Четвертый ингредиент. Наихудший из пороков
ЕСТЬ МНОГО ИСТИН, ПРАВДА ЛИШЬ ОДНА: ШТАМПОВАННАЯ ПРИЗНАННАЯ, ПРАВДА. ОНА ГОТОВИТСЯ ИЗ ГРЯЗНОГО БЕЛЬЯ ПОД БДИТЕЛЬНЫМ НАДЗОРОМ ГОСУДАРСТВА…
НО ЧЕЛОВЕК НЕ РАЗЛИЧАЕТ ЛИКИ, КОГДА-ТО СТОЛЬ ЗНАКОМЫЕ, И МЫСЛИТ СЕБЯ ЕДИСТВЕННЫМ ВЛАДЫКОЮ СТИХИЙ: НЕ ВИДЯ, ЧТО НА РЫНКАХ И БАЗАРАХ ЗА ПРИЗРАЧНОСТЬЮ БИРЖЕВОЙ ИГРЫ
МЕЖ ДУХАМИ СТИХИЙ И ЧЕЛОВЕКОМ НЕ УГАСАЕТ ТОТ ЖЕ ДРЕВНИЙ СПОР; ЧТО ЧЕЛОВЕК ОСВОБОЖДАЯ СИЛЫ ИЗВЕЧНЫХ РАВНОВЕСИЙ ВЕЩЕСТВА, САМ ДЕЛАЕТСЯ В НИХ ИГРУШКОЙ…
ТЕЧЕТ ЗЕРНО ПО ТРЮМАМ И АМБАРАМ, ПОРТА И РЫНКИ ЛОМЯТСЯ ОТ ЯСТВ, ГОРЯЧЕЙ СНЕДЬЮ ПЫШУТ РЕСТОРАНЫ, НО НЕ ЕДИНОЙ КОРКИ ДЛЯ ГОЛОДНЫХ, ДЛЯ НЕЗАНУМЕРОВАННЫХ РАБОВ»,- Максимилиана Волошина следует просто читать.
КРЕСТЬЯНСКИЙ МИР.
Сельский мир. Враги и попутчики.
Земля и Вендетта.
Отобрать и разделить.
«275 200 душ мужского пола».
Ум, честь и совесть.
«К. Д. Глинке. Срочно».
Ищите, только найдите!
Все тот же закон.
Бедность не любят. О ней почти не говорят. Молчаливо признавая НАИХУДШИМ ИЗ ПОРОКОВ. Как же иначе? Все наши несчастья от недостатка еды, денег, здравого смысла. А недостаток чего бы то ни было и есть ПОРОК, как бы обидно это не звучало. Одно УТЕШЕНИЕ — отсутствие средств восполнимо. Одна БЕДА — ущербные, отжившие свой век, понятия порой неистребимы.
Случилось так, что именно в России начала двадцатого столетия БЕДНОСТЬ прочно обосновалась в крестьянской общине. «Состояние умов» в деревнях не позволяла человеку оторваться от сельского мира, коллектива, свято хранившего круговую поруку, земельный передел, идеи сомнительного равенства в нищете.
Народники и марксисты видели в них ростки будущего общества. Империя — упрямого, несговорчивого противника, жившего по своим законам. Врага, ослабляющего государство изнутри.
«Буревестники революции» переоценили способности «союзников», не желавших, да и просто не способных двигаться вперед, к «Светлому Будущему». Людей, обремененных ЗЕМЛЕЙ, свято чтивших первобытное РАВЕНСТВО. Придя к власти, фанатичные правители во имя торжества безумных идей объявили вендетту землепашцу и восторжествовали в миру, переставшим быть крестьянским. Но об этом чуть позже…
Первые же попытки разрушить сельскую «коммунистическую ячейку» предпринял Петр Аркадьевич Столыпин. Справедливо рассудив, что три четверти российских поданных, лишившись крепостной опеки, остались рабами. Рабами сельского схода, рабами своеобразно понятой социальной справедливости. Людьми, трудившимися на земельных наделах, сохранять, улучшать, беспокоиться о которых не имело смысла, раз они перейдут к соседу. Забота о дне сегодняшнем, отсутствие цели и есть признаки РАБСТВА.
Потому-то аграрная реформа и началась с призыва «УНИЧТОЖИТЬ ОБЩИНУ». Какие бы резоны не приводились в оправдание, на практике сие означало: «ОТОБРАТЬ И РАЗДЕЛИТЬ» земли. Поставить ЛИЧНУЮ ВЫГОДУ над ОБЩИМИ ИНТЕРЕСАМИ. Интересами, ставшими мировоззрением. Интересами, укоренявшимися тысячелетиями.
Ум, честь и совесть нового курса, помимо Петра Аркадиевича представляли: датчанин А.А.Кофорд, не знавший русского языка, и юрист А.В. Кривошеин, понимавший в сельском хозяйстве не более чем его коллега в славянской письменности.
Воли хватало с избытком. Но результаты оказались плачевными. Общины не поддались. В северных губерниях на посулы не клюнул никто. В самых обнищавших центральных волостях всего пять процентов.
Тогда решили поступить иначе. Вырвать крестьянина из объятий древних традиций, пообещав ему новые наделы на востоке страны…
В 1906 году власти, которым не давал покоя опыт Североамериканских Штатов Америки, додумались предложить беднякам пустующие земли Туркестана и Сибири. Безумие проекта состояло в том, что эти территории были практически не исследованы. Об их почвах знали понаслышке.
«Желавших отправиться за тысячи километров набралось немного,- писали Петербургские ведомости. – Но 275 200 душ мужского пола, хоть и малая толика российских селян, но собравшись вместе, они обрели мощь библейского Потопа, обрушившегося на азиатские владения империи. Шли не за золотом или алмазами. Шли за землей. Многие из них гибли в пути. Но и те, кому посчастливилось добраться до «краев обетованных» часто оказывались у разбитого корыта.
Черная, маслянистая земля, так напоминавшая европейские черноземы, на следующий же год покрывалась белой солевой коркой, разрушавшей стены глинобитных домов и лишавшей поля плодородия».
Людей направляли в далекие края, полагаясь лишь на устаревшие карты и случайные описания. Государственные службы, как часто случается, оказались неповоротливыми. Они не поспевали за спросом, а потому положились на русское «АВОСЬ». И крестьяне стали занимать первые приглянувшиеся участки.
Засухи, соли, межевые споры – вот малая толика проблем, терзавших жертв «почвенной лихорадки». Отчаявшись решить их, «Переселенческое управление» отправило делегацию в «Вольное экономическое общество», где работала «Почвенная комиссия» во главе с Павлом Владимировичем Отоцким.
Первая встреча длилась не долго. Из сбивчивых объяснений он понял: ситуация в восточных районах страны накаляется с каждой неудачей. Еще один неурожайный год и трагедии не миновать, а потому тут же набросал записку:
«Дорогой, Константин Дмитриевич! Есть возможность и средства для работы в Зауральских и Алтайских степях. Если нет других более срочных дел, то место начальника всех будущих экспедиций за Вами».
Затем, взяв конверт, надписал: «К. Д. Глинке. Срочно. Передать в собственные руки». Отоцкий не сомневался, молодой энергичный профессор из уже знакомого нам Ново-Александрийского института не упустит такой возможности.
Глинка находился проездом в Петербурге, и разыскать его не представляло труда. Поэтому Павел Владимирович ничуть не удивился, когда через час в его кабинет влетел запыхавшийся претендент. «Я согласен»,- только и смог произнести он.
Вряд ли кто-нибудь из них представлял, сколько сил потребуют поиски пригодных для освоения почв, как далеко от намеченных пределов проникнут снаряженные ими экспедиции. Ни тот ни другой даже не предполагали, что, в конце концов, запутавшееся в своих же планах «Переселенческой управление» выдаст на исследования небывалые для тех лет суммы.
«Только ищите, только найдите земли для всей этой голодной, ревущей орды, — взывали к ним обезумевшие от страха чиновники, — не допустите новых бунтов!»
«Почвенная комиссия» в те годы напоминала штаб действующей армии. В разные концы России рассылались приказы, разъяснения, карты, обратно шли срочные донесения, «трофеи».
«Для нас они стали дороже вражеских знамен и ключей от города, — вспоминал Отоцкий. – С какими только чудесами природы не пришлось столкнуться в Сибири! Кабинеты «Вольного экономического общества» ломились от образцов самых необычных почв. Попадались здесь и светлые словно, подзолы, земли Якутии. Но их белесый горизонт слагал не кварцевый песок, а соли натрия. Встречались сибирские черноземы. Но, рядом со своими европейскими собратьями, они смотрелись так же, как маленькие сибирские лошадки со скакунами донских и днепровских степей».
«Все местные причуды порождены климатом Сибири, — полагал Глинка. – Резкие перепады от тепла к холоду, большая сухость приводит здесь к самым неожиданным комбинациям почв. Возьмите якутскую «лесостепь», не заметно переходящую в настоящую лесотундру. Сильные холода, вечная мерзлота становятся на востоке Сибири не только непреодолимой преградой для лесов, но и изменяют почвы».
Впрочем, только ли почвы? Горные породы и минералы, долгое время считавшиеся инертными к действию климата, и те, как выяснилось, испытывают на себе его влияние. В тундре, например, полно каменных глыб, едва затронутых разрушением. А у отрогов гор, на юге Сибири, мощные пласты лесса, глины и песка. Почему?
«Результат деятельности ветра, водных потоков, кислорода и углекислого газа воздуха», — объясняли геологи.
«Но, ведь «жернова» природы есть и на Крайнем Севере, — возражал Глинка, — а песков и глин здесь значительно меньше. Выходит работа ветра, воды, растений и микробов напрямую зависит от солнечного тепла. Чем его больше, тем мельче истираются породы, быстрее идут химические реакции. Иными словами, действует все тот же ЗАКОН ЗОНАЛЬНОСТИ, открытый Докучаевым».
Более семи лет, с 1906 по 1914 годы, руководил Константин Дмитриевич «армиями» изыскателей. Сотни отрядов удалось снарядить в знойные равнины Туркестана, отправить на юг Сибири и Дальний Восток. К 1909 году уже готова опись пустующих земель Средней Азии, через восемь месяцев – перечень почв Дальнего Востока. Бум шел на спад. Страсти улеглись, беда миновала. Тысячи крестьянских семей удалось расселить в необжитой «вселенной», именуемой Российской империей.
И наступила тишина. Затишье… перед бурей…
СТАТСКИЙ СОВЕТНИК.
«Старик». «Серый кардинал».
«Диалектическое и социалистическое».
«Марксисты» от земледелия.
Сталинские миллиарды. Две буханки в одни руки.
Травополье и древние греки.
Динамика жизни. В ожидании чуда.
«Фатальная неизбежность».
Просторные, светлые здания близ Петровского парка на окраине Москвы в 1918-19 годах больше походили на райские экзотические островки, раскинувшиеся в бурном море исторических перемен. Здесь никогда не гасло электрическое освещение. А с наступлением холодов из труб валил густой дым. Мировая война, революции, казалось, обошли стороной Сельскохозяйственную академию. Сюда, как в былые времена, даже ходил трамвай. А в одном из корпусов, в огромном кабинете заседал настоящий статский советник, Василий Робертович Вильямс. Правда, теперь его величали профессором, академиком, реже государственным советником, но перемены титула не изменили барских привычек. А мелькнувшая у парадного подъезда новая с меховым воротником шинель и вовсе наводила благоговейный трепет на сотрудников.
«Старик», которому к тому моменту исполнилось всего-то пятьдесят пять лет, отличался суровым нравом. Среди студентов и прочих «низших чинов» еще ходила байка о падении и мгновенном возвышении одного ассистента…
Бедолага чуть не поплатился должностью за пустяковую халатность. Плеснул в колбу с остатками почвы серную кислоту, да так и оставил на ночь. А во время утреннего обхода наш, тогда еще действительно статский советник или просто директор Петровской академии, обратил внимание на темную жидкость в не вымытом сосуде.
Львиный рык и приказ разыскать виновника возымели мгновенное действие. Теряющий связь с реальностью несчастный предстал перед разгневанным Юпитером. Громовержец выпятил грудь, скинул с лысой головы соболью шапку, и, сверкнув стеклами пенсне, леденящим душу шепотом произнес: «Вон!».
Вынос тела сопровождала могильная тишина. Его высокородие, сокрушенно вздыхая, задумчиво погрузились в мягкое кожаное кресло, механически переводя взгляд с грязной колбы на потолок, книжную полку и обратно на сосуд, так некстати попавшийся ему на глаза. Чьи-то услужливые руки уже потянулись к незадачливой посудине с темной жидкостью… «Стоп! – возопил директор. — Назад! Фильтр! Чистый Erlenmeyer! Filtrer! »
Приказ не нуждался в переводе. Свита все поняла с полуслова. Вот он момент божественного озарения! В оплошности сотрудника — недотепы «небожитель» узрел путь познания одной из тайн плодородного слоя, humus acids, гумусовых кислот.
Отфильтрованный настой напоминал цветом крепко заваренный чай. Василий Робертович улыбаясь, рассматривал его, тихо мурлыкая себе под нос какой-то легкомысленный мотивчик. «Вернуть», — тихо процедил он …
Не ручаюсь за точность описанных событий, но именно тот момент стал «звездным часом» прежде незаметного тихони, Владимира Петровича Бушинского, прозванного позже за усердие и молчаливость … «Серым кардиналом».
У нашей истории есть продолжение. И оно не о вымытой до блеска лабораторной посуде, а о «достославных деяниях рыцаря» Василия Вильямса и его «верного оруженосца» Владимира. Они не сражались с ветряными мельницами, а защищали «диалектическое почвоведение» и провозглашали «социалистическое земледелие». И именем сим, победивши, отправляли в безвозвратную ссылку несогласных коллег, совершали варварские набеги на природу, утверждая веру в неистощимость плодородного слоя, в исключительность затеянного в стране эксперимента.
Проявим уважение к званиям. Начнем с бывшего статского генерала. «Красный» профессора слыл не только творцом «новых» идей, но и изощренным инквизитором, с неповторимым изяществом, громившим и разоблачавшим буржуазные «ереси» в науке.
«Все до смешного просто,- вещал он. — Вот «Капитал», где черным по белому написано:
«При РАЦИОНАЛЬНОЙ системе хозяйства производительность почвы может быть доведена до такой степени, что она будет повышаться из года в год в течение неограниченного периода времени, пока, наконец, не достигнет высот, о которых мы, сегодня, едва можем составить представление».
Ну, а какая система самая рациональная, как не та, что освящена РЕВОЛЮЦИЕЙ и… покровительством МУДРОГО ВОЖДЯ?
«Марксисты» от земледелия не желали знать историю, а историю почвоведения и агрономии в особенности. Они присягали и служили даже не учению Маркса, а событиям. Ведь простое сопоставление слов их «кумира» и Юстуса Либиха объяснило бы нехитрую суть приведенной цитаты.
Речь шла всего лишь о не совершенстве земледелия девятнадцатого века. О не соблюдении законов «полного возврата» и «минимума», открытых немецким химиком (Вы должны помнить о них, если читали главу «Евангелие от Юстуса»). Иными словами, о том времени, когда хозяева прекратят бездумно грабить землю и начнут использовать минеральные удобрения. А не о создании «вечного двигателя».
Увы, простых истин не достаточно для возвышения, славы. Славы великого реформатора, завоевателя, диктатора. ЕМУ, ИМ, расталкивающим друг друга локтями, с безумными, хитрыми, остекленевшими от жажды власти глазами виделся только один путь: «Россию вздернуть на дыбы!»
А получилось на дыбе. В двадцатых годах прошлого столетия страну Советов терзали странные противоречия. Зарождавшееся Богатство в городе и деревне, неискоренимая Бедность и Власть складывались в магический треугольник раздора.
Власть противостояла всем, хотя и называлась народной. Она получала хлеб, силу от тружеников земли, и ненавидела их за это. Она питалась идеями и знаниями, уничтожая людей науки и сея вражду в их рядах. Она демонстративно благоволила беднякам, но стоило тем вырваться из порочного круга нужды, как они, тут же, становились ее противниками.
Коллективизация крестьянских хозяйств обернулась голодом и искалеченными судьбами. Механизация – потерей почвенных богатств.
А травопольная система, предложенная, бывшим статским советником Вильямсом, одной из «сывороток правды», с помощью которой распознавались «враги народа».
Еще с давних времен было известно: почва почв – чернозем во многом обязана своим замечательным плодородием особой структуре верхнего слоя, сложенного комочками. Они подобно сосудам хранили питание и влагу для растений.
Комочки образовывали корни трав. Вывод напрашивался сам собой. Достаточно засеять поле люпином и прочими бобовыми, чуть-чуть подождать (год, другой) и оно восстановит свои силы.
Идея не новая. В середине девятнадцатого века ее реализовал немецкий агроном Иоганн Шубарт. В обильной дождями Северной Германии, покрытой легко размываемыми и развеваемыми песчаными землями, результаты оказались неплохими.
Увы, родственное Пруссии, Нечерноземье, Вильямса явно не удовлетворяло, хотя большинство его опытов проводилось именно здесь. На бесплодном Севере и повторением чужих истин карьеры не сделаешь. И он вносит «коррективы».
«Первая и главная заповедь моей системы, — провозгласил государственный советник, — состоит в том, что сеяние трав должно сопровождаться глубокой вспашкой!».
Другая «заповедь» распространяла травополье на всю территорию СССР.
О «глубокой вспашке»: отдельный разговор. Но как отрицать очевидное? Влияние климата, закон зональности, индивидуальный подход к восстановлению сил почвы? Увы, непререкаемая власть сладка «неоспоримой правотой». Обладая ей, можно и «травополье» назвать единственно научной системой, и разглагольствовать о беспрерывном повышении урожайности, и, одновременно, вводить продовольственные карточки.
Ни в чем большевики не испытали больших неудач, нежели в сельском хозяйстве. Убожество новых идей становилось тем очевиднее, чем острее ощущалась нехватка хлеба в стране. Стране, где урожаи едва достигали тех, что получали в Римской империи времен упадка.
«Грандиозный» сталинский план, собрать семь-восемь миллиардов пудов зерна, так и остался не выполненным. Для этого, по признанию самого Вильямса, требовалось, как минимум, удвоить производство пшеницы, ячменя и ржи в СССР и довести их до… пятнадцати центнеров с гектара. Вот тогда, только тогда, на каждого жителя «великой державы» пришлось бы… по ДВЕ буханки хлеба в день! А пока обходились ОДНОЙ. О мясе, понятно, молчали. Не делиться же со скотиной последним куском хлеба. Перебьется травкой, а зимой и солому с крыши можно скормить.
Но голод меньше всего смущал академика. Он твердо верил в «стахановское движение», отвечал поздравлениями на рапорты «передовиков» производства, больше напоминавшие измышления писателей фантастов. С удовольствием читал последние «сводки» с полей, в которых звучали бравурные марши, здравицы в его честь и невнятное бормотание о «творчески переработанных» рекомендациях вождя земледельцев и его великого патрона.
Читал и прощал «невинные преувеличения», достигавшие порой сотен центнеров зерна и многих тонн корнеплодов с одного гектара. Хотя на его опытных участках, где заботой окружали каждый колосок, не удавалось получить и десятой доли, обозначенных на бумаге цифр.
Понятно, доброта и снисходительность бывшего статского советника имели границы. Стоило, например, упомянуть имя Николая Максимовича Тулайкова, и …грозы не миновать.
В одной из статей «ВикипедиЯ» есть любопытная фраза: «В результате дискуссии между В. Р. Вильямсом и академиком Н.М.Тулайковым о пользе применения травопольной системы земледелия, Н. М. Тулайков был арестован в 1937 году и погиб».
Интересный научный спор вышел. Цезарь опустил палец вниз и … «правда» восторжествовала. А ведь были еще и Вера Александровна Бальц, Ростислав Сергеевич Ильин, Николай Александрович Димо, Яков Никитович Афанасьев и другие. Многим ли из них дали высказаться перед арестом? Или в НКВД обошлись лишь рекомендациями Василия Робертовича? Специалист все-таки. Повезло Органам в стране Советов. Без его подсказки, сколько бы «дров наломали». А тут все научно обосновано. Думать нечего. Хватай!
Интересно и то, что происки «врагов народа», «вредителей» среди почвоведов удалось разоблачить задолго до 1937 года. Еще вначале 30-х, когда идеи Вильямса и его покровителей восторжествовали, и остались в памяти народной под звучным именем ГЛАДОМОР.
Выходит, «травопольная система» – блеф? Не более и не менее чем идеология, породившая ее. Ну, кто бы возражал:
— против чередования пшеницы и бобовых культур, известного еще в Древней Индии,
— против орошения и искусной обработки почв, доведенной до совершенства шумерами и ассирийцами,
— и, конечно, против СЕВЕТЛОГО БУЩЕГО?
Увы, для достижения всеобщего счастья марксисты не выбирали легких путей. Бывший статский советник тоже. Первые разрушили старый строй, уничтожили инакомыслие и инакомыслящих. Вильямс, как вы уже видели, не отставал. Более того, опережал события.
Не только коллегам, даже плодородному слою пришлось терпеть и страдать. Испить до дна «горькую чашу» эксперимента. Испытать прелести «глубокой вспашки».
Благие намерения, устилавшие путь Василия Робертовича в науке, объяснялись просто. Он желал растениям добра, хотел вернуть им пищу, которая, якобы, безвозвратно уходила с талыми и дождевыми водами в «недра» почвы. Он, как и эллины, верил в «жировую прослойку». Вспомните главу «МИФЫ, ПОЭМЫ, ТРАКТАТЫ».
Понятно, академик пользовался иной терминологией, называл ее иллювиальным горизонтом. Но подобно древним грекам, полагал: главные богатства некоторые земли скрывают именно в нем. Так, пашни в тайге покрылись бесплодными глыбами, нашпигованными соединениями железа, алюминия и марганца, а в степях и полупустынях солями. Подсохнув, почвы засушливых районов начинали пылить, убивая все живое соединениями натрия.
Диковинная идея родилась из давнего заблуждения биологов и агрономов девятнадцатого века. Они не верили в климат. Утверждая: «Динамику ЖИЗНИ невозможно удержать в его статичных рамках!» Выходило, плодородный слой, растения, животные, микроорганизмы живут по собственным законам. У них своя, особая география. И она, география высших и низших живых существ, подчинена ВРЕМЕНИ. Договорились до того, что пространство во всем его разнообразии, в смысле география, — функция истории?!
«Все есть ступени одного процесса,- твердили они.- И почвы – не исключение. «Диалектика» их развития подобна строительству, дома. Начинается с фундамента и завершается возведением крыши».
А дальше… воображение рисовало очень заманчивые перспективы. Следовало лишь ускорить процесс, продвинуть ЖИЗНЬ, а именно, засеять степными травами север, и таежные земли … станут черноземами. И, чтобы они не испытывали «голод», ГЛУБЖЕ ПАХАТЬ, дабы будущие царь — почвы развивались на богатой различными минералами породе. В «пустых головах», верхних горизонтах лесных подзолов, много кварцевого песка и почти нет питательных элементов.
В ожидании чуда на осушенных болотах не строились оросительные системы. Как бы, не растерять драгоценную «пищу» растений. И торфяные пожары, которые нечем тушить, теперь можно наблюдать чуть не каждое засушливое лето.
«Фатальная» неизбежность засоления почв засушливых областей (тоже часть «единого процесса развития почв») полагала не нужными дренажные системы вокруг орошаемых полей. Так пахотные земли в Причерноморье, на Прикаспийской низменности, Средней Азии и Казахстане превратились в бросовые территории.
Вот краткая суть и итог учения. Вряд ли стоило бы продолжать о нем рассказ. Если бы не виртуозное мастерство нашего «диалектика», ловко «оседлавшего» законы развития. И, в конце концов, уничтожившего и «единство», и «борьбу противоположностей». Погубившего реальных и мнимых противников своей теории. Сотворившего бесплодные пустыни. Оставшегося единственным, непререкаемым авторитетом в области не решаемых вопросов (превращения почв в черноземы) и не осуществимых проектов в земледелия (бесконечного повышения урожаев).
ТЕНЬ ПАМЯТНИКА.
«Органчик». Господин оформитель.
Тщетные потуги. В поисках Тартара.
«Резервный фонд» природы.
Ложь для всех.
Академик понимал, допусти он в стены МСХА жизнь во всем ее многообразии, особенно бытующие в ней противоречия, и судьба, его судьба, круто изменится. Ни тебе орденов, званий, премий, мемориала в собственной лаборатории, ни славословий «народного академика» Трофима Денисовича Лысенко, ни посмертного памятника (уж наверняка был уверен, не обидят, поставят), что с 1947 года вознесся меж корпусами Тимирязевской академии, на месте снесенного храма святых апостолов Петра и Павла…
Василий Робертович слыл умным человеком. Но забота о славе, реноме, так свойственные академической публике, сыграли и с ним злую шутку. В 1939 году, незадолго до его смерти, в СССР приехал английский почвовед Рессель, большой поклонник творчества «живого классика». Каково же было удивление гостя, когда вершитель судеб науки, победоносный участник диспутов, автор многочисленных научных трудов, опубликованных в последние годы, оказался больным, немощным старцем, с трудом, выговаривающим отдельные слова.
«Вы сохранили все качества молодого учёного», — дипломатично отреагировал британец на так и неудавшуюся попытку хозяина поприветствовать его.
Тогда-то и произошло удивительное событие, украшающее сегодня все биографии бывшего статского советника. Сидевший позади Вильямса человек утер академику слюни и, не раскрывая рта, утробным голосом произнес: «Я пережил три революции и не просто пережил, а активно участвовал в них. Вот в чем кроется секрет моей молодости!»
Невозмутимость, столь характерная жителям Туманного Альбиона, не мое качество. Согласитесь, семидесяти шестилетний возраст и тяжелейший инсульт, настигший Василия Робертовича в 1937 году, плохо сочетаются с его удивительной ретивостью в науке и общественной жизни. А случай с чревовещанием и подавно наводит на мысль о докторе Фаусте.
Двенадцатый том «Собрания сочинений» академика не развеял сомнений в правдивости событий, описанных в трагедии Гете. Однако помог выявить новое действующее лицо. Каждая (!) разоблачавшая и клеймившая «врагов народа» и «вредителей» статья оканчивалась короткой припиской. «Подготовлена при участии В.П.Бушинского». Ну, того недотепы, из байки про немытую колбу, как в сказке, превратившуюся в лампу Алладина.
Еще в «лихие» 20-е он стал «тенью» Вильямса. Сама скромность и предупредительность. Нужно материалы подобрать, цифры, цитаты на злобу дня? Все, что угодно! И вот наступают тридцатые годы. Для миллионов жителей страны Советов гамлетовский вопрос: «БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?» решен отрицательно.
Владимир Петрович не из их числа. У него радостное событие — юбилей научной деятельности. В тожественной обстановке академик называет Бушинского «другом и соратником». Ему выпало БЫТЬ! Новая ДОЛЖНОСТЬ, не помянутая ни в одном штатном расписании, давала главную привилегию. Говорить от лица САМОГО. И он не преминул этим воспользоваться.
Власть, влияние фаворита стали особенно заметны в последние годы жизни Вильямса. Через руки «друга» проходили все работы «старшего брата». И тон их часто обретал еще большую бескомпромиссность.
«Партия быстро разоблачила ученых-вредителей, — «писал академик»,- и их теорию мелкой вспашки…» («Тимирязевка», 1937 год).
Праведный гнев истинного автора понять легко. Все «исследования», вся жизнь его посвящены «пользе глубокой вспашки». Табель о рангах мешал «простому» доктору наук открыто возражать, например, академику Тулайкову. Но именем босса удалось не только опровергнуть «лжеучение», но и отдать оппонента на растерзание НКВД.
Труды Бушинского не пропали даром. В 1939 году его избрали членом-корреспондентом Академии Наук СССР. И теперь соратника Вильямса не стесняли никакие рамки. А в ноябре того же года умер патрон и место первого агронома страны оказалось свободным.
Увы, как и большинство тех, кто вырос в «благотворной тени великих мира сего», ученик академика не сумел занять освободившегося постамента, завоевать авторитет своего учителя. Вначале не хватало собственных идей. Да, и те, что удалось сформулировать, отличались от уже известных, разве что, убогостью стиля. Хотя, памятуя прозвище, «Серый кардинал», критиковать их никто не решался.
В 1940 году полным ходом шла работа над очередным изданием Большой Советской Энциклопедии. Владимира Петровича попросили изложить собственное мнение о вспашке почв. Говоря проще, пересмотреть взгляды почившего патрона в свете новых данных. Большой соблазн. Статья в БСЭ стоила десятков, а то и сотни публикаций в других менее престижных изданиях. Это официальная точка зрения науки, отправной пункт всех поисков. Любой следователь НКВД может по ней скорректировать свои взгляды и вынести обвинение. Все коротко и ясно, как в протоколе допроса.
Тут-то ученик и ощутил собственное бессилие. Ни его потуги, ни помощь бесчисленных сотрудников результатов не дали. Взгляды «классика» не удалось ни пересмотреть, ни дополнить. После года проволочек в редакцию вернулся старый вариант статьи «Вспашка», слегка «украшенный» обвинениями в адрес «вредителей».
Впрочем, попытки продолжались. Уже в 1942 году в поминальном издании, посвященном Вильямсу, он — таки высказывает «credo». Юбилейный «Сборник» не энциклопедия. Его задача — украшать полки казенных кабинетов. Статьи, помещенные в нем, читают разве что рядовые цензоры. Здесь Бушинского и прорвало. Стесняться-то некого. И он заявил: все созданное природой, следует основательно перекраивать. Только так удастся добиться бесконечного роста урожаев.
Стоит признать, Вильямс все-таки обладал чувством меры. Предлагал лишь ускорить рождение черноземов. Его ученик не «подгонял процессы», а крушил плодородный слой. Трудно найти иное слово, говоря о вспашке почв на глубину одного метра. «Сакковские» плуги учителя для подобного действа уже не годились. И Бушинский предлагает новые, трехъярусные орудия.
Остается лишь гадать, что он искал в недрах подзолов, солончаков и субтропических красноземов. Видимо, желая превзойти академика, пытался добраться до Тартара…
Иного и в голову не приходит при чтении его опусов. Где напрочь отрицается бесплодие нижних горизонтов.
Бушинский убежден: «…проникающие сюда с талыми и дождевыми водами вещества образуют слой скрытого плодородия, недоступного ни травам, ни деревьям. Накопленные соединения представляют собой энергетическую ценность, резервный фонд почвы, которые не используются при сохранении ее естественного профиля». Отсюда приказ: перевернуть!
Рудяки — соединений кремния и кислорода, железа и алюминия, короста из натрия и хлора покрывшие поля – достижение учителя. Владимиру Петровичу удалось-таки превзойти его. Он вывернул на поверхность пашен пласты соды, избавиться от которой не в пример сложнее. Степи, даже раскорчеванные лесные пустоши медленно превращались в пустыню. И только рапорты «передовиков производства» и «стахановцев» остались прежними. Они продолжали возносить хвалу науке, партии и государству…
«Насилие нуждается во лжи!» Уже не помню, кто первым высказал столь очевидную мысль. Но именно вранье во всех формах и сочетаниях, стало тем продуктом, тем «национальным богатством», в обладании которым Советский Союз не имел себе равных. За неимением лучшего им питались все. И низы и верхи. И, наконец, наступил кризис. Кризис перепроизводства. Все по Марксу. Поэтому не стану утомлять вас новыми историями того фантасмагорического времени, метаморфозами, приключившимися не только с целыми учениями, но и со случайно слетевшими с языка словами.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Свидетельство о публикации №225070500304