Семьдесят первая

Не могу себе представить, кем именно будут по специальности выпускники этих институтов, и как именуются их профессии. Какие-то околовсяческие псевдо - науки, модные на гнилом Западе и с каким-то тупым упорством внедряемые в нашей стране. (И это притом, что те же британцы в частных учебных заведениях втихаря внедряют советские образовательные стандарты.)   А в годы моего студенчества все было очень простым, определенным и весьма функциональным. В ИН'Язе 1970-х годов имелись факультеты педагогические по наиболее, для того времени, популярным в изучении языкам: английского, немецкого и французского языков, на которых штатно изучали по два основных языка, но можно было взять и третий. Был отдельный переводческий факультет по всем трем упомянутым основным языкам. Также имелось еще отделение прикладной лингвистики (или машинного перевода). Отдельно существовали два элитных подразделения: Высшие курсы перевода и курсы переводчиков ООН.
А у каких преподавателей нам посчастливилось учиться! Это были не просто корифеи, но истинные глубокие знатоки и языков, и методики их  преподавания. Да и мужества им было не занимать. Почти все мои преподаватели были в годы Великой Отечественной войны военными переводчиками с офицерскими званиями, между прочим. Помню, как изумило меня фото в военной форме хрупкой милой женщины - прекрасного стилиста Веры Арутюновны Соловьян, которая была моим научным руководителем на курсовой работе на 4-м курсе и на дипломе. Разговорный язык, именовавшийся у нас тогда freies Sprechen, вела у нас невозможная красавица Нинель Ювельяновна Топуридзе-Сумбатова (из старинного грузинского княжеского рода) которая была, на минуточку,  переводчицей на Нюрнбергском процессе.
Абрам Семенович Лурье - один из самых наших ярких преподавателей - тоже вел у нас freies Sprechen. Этот солидный, импозантный мужчина и выглядел, и был по сути сугубо гражданским человеком, однако почти всю войну прослужил военным переводчиком. Он нечасто упоминал свое военное прошлое, но однажды (иллюстрируя опасность буквального перевода в процессе свободного разговора, да и просто - нам в назидание) рассказал такой случай. Дело было в разгар Висло-Одерской операции, т.е. где-то уже в январе-начале февраля 1945 года. Он был переводчиком Штаба фронта. Как-то наш генерал  (то ли грузин, то ли армянин, но дядька суровый) допрашивал немецкого пленного генерала. Посадил А.С. рядом и прорычал: «Переводи: где был пятого?» А.С. перевел: «Wo haben Sie sich am f;nften Februar aufgehalten?» Ну, если буквально: «Где Вы находились пятого февраля?». Генерал нахмурился: «Ээээ! Я тебе сколько слов сказал? Четыре. А ты сколько перевел?! Вот сколько слов сказал, столько и переводи!» Ну, А.С., тяжело вздохнув, так и перевел: «Wo warste am f;nften?» Немецкий генерал был не дурак, все понял и, не дрогнув, в тон ему ответил что-то типа «да по лесу шлялся с дивизией…» Мдааа.
Профессор Ольга Ивановна Москальская – автор огромного, двухтомного супер-словаря (который был на голову выше всех, издававшихся до этого словарей), вела у нас курс теоретической грамматики. Это был один из самых непростых предметов, материал был трудный, тягомотный. Ольга Ивановна всегда делала перерыв между часами пары, давала нам передохнуть, выпускала даже покурить…
Стилистику у нас вела профессор Ризель Элиза Генриховна, родом из Австрии, тоже реальный корифей кафедры стилистики немецкого языка. Правда, с русским, увы!, не очень дружила: ее самое любимое выражение на русском языке было «один кофе и один булка». О том, какова была по характеру эта, тогда уже пожилая (1906 г.р.), маленькая и худенькая австрийка, свидетельствует тот факт, что ДТП с ее участием описывали так: «Да там одна бабулька в самосвал врезалась…» А не наоборот, что ее, дескать, самосвал сбил… Нет – она его протаранила! Такая она была стремительная.   
Или вот вела у нас немецкую литературу проф. Знаменская Галина Николаевна – вот опять корифей истории европейской (особенно, конечно, немецкой) литературы 19-20 веков. Я, будучи молодым и самоуверенным отличником, имел наглость после экзамена (сданного мною, естественно, на «отлично») подарить ей мой стихотворный перевод одного всемирно известного стиха, а именно, на минуточку, „Die Lorelei“ самого Heinrich Heine. Как она не рассмеялась мне в лицо – не понимаю до сих пор. К тому же, я ведь не просто напечатал перевод скромно, мелким шрифтом, на пишущей машинке… Нет! Вы что?! Написал на плотной бумаге витиеватым шрифтом, перевязал алой ленточкой, как бесценный свиток...Мда-а-а…
А вот еще, например, вел у нас историю КПСС ветеран войны, офицер, орденоносец, доцент кафедры Истории КПСС и философии Я.И.Стеркин – его сын был известный бард, музыкант, композитор и директор знаменитого ДК «Яуза» (клуба МЭЛЗ) Сергей Стеркин, который как-то выступал у нас с сольным концертом. Таких патриотов Отечества, как Яков Израилевич, я больше никогда в жизни не встречал.