вещами.

Шестого августа, с утра, мы были радостны и возбуждены. Все тащили с собой тяжелые чемоданы и складывали их у крыльца школы. На одноклассников было приятно смотреть: все подтянутые, в трико, кедах, штормовках. Рыбин Валя притащил свой «маг», чтобы нам было не так грустно прощаться с городом. Погода тоже была неплохая, способствовала хорошему настроению, ярко светила солнце.

Пришел К-В, но я надеялась увидеть и Марк, однако я даже не могла подумать о том, что мне не  придется видеть его еще целую неделю.
Мы долго ждали автобус, который должен был везти нас в лагерь. Погода начинала портиться, наше настроение тоже, но мы старались не унывать. Наконец появилась директриса и объявила, что заезда сегодня не будет, мероприятие переносится на завтра, чемоданы нужно отнести домой, но на работу мы поедем обязательно.

С унылыми лицами мы потащили чемоданы по домам. Вернулись обратно, во двор школы и еще часа два ждали машину, мечтали — хорошо бы не приехала, тогда и работать сегодня не придется. Но она приехала. Это был крытый грузовик.
 
Мы кое-как поместились в кузове, К-В приютился у входа. Наконец поехали.
Плохое настроение постепенно улетучивалось, все оживленно гомонили, пробовали даже петь. Ехали долго, каждый успел рассказать какую-нибудь новость.
Приехали. Остановились у обочины, перелезли через кювет и очутились  на поле.
- Здесь лук, - сказал К-В. - Будем его дергать.
- А где же лук? - спросили мы, оглядываясь в недоумении.
Действительно, кругом росла густая трава.
- Лучше бы нас на морковку послали, - проворчала Полева Ленка. - Бэшников, вон, на свеклу отправили. Им, наверное, легко, а мы с луком замучаемся!

Мне было без разницы что дергать, я еще не разбиралась во всех тонкостях этого дела.

Как вскоре выяснилось, крупный лук еще можно было вытянуть из земли, хотя и с трудом, а вот мелкий без мучений невозможно было достать: тощие перышки обрывались, а луковицы оставались на том же месте и их приходилось выковыривать пальцами, быстро становившимися одного цвета с землей.

Визуально невозможно было определить, где заканчивается эта луковая полоса, кажется она уходила в бесконечность, а я уже больше не могла ползать на четвереньках.

Сколько так мы работали по времени, определить было трудно, но, по моим подсчетам, никак не меньше вечности. Мне больше понравилась сидеть возле наваленного в кучу лука и разбирать его по ящикам. Все удовольствие было именно в этом положении сидя. Погода хоть и хмурилась, но дождя не было.

По поводу ближайшего заезда нас уведомили, что в лагере прорвало трубы, и пока там не наведут порядок, мы туда не поедем.

Теперь каждый день по два часа мы высиживали во дворе школы.  Иногда мы всем классом прыгали по соседнему крыльцу точно воробьи и громко смеялись, сбрасывая таким образом напряжение от ожидания. Про себя я посмеивалась над глуповатым видом математика, следившим за нашими шалостями. Скорее всего он даже не догадывался, что я могу себе позволить нечто подобное, но когда он не смотрел в мою сторону, мне было не до смеха, - так я тосковала по Марку.

Однажды во дворе появилась Ольга Родичева на велосипеде. Не смотря на то, что она была намного младше меня, мы дружили с ней довольно давно, и, по-дружбе, она уступила мне свой велосипед, чтобы я прокатилась на нем вокруг школы. Тут же я решила показать К-В свое умение обращаться с этой техникой. Правда, за школой, я застряла в небольшой канавке, но в остальном я держала перед математиком марку и выруливала по двору на чужом велике, как на своем собственном. Только К-В, кажется, намеренно не замечал моих козыряний. Вот Марк наверняка придумал бы что сказать в этом случае.

Наши уже приспособились к езде в грузовике: брали с собой кроссворды, книги, в дороге травили  анекдоты. Теперь я старалась сесть поближе к двери, напротив К-В, и делала вид что дремлю — это был мой своеобразный вызов ему.

Я не любила работать под началом  математика, я никогда не видела его за работой, но из нас он выжимал все соки, гоняя по полю до изнеможения. В такой ситуации я готова была упасть перед ним на колени, но, вопреки всему, скрепя сердце и стиснув зубы, шла на последнем дыхании. Я никогда не показывала перед ним своей слабости и этим гордилась.

С луком мы намучились порядочно. Когда мы приехали на него в третий раз, то нас обрадовали тем, что завтра весь класс перекидывают на другой объект.

Перед началом работы вышла какая-то заминка: то ли ждали ящики, то ли не могли определиться с какого ряда начинать. В этот день у меня было не важное настроение, что-то, видно, меня расстроило дома, а тут еще наши собрались вместе для решения какого-то вопроса, а про меня забыли, не позвали. Я села отдельно ото всех, просто так мне было легче.

Я сидела на ботве и ненавидела весь мир, особенно К-В, потому что он смотрел на меня и вероятно соображал, чем мне можно досадить в этой ситуации.  Вдруг я увидела, что он действительно направился ко мне и потому немного струхнула. Я поняла — сейчас он начнет меня допекать своими умными разговорами, но в то же время мне было интересно, какая тема была у него на повестке.

Он подошел и  сел рядом на ящик. Сначала я обрадовалась — он одарил меня своим вниманием, как это мило с его стороны, но в следующий момент я поняла о чем пойдет речь и меня охватило отвращение, и я не могла этого скрыть.

Он заговорил:
- Сирафима давай поговорим серьезно. Как у нас насчет математики? Ты должна пообещать мне, что будешь хорошо учить ее в будущем учебном году. Ведь десятый класс — последний. Ты должна взяться за учебу. Ну, как?

Мне сразу стало скучно — нашел время когда об этом говорить.
- Не знаю, - сказала я. - Ничего не знаю.
- Но ты дай мне слово, ведь это не трудно. Что тебе стоит заняться математикой? - меня раздражала его настырность, но надо было как-то от него отвязаться.
- Я посмотрю, как получится.

Но, судя по всему, он во что бы то ни стало, хотел вытянуть из меня согласие, и я уклончиво пообещала ему сделать все, что будет возможно. Он сразу обрадовался, наверное решил — какая я хорошая и уступчивая.

Черта с два я буду учить твою математику, - сказала я ему во след, когда он отошел на безопасное расстояние. Подлец, вытянул таки из меня что хотел. Я чувствовала себя униженной.

С этого времени я старалась не смотреть в его сторону и открыто выказывала к нему пренебрежение, всякий раз садясь к нему спиной, но он, казалось, ничего не замечал и всегда смотрел на меня по-доброму, если не ласково, а иногда даже улыбался. Из-за этого я ненавидела его еще сильнее и ругала самыми презрительными словами.

На следующий день нас привезли на морковку. Оказалось, что морковку дергать ничуть не легче, чем лук. Дни стояли солнечные, земля высохла, морковка была слишком мелкая; хвостики ботвы почему-то обрывались, а вытаскивать саму морковку было лень, хотелось побыстрей пройти свои рядки и покончить с этим делом. Хорошо хоть рядки оказались не такие длинные, как полосы с луком.

По-соседству с нашим участком оказалось поле со свеклой. Все ворчали недовольно  — ну почему мы такие невезучие, нам всегда самое худшее. Вскоре я почувствовала усталость и начала приглядывать работу полегче. Вижу — разбирать морковку некому. Тут же, удобно устроившись возле кучи, я принялась обрывать ботву.
«Странно, что никто не хочет заниматься таким легким делом», -  думала я.

Мальчишки всё таскали и таскали ящиками морковку, кучи вокруг меня всё росли и росли. Наконец работяги стали подходить по одному и рассаживаться возле меня. Рыбин все носился со своим «магом» - у него там что-то записано из оперы про Христа. Нам все равно что слушать, лишь бы не пришлось скучать. Кое-как с этой морковкой управились.
 
И только на следующий день нас отправили на картошку. Сначала все заныли — нам хорошо известно что такое уборка картофеля, мы проходим через нее каждый год, но нас успокоили, пообещав, что нам не придется делать другой работы, как только ходить за комбайном и подбирать выпавшие из сборника клубни; но все оказалось не так-то просто.
Прошли несколько рядов и комбайн сломался. К-В предложил нам выдергивать картофель вручную, но все хором воспротивились, правда, кое-кто пробовал дергать ее, как обычно, но это скоро всем надоело, да и не интересно было. Рабочие же с комбайна сказали, чтобы мы не напрягались и отдыхали.

Совсем неподалеку, возле кустов, был разведен костер, и мы решили напечь картошки, ведь ее у нас предостаточно. Все с азартом взялись за эту затею. Вскоре лица у всех были перепачканы сажей, зато глаза блестели от счастья, и еще так аппетитно пахло пропеченной картофельной кожурой.

Нам сообщили, что починка техники займет много времени, и нам лучше пойти на склад и там переждать простой. Мы отправились на склад. Там совершенно нечем было заняться, и мы бродили по двору или лежали на траве.

Недалеко от склада стоял целый лес сушняка, и мы пошли туда искать не то грибы, не то ягоды: об этом мероприятии я помню только то, что мы здорово обожглись крапивой и искололись сухими, острыми сучьями.  Времени в нашем распоряжении было полно, поэтому каждый развлекался как мог.

Я принялась ловить кузнечиков и между делом поймала огромную саранчу. Я завернула ее в свой шелковый платок и носилась с этой живностью довольно долго, пока мне это не надоело. Я ее не выбросила.

Все это время К-В прохаживался неподалеку с умным видом профессора, но мне было абсолютно чихать на него.
Часть нашей группы лазала по складу и все, кто в нее входил, выпачкались не то в опилках, не то в кормовой муке. Вместе с другими я забралась  в постройку: там были какие-то длинные ходы, как в лабиринте, и пахло плесенью. Неожиданно нас закрыли, а двери подперли снаружи. Тогда мы отважились идти по этим проходам и очень скоро обнаружили в крыше дыру, через которую парни выбрались наружу. Но девчонки тоже хотели на свежий воздух; они визжали и прыгали от нетерпения.

Мальчишки помогли им взобраться наверх. Ох, как нам хотелось задать трепака тем, кто запер нас в этом жутком месте, но все обошлось без жертв.
Чтобы примирить нас, К-В повел всех к куче картофеля, которую только что свалил грузовик, и велел сортировать, пообещав, чем быстрее мы с этим справимся, тем быстрее попадем домой.

Мальчишки упрямо отнекивались, девчонки хныкали, но в конце концов все принялись за дело.  Мальчишки старались отбирать только крупный картофель, затаривая его в мешки, поэтому у них дело двигалось довольно споро. Девчонки возились с мелочью. Когда куча была разобрана, принялись складывать мешки штабелями. Как и следовало ожидать, К-В в этом участие не принимал, ведь не барское это дело.

После такой работы на солнцепеке сразу всем захотелось пить. Склад находился на территории деревни поэтому, пока не пришел автобус, мы всем табором отправились искать колонку. На широкой деревенской дороге нам навстречу трусили грязные поросята. Они бежали кучей, весело потряхивая ушами-подорожниками.

- Глядите, - сказал кто-то громко, привлекая к ним наше внимание, - чем-то на нас похожи. Совсем как мы! - На это замечание девчонки заразительно засмеялись.
Колонку мы все-таки отыскали, напились вдоволь воды и умылись. По возвращении нас уже ждал небольшой автобус. Хорошо хоть грузовик сменили на рейсовый автобус, в нем не так тесно и можно смотреть в окно на дорогу.
К-В сидит впереди, у самой двери. Мне хорошо виден его рыжеватый затылок. Иногда К-В поворачивается в профиль и тогда я бросаю в его сторону лишь мелкие, ничего не значащие взгляды. Впрочем, даже если я его презираю, что-то приятное все же шевелиться в глубине души. Когда он спокоен, задумчив, молчалив, тогда мне кажется, что я готова его любить, но я ругаю себя за слабость и, не позволив предательскому чувству высунуться хоть на сантиметр, снова прячу его куда-то глубоко-глубоко. Нет, пока К-В наш классный, а тем более математик, я не имею права симпатизировать ему. Здравость разума прежде всего.


2

Не помню точно чем мы занимались в последующие дни, но то, что в день перед заездом была капуста — это я помню отлично. Когда нас привезли на капустное поле, все чуть ли не хором закричали «ура!», ведь капуста это не лук и не морковка, у нее вон какие кочаны здоровенные, и если кушать захочется, разруби один из них — такой белый и сочный — и лопай сколько влезет.

Математик, как обычно, разделил всех по рядкам. Свалив свои свертки с едой и прочей одеждой в одну кучу, мы приступили к делу. Поначалу работа шла неплохо — у крупных кочанов мы отгибали нижние листья, подрубали кочерыжки, собирали по паре-тройке вилков и кидали в общую кучу, только от ударов спелые кочаны лопались, поэтому нам сделали внушение, что с капустой нужно обращаться более деликатно.
Потом капуста пошла гнилая и мелкая; я стерла ладони о рукоятку ножа до крови. Нож пришлось бросить в сторону, а капусту вырывать, предварительно прокрутив кочерыжку; однако здесь нужно было иметь достаточно сил, чтобы открутить вилок от жесткого побега. В связи с этим наш азарт сошел на нет, зато если попадался белоснежный, сахарный кочан, от одного вида которого текли слюнки, тут уже мало кто мог удержаться, чтобы не разобрать ее по листику до самой сердцевины. Так мы трудились без остановки, между делом жевали капусту, а небо тем временем начинало лиловеть, словно разбухало, накапливая в себе влагу.
В конце поля уже росла одна мелочь и мы бегали от одной полосы к другой, помогая друг другу поскорей покончить с уже надоевшей растительностью.
К-В не был доволен нашим старанием и предложил нам прогнать участок еще по одному разу, но тут нам несказанно повезло — начался дождь.

Сначала он прыснул несмело, но потом так поднажал, что все поле в округе превратилось в болото.
Спрятаться нам было негде, принялись накрываться чем попало. Откуда-то достали большой кусок полиэтилена, и мальчишки пошли сооружать в кустах укрытие. Пленку разрезали надвое и вскоре были готовы два уютных убежища: в одном устроили «столовую», в другом «зал ожидания».
Против того, чтобы устроить перекус К-В не стал возражать. Все, что было съестного, свалили в один «котел». Девчонки делили продукты и выдавали всем равные порции. Были тут и помидоры, и сыр, и колбаса, и яйца, только капусту почему-то никто не захотел включить в меню; был даже горячий чай. Что мне нравилось в одноклассниках, так это их внимание: куда бы мы не отправились, сухой паек всегда делили между собой по-товарищески.

Вот и у меня в этот раз было не так много съестного — сыр да хлеб, но и меня нагрузили с общего котла.  Тогда, кажется, я снова была чем-то расстроена, и все проявили обо мне заботу, особенно Ольга Семкина, даже не смотря на то, что она прервала нашу долгую дружбу в восьмом классе, став отличницей.
Математик лопал вместе со всеми, но держался подчеркнуто интеллигентно, и как только дождь немного утих, первым выбрался из укрытия наружу.
На поле теперь была непролазная топь, никому даже не хотелось лезть туда, но нам нужно было собрать разрозненные кучки кочанов в две большие горы, чтобы их можно было сразу загружать в машины, которые должны были приехать за капустой.
Дождь все еще моросил, но что тут можно было поделать? Работа есть работа и за нас ее никто не сделает. И мы пошли месить грязь. Таскать в руках по два кочана от одной кучи к другой было не удобно и мы разбились на цепочки.
Капустные кочаны весело перелетали по воздух — тут уж не зевай, не то влетит такой «мяч» в твою голову, хорошо если только вскочит шишка.
Вскоре засияло солнце. Мы набросали три большие кучи, правда при этом побили не мало вилков, но свое дело мы выполнили честно. Пока ждали автобус, съели остатки провизии. Уселись на какой-то бетонной плите и стали чистить сапоги. Но автобус сюда все равно не подъехал, так как дорогу развезло, и мы пошли к нему, скользя по глине как по лыжне и весело переговариваясь.
Сегодня мы не то, чтобы устали, но вымокли основательно и нам хотелось поскорей приехать домой, залезть в горячую ванну, отмыться и тут же забраться в чистенькую постель. Я с ужасом подумала, что бы мы сейчас делали, если бы жили в лагере…


3

Наконец мы дождались дня заезда. Был теплый, солнечный день. Теперь, безо всякого опасения, мы притащили свои чемоданы. В свой чемодан я не забыла положить несколько тетрадей и ручку — думала, может удастся поработать над некоторыми рассказами, которые лежали пока не законченными.

Итак, девятого августа 1976 гола состоялся заезд в трудовой лагерь «Юность». Предположительно, нам предстоит прожить здесь целую неделю вдали от родного дома, где всегда готовы для нас чистая постель, ванна с горячей водой и прочие удобства цивилизации. Впрочем, я уже жила в деревенских условиях, поэтому не очень переживала по поводу отсутствия комфорта, к тому же с нами постоянно будут наши дорогие учителя, а самое главное, здесь будет  Марк, один, без жены, с которой он работал на пару в прошедшем учебном году.

Наш «А» класс и «бэшников» завозили в несколько этапов, учителя тоже приезжали в разное время. Из-за суматохи, связанной с переездом, я не припомню каких-то особенных моментов кроме того, что всеми мероприятиями по распределению хозяйственного инвентаря и заселению руководили Людмила Анисимовна (преподаватель физики) и Юрий Васильевич — учитель немецкого и ИЗО.

Девчонок из нашего класса заселили в корпус в виде буквы «Г» с двумя отдельными комнатами, мальчишек разместили в соседнем корпусе напротив во избежания инцидентов. Поговаривали, что в одном с нами лагере будут жить девятиклассники из сорок четвертой школы, но они должны были приехать позже. А вот Марка почему-то не было видно и все о нем молчали.

Часть девчонок разместилась в большой комнате-спальне на десять человек с выходом на веранду (я тоже попала в эту комнату), остальные устроились в небольшом боковом закутке. За стеной нашей спальни находилась игровая комната.
Много времени мы затратили на получение матрасов, подушек и постельного белья, на обустройство своего личного места и близлежащего пространства. То и дело к нам заглядывал кто-нибудь из женщин-учителей, каждая со своим советом:
- Устраивайте свою комнату поуютней, вам в ней жить. Вы же девочки, создавайте домашнюю обстановку.
В ответ девчонки попросили несколько простыней, чтобы занавесить огромные окна, в виде стеклянной перегородки, за которой находилась веранда, а то снаружи каждый мог заглянуть внутрь и видеть все, что происходит в спальне.
Моя кровать стояла у окна впритык к кровати Деминой Томы, справа отдельную кровать занимала Кунакова Натка, но мы могли переговариваться между собой не мешая своей болтовней остальным.
Часа в четыре, когда основные проблемы с заселением были решены, состоялся общий лагерный сбор. Нам объяснили и показали где находятся основные объекты: столовая, туалет, умывальники, прачечная; озвучили распорядок дня: работа в две смены по два отряда; строго-настрого запретили бегать по ночам из корпуса в корпус, также запрещалось мальчикам в неурочное время появляться на территории девочек, девочкам, соответственно, - на территории мальчиков. На субботу и воскресенье нас обещали возить домой. Возможно, мы пробудем здесь и две недели, если того потребуют обстоятельства.

Мы спросили, как насчет сегодняшней работы в поле. Нам ответили, если начнется дождь, то в поле не поедем. Еще между бригадами школ установили соревнование по выпуску листовок и газет, ну и прочей художественной продукции. Меня назначили главным редактором и это был предел всех моих мечтаний! У меня сразу пропало всякое настроение находиться в этом месте: работать и заниматься художествами — где мне взять сил на всё?
На небе собираются тучи, хорошо, если начнется дождь.
Девчонки из нашей спальни пошли в соседнюю комнату проведать других девчонок: те расклеили по всем стенам  картинки из журналов, откуда-то настоящие занавески достали — у них все же уютнее, хоть и тесновато.
Сейчас не вспомню, чем закончился этот день. После команды отбой мы заперли двери в спальню, замотав скобы между створками проволокой, чтобы к нам никто не мог войти, долго еще не могли угомониться. Шум в нашей комнате привлек физичку Людмилу. Стоя под дверями, она настойчиво требовала, чтобы мы ей открыли, потом к ней подключилась Нина Георгиевна. Вдвоем они нас стыдили и успокаивали. Наконец девчонки потушили свет и принялись травить анекдоты, но я до конца не дослушала, так и уснула, а ночью проснулась.
 
Томка ворочалась на кровати и скрипела пружинами. Я чувствовала, что здорово замерзла, встала, надела носки, трико, кофту. Еще кто-то встал, тоже начал поспешно одеваться. Но перед самым рассветом я поняла, что даю дуба, поэтому долго ворочалась пытаясь хоть как-то согреться. Только заснула, а уже подъем. Людмила в нашу дверь барабанит.
- Девочки, откройте!
Полева размотала на скобах проволоку и снова юркнула в постель. Людмила встала на пороге во всей красе.
- Вот что, давайте, скорей одевайтесь, сейчас завтракаем и поедем в первую смену.
Замечу, вчера мы уже распределились, кто поедет в первую, кто во вторую смену.
- Да мы уже одетые, - проворчала я. - Просто жуть, что было сегодня ночью.
- Мы так замерзли, - вторила Ирка Самохина. - Когда нам тепло дадут?
- Когда Марк Витальевич приедет, - был категорический ответ.
- А когда он приедет?
- Дня через два.
Я услышала про Марка и мое сердце сразу учащенно забилось. Значит он все-таки появится в лагере. Какое облегчение!
Я слышала также, как девчонки из соседней комнаты хвастались, что у них ночью было тепло. Дежурные из нашей спальни взялись за мытье полов; условились начать дежурство  с двух крайних коек в первом ряду у стены. Я вышла на крыльцо, заплела косу. Первая смена уже суетилась, ее накормили раньше всех, остальные ждали своей очереди. На завтрак давали манную кашу, хлеб с маслом.
В столовой я сижу за вторым столом, на самом краю. Столы здесь длинные, деревянные, человек на двадцать, под ними такие же лавки. Вообще, столовая напоминает деревенскую избу, она расположена внизу, в овраге. Умываемся мы в открытых умывальниках — вода там зверски холодная. А вот математик утром ходит на речку, возвращается эдаким Бубой Касторским. Он начал отращивать усики и похож на пижона.
С утра еще клубится туман, набегают тучи, но скоро проясняется и устанавливается  спокойная, солнечная погода. К полудню становится жарко, но такой духоты, какая бывает в разгар лета нет — отличная умеренная погода для августа.
Людмила в первый же день упредила меня, что я не должна ездить в поле, так как мне будет достаточно заниматься выпуском стенгазет — я могу рисовать целыми днями и не думать о другой работе. Девчонки твердили мне то же самое, но мне было как-то неудобно отсиживаться в лагере, когда все вкалывали на поле, поэтому иногда я выезжала по собственному желанию с какой-нибудь сменой, и по-возможности старалась не ездить в смену К-В. Уж я-то знала чем это может быть чревато.
Вообще, я плохо помню дни, проведенные без Марка: все они были скучными и однообразными. В соседней игровой комнате, стоял телевизор, но мы его мало смотрели, показывал он плохо, антенна все время падала. Кто-нибудь из учителей говорил в этом случае:
«Вот приедет Марк Витальевич и все сделает». - И так, по любому поводу, чуть что — ссылались сразу на него.
В его отсутствие никто не мог спланировать даже захудалую дискотеку. По ночам мы по прежнему мерзли, хоть и надевали на себя все теплые вещи, какие у нас были.


4

И вот, однажды утром, когда на улице стоял очень густой туман, и нам никак не хотелось вылезать из теплых постелей на свежий воздух, я услышала голос Марка; все учителя поздравляли его с приездом. И мне сразу так захотелось его увидеть, что я тут же вскочила, забыв про холод. Но, чтобы никто не догадался о причине моего столь бурного поведения, я сказала девчонкам:
- Кто хочет на пригорок, в сарайчик? Пошли со мной!
И сразу нашлось несколько желающих, и мы побежали на пригорок. Уже по дороге обратно в корпус, чтобы согреться, я стала подпрыгивать на бегу и тут встретила его. Он сразу обратил на меня внимание. Так было всегда — если он меня видел, то обязательно говорил что-нибудь ободряющее; и даже теперь он улыбнулся и  сказал:
- Уже прыгаешь? Разминаешься? Молодец!
Я влетела в спальню вне себя от радости. До сигнала подъема оставалось минут пять, и я поспешно стала переодеваться, чтобы не опоздать на линейку. Я была такая счастливая… Целую неделю, а то и больше, я буду рядом с этим человеком. Теперь я поняла, как мне несказанно повезло, что мне поручили исполнять обязанности редактора стенгазет. Я сразу оценила бесспорную выгоду своего положения. Ведь оставаясь в пустом лагере, я могла видеться с Марком в течении целого дня и даже разговаривать с ним.
Итак, мой обожаемый учитель физкультуры, нынешний начальник лагеря, заступил на свой пост. Он провел с нами первую утреннюю линейку: сообщил распорядок дня, установил дежурство в столовой (дежурные тоже освобождались от работ в поле). Девчонки стали требовать танцев, ведь в настоящем лагере непременно должны быть танцы. Марк пошел им навстречу при условии, что сегодня вечером мы проведем КВН с сорок четвертой школой. Все эти мероприятия были приурочены к Большому костру в честь открытия трудового сезона в лагере, хотя этот сезон уже давно шел полным ходом.
После завтрака девчонки пошли к Марку с жалобой, что по ночам у нас холодно. Он сказал:
- Все сделаем, - и, не теряя времени даром, открыл какой-то чуланчик на веранде.

Там оказалась кочегарка: стоял большой железный бак, лежали поленья, уголь. Он натаскал воды, разжег огонь и... потекла по трубам горячая вода. Правда, тепло появилось не сразу, но все заверяли нас, что к вечеру в нашей спальне будет жарко. Тем временем я сидела в игровой у телевизора и прислушивалась к голосам у нас в спальне — там Марк, а с ним несколько мальчишек осматривали трубы и батареи. Потом Марк еще долго ходил по корпусам и проверял систему отопления.
Не припомню точно, чем еще мы занимались в этот день: кто спал, кто играл в карты; потом взялись за гадание. У Полевой с собой была книга Герберта Уэллса «Остров доктора Моро», и девчонки попросили Лену почитать эту книгу вслух.
Я слушала в пол уха, но все равно сюжет мне показался занимательным.

Наступил вечер и за территорией лагеря запалили большой костер. До того, как пламя разгорелось и достигло вершины поставленных в виде вигвама жердей, кто-то подвесил на шпагате на одну из жердей резиновый сапог в надежде, что когда шпагат перегорит, то сапог на кого-нибудь свалится, но он висел до тех пор, пока его не спихнули длинной палкой, так что посмеяться не удалось.

Костер догорел и мы разбрелись по корпусам. Мы совсем забыли про КВН, даже группу участников не подобрали, но никто не хотел участвовать в этом спектакле, все хотели быть зрителями. Комсорги нервничали, полные возмущения они предъявили нам ультиматум: или через пять минут будет команда, или все пойдут спать, не дождавшись танцев. Рыбин и Дёмина принялись сначала всех уговаривать а затем совестить, взывая к нашей сознательности, мол позорим себя перед другой школой, и только математик не то, чтобы очень, может даже совсем и не очень-то выходил из себя. Тут я узнала, что Марк будет в судействе и изъявила свое желание войти в команду и тогда остальные тоже почему-то захотели участвовать в соревновании. Стали наспех придумывать название команды и девиз. И тут нас вызвали на ринг. Рыбину пришлось за всех отдуваться одному с этим девизом, но он у нас был мастак сочинять экспромтом. Ко всеобщей радости, первую часть программы мы прошли успешно, не смотря на то, что команда участников из другой школы в течение дня тщательно готовилась к соревнованию.

Затем противоборствующим сторонам дали по листку бумаги. Каждый из участник команд должен был написать на сгибе листка по одному слову, капитанам команд оставалось зарифмовать эти слова, чтобы получился каламбур. Наша команда успешно справилась и с этим. Потом было еще несколько интересных заданий, в том числе и выступление с номерами художественной самодеятельности. Зрители, зараженные азартом,  тоже включились в это увлекательное мероприятие. И вот на завершающем этапе был объявлен конкурс эстафет. Сначала проводились обычные эстафеты, но вот Марк достал откуда-то мешки, только теперь уже никто не желал в них прыгать. Мне тоже ничто не мешало проигнорировать это дурацкое задание, но мне хотелось показать Марк, что ради него я готова на все.

До финиша, конечно, я не дотянула, грохнулась на асфальтированной площадке и разбила коленку, но я не могла позволить Марку увидеть плачевный результат моего падения. Поднявшись через силу, я вылезла из мешка и с вымученной улыбкой вернулась к своим. Проходя мимо Марка, я услышала от него несколько озабоченных фраз, брошенных в мою сторону, но я отшутилась, превозмогая боль и почти что сразу ушла в корпус. Идя в темноте по веранде, я думала лишь о том, что, наверное, глупо выглядела, когда падала; и пусть я разбила коленку и содрала руку, но мне было ужасно стыдно, что я не справилась с таким пустячным заданием, хотя, сказать по правде, я первый раз в жизни проходила эстафету в мешке.
Я спряталась в нашей спальне, достала бинт и стала бинтовать ногу; собралась уже от души пореветь из-за того, что  так осрамилась перед Марком, но явилась Нина Григорьевна и тут же стала интересоваться моим самочувствием.

Пришлось отказаться от потока слез и причитаний. Она осматривала мои царапины, сочувственно охала, а я только смеялась. Забинтовав побитые конечности, как ни в чем не бывало, готова была бежать куда угодно. Но попадаться лишний раз на глаза Марку мне было стыдно, или даже неприятно — типа хотела выпендриться, да не вышло.

Я выскочила на темную улицу. КВН уже закончился. Я спросила у кого-то результат соревнований, кажется была ничья; вместо награды всем участникам раздали конфеты. Марк давно объявил отбой, но девчонки стали требовать танцев.
 
Включили музыку, но никто не выходил в круг. Мне стало не интересным смотреть как наши девчонки жмутся по углам, поэтому пошла спать.
Кочегарил сегодня Марк на славу, в спальне было даже жарко. Сегодня ночью наверняка не замерзнем, подумала я и легла в постель в одной сорочке.

Не зажигая в спальне свет, я уснула в полной темноте. Потом проснулась от того, что пришли девчонки, зажгли свет и долго готовились ко сну. Я закрыла глаза и, не обращая внимания на их возню, опять уснула. А под утро я проснулась от холода; дотянулась рукой до батареи, а она — ледяная. Ну, это уже форменное издевательство, подумала я. Выходит, кочегарка не работает, а Марк спит сладким сном и знать ничего не знает!? Пришлось вставать и одеваться.

Надо сказать, постепенно мы привыкли к утренним холодам и впоследствии не обращали на эту неприятность никакого внимания.
Пригревшись в кровати я незаметно уснула, но скоро уже звучал сигнал «подъем!».
Девчонки одеваются, галдят; дежурные наспех подтирают пол, чтобы успеть на линейку.
Я пошла заплетать косу в коридор под предлогом того, чтобы не мешать дежурным. На самом деле мне не хотелось прозевать появление Марка.
В проходном помещении перед игровой комнатой, где двери были открыты настежь, я услышала жужжание электробритвы, подумала — может это Марк, надо пожелать ему доброго утра, но оказалось это был  К-В.

Я никогда не видела, как он бреется, и это произвело на меня особое впечатление, - как-то уж все было по-житейски. Кажется он не заметил меня, а я сочла благоразумным  больше за ним не подглядывать.
Я расчесывалась у окна, когда появился Марк. Он сказал мне «доброе утро» и, заглянув в нашу спальню, стал звать всех на линейку.
- Ой, мы еще не умывались! - заверещали девчонки.
- Умываться будете после линейки, - строго потребовал Марк. - И чтобы во время линейки — никаких дел! Ясно? Иначе буду наказывать!
- Марк Витальевич, мы сегодня опять замерзли! - захныкал кто-то. - Вечером было жарко, а утром опять холодно.
- Что я, ночью буду ходить караулить? - бросил вызывающе Марк. - Сейчас затоплю печку.
На линейке, как уже заведено, Марк прочитал расписание на день, дал краткую характеристику вчерашнему дню и, в заключении, сказал:
- Отбой в десять!
Все сразу заныли:
- Почему в десять? В других лагерях до одиннадцати разрешено гулять. Танцы должны быть!
- Слишком много бабаев развелось
- Каких бабаев?
- А которые вот здесь, по углам прячутся. Сами танцы просите, а никто не танцует. Если сегодня хоть одного бабая увижу — больше никаких танцев не будет!

Конечно же, все приняли его угрозу к сведению и вечером примерно дрыгались на танцплощадке.
На этом линейка закончилась и нам любезно разрешили заниматься своими делами. Мы умывались очень холодной водой, шумели, толкались, брызгались.
Математик собирался сегодня в поле во вторую смену, поэтому первую половину дня мне пришлось терпеть его  присутствие. После завтрака он сразу прицепился ко мне со своей газетой, чтобы я не филонила.  Я выпросила у Юры-Васи бумагу и карандаши и отправилась отбывать повинность в нашем «холодильнике».  К-В посоветовал мне одеться потеплей, верно этим напоминанием он хотел проявить свою заботу обо мне. Ко мне иногда забегали девчонки, предлагая нарисовать то и ли иное интересное событие: про костер я конечно же не забыла.  К-В сначала вертелся возле меня, но потом, похоже, замерз и ушел. Без него работа сразу пошла споро, но он все равно иногда заходил ко мне  и говорил:
- Сима, иди, погрейся на солнышке. Ты наверное замерзла?
Он мне надоел и я уступила. Впрочем, я в самом деле замерзла. Я прихватила карандаши и стала их точить на веранде. Мне хотелось поскорее закончить газету поэтому, не согревшись окончательно, я спешила  скорее обратно.
Юра-Вася ходит по корпусу и очень мелодично высвистывает какую-то мелодию — настоящий мастер художественного свиста. Чтобы не скучать в одиночестве, я тоже тихонько напеваю песенки.
К-В давно уже не появлялся в игровой, видно ослабил контроль, а я работала в ускоренном темпе, как вдруг, неосторожным движением, опрокинула бутылек с краской на угол газеты. Я пребывала в ужасе, ведь газета почти готова и получилась совсем неплохо. Соображаю, как можно исправить оплошность, не рисовать же все заново!
Зашел кто-то из девчонок:
- О, уже газета готова! Быстро же ты…
Я показала свое несчастье. Заклей куском бумаги, посоветовали мне. А это стоящая мысль!

Пока математик не появился и не увидел это безобразие, я быстро заклеиваю пострадавший угол. Едва успеваю закончить это дело, тут же появляется К-В.

Впрочем, газетой он остался доволен. Теперь я свободна на весь день. Только дел-то у меня никаких нет, разве что на кровати поваляться, да книжку почитать.


5

Исполняя обязанности худредактора по выпуску стенгазет и листовок, я подорвала свое здоровье, просиживая часами в игровой комнате, в которой всегда было холодно в первой половине дня. Сильно разболелось горло, и я быстро потеряла голос. При  К-В я даже нарочно покашливала и сипела, чтобы он знал, к чему привело мое пребывание в «холодильнике», но он как будто этого не замечал.
И только Марк, от которого я старалась скрыть свой недуг, сразу догадался, что со мной не все в порядке.
- У тебя горло болит? - спросил он немного встревоженно: наверно он думал, что у меня ангина, но не мог же он знать, что гланды мне удалили в шесть лет, поэтому я всегда жестоко мучилась от любой простуды. Но тогда, на беспокойство Марка, я беззаботно отмахнулась — мол, пустяки. Однако, по утрам я стала выходить на линейку в вязаной шапочке, так как ухо тоже начинало побаливать. Марк предложил мне поехать домой подлечиться, но я наотрез отказалась. Разве могла я позволить себе хоть один день прожить вдали от него? Ведь это наши последние дни, когда мы можем общаться так свободно: можем говорить на любую тему и с теплотой  смотреть друг другу в глаза.

Как-то мне дали задание нарисовать большую газету по случаю приезда директрисы. С утра я засела в «холодильнике». Пришел Юра-Вася и включил телевизор: все не скучно — пока рисую, можно и телевизор посмотреть. Пришел Марк с шахматами, заглянул в мою газету — что это я рисую? Я рисовала шарады.
- Я это знаю, - сказал он. - Каждый год одно и то же! - и быстро разгадал все шарады.
Потом он сел играть с «немцем» в шахматы, при этом спросил — дозволят ли дамы ему курить, потому что кроме меня в игровой были еще девчонки. Мы разрешили. Юра-Вася заметил, что в телевизоре ничего не видно  из-за плохой антенны.
- Будет вам хорошая антенна, - пообещал Марк. - А пока потерпите с этой.
После обеда все ждали начальство, училки  развешивали готовые газеты на веранде, я им помогала. Тут же вертелся Марк и сыпал шутками, как мальчишка.
И вот, приехала директриса со своей свитой. Она взошла на веранду, где я стояла перед своими творениями, и спросила:
- Как у вас дела? Все ли здоровы?
Марк ответил:
- У нас все хорошо, только вот Сирафима немножко приболела. - он стоял совсем рядом и, когда обернулся в мою сторону, я очень резко выдавила из себя:
- Ну, что Вы, Марк Витальевич, в самом деле!.. - и отошла от него в полном негодовании, а через минуту ушла к себе, чтобы меня никто не жалел. Но, кроме Марка, пожалуй, за все эти годы, меня никто по-настоящему не жалел.

Бывало, вечерами, когда мы с девчонками гуляли вокруг корпуса, мы видели, как собирались парами наши учителя.
- Опять дружить пошли! - хихикали девчонки. - Давайте посмотрим, что они будут делать.
В основном это касалось Марка и физички Людмилы. Они прохаживались рядышком по главной асфальтированной дорожке лагеря, на виду у всех, и никто не осуждал их за это. Наоборот, всем нравилось смотреть на их. Наша Людмила настоящая красавица, она была симпатична всем поголовно, даже девчонкам, так что нам было ужасно приятно, что два наших любимца открыто флиртуют, не опасаясь пересудов. Они уходили за территорию лагеря в темноту, и мы теряли их из виду. Наш пыл быстро остывал, нам было все равно кто с кем ходит, тем более, они возвращались очень скоро и расходились, так что повода для сплетен не могло быть. Если честно, я завидовала Людмиле: она наслаждалась обществом Марка, находясь под его деликатным вниманием, и оба они выглядели вполне счастливыми.


6

Девчонки из нашей спальни нашли себе достойное развлечение. После выходного они привезли из дома еще несколько карточных колод и все свободное время теперь резались в подкидного. Иногда Кокина Таня, Самохина Иринка и Полева устраивали сеансы гадания; вот где на самом деле разгорались сердечные страсти.

Чем ближе был день расставания, тем чаще, по вечерам, я уединялась в каком-нибудь уголке веранды. Я сидела на перилах, смотрела на закат и ждала появления Марка. Случалось, он проходил мимо, но ничего не говорил, будто чувствовал, что мне ни с кем не хочется разговаривать. Но стоило мне завидеть К-В, как тут же приходилось смываться. Он любил приставать ко мне с расспросами, что вызывало во мне еще большую антипатию к его персоне.

Однажды, когда у нас были очередные танцульки, зазвучал вальс и математик пригласил Людмилу, и они так темпераментно кружились на площадке, что казалось — это сильный ветер вертит их в своем порыве. К-В танцевал вполне профессионально, как будто кадетский корпус заканчивал. Не знаю, кому он хотел показать свое умение, только я не стала досматривать чем все это закончится и ушла. После этого вечера я еще больше обозлилась на математика.

В один из дней я была дежурной по спальне: обычно девчонки дежурили по двое, но тут получилось так, что я попала в компанию к Деминой и Кунаковой.

Подъем объявили за пять минут до линейки. Все уже бежали на построение, а мы, в ускоренном темпе, мыли полы, чтобы не попасть на заметку Марку, но все было лишь напрасной тратой сил. Марк всегда замечал тех, кто не придерживался установленных им правил поэтому, чтобы не слушать то, как он строго отчитывал непослушных, я вообще не пошла на линейку. Разумеется, он должен был заметить мое отсутствие, ведь на всех линейках я всегда стояла недалеко от него, я всегда выбирала место, чтобы быть ближе к нему.

Пусть хоть раз рассердиться, - думала я, но этот номер оказался дохлым. Марк сделал строгое замечание Томе и Натке:
- Я уже говорил неоднократно, - внушал он провинившимся, - кто будет опаздывать на линейку — подвергнется наказанию! Сегодня вы будете наказаны.

Все это я слышала из спальни. Обо мне он даже не заикнулся.
Странно, почему он про меня ничего не спросил, думала я, ведь прекрасно же видел, что меня нет на месте. Обычно я стараюсь встать к нему поближе, чтобы любоваться им пока он произносит разные монологи.

Угрозы Марка оказались не пустым звуком. Перед обедом он вызвал провинившихся и велел им убирать мусор вокруг корпусов.  Во время этой разборки я была неподалеку и сочла нужным оказать посильную помощь своим товаркам. Впрочем, подмести веранду, убрать надерганную и разбросанную траву — для меня было самым пустяковым делом. Другие девчонки спрашивали меня: мол, зачем я помогаю провинившимся, ведь моего имени Марк не называл? Но я понимала, что он не отчитывал меня, вероятнее всего, из симпатии к моей персоне, ведь мы столько лет провели бок о бок и знали друг друга достаточно хорошо, чтобы в один день вдруг разрушить наши безоблачные «отношения»; ко всему, наверняка, он жалел меня из-за моей болезни и проявил в отношении меня чисто отеческую заботу. Все же, приняв на себя часть повинности, я решила таким образом не играть на самолюбии Марка, мне хотелось, чтобы наши последние дни прошли в мире и спокойствии.

В лагере для меня иногда выпадали дни абсолютного безделья. Один такой день пришелся на дежурство по столовой. Дежурных, как водится, на целый день освобождали от полевых работ, а их обязанности были совсем не сложные: три раза в день накрыть столы, потом убрать грязную посуду, если понадобится, подмести полы и, конечно же, во время еды стоять на раздаче, чтобы подавать горячие блюда, а когда все едоки расходились, дежурные могли есть сколько влезет.

В это день я дежурила с Борзиным, наверное потому, что за столом мы тоже сидели как бы в одной компании — напротив друг друга. Не знаю почему, но со мной сидеть никто не хотел, а он сидел и даже мог одолжить свою порцию салата или «второго». Первое блюдо нам всегда давали в больших глубоких эмалированных чашках, похожих на маленькие тазики, впрочем, суп там едва прикрывал дно, зато «второе» накладывали в суповые тарелки, куда входила двойная порция.

Обычно после завтрак и ужина посуды на столах бывает немного, так что дежурным особо-то напрягаться не приходится.
И вот, с утра мы с Борзиным, как положено дежурным, пошли в столовую. Как было принято, мы приготовили к раздаче тарелки с манной кашей, расставили на пустых столах миски с хлебом. Нам велели подмести пол. Борзин сразу от этого дела отказался, поэтому я подметала одна. Нарвала травы на веник побольше и ну гонять пыль между столами. Из кухонных работников на меня никто внимания не обращает, лишь бы я занималась своим делом.
И как это бывает, в назначенный час, перед едой, разгораются страсти: толпа оголодавших долбится под закрытой дверью, и все ругают дежурных, хотя во всем виноваты повара, не вскипятившие вовремя чай. Обе стороны перекидываются обидными словами. Обычно дежурные говорят в таком случае:
- Встали бы на наше место!
А на следующий день, когда дежурные становится едоками, а кто-то из бузивших встает на место дежурного, вся эта сцена повторяется.

Но вот уже первая группа, спешащая в поле, накормлена, а скоро наедаются и те, кто остается на вторую смену, и теперь  до обеда появляется воз свободного времени — делай, что хочешь. Хорошо хоть посуду мыть не заставляют; повара пока справляются сами. Но делать, собственно, ничего не хочется, даже спать не тянет, не смотря на ранний подъем.

На утренней линейки прозвучало сообщение, что сегодня нам выпала честь принять участие в акции протеста, и всем, кто был свободен от полевых работ, надлежало собраться перед обедом в овраге на лавочках, возле столовой. Я не видела Марка с самого утра, а без него мне всегда скучно, и любое мероприятие не интересно. Иногда он уезжает в город, ему такая роскошь позволительна. Наши девчонки тоже, бывает, ездят в город на попутках. даже Кунакова один раз ездила, а меня домой не тянет — здесь спокойно и сытно.
 
На сбор мы пришли раньше указанного времени, сидели на лавочках, несли всякую чепуху. Наконец явились представители «доброй воли»: они установили стол, накрыли его красным сукном. Не помню уже, кто читал лекцию, но тут появился Марк в компании фотографа. Где наш начальник его откопал, не знал никто, только Марк сказал, что нас будут фотографировать для ВДНХ. Почему-то все сразу ему поверили, стали прихорашиваться для съемки. Нас запечатлели во время подписания воззвания. Потом Марк предложил фотографу снять нас в повседневной обстановке: как мы выпускаем газету, как смотрим телевизор. Все пошли в игровую. Телевизор вытащили на середину комнаты: хотя на экране была одна заставка, все делали вид, будто смотрят интересный фильм. Марк, как всегда, сыпал шуточками, хотел, чтобы я встала рядом с ним, но я упрямо вставала отдельно от него. Затем меня посадили за стол, вокруг меня столпились девчонки. Я взяла карандаши, изображая процесс выпуска стенгазеты, хотя она уже была нарисована. Меня еще раз сфотографировали отдельно ото всех. Потом нас снимали общей группой, только я не пошла. Марк меня звал, а я сказала:
- Я уже есть на всех фотографиях, пусть другие снимаются!
Еще фотограф предложил нам создать композицию, будто мы увлечены пением. Все пошли на улицу. Мальчишки принесли свои гитары, а мы разинули рты, но тут у фотографа кончилась пленка в фотоаппарате. Наверное так и должно быть в каждом деле — зачем снимать неправду, если за все время пребывания в лагере мы не спели ни одной песни.


7

Еще надо упомянуть про тех шабашников, которые жили неподалеку от нашего лагеря в вагончике, за прачечной. Там, на пустыре, заложили какой-то дом и пол этажа уже было построено. Насколько я знаю, он так и стоит в том же виде по сей день, хотя по соседству, на территории турбазы «Азот», уже построили пятиэтажное здание.

Так вот, эти шабашники каждый вечер включали музыку и затевали громкую возню: ругались, дрались, смеялись как придурки. Иногда мимо них прогоняли стадо коров или табун лошадей. Как-то раз к ним приехал какой-то деревенский тип на заседланном красивом вороном коне. Один из шабашников довольно лихо заскочил в седло и принялся поднимать коня на дыбы, ставить в «свечку». В этот момент у меня возникла мечта очутится в каком-нибудь похожем месте с такой же красивой природой, где я могла бы сесть на лошадь и умчаться в мир моих прекрасных грез — у меня даже засосало под ложечкой; но тогда я не знала, насколько реальной могла стать моя мечта.

Однажды мне надоело бездельничать с карандашами и красками и я решила поработать на поле в группе Людмилы и Юры-Васи в первую смену.
Позавтракала я быстрее всех и уже летела из-за стола к выходу, чтобы успеть собраться на автобус, и тут в дверях столкнулась с Марком. Я уступила ему дорогу, как старшему и уважаемому, но он отошел в сторону и попросил меня пройти первой. Не выразить словами, как я была ему признательна, ведь еще никто, никогда не уступал мне дорогу с такой учтивостью.

И вот я поехала на поле, как выяснилось, на морковку. В группе были все «свои»: Сёмина, Чанова, Самохина, Дёмина. По дороге они, как опытные овощеуборщики, обсуждали где и с кем лучше работать. По единодушному мнению лучше всего было работать в бригаде с Ниной Григорьвной — на  картошке она, вместе со своими подопечными, постоянно была под прикрытием картофелеуборочной машины. Если повезет и комбайн сломается, то можно послушать, как она травит анекдоты или рассказывает интересные истории о путешествиях по самым красивым местам Советского Союза. А вот в отношение К-В, как все убедились, лучше держаться от греха подальше, не то загоняет до смерти.

Мы приехали на поле. Признаться, я не думала увидеть здесь столь густые посадки. Да, морковь здесь была крупная, не то что в прошлый раз; земля тоже была рыхлая и влажная, да и сама морковь росла крепко, чтобы дергать такую, приходилось тратить много сил; случалось, ботва отрывалась, и тогда уже сочный оранжевый корень невозможно было вытянуть из гряды. Выдернутую одну за другой морковь бросали тут же у лунок, потом собирали ее большими охапками и стаскивали в отдельные кучи. Мне надоело бегать по грядкам и я поспешила возле одной из куч занять место рядом с Людмилой Анисимовной, тем более, что она сама попросила, чтобы кто-нибудь помогал ей ощипывать ботву.

Так мы сидели вдвоем и обрабатывали морковь, а мальчишки все таскали и таскали нам новые охапки, мы еле поспевали управляться. Когда образовалось несколько огромных куч, всем миром стали обдирать ботву у моркови; чтобы веселее было работать, стали петь. Когда перепели все песни, принялись просто сплетничать. Вскоре вся морковь была обработана, новую рвать не хотелось, а эту надо было уложить в тару. И вот мы лежали среди морковных груд и ждали транспорт. Кто-то сказал, что хочет есть и у всех сразу проснулось зверское чувство голода. Стали грызть морковь, еще и выбирали ту, что послаще. Как не крути, а сегодня мы поработали на славу. Эта бригада мне понравилась. Еще Юра-Вася сыпал остротами, но и мы, девчонки, ему не уступали, отвечали ему своими. Немцу можно говорить все, что угодно, он только пуще веселится от этого. Наконец прибыли трактора с тележками, мы загрузили в них морковь.

В положенное время за нами приехал автобус. По дороге в лагерь я только и мечтала о том, как нас накормят вкусным обедом и я, свободная от других дел, завалюсь спать до самого вечера. Нет никаких проблем, как говорится. Да, сегодня я здорово устала и, если К-В человек, то он должен хотя бы на сегодня, снять с меня обязанности худкора.

Приехали в лагерь, и девчонки сразу побежали мыться и стирать кое-какие личные вещи. 
Марк из города еще не приехал, обед задерживали, я скучала. Вторая смена начала готовиться к отъезду. Тут с поля приехали остальные бригады и сразу возле столовой собралась целая толпа. Все были ужасно голодны, поэтому в нетерпении подпирали входные двери. Наконец всех нас накормили.
Тот сончас, который я собиралась себе устроить, был как нельзя кстати. Я в наслаждении растянулась на кровати, завернувшись в покрывало. Как я устала! Хорошо бы поспать часов до шести, чтобы потом никто не вспоминал про газету, потому что будет уже поздно.

Вдруг чувствую — кто-то толкает меня в бок. Поворачиваю голову… О, Боже, что за наказание на мою голову! Когда же, наконец, это все прекратится! Рядом стоит К-В
.
- Сирафима, - говорит он,  - ты, конечно, устала… Но пока отдохни, поспи, а потом нарисуй, пожалуйста, газету. Хорошо?
Сначала мне захотелось закричать:
- Чтоб Вы пропали со своей газетой! - но я тут же взяла себя в руки.

В какой-то момент мне даже было приятно, наверно, что он стоит так близко и упрашивает меня, словно просит подачку. Я кивнула головой мол, все сделаю; по-моему, его даже на нежности потянуло, он так ласково проворковал:
- Ну, спи, спи, - и удалился.
А мне даже спать расхотелось, чувствую, сейчас разревусь, но тут девчонки набежали, попрыгали по своим койкам.

Сончас в трудовом лагере это святое. Пусть его не любят в детских садиках и пионерских лагерях, считая, что это время как раз подходит для проказ и баловства, для трудового человека он — самое долгожданное и самое приятное время. И я уснула с твердым намерением проспать до шести, а то и дольше, чтобы был повод сказать: «Уже поздно рисовать газету, я же не виновата, что устала, это мое законное время отдыха».
Впрочем, проспала я недолго и проснулась с головной болью. Все девчонки спали, как убитые. На территории лагеря тоже было тихо и только с крыльца доносились чьи-то спокойные голоса. Я осторожно встала с кровати и прокралась на веранду, чтобы проверить, сидит ли там К-В, чтобы также незаметно вернуться в спальню и притвориться спящей. Он и в самом деле там сидел, но я никак не ожидала увидеть и Марка; они оба курили на ступеньках крыльца. Прятаться уже было бесполезно. Я бросила уничижительный взгляд на К-В, но тут же заметила, как мне улыбается Марк.
- Уже выспалась? - спросил Витальевич; я кивнула головой.
- Ну, молодец! - сказал он. - Как по расписанию — ровно час проспала. Ну, иди, умойся!

Я вовсе не собиралась умываться, но почему-то послушалась его, освежила лицо в рукомойнике. Днем вода не такая холодная, как утром, поэтому с умыванием не возникло никаких проблем. Я не взяла с собой полотенце, поэтому пришлось бежать по улице с мокрым лицом. Вернулась в спальню — девчонки все еще спали. Я привела себя в порядок и снова вышла на веранду, спросить у мужчин время. Было всего пять часов. Марк посоветовал мне пока отдохнуть, газета никуда от меня не денется. Вот ведь — человек, чувствует все мои переживания! Но мне уже хочется отделаться от нее поскорее, чтобы осталось хоть какое-то время на общение с ним.


8

Невероятно прекрасными были вечера в этих местах: такие теплые, в ровных золотистых закатах. В это же время можно было любоваться дальним пейзажем за территорией лагеря, чем-то напоминавшим африканскую саванну:  там росли низкорослые деревья, похожие на зонтичные акации, весьма живописные; на просторных полянах для полной достоверности не хватало пасущихся газелей и антилоп.

Даже в наступивших сумерках не чувствовалось тоски или боязни от того, что это место совсем не похоже на привычный, уютный город, ведь нас здесь была целая команда, а девчонки всегда придумывали какие-нибудь безобидные проказы, или кто-то перед сном с упоением рассказывал страшные истории.

Однажды между девчонками зашел разговор о чудесах, о факирах, о гипнозе. Было жутко интересно слушать разные фантастические истории, а когда кто-то предложил провести один паранормальный эксперимент, все чуть на завизжали от восторга. Заключался он в следующем. В темной комнате на кровать ложится человек, вокруг него встают участники эксперимента и по команде просовывают под него по одному пальцу, затем синхронно поднимают и несут его через все здание на удивление всем, кто встречается на пути.

Девчонкам тут же загорелись провести подобный трюк: кто-то верил, кто-то не верил, но всем было интересно. Пошли в соседнюю комнату, чтобы никто из посторонних не мешал. Стали решать, кто будет «царицей» - так полагалось по условиям эксперимента. Каждый желал испытать на себе чудодейственную силу, но нужен был только один человек. Выбрали Альку Ахметову — она была девочкой достаточно крупных габаритов. Положили ее на кровать. Она лежала довольно смирно.  Мы старались делать все с очень серьезным видом, но когда дело дошло до поднятия, кто-то засмеялся. Альку перекосило на один бок, и она чуть не грохнулась с кровати на пол. Тут сразу все загалдели, мол все это чепуха.

Самохина горячо отстаивала наше начинание, уверяла всех в том, что, конечно, если относится к этому так не серьезно, то под сомнение можно поставить все, что угодно. Все единодушно согласились, что Алька все же тяжеловата, надо бы начать с кого-нибудь полегче. Решили — Томка Демина будет в самый раз, она зачинщица, вот пусть и ложится, и, если в этот раз ничего не получится, то больше ни в какие чудеса не стоит верить. Все же, было немного жутковато, может поэтому кое-кто срывался на нервный смех. Но вот все затаили дыхание. Сорева Нинка отдала приказ, все дружно напрягли свои пальцы, пыхтя от натуги, стали поднимать Томку над кроватью, но тут она завизжала на весь корпус и ее снова бросили на кровать.

- Ты чего? - допытывались у нее девчонки. Она отвечала, что ей показалось, будто она плывет по воздуху.

Тут, привлеченная шумом, появилась Людмила Анисимовна, зажгла свет в спальне и строго спросила, что тут у нас происходит. Мы с воодушевлением стали ей рассказывать, какой замечательный эксперимент мы сейчас провели, и если бы Томка не закричала, мы бы наверняка  доволокли бы ее до дверей нашей спальни и несли бы дальше по коридору, и если Анисимовна пожелает стать «королевой», мы хоть сейчас согласны провести эксперимент на ней самой. Но она твердо сказала «нет» и запретила проводить подобные эксперименты в чужих спальнях.

  Больше мы ничем подобным не занимались, даже не вспоминали об этой истории. А Рыбин убедил нас, что никакого волшебства тут нет, действует простой закон физики, а такую девчонку, как Алька, могли бы поднять и шесть человек, важно только знать, как взяться за это дело.


9

Наши девчонки уже полторы недели ходят не мытые и то и дело пристают к кому-нибудь из учителей с просьбой устроить им банный день.

Мальчишкам без разницы, есть горячая вода или нет ее, они готовы хоть целый месяц ходить не мытыми, но девочки — это такие нежные создания, холодные умывания по утрам им уже просто опротивели, от этого шелушится кожа, а после полевых работ не так-то просто отмыть руки от земли даже с помощью мыла, поэтому банный день был крайне необходим.

Марк просит подождать до воскресенья, когда всех отправят домой, и тогда там можно будет как следует вымыться в настоящей ванной. Но девчонки не хотят ждать так долго, на них эти отговорки не действуют. И вот, они уже носятся по лагерю с ведрами, наполненными горячей водой из батареи, просят взаймы мыла. Я смотрю на них без особого воодушевления, - я еще не до конца вышла из состояния простуды.
Девчонки устроили помывку в прачечной, иногда выскакивают из нее по каким-то делам и возвращаются обратно. Меня разбирает любопытство и я иду посмотреть чем они там занимаются.

Они довольно свободно расположились на единственной  лавке у огромного кондиционера и сушат выстиранное нижнее белье, между делом смакуют последние, самые занимательные сплетни относительно наших учителей, мечтают побыстрей очутиться на свободе и осуществить личные планы на ближайших выходных.

Мне совсем не хочется уезжать из лагеря даже на один день, ведь уже остается не так  много дней в обществе обожаемого мной Марка, а расставание с ним равносильно смерти.

Но суббота все же наступила, и нас развезли по домам. Кажется я отвыкла от дома: все в нем кажется нереально чистым, в ванной есть горячая вода, а постельное белье до того свежее, что невольно чувствую себя Гекки Финном, которому пришлось жить у вдовы Дуглас, после всех совершенных им подвигов.

Впрочем, наслаждаться благами цивилизации приходится не долго, но я сама уже рвусь назад, в дикий край; в предвкушении долгожданной встречи, спешу окунуться с головой в атмосферу свободы. И пусть там не такая шикарная, как дома, зато опрятная уборная, под боком река, несущая свои быстрые потоки, на которые можно смотреть часами, а с веранды нашего корпуса открывается изумительный вид на дальний сосновый бор и раскинувшийся у его подножия луг с одиночными деревцами боярышника, так похожими на зонтичные акации африканской саванны. Каждый раз я не перестаю любоваться этим видом с восторгом и осознанием легкой грусти, что скоро все это придется забыть.

После выходного начался новый отсчет времени, словно это был последний осмысленный отрезок моей жизни. Я была несказанно рада вернуться в дорогой моему сердцу лагерь. Никогда еще я не жила столь интересно и столь счастливо, как в этот последний месяц школьных каникул.

Марк помнил о своем обещании насчет телевизора и в один из дней привез из города огромную уличную антенну. Он собственноручно водрузил ее на крыше нашего корпуса, да так прочно, что, изредка любуясь ею, порой мне начинало казаться, что это единственное монументальное сооружение в нашем лагере, воздвигнутое так надежно и основательно: не было сомнения в том, что она долго еще продержится  даже после нашего отъезда.
В радиорубке каждый вечер крутят одну пластинку:

Я каждый жест, каждый взгляд твой в душе берегу,
твой голос в сердце моем, звучит звеня.
Нет, никогда я тебя разлюбить не смогу
и ты люби, ты всегда люби меня!

Эта песня стала гимном моей жизни в лагере вместе с Марком. Мне так хотелось сказать ему то же самое, но, увы, осталось слишком мало времени…

С отчаянием и страхом я считала каждый день. После его отъезда наш класс останется здесь еще на неделю. Ну, почему бы ему, пусть не ради меня, найти какую-нибудь причину, чтобы остаться здесь до конца? Нет, это совершенно невозможно. У него своя жизнь. Он уже принял полномочия директора в новой школе — пусть устраивается на новом месте, от моего желания здесь ничто не зависит.

После свидания с домом, мальчишки привезли в лагерь свои фотоаппараты. У Тихова Валерки, он также мой сосед по дому, тоже оказывается есть камера. Он попросил меня послужить моделью для снимков. Кто-то, увидев чем мы занимаемся, тоже захотел принять в этом участие. Чтобы не ходить далеко, все желающие расселись на перилах вдоль веранды, перед окнами нашей спальни, а после фотосессии остались там же, где сидели  и весело переговаривались между собой. Мы до того увлеклись разговором, что ничего не замечали вокруг. Я размахивала руками и болтала ногами, сидя на узкой перекладине.

Тут появился Марк. При виде его я разошлась еще больше. Марк не утерпел и крикнул:
- Смотри,  Фимка, упадешь на пол, прямо головой! Знаешь, как жалко будет?
Я обрадовалась, что он обратил на меня внимание, как всегда в своей шутливой манере; знала уже заранее, что он скажет дальше, поэтому ответила:
- Ну, конечно же не меня…
- Конечно, - заулыбался Марк. - Ты упадешь — ничего! А вот пол проломишь, где я досок потом возьму, чтобы его починить?
- Ладно, так и быть, не стану падать! - утешила я его и спрыгнула на землю.

Марк всегда очень хорошо понимал меня, он словно чувствовал и воспринимал мой внутренний настрой, но он никогда не сюсюкал и не пытался втереться ко мне в доверие, мы всегда общались на равных, хотя ему было пятьдесят два, а мне шестнадцать.


10

Не смотря на то, что меня назначили редактором стенгазет, я не пребывала в праздности, малюя забавные картинки. Я уже побывала на различных объектах нашей трудовой вахты и знала, чем живет наша подрастающая трудовая смена в эти горячие часы.

Поскольку девчонки постоянно восхищались Ниной Григорьевной, говоря, что ее участок самый легкий, а работа с ней не доставляет неприятностей, что я решила сама проверить, насколько это является правдой. И вот, в один из дней, я отправилась в утреннюю смену с бригадой Нины Григорьевны.

Нас было не так много, и мы пошли на свой участок пешком, так как поле находилось неподалеку от лагеря. Придя на место,  нас уже ждала нечаянная радость — комбайны еще не прибыли на работу.  Конечно, без техники мы не рискнули начинать, пошли на обочину дороги и там укрылись в бетонной постройке, служившей остановкой для междугороднего пассажирского автотранспорта.
Утро выдалось теплое, значит день обещал быть жарким.

Пока все прохлаждаются в укрытии, я от нечего делать разглядываю мозаику на бетонных стенах остановки. Девчонки, чтобы расшевелить Нину Григорьевну, просят ее рассказать то про одно, то про другое, а она любит поговорить, а нашим девчонкам того и надо, лишь бы время протянуть.

Часа два так сидели. Наконец пришли два картофельных комбайна. Мы разбились по звеньям; Ленка Полева уговорила меня пойти на один комбайн с Григорьевной.

Я на такой машине ни разу не работала, зато интересно как! Ездишь целый день по полю, стоишь возле транспортной ленты, а по ней картошка движется вся в земле и трясется, и самой земли ни чуть не меньше, а в ней какой только дряни нет: булыжники, кирпичи, железки всякие, только успевай откидывать, а перед глазами так все и рябит. Тяжеловато все-таки стоять без привычки согнувшись и работать без передышки.

Первым вышел из строя соседний комбайна, и в скором времени наш. Нина Григорьевна говорит нам, чтобы мы ни в коем разе не начинали работать вручную, лучше, вон, отдохнуть в рощице.

Лежим в прохладе, ждем когда техсервис придет чинить наши комбайны. Парни на технике посмеиваются: долго же нам придется ждать. А мы с Ниной Григорьевной между тем ходим по роще, шиповник жуем, она нам и про осину, и про другие полезные растения рассказывает. В общем, времечко провели неплохо. Так, почти до самого обеда, ваньку проваляли.

Григорьевна глянула на часы — оставалось немногим больше часа. Она собрала нас всех, и мы отправились не торопясь в лагерь, еще и путь самый длинный выбрали, но все равно дошли до места быстро. Прошмыгнули через запасные ворота. Георгиевна нам наказал, чтобы мы по лагерю не бегали, не попадались на глаза учителям, а то начнут у нас выспрашивать, почему мы раньше времени вернулись.

Мы все сделали так, как она просила: как были в грязных носках и трико, так и завалились на кровати — отдыхаем. Но долго лежать тоже не приходится, надо рукомойник блокировать, а то понаедут сейчас трудяги, израсходуют всю воду,  и придется тогда садиться за стол с грязными руками.

Тут приехали «капустники», привезли с собой свежесрубленные кочаны, чтобы на кухне повара нам борщ сварили. Они нас увидели, удивились, как это мы вперед них в лагере оказались? А мы так небрежно руками машем, говорим, что вот только сейчас подошли с поля, даже умыться не успели; и только вечером честно во всем признаемся — конечно, нам завидуют, но не долго.

Повара сегодня опоздали с обедом на целый час. Мы чуть с ума не посходили; через каждые пять минут бегали к дверям столовой, подглядывали в замочную скважину и срывающимся голосом спрашивали, долго ли нам еще ждать? Потом нас заставили уступить свою очередь второй смене, так что мы оказались самыми последними.

«Капустники» хныкали:
- Мы им капусты привезли, а нас чуть с голоду не уморили!
Впрочем, стоило всем наесться до отвала, как тут же были забыты все мелочные неприятности.
 
Нет ничего лучше послеобеденного времени: на улице стоит летняя жара, а мы лежим довольные в спальне, разморенные от сытости. Затевается беседа с Кунаковой Наткой о прелестях зеленых глаз и вообще о глазах, а потом все слушают вполуха бормотание Полевой Ленки, читающей  «Остров доктора Моро». Наверное, это был единственный день, который не принес мне огорчений, и когда мне не докучали с газетой.

В этот раз, после выходного, я привезла тетради с записями о необычных историях и  несколько глав повести-вестерна, которую я начала писать недавно. Я надеялась в свободное время заняться редактированием или написанием новых глав. Девчонки просили у меня дать им почитать что-нибудь из моих записей. Им я всегда была готова показать что-нибудь из нового, только чтобы услышать от них положительный отзыв.

И вот, в один из теплых вечеров я решила основательно поработать над темой рассказов об Африке. Пошла в игровую, села за стол, лицом ко входу, чтобы видеть, кто может войти и предалась мечтаниям. Комнату заливал свет закатного солнца, у меня было превосходное настроение. Появился Марк с шахматами под мышкой, за ним шел учитель труда.
- Мы тебе не помешаем? - осторожно спросил Марк. - Мы будем тихонько играть вон за тем столом.
- Ну что вы, Марк Витальевич, - сказала я с затаенной радостью, - как вы можете мне помешать? Играйте, пожалуйста!

Они прошли к соседнему столику и расположились за шахматной доской. Я сидела уткнувшись в тетрадь и больше прислушивалась к голосу Марка, чем писала. Мне очень нравилось сидеть вот так и чувствовать, что он рядом.

Неожиданно на мою тетрадь упала тень. Я подняла голову и увидела  К-В, стоявшего рядом и пытавшегося заглянуть в мою тетрадь. Я тут же вскочила и в ужасе вытаращила на него глаза. Он сразу переменился в лице и поспешно вымолвил:
- Ничего, сиди-сиди...
Немного погодя, когда я пришла в себя, он спросил:
- Что ты пишешь?

И после всего этого, у него еще хватило наглости спрашивать меня о таком! Ох и обозлилась я. Ну какое его дело, чем я занимаюсь в свое свободное время? Вон, Марк, не задает никаких глупых вопросов, хоть его и подмывает на это. Я молчала как партизан.  К-В что-то еще спрашивал, но я только молчала и качала головой. Он осторожно похлопал меня по плечу, пообещал, что не будет мешать и вышел из игровой. Мне стало стыдно перед Марком за произошедшее, я собрала свои вещи и ушла в спальню.


11

Мне уже давно хотелось поесть черемухи. Кажется нынче на нее неплохой урожай. Каждый день вижу, как кто-нибудь ходит по лагерю с кульком и смачно жует спелые ягоды, отплевываясь косточками. Чанова Люда, разделяя мое желание, позвала меня на поиски нужного дерева. Мы спустились вниз, как нам посоветовали, гораздо ниже оврага, оглядели все заросли, но черемуху так и не нашли (похоже, ее всю уже обобрали). На другой день мы снова увидели девчонок, жевавших черемуху, и спросили, где они ее рвали. Они ответили, что далеко в зарослях, на берегу Томи. И мы отправились туда.

Впервые я  переступила границу лагеря без уведомления. Люда успокоила меня тем, что мы скоро вернемся. Я никогда не была здесь раньше. Через заросли шла тропинка (по ней каждое утро ходит математик), потом она сворачивала влево и терялась далеко впереди нависая над самой стремниной: здесь Том несла свои воды с бешеной скоростью, стоило оступиться и упасть в воду, и уже не выплывешь — тебя снесет далеко вниз, вон к тому «ущелью». Зато отсюда можно было оценить всю красоту речного пейзажа: просвечивающая сквозь дымку сияющая  бирюзовость, удивительное нагромождение размытых очертаний не то холмов, не то гор, совсем как на китайской картине на шелке.

Я любовалась этим видом лишь несколько мгновений, но потом раза два видела во сне, уже вернувшись в город. Только во сне это была не реальная картина от которой захватывало дух. В грезах я отчетливо могла разглядеть в самом дальнем участке извилистого русла знакомые очертания города, и чудилось, будто до Кемерова отсюда было рукой подать. Этот сон почему-то меня особенно взволновал.

Чуть выше этой стремнины, обернувшись направо, я разглядела живописный островок в едва заметных красках начальной осени. Этот уголок природы напомнил мне кусочек леса на Канадской границе из рассказов Сат Ока. Так я получила двойное удовольствие, налюбовавшись природой и нарвав черемухи.
 
Мы вернулись в лагерь, встали на веранде и принялись уплетать спелые ягоды, сплевывая косточки на землю и, между делом, любуясь дальним пейзажем, похожим на африканскую саванну. Потом мы решили сменить место своего обзора и с важным видом отправились на другую веранду. В это время навстречу нам шел Марк.
- Фимка-пончик, опять жуешь? - сказал он, улыбаясь. - Чего опять жуешь, признавайся! Конфеты? Сластена!
- Какие могут быть конфеты! - фыркнула я. - Это черемуха! Знаете, Марк Витальевич, какая вкусная!
- Ты дашь мне попробовать? - попросил он.

Я насыпала ему в пригоршню. Он съел несколько ягод — ему понравилось. Он попросил еще и встал возле меня. Я держала кулек на весу в вытянутой руке, чтобы он мог брать ягоду из него, и мы так стояли рядом, облокотившись о перила, не торопясь брали по одной ягодке, а косточки сплевывали на землю. Как-то уж все слишком просто было между нами и от этого я испытывала неловкость.

Появилась Людмила, поинтересовалась, что это мы тут едим, тоже попросилась к нам за компанию. Я отдала им всю черемуху, сославшись на то, что уже наелась, иначе бы Марк не согласился взять ее у меня. Потом к ним присоединился кто-то еще из учителей. А я вышла на полянку перед корпусом и села на траву. Мне не хотелось мешать разговору взрослых. Они оживленно о чем-то переговаривались и тут Марк начал вспоминать эпизоды из своей армейской жизни. Он нарочно говорил громко, так мне показалось, чтобы я тоже слышала. А я на самом деле с интересом прислушивалась к его голосу, а когда я изредка бросала на него взгляд, он поворачивал голову в мою сторону и хитро щурил глаза.

Насколько я обожала Марка, настолько же презирала К-В. Я постоянно сравнивала этих двух мужчин, но нельзя было не признать, что оба они были яркими и неординарными. Математик был прямой противоположностью физрука, но также, в какой-то степени, обладал внутренней харизмой или, во всяком случае, играл роль неотразимого мужчины.

Как я не крепилась, мне все же не удалось устоять от искушения поехать с ним в поле. Не знаю, на что я надеялась — пробудить в себе симпатию к его персоне или в очередной раз доказать себе, что он не настолько жестокосерден, как иногда кажется.

Дело было во вторую смену. Я специально выбрала это время и все продумала еще с утра: если поеду во вторую, может тогда у математика проснется совесть и он не заставит меня рисовать опостылевшую газету.

Настроение у меня было отличное, на  К-В смотрела с надеждой. Приехали в поле и тут оказалось, что комбайны сломались еще в первую смену. Все, кто был в группе с тайным удовлетворением переглянулись между собой, но на сцену вышел К-В и принялся дирижировать нами в свое удовольствие.

Перво-наперво раздал нам ведра, разделил по рядкам и заставил собирать картошку. Хорошо, что поле уже вспахали, да и рядки были не очень длинными. Мне в наклон работать тяжело — кровь к голове приливает и болезненно стучит в висках, а  К-В знай командует. Прогнал нас раза два туда и обратно, а сам ходит в рубашечке с короткими рукавами, театрально держится за грудь. Найдет картофелину, выпнет носком, заставит подобрать. Решил прогнать нас еще раз. Мы зароптали, но несмело. Прошли кое-как, подбирая то , что лежало на поверхности, а К-В все недоволен. Кто-то из девчонок сказал вполголоса:
- Сам бы взял ведро, да прошелся бы разок. Это не то, что выпинывать носком картошку.

А ему не полагается работать. Во-первых, он учитель, мужчина, во-вторых у него как бы сердце больное. Я часто замечала, когда он на уроках начинал нервничать, сразу руку за лацкан пиджака засовывал. Только за все время его работы в школе я никогда не слышала, чтобы ему вдруг становилось плохо на уроке или его увозили на скорой помощи.

Все же он решил над нами сжалиться.
- Давайте в последний раз, и все, - сказал он.
Мы чуть не застонали разом в голос. Пронеслись по участку как во время марафона, а К-В пошел следом — всю работу хоть с самого начала переделывай; картошки в земле осталось еще достаточно.

- Ладно, - милостиво махнул он рукой. - Вы устали, отдыхайте.
Мы тут же побросали ведра и повалились на траву. За нами автобус должен вот-вот подойти, а мы ни рукой, ни ногой шевельнуть не можем. Мимо пастух гнал стадо коров, молодые бычки резвясь бегали неподалеку, а мы лежали и не могли сдвинуться с места, даже если бы они начали бегать по нам. Ну уж нет, подумала я тогда, в смену К-В никогда больше не поеду. Лучше буду газету рисовать.


12

На одной из последних вечерних линеек Марк шутил и командовал так, будто не ожидалось никаких серьезных перемен. Я уже слышала, что математик принимает на себя ответственность за все лагерные дела, но не могла себе даже представить, как этот зануда будет справляться с должностью начальника лагеря, к тому же ему теперь вменялась обязанность истопника — верилось с трудом, что он сможет с этим справиться лучше Витальевича.   

Я смотрела на Марка во все глаза, словно пыталась впитать в себя каждую мелкую черточку его лица: серые добрые глаза, крупный, но чуть вздернутый нос, твердая линия губ, волевой подбородок, крепкая шея, великолепный румяный загар и необъятный лоб, переходящий в ленинскую лысину. Я всегда считала Марк красавцем, хотя он часто шутил по поводу своей лысины, словно оправдываясь перед нами за свой столь заметный дефект во внешности; но мы были знакомы не один год, а я фактически выросла у него на глазах.

Я до сих пор помню, пусть и смутно, как наш первый класс впервые переступил порог спортзала и Марк начал учить нас многим житейским премудростям: радоваться жизни, укреплять волю, быть сильными и презирать нытиков. Именно тогда между нами завязались самые простые, дружеские отношения, и я почитала его как отца. Он стал для меня настоящим «гуру», я впитала в себя многие черты его характера — это прямолинейность, нетерпение суеты, нетерпимость к трусам, уверенность в правильности того, что ты делаешь, полнейшая самоотдача и отчет каждому поступку. Правда сейчас, когда мне двадцать два и с момента расставания прошло шесть лет, я по-прежнему теряюсь в жизненных ситуациях и от этого острее чувствую, как мне не хватает рядом такого человека, как он.

Уехал Марк как-то незаметно. Никто не видел его с вещами, садившегося на автобус или в машину, иначе все непременно обсуждали бы это событие, поминая физрука добрым словом. Ни с кем из нас он не попрощался. Может и к лучшему, а то я проревела бы все оставшиеся дни. Однако, волею судьбы, я все же увидела Витальевича в школе, в начале учебного года. Раза два он появлялся в ее стенах в новеньком костюме, с портфелем в руках. За все свое время работы в нашей школе, он никогда не носил костюмов, отдавая предпочтение спортивной одежде.

Но теперь он был важной персоной, по его виду сразу было заметно, насколько он занят срочными делами, он никогда не задерживался в школе ни одной лишней минуты. Каждый раз я видела его издали, случайно, но наши взгляды никогда не пересекались.

Этот последний год в десятом классе был для меня настоящим мучением, трагедией личного масштаба, так как первый раз в жизни я испытала горечь расставания. Я могла утешать себя только тем, что расстаться все равно бы пришлось ведь, в сущности, моя любовь была всего лишь детской привязанностью к человеку, который всегда являлся мифом, несбыточной мечтой маленькой Золушки.

Года через три после школы, неожиданно я увидела его в центре города, когда бежала  на автобус. Он шел и ругался со своей женой Тамарой, и я поняла, что в их личных отношениях не все гладко. Я уже была в автобусе и у меня возникло желание сойти на следующей остановке, чтобы пойти ему навстречу, чтобы взглянуть ему в глаза, но я осознавала, что у меня нет шанса перевести свою прежнюю любовь к нему на более возвышенную ступень. И я отказалась от этой безумной идеи, и промучилась целый месяц, терзаемая прежними чувствами.

Потом я снова видела его раза два, один из них в Комсомольском парке. Он шел от «Союзпечати» мимо «Тира» в компании какой-то худенькой белокурой женщины, и я поняла тогда, что его браку с Тамарой пришел конец. Он ничуть не изменился за последнее время, ему теперь всегда было за пятьдесят.
Я никогда не мучила себя вопросом — любил ли меня Марк? Если бы это было так, то  наверняка с его стороны это выглядело бы как безумство. Со своей стороны я испытывала к нему настолько сильные чувства, что порой они буквально испепеляли меня. Я видела, насколько он всегда был снисходителен ко мне, может от того, что я была ему просто приятна, и он старался мне польстить, ставя в журнал не оправданные, завышенные оценки или зачеты, которых я никогда не сдавала; и ту городскую лыжную гонку я выиграла благодаря его хлопотам… Да разве могла я на своих старых, смешных лыжах, со слабым дыханием обогнать настоящую спортсменку нашего класса — Демину Томку, и многих других, у которых были классные гоночные лыжи, смазанные мазью по всем правилам, с легкими алюминиевыми палками. А может за столь долгое время общения в школе мы приросли друг к другу чисто по-дружески?

Вероятнее всего, все видели и понимали, что я хожу у Марка в любимицах, и когда трое из моего класса искали поручителей для вступления в комсомол, девчонки уговорили меня пойти к Марку за поручительством, зная, что мне он не откажет. И я с радостью явилась перед ним со своими товарками и запросто попросила его подписать нам рекомендации. Первый раз в жизни я разговаривала с ним как с другом. Он построжился немного для вида, но расписался где положено, дав понять, что теперь я перед ним в долгу. В то время, пожалуй, он был единственным человеком в моей жизни, кто по-настоящему проявлял обо мне заботу и уделял мне свое внимание.
 
Плохо, что в моей жизни никогда не было подружки, с которой я могла бы не только запросто посплетничать о предмете своего обожания, но и получить порцию сочувствия или дельный совет. Всегда и всех я любила тайно, словно моя открытая любовь могла погубить кого-то из нас. Я была вынуждена так поступать. Обожаемые мною особы всегда оказывались женатыми, а я придерживалась принципа — не вносить разлад в чужую семью, какой бы сильной не была любовь, и как бы тяжело мне не было из-за этого. Поэтому приходилось отказываться от личного счастья вопреки бушующим страстям. Я твердо была убеждена, что нечестный поступок с моей стороны может негативно повлиять на судьбу любимого человека, да и на мою тоже.
 
Последний раз я видела Марка в 1981 году, когда ехала на «Молодежную», на встречу со своей второй, самой большой любовью.


13

Жизнь в трудовом лагере продолжалась даже без Марка, и мне чем-то нужно было заполнять оставшееся время.
Теперь в лагере хозяйничает наш классный математик. Он исправно топит в кочегарке, а по вечерам прохаживается по веранде перед входом в освещенный коридор, деловито скрестив на груди руки. Я специально шныряю мимо него, напевая негромко мелодии любимых песенок, и делаю вид, что это случайность. В действительности я очень скучаю по Марку, от того и злюсь на К-В и совершаю, подчас, необъяснимые поступки.

Я постоянно натыкаюсь на предметы, которые напоминают мне о Витальевиче — на них остался невидимый след его живого духа и ненавижу К-В, когда тот дотрагивается до них, словно эти прикосновения могли их осквернить.
Наше пребывание в лагере продлили еще на неделю, и эта неделя без Марка была подобна унылому заточению. Я даже сожалела о своем пребывании здесь, мне непременно хотелось вернуться в город.

На выходные нас опять возили домой. Из города я привезла свои любимые картинки и обклеила ими стену напротив своего спального места. Вечерами, лежа в кровати, я любуюсь бенгальской девушкой в золотом сари, а вид африканской саванны пробуждают воспоминания о минувшем лете, когда я была увлечена новым сериалом про ковбоев «Приключения в Африке» с Чаком Коннорсом в главной роли. Начала писать небольшой рассказ про Кению, и почему-то инспектор таможни в нем получается похожим на Марка.

В один из светлых вечеров я сидела на веранде на деревянных перилах, наблюдая закат солнца, и вдруг воспоминания нахлынули на меня такой невероятно теплой волной, что я не смогла удержаться и заплакала, но так тихо, чтобы никто не заметил.

Солнечный диск обливался киноварью, а перед глазами стояло хорошо знакомое лицо, и я пребывала в таком состоянии, словно потеряла лучшего друга. И тут подошел  К-В.
- Сима, - сказал он тихо, и в его голосе слышалась та интонация, когда ему уже надоело просить меня, но он был вынужден это делать. - Ты уж сегодня нарисуй газету в последний раз. Хорошо?

Я посмотрела на него ничего не понимающим взглядом, и снова погрузилась на мгновенье в закат. Он повторил свою просьбу более настойчиво. Я ничего не ответила, только кивнула головой, и вдруг сорвалась с места и побежала в спальню. Я не могла больше сдерживаться, разревелась в подушку, но при этом говорила себе:
- Ну почему он пристает ко мне с такими глупыми просьбами? Разве не видит, как мне тяжело, как мое сердце разрывается от тоски? Почему он этого не видит?

Девчонки забеспокоились, окружили меня, стали спрашивать что со мной. Ленка Полева сказала:
- Ее К-В опять заставил газету рисовать.
Девчонки стали меня жалеть, мол это ведь чокнуться можно — каждый день рисовать и все одной, Борзин к этому ни разу свою руку не приложил, хотя также числится в классе в худкором.

Я выплакалась и уснула. Проспала часа два и сразу после этого пошла в игровую, села за газету. Голова болела ужасно. И вдруг случилась приятная неожиданность — прибежали девчонки, сказали:
- Давай, ты будешь рисовать контуры, а мы раскрашивать.

Они чуть не передрались из-за того, что всем хотелось раскрашивать. Я улыбнулась в душе, глядя на них; если бы они знали, как я была им благодарна. Карандашей у нас всего три цвета, остальные Юра-Вася растерял, говорит, что изрисовал. Врет! Поди обменял на сто грамм. Газету закончили за полчаса, последние карандаши  изломали, больше рисовать нечем, а я к газетам больше никакого отношения не имею.

А поздно вечером, когда наши устроили танцы, а перед корпусом были зажжены фонари, совсем как в городе, я решила пройти по тем местам, где бывал Марк. Вышла на баскетбольную площадку, залезла на судейскую стойку, на которой Марк судил соревнования баскетболистов между нашей школой и сорок четвертой. С танцплощадки между корпусами доносилась музыка: К-В, поди, танцует сейчас вальс с кем-нибудь из училок, ну и пусть танцует. А ночь сегодня совсем необычная — пропитана свежестью, но достаточно теплая. Я посмотрела в небо. Сколько звезд! Я никогда не видела такого неба в городе. А здесь, от горизонта до горизонта, вся Галактика как самая точная звездная карта, и по ее бескрайнему черному бархату разлилась широкая туманная река Млечного пути.

Я даже удивилась — неужели это Млечный путь? Это как-то фантастично. Разве небо может быть настолько высоким, чтобы я смогла увидеть все звездные скопления? Я протерла глаза, но не было никаких сомнений. Это было как волшебство, наваждение. Больше я никогда не видела такого Млечного пути, сколько бы не смотрела в небо, где бы не находилась. Я готова поклясться, что тогда это было для меня вроде прощального подарка от самой природы.

Может быть, когда я встречу такого человека, как Марк, я вновь смогу любоваться величественной картиной звездного неба. Хотелось бы в это верить. Не знаю почему, но меня душило какое-то чувство обиды или печали. Это было почти не уловимое чувство, от которого хотелось рыдать во весь голос.


14

Наступил предпоследний день в лагере. Сегодня вечером прощальный костер. Всем предложено выступить с каким-нибудь номером. Ко мне направилась делегация девчонок. Я сидела на лужайке на траве, скрестив ноги, и чувствовала себя вроде индейского вождя, к которому явились соплеменники с важной миссией. Они расселись вокруг и стали просить меня спеть что-нибудь. Я им спела песню о стервятнике из фильма «Золото Маккены». Потом они просили еще и еще и, наконец, принялись уговаривать меня спеть на вечере. Сначала я отнекивалась, ведь голос у меня не важный, но они уговорили меня таки, мне даже интересно стало — неужто кому-то еще может понравиться мое исполнение?
 
Вечером все суетились, бегали по корпусу: девчонки все поголовно красились, прихорашивались. Вспомнили про меня.
- Давайте и ее приведем в порядок, - предложила Полева, притащив меня за руку в спальню.
Кокина с явным интересом взглянула на меня из-под своих тяжелых, махровых ресниц. Распустили мою косу, расчесали волосы.
- Сима, почему ты не ходишь с распущенными волосами? - загалдели девчонки. - Тебе так идет!
Сёмина пожертвовала своей тушью, накрасила мне ресницы, навела тени.
- Теперь ее нужно одеть во что-нибудь приличное, - сказала Ленка. - О, Люд (это относилось к Поповой), дай ей свою юбку.
  Принесли юбку, очень короткую; я еле в нее влезла. Когда застегивали молнию, предупредили:
- Глубоко не дыши, а то разойдется.

Дали мне и кофточку с чужого плеча. Я чувствовала себя ужасно глупо: накрашенная, в неприлично короткой юбке — в ней все ноги, поди, видно, даже нагнуться нельзя.
Меня повели в игровую на «смотрины». На пороге комнаты нам попался Тихов. Он как-то странно посмотрел на меня, потом вытаращил глаза:
- Фим, это ты? Ну, я тебя не узнал!

Рыбин, наш режиссер вечеринки, осмотрел меня со всех сторон, остался доволен. Девчонки сказали ему, что я буду петь песню про кондора. И вот мы двинулись к месту вечерней сходки у Большого костра; оно было устроено точно в том же месте, что и на открытие, только в это раз костер был поменьше, без «сюрприза».

Я чувствовала себя ужасно неловко, из-за тесной узкой юбки двигалась как манекен. Мне казалось, что все только и пялятся на мои ноги. Рыбин произнес торжественную речь, а после этого начался концерт. Мой выход конечно же был первым. Тут уже пришлось забыть про ноги: девчонки смотрят мне в рот, а мальчишки посмеиваются, уж это я хорошо слышала.

Наверняка я ужасно фальшивила, не говоря уже о том, что переврала всю песню. На втором куплете почему-то слегка полуобернулась и заметила, как на меня смотрит К-В. Но как он смотрел! На его лице все было написано: и удивление, и восхищение — даже глаза его округлились.  Я отвернулась от него и, гладя на дымчато-золотистую кромку вечернего неба, закончила песню.

Потом выступали мальчишки под гитару, пели английскую песню. Конечно же их слушали с большим интересом. Мне вдруг стало от самой себя противно, убежала в корпус, еле-еле стянула с себя юбку, надела трико, сбегала к умывальнику, смыла всю краску и только после этого почувствовала себя человеком. Вернулась к костру. На земле стоял магнитофон и из него доносилась мелодия какого-то нового школьного вальса. Сразу стало грустно. Костер догорел, его потушили,  и все пошли на танцплощадку.

Уже стемнело, было около одиннадцати. Все возбужденно переговаривались, толпились на площадке между корпусами. И тут раздался какой-то шум. Оказывается, это приехали парни из нашего класса, которые все это время не принимали участия в трудовой жизни лагеря: Орлов, Титарев и еще кто-то из «двоечников». Мне было не интересно на вечеринке без Марка, поэтому, как обычно, я отправилась спать. В темной спальне кто-то уже устраивался на своем спальном месте. Потом пришли остальные. Не было только Полевой и Соревой.

Девчонки лежали в темноте, переговаривались, дверь в комнату пока не закручивали на проволоку — ждали отсутствующих. Вдруг дверь распахнулась и, с громким рыдание, вбежала Нинка Сорева, за ней — перепуганная Ленка Полева.

Появилась физичка Людмила и наказала нам не включать свет и лежать тихо, дверь от греха подальше запереть, и наружу никому не высовываться.
Конечно же все сразу повскакали с постелей. На веранде слышался какой-то шум, Нинка рыдала во весь голос.
- О, Боже, зачем он его так? - повторяла она.

Мы заперли дверь, стали спрашивать что случилось. Тут Ленка все рассказала. Парни, из компании «двоечников», что приехали недавно, были уже выпившие, но здесь добавили еще, потом стали приставать к девчонкам. Одна, какая-то их хороша знакомая из сорок четвертой школы, все строила им глазки, пока ее не схватили и не потащили в кусты. Нинка принялась ее отбивать, а кто-то из парней ее ударил, началась заваруха и наших девчонок непременно бы побили, если бы не вмешался математик. Тут Орлов с ним и сцепился.
- Как он его ударил! - стонала Нинка. - Нет, я не могу!.. (Это Орлов ударил К-В.)

На веранде шум вроде прекратился, но возобновился возле углового окна, которое было завешано простыней. Все бросились к нему, чтобы посмотреть на драку.
Было видно, как Орлов все время наскакивал на математика с руганью, а  К-В обзывал его сопляком и отражал атаки. Остальные парни стояли вокруг и боялись подойти к дерущимся. Вот Орлов пустил в ход кулаки и ноги; оба завертелись смерчем, были слышны глухие удары. Нинка не могла вынести такой сцены и пуще залилась слезами.

В дверь нашей спальни кто-то постучал. Это снова была Людмила. Она приказала нам лечь в кровати и не подсматривать из-под простыней. Пришлось разойтись. Мы так и не узнали, чем закончилась драка.
«Интересно будет посмотреть завтра на лицо К-В», - подумала я, засыпая.


15

Ну вот, наступило двадцать третье августа. Две необычные недели  наш класс прожил в лагере труда и отдыха «Юность», в чудесном уголке на берегу реки Томи. Память об этих днях я сохраню на всю жизнь благодаря этим  небольшим записям. Если когда-либо мне выпадет удача проезжать мимо этих мест, я буду молча приветствовать их, выражая благодарность судьбе и тому человеку, который сумел превратить эти дни уходящего детства в самые лучшие из прожитых мной.

Итак, этот последний день начался, как водится, с завтрака. На работу сегодня никто не выезжает и для многих это кажется чем-то непривычным. После завтрака я сидела с мальчишками на лавочке перед столовой. Мы шутили, мальчишки иногда вздыхали по дому, говорили, что наконец-то все кончилось, а через неделю уже нужно идти в школу. Последний год в последнем десятом классе! Пройдет этот год, и не нужно больше зубрить учебников, сбегать с уроков, ссориться с учителями и слушать их бесконечные нудные наставления.

До обеда нам дали время, чтобы навести в корпусах порядок, сдать постельное белье и прочий спальный реквизит. Я с грустью сняла со стены картинки, уложила в рюкзак вещи. Времени для безделья сегодня достаточно. Все бродят по двору с кислыми лицами: ни шуток, ни  смеха, как бывало при Марке.
Из спален вынесли кое-что лишнее. При обходе я обнаружила, что дверь в заповедную комнату, куда доселе не проникал никто из посторонних, не заперта. Эта комната Марка. Она прокурена так же, как его помещение со спортивным инвентарем в школьном спортзале. Я смотрю на пустые стены и в душе пробуждаются так хорошо знакомые чувства.

Обед прошел оживленно и сытно. В лагере сейчас хозяйничает только наш класс. Сорок четвертая школа уехала неизвестно когда, мы даже не заметили. Мы вообще не замечали в лагере «чужаков», как-то не до них было.
После обеда отрядили желающих в посудомойку: необходимо перемыть всю посуду и отнести ее на склад. Остальные моют полы в корпусах. Я подалась на мойку: тут и гаму, и грязи, и воды вдоволь. Три человека хлюпаются в моечных раковинах: один обезжиривает посуду моющим средством, второй промывает, третий складирует. Двое, перед отправкой посуды в мойку, очищают ее от объедков, еще двое таскают вымытые тарелки в стопках на склад.

Кунакова конечно же стоит на самом легком процессе по полосканию, мне, хоть и противно, приходится возиться в жирной воде. Вода льется через край и топит моечную комнату — настоящий лагерный потоп! Возились около часа не разгибая спины. Половина наших работников уже сбежала, так как посуды стало меньше, но ее оставалось еще достаточно. Пришли повара и сказали, что домоют за нас.

Мы с радостными криками выскакиваем на свежий воздух — потные и красные от пара. Бежим вверх по дорожке и здесь сталкиваемся с К-В. Он недоволен, спрашивает, почему мы так долго копаемся и почему нас всего трое. Откуда нам знать, где сейчас остальные, нас ведь только что отпустили из столовой.

Непонятно почему математик начинает придираться к Натке, обзывает ее лодырем и еще как-то.
После вчерашней потасовки с Орловым выглядит он неплохо. Пока он препирался с Наткой, я успела изучить его лицо — ни синяков, ни царапин, только  волосы на голове стали грязные и неприятно висят. Обычно  К-В следит за своей прической. У него мягкие, пушистые волосы, светло-каштановые, с легкой рыжинкой.

Приехала какая-то необычная машина и встала недалеко от корпусов. Мы стаскали в нее все матрасы и подушки. Вот и опустел лагерь. За нами тоже скоро подъедет машина, и через час все мы будем в городе.
Я не тороплюсь выносить свой рюкзак за ворота — так ужасно грустно, не хочется даже двигаться.  Но вот наши уже взвалили свои котомки на плечи, и мы тянемся вереницей к воротам.

Сажусь на рюкзак у покосившегося заборчика. Опять день тихий и жаркий, трава ярко-зеленая, стрекочет кузнечик. Подъезжает машина. Я смотрю печально на двор, на здания корпусов и чуть не плачу, так не хочется уезжать отсюда, ведь никогда-никогда больше мне здесь не бывать. Меня окликают, и я иду к машине.
Прощай, мое счастливое детство! Я говорю тебе прощай, ибо нет к тебе обратной дороги.

(нач. - 18 января 1982 г.; оконч. - 23 декабря 1982 г.)