История Юхана Крэилла, риттара из Алиски. Часть 14

ЗАГОВОРЩИКИ

- Вы ли это, достопочтенный херр Олссон? Глазам своим не могу поверить! Как же возможно такое?

Арвид Столарм, низвергнутый с самых вершин власти герцогом Карлом, поднялся навстречу гостю со своего  кресла из резного бука в усадьбе поместья Рийлахти – Рилакс Горде, в деревеньке Бромарв. Единственном из конфискованных земель, во владении Столармов ещё оставшемся, куда сам он прибыл недавно прямиком из заточения своего после объявленной Карлом амнистии.

– Ведь, если верны мои сведения, вы где-то в Польше должны теперь находиться… Пять долгих лет минуло, как оставили Финляндию вы после кончины господина нашего Класа Флеминга!

- По документам корабельным прозываюсь я ныне другим именем… Прошу вас, говорите потише, милсдарь, ведь судно, что прошлым днём в порту Ханко пришвартовалось, к берегам Нюланда доставило меня тайно.

Купив лошадь на постоялом дворе, гестгивери,  добрых пол дюжины фъярдингсвягов скакал я без устали, чтобы увидеться с вами.

Однако же, хочу я сказать вам, восемь польских злотых за простого коня – почти целый риксдалер шведский, это, клянусь святым Стефаном, покровителем всех торговцев лошадьми, грабёж сущий даже для вороватых и подлых карлистов, чтобы им пусто было!

Добро бы ещё конь был прекрасен, как шведский кавалерийский менйя или гонгаре, а не какой-то жалкий крестьянский klippare! Всего десятка два лет назад хороший жеребец в  Великом герцогстве Литовском сто двадцать грошей или четыре дуката стоил. Мерзавец хозяин гостиницы, финн чёртов, ни за что не хотел клячу дешевле уступать, а спорить мне с ним недосуг было.

Бывший лягласар Класа Флеминга, последние мгновенья жизни ландсхёвдинга Финланда с ним разделивший, небрежно скинул с плеч походный плащ и вместе со шляпой передал подоспевшему слуге-дворецкому. Стягивая с рук перчатки, Ээрик Олавинпойка устало опустился на табурет, вытянув перед собой ноги в запылённых ботфортах.

- Подайте вина с дороги нашему гостю! – приказал Столарм. И добавил с печалью:

- Слуги все разбежались в страхе лишь только о трибунале надо мной и смертном приговоре прослышали! Эти - последние, кто при супруге моей, Элине Хермансдоттер Флеминг, в доме нашем ещё остались за кров и скудную пищу работать…

- Будь проклят герцог Карл, кровавый мясник, узурпатор! Я и вовсе скрываться в изгнании вынужден ныне, дома своего в Мустасаари-Корсхольме и имущества всего лишившись.

- Теперь моя очередь умолять вас говорить тише, херр Олссон! Хоть мы  с вами и домочадцами моими одни в этом доме, но, как известно, даже у стен, как мы, шведы, говорим, есть уши: «Oксо веггерне хер эорён»! Я ведь только что из заключения сам отпущен и дважды на смерть трибуналами герцога в Або и Линчёпинге осуждён был… Три года ничего, кроме каменных стен и железных решёток не видел.

Когда войска Карла при Марттиле армию Аксели Курки разбили, сломлен сам дух дворянства-adel всей Финляндии оказался… Никто более не сопротивлялся узурпатору! Самые верные королю из офицеров к Виборгу отступили, а многие из страны бежали. Земли и поместья наши солдатне своей Карл на разграбление отдал. Последними оплотами борьбы Виборг и Або Слотт оставались. Три недели в осаде под командованием моим Абоский замок  сражался. Но слишком  неравны силы были – и адмирал Шеель нашу капитуляцию принял с обещанием жизнь защитникам сохранить. Три дня спустя Виборг пал…

Герцогу Карлу же военной победы над нами, как оказалось,  ещё недостаточно было. Кровавыми казнями надеялся он последние надежды и чаяния  сторонников племянника своего Сигизмунда в Финляндии в прах обратить.

Но что за дело привело вас ко мне, херр Олссон, столько опасностей преодолев и жизнью своей рискуя? Ведь не прежний уже фельтоверсте и ландсхёфдинг Финляндии перед вами, а всего лишь седой и немощный старец,  уповающий лишь на милость Господа и призрачное сострадание герцога Сёдерманландского...

Сделав несколько больших глотков красного рейнского вина из стеклянного кубка, бывший лягласар блаженно причмокнул губами.

- Полноте, сударь! Ветра судьбы переменчивы нынче. До благодетеля и единственного законного повелителя нашего в Польше и Швеции, короля Сигизмунда, дошла весть о несгибаемой стойкости вашей и преданности Его королевской милости, когда в обмен на прощение полное вы хартию лояльности своей герцогу Карлу подписать наотрез отказались. Единственный из всех, кто не стал на верность узурпатору присягать! В наши времена мужество такое дорогого стоит…

Столарм только рукой махнул, головой покрутив.

- Мне ль в мои годы, горнило многих сражений прошедшему, волноваться о роковых последствиях такого поступка!  Когда десятки голов славных рыцарей, боевых моих сотоварищей, под ударами меча палача-скарпряттаре пали на эшафоте... Присяге же своей, государю и Швеции данной, я изменять не собираюсь, о чём и сообщил герцогу лично.

- И преданность ваша короной не будет забыта! – В порыве восторга воскликнул Олссон, вскакивая со своего места. - С посланием вам от Его величества, короля Сигизмунда, и прибыл я к вам ныне.

- Чего же король ждёт от меня? Я лишь призрачная тень того прежнего фельтоверсте, главнокомандующего Арвида Столарма…

- Как, вероятно, известно теперь вам, ведь и в заточении до вас наверняка слухи доходили, в  Эстланде и шведском Ливланде снова пламя войны полыхает! Славные полководцы ведут войска Сигизмунда. Блистают на полях сражений имена литовского гетмана Яна Ходкевича, коронного канцлера Яна Замойского и многих других знатных рыцарей. Силы же шведов слабы там и поражение за поражением терпят.

Пожилой граф Нассау-Диленбургский Иоганн - младший брат Вильгельма Оранского Молчаливого,  Карлом год назад  во главе шайки наёмников и финских оборванцев, именуемой «шведской армией», встать приглашённый, летом нынешним обратно на родину сбежал, ни одной битвы не выиграв.

До этого же, и без того слабое войско Карла развалив совершенно, вознамерился болван этот посреди войны прямо реорганизацию в ней по голландскому образцу устроить. 

Ныне под властью шведов только лишь Дерпт, Нарва, Пернау, Ревель и Хаапсалу остаются, в то время, как во главе сил своих герцогу Карлу и поставить более некого. Лучших из лучших дворян шведских, опытных в битвах, цвет рыцарства он в «кровавых парилках» смерти предал. Нет иного выбора у него теперь, кроме как  взор свой на прежних вассалов верных короля Сигизмунда и сподвижников Класа Флеминга, вроде вас, обратить снова, чтоб на службу призвать…

- Ха, да уж не полагаете ли вы всерьёз, друг мой, Олссон, что Каарле-херттуа, как финские простолюдины его в слепом обожании своём называют,  меня или Аксели Курки, дважды им к смерти приговорённых, решится снова командовать армией пригласить? Да я просто в лицо рассмеюсь узурпатору, пусть лучше на колесе меня казни позорной подвергнет, будь трижды он проклят!

- Не я, милсдарь Арвид, не я! А господин и повелитель наш, Сигизмунд III - Божьей милостью  король Польский, Великий князь Литовский, Прусский, Мазовецкий, Жмудский, Ливонский, et cetera, et cetera, et cetera, а также наследный король Шведов, Готов и Венедов считает так! Зная же о непреклонной воле вашей и беззаветной преданности ему, просит в случае просьбы такой, не отвергать предложение его дяди Карла. Наоборот, всеми силами демонстрировать готовность свою исполнять самые нелепые прихоти узурпатора и способствовать  всячески их исполнению.

- В чём же смысл тогда, если я армию короля нашего Сигизмунда в битвах сам побеждать стану?

- А в том, чтоб в незначительных боях верх одерживая и тем доверие Карла оправдывая, неприметными просчётами войска карлистов на самом деле к поражению вести неуклонно… И в сражении решающем войскам отступить приказав!

- Хитро! Если бы только Карл соизволил ещё такое предложение сделать.

- Думается, освобождение ваше отнюдь не случайным было. И назначение ваше непременно за этим последует.

- Что ж, весьма вероятно, херр Олссон. Но чем же до этого времени мне заниматься?

- Полагаю, есть одно дело.

В стороне покуда от войны нашей с Карлом третья сторона, чьи интересы извечно в тех землях лежат -  Московия, Руссланд держится. Но все ведь знают, что мир с руссарна такой же зыбкий, как знойное марево в летний полдень или туман на рассвете. Того и гляди, рассеется.

Велика опасность, однако, что den ryske tsaren нынешний, Бориас Теодорссон Годуноф, в войне сторону Швеции примет! Нам-то совсем не с руки, если руссар по войскам Сигизмунда в Ливланде и Эстланде ударят внезапно.

- Чем же в моих силах помешать этому?

- Если бы от имени короля удалось вам связь с теми установить, кто с вами вместе в Або резни избежал и ныне помилован Карлом, но сердцем и душою, как и вы сами, истинному королю  остаётся предан, то помешать есть возможность...

- Не считая Аксели Курки, также Пер Повелссон Юустен, к примеру, избежал казни. А с ним и лейтенант Мортен Классон… Этот, я слышал, в войсках карлистов уже сражается в Ливланде. Риттарский роте свой из одних финнов от плена спас даже в битве и в ротмистры риттарфаны Нарвы произведён за заслуги…

Но что я должен сказать им? Что приказать от имени короля сделать? Ведь напрямую никто из них не посмеет восстать против герцога больше.

- Этого и не требуется.

- Тогда что же?

- В Руссланде ныне к  приему большого посольства из Данмарка-Дании все готовятся. Доттер Ксению свою, видите ли, тсар Бориас вознамерился за принца датского  Ханса Шлезвиг-Голштинского замуж выдать, младшего брата короля Христиана IV. До того дело дошло, что принцу Хансу дозволили церковь «по датской вере»  в своем дворе на Москве поставить и такую же церковь в Твери «для своего приезду».

На кораблях многих отправятся вскоре послы из Копенгагена морем в Нарву. В руссландском же Иваньгроде посланцы московитов на границе встречать их будут. После уж в Новогрод и на Москову двинутся…

В наших интересах  так сделать, чтобы королевич не дожил до своей свадьбы! Улики же все должны при том к шведам вести, а подозрения руссарна на их головы пасть! Такого оскорбления и коварства от Карла рюск тсар не сможет стерпеть - и союза московитов со Швецией против Речи Посполитой впредь не случится… А что того лучше - и новая война между Руссландом и Данмарком с одной стороны и шведами с другой развяжется!

Все знают, что брачный союз этот Карлу не выгоден. Недаром пытался не раз он его расстроить. Теперь же это на руку нам сыграет… Ведь сам король Христиан давно лишь повода для войны с герцогом ищет.

Лучшего места, чем Нарвас Фестнинг - Херманнсборг, в котором Бенгт Ларссон наместником ныне, на всём пути принца Ханса не найти для воплощения этого замысла!

Сторонникам нашим сообщите, чтобы прибытия моего ожидали и принять тайно готовились. Там уже дело я сам в свои руки возьму! Тем паче, что Бенгт Ларссон меня лично не видел ни разу.

ПЯХКИНЯЛИННА

С мягким шелестом к самым стенам неприступной крепости на Ореховом острове – Пяхкинасаари, в истоке Неванйоки подбираются синие волны Лаатокки. Вспениваясь, разбиваются тут же с плеском они о скалы и исполинские камни, из коих сложено основание сей твердыни. Игривые стайки мальков так и кишат в прозрачных и чистых водах, уносимые течением в обрамлённое камышовыми зарослями на заболоченных поймах широкое речное русло.

С подплывающей к причалу лодки, нанятой им в многолюдном Корельском посаде на северной стороне, запрокинув голову, разглядывал теперь Юсси нависающие над ним высокие - в добрых сорок локтей, куртины, из известняка разных оттенков сложенные, меж круглых башен в три яруса под шатровыми крышами. Лишь одна воротная башня, к боковому проезду в которую подъёмный мост от широкого пирса вёл, о четырёх углах была.

Невольно и воспоминания далёкого прошлого тут же волной нахлынули! Когда юным ещё разведчиком из липусто-корнета Туомаса Теппойнена с войсками Понтусса Делагарди довелось побывать ему прежде близ этого места…

Подобно стае голодных волков, рыскали они тогда по окрестностям, сжигая посады, но не зная, как  подступить к этим толстым - в четыре с половиной аскела стенам да готовым огнём пушек любое судно на воде потопить, грозным башням. На южную же, Лопскую сторону, широкая река и вовсе перейти не давала.

Чего греха таить, никакой мочи твердыней посреди воды в истоке Неванйоки овладеть  у них тогда не было! Ни одна ведь даже тридцатифунтовая осадная пушка стены такой толщины с расстояния в три, а то и четыре ваккомитойнен – почти в целую вирсту то бишь, не то, что сокрушить, но и достать не сможет!

Даже если бы и добрались до стен корабли шведов с Лаатокки, то уж осадные лестницы прямо в воду никак было им не поставить.

Засаднили, заныли рубцы от ран старых, полученных в битве под Пяхкинялинной…

И вот снова он здесь! Но с бумагой дьяка из Корелы Третьяка Репьева ничто и никто его остановить теперь не осмелится.

Пройдя по подъёмному мосту мимо скучающих караульных через ворота  Государевой башни и предъявив  грамоту Репьева стрелецкому десяцкому, прямым ходом, минуя церковь, направился он узкой улочкой к Цитадели со Светличной, Колокольной и Мельничной башнями на противоположной стороне крепости.

- Стало быть, ты и есть тот самый баатырь-сакмагон финскей, о коем давеча Третьяк Репьев отписывал? – Не взглянув даже на поданную ему бумагу, удостоверяющую полномочия Юхана, князь Семён Микитович Кропоткин, воевода ореховецкий, пристально посмотрел прямо в глаза Крэиллу. – Толмачом, стал быть, язычить можешь? Толмачей-то из немцев торговых на Московии нонечь немало известных... При кажном, почитай, боярине Посольского приказа не по одному эдак немцу служит. Да сакмагон-то не всяк из оных, а то и не один вовсе!

Юсси молча поклонился и кивнул.

- Да ты не из болтливых, погляжу я! Оуж не безъязыкей ли? – Расхохотался князь. – Толмачить-то како будешь? Да ты не гляди, не гляди волком… Пустое! То я шуткую, глуму творю. Все ваши людие, вестимо, сякие. Пыткою слова не вытянешь. Добро! Коль Третьяк Григорьич ручается да предстательство  тебе предо мною своё оказывает, стало быть, и мне справно послужишь.

Дело, Иване, зело нас ждёт вятшее. Ныне от государя самого посылают меня, дабы из Ивангорода королевича Ганса датского, царевны Ксении жениха наречённого, с приездом от имени царевича Феодора Борисовича поздравити в Нарве. Первым приставом при королевиче Гансе мне до самой Москвы надлежит быти!

Зело чудной отроча царевич Феодор, самого Малюты Скуратова внук родной! И книжному сочетанию научен, и в ответах дивен и сладкоречив велми… А в поучении о вере книжном со особым усердием прилежен! Шутка ль в деле сказать, первую карту Росеи нашей составил!

Ты же при мне не толмачества ради одного токмо потребен. А оком дабы сыцкарским узреть, ежели свеи, литвины або още кто, вдруг что худое измыслят содеяти. Дьяка корельского Третьяка Репьева я для того человека надёжного, но кровей немецких и просил изыскати. Чую, просьбу уважил мою Третьяк Григорьич – истинного лагатая-лазутчика мне прислал.

Таинства ради блюдения, звать тебя Тишкой Леонтьевым будем! Дабы немчина Ивана в тебе не признал кто. А ты ба средь немцев своих вольготно ходить мог и разуметь всё для них неприметно…

Юсси только плечами пожал. Казалось,  и без того его имени, на венский манер переиначенного, никто, кроме обитателей Корелы, и не знал вовсе. Для сотоварищей же из липусто Туомаса Теппойнена он так и оставался всегда Юханом Тахвонпойкой. Но спорить с Кропоткиным посчитал излишним.

Хорошо ещё, что по совету Теппойнена к немалому удовольствию Репьева, но все-таки отпустил он какую-никакую бородку, как обычай того от христиан правой веры в Веняйя требовал.  Иначе, и в баснование о нём князя Кропоткина никто б не поверил.

- Время-то внове тревожное! Неровен час, и до нас дело снова докатится. От того-то и ухо держать востро мне государем в тайном его послании  велено…

Из Ивангорода доносят посыльные, будто великие сражения идут сызнова на полях в Ливонии! Самый могучий в тех землях замок Феллин сокрушило войско гетмана Замойского. Одни руины да груды каменьев остались. А люда служивого так и вовсе бессчетно побили. При штурме же цитадели грозной сам венденский воевода Фаренсбах пал. А после, двухтысячным отрядом командуя, Замойский тот крепость Вейсенштейн в Эстляндии осадил. Которую ещё государь Иоанн Васильевич приступом брал да под куртинами коей опричник его верный Малюта Скуратов-Бельский голову сложил буйну. По договору же в Тявзино Вейсенштейн тот свеям мы передали.

Что ж, пугаться не след нам того да печалиться! Об том ведь всём ещё в Свидении-апокалипсисе Иоанна Богослова речено было. Услышим такожде о войнах и слухах военных… Апостолом самим велено не удивляться нам, ибо всему тому надлежит быти! Значит, и Христос, спаситель наш, уже при дверях!

Князь истово перекрестился, обернувшись к образам с лампадкой в красном углу светлицы. Юсси немедля последовал примеру Кропоткина, осеняя себя крестным знамением.

- Опосля трапезы ступай в оружейню, молви, я повелел. Да меч али саблю и прочий доспех под стать себе подыщи подходящий. Секиру и панцирь латный, однако жа, не бери в дорогу. Тяжёлые шибко! Завтрева поутру выступать когда будем, то на рысях к Ивангороду споро пойдём. Лишняя тягость в пути нам помехою станет, и без того полон возок даров королевичу везть потребно.

- А что же потом, как королевича того данского встретим?

- Со мною оуж до Новугорода и оттель до Москвы-то идти тебе будя не надобно. В нашенских землях от ворога сами оборонить принца сможем. И толмачи из приказа Посольского такожде будут. А в Ореховец как возвернёшься, то воевода Дмитрей Ондреев сын Замыцкой, что заместо меня тут останется, тебе нагороду достойную выдаст.

ПУТЬ НА ИВАНГОРОД

Со времён походов своих с войском Понтусса Делагарди не забирался Юхан так далеко в земли Инкери, что у веналайстен Водскою пятиной звались.

От Пяхкинялинна-Ореховца с Лопским и Корельским посадами путь до Нарвы с Ивангородом меж  дебрей лесных и болотных топей через Охтин-саари - Охтинский мыс пролегал, где прежде шведская крепость Ландскрона на реке Неванйоки-Ниен стояла.

Ныне же в городишке Невское Устье  в прежних владениях Ивана Хорошева,  Гостиный двор государев, корабельная пристань да церква своя после запустения послевоенного отстроились сызнова.

Добрых десять пяйваматок или шведских dagsresa – десять дней конного пути то бишь, или без малого двести вирст меж Ивангородом и Ореховцем простиралось!

Коли бы царский приказ исполнять было не надобно, дабы к прибытию знатного женишка-то поспеть вовремя, то сперва и на юг до Новгорода Ореховецкой дорогой мимо Лусского,  Гдицкого, Волжинского, Шапецкого да, Назьинского ямов идти можно было.

Со времён же тсаари Иивана, прозванного Великим, от озера Вялье сквозь непроходимые Мшинские болота – Ламмин-суо, тракт до Ивангорода по гати пролегал военный, дабы войско московское с припасами к передовым рубежам в Ливонии доставлять споро.

Однако же, и дорога сама так вдвое длинней становилась.

Время понапрасну на крюк в сто с восемью десятками вёрст у Семёна Кропоткина терять нужды не было.

В Корельском посаде в водской деревне Муста-ойя, где ручей с тем же названием в реку впадает, на правом берегу Неванйоки, богатые дары царские – меха собольи с одёжей парчовой, жемчугами да золотом шитой, на роскошно убранную повозку, шестью серыми лошадьми в сбруе из красного бархата запряженную, с лодок перетащили.

В самой же повозке, каждая железная деталь которой была серебром покрыта, подушечки из красного, зеленого, желтого и белого травчатого бархата, вытканные по золотому полю дамасскими узорами, лежали, хлопчатой бумагой набитые. Верх её из красного и белого травчатого армянского дамаска мелкие и весьма изящные узоры украшали.

При виде шестёрки прекрасных, крепких, серых в яблоках коней рысистых у Юсси, как старого кавалериста, даже дыхание от восхищения перехватило.

Ах, что это были за кони! Дивные кони! Куда там лесным низкорослым суомен хевонен до этих статных, крупных и рослых упряжных лошадей государева седла было!

Тучные и сильные возники и санники на Росии лошадьми в ту пору образцовыми полагались, стоили весьма дорого и желанными подарками для особ царских были!

«Да что в красоте той в лесах наших проку?! - Словно обидевшись за финских своих лошадок, верных товарищей риттара в битвах и крестьянских кормилицах,  воскликнул мысленно Тахвонпойка. - Наши-то кони и норовом покладистее, да и выносливее, пожалуй, будут... Даром, что росточка они невеликого. А эти красавцы, поди-ка, и ноги себе о гранит-рапакиви переломают, и в морозы зимой околеют… Им в бархат и шелка разряженных господ вапаахерра только вкруг дворцов возить, а не галопом по бездорожью на битву мчаться!»

Тут же ездовых лошадей  ногайских в государевом яме взяв, вся экспедиция песчаными холмами-камами, в обход топких болот к Охтин-саари на север двинулась.

Илистую грязь Муста-ойя, Чёрной речки, разбрызгав копытами, где с нею приток - Терван-ойя, Дегтярный ручей то бишь, соединялся, южным берегом его на северо-запад помчались. За деревенькой Калитино - Ала-Калттина финской, в Ильинском Келтушском погосте, вторую переправу близ плотины на ручье при впадении в речку Лопью* перешли бродом.

_______________________________________
*Совр. р.Лубья

Вниз по течению, несколько вёрст проскакав, к развилке у Вятила выехали.

Здесь дорога одна на север, прямиком на Корелу-Кексхольм сворачивала, а дальше на север через единственный в Инкеринмаа мост, шведами построенный, Вуоксу в Кивиниеми пересекала. Вторая же, к северному берегу реки Лопьей прижимаясь, дальше на запад вдоль Охты до переправы на сухой и высокий северный берег у деревни Тукола шла.

От Невского Устья на ботах-дощаниках* с лошадьми и возками снова на правый берег Невы перебравшись, проторенным наровским трактом на юго-запад, по южному краю Котлино озеро, Лиивинманлахти, минуя, уже прямиком к Ивангороду лошадей стали править.

_______________________________________
*Плоскодонное деревянное речное судно небольшого размера с палубой (или полупалубой) и одной мачтой, использовавшееся, главным образом для транспортных целей, на большинстве рек России, грузоподъемностью от 6-7 до 200 тонн.

Для ночлега и привала остановку в боярских домах по дороге в деревнях и погостах делали.

Завидев едва приближение их, из ворот под заливистый лай собачий выбегали навстречу сами хозяева. За ними, подолы рубах подобрав полотняных, мамки и жёны следом неслись боярские,  детишки да челядь дворовая.

Слуги при том, улыбаясь нелепо, на вытянутых руках подносные блюда с чарками вина хлебного, расплескать боясь, несли пред собой осторожно. Девки ж дворовые обочь них на отрезах расписного полотна  караваи  хлеба с поставленными на них деревянными солонками-утицами держали.

Всякий раз Семён Микитович, князь Кропоткин, не отказывал себе в удовольствии, крякнув, чарочку в себя опрокинуть. А после, хлебца отщипнув от краюхи немного, ноздрями с присвистом воздух вдыхая, корочку нюхал,  говоря громко «ааа» на выдохе.

«Вот, поди ж ты, – думал про себя Юсси. – Столько лет враждовали мы с рюссами-венялайсия, а обычай на новом месте гостей хлебом-лейпя и солью-суолаа благословлять и у нас с незапамятных времён есть такой же…

Самое дорогое, чем крестьянин с ближним своим поделиться может – это хлеб с солью. Даром, что после всё одно за столом пировать будут – ешь да пей себе вволю! А не вынесешь подношение это скромное, ох, и осерчает князь! Или он сам из рук хозяйских угощенье если не примет, то тяжкую обиду нанесёт тем самым… В пору боярину униженному будет головой тогда только лезть в петлю!»

В один из вечеров, в слободе от реки Лиги к северу - в погосте Введенском Дудеровском, заночевать в поместье бывшем покойного боярина Василия Андреева, сына Савелова намерились.

Низко кланяясь в пояс князю Кропоткину, нынешний владелец сельца с домочадцами навстречу поезду вышел.

Комнаты никакой гостям почётным, однако, отведено не было – все так вповалку в одной горнице после трапезы скромной да молитвы и разместились.

Служивые из детей боярских, что князя в дороге сопровождали, на охапках соломы с ребятнёй хозяйскою примостились. Хозяева сами да те, кто чином постарше, а с ними и князь Кропоткин, на лавках дубовых разлеглись вольготно. Челядь же вся в клети, на сеновал да в овин спать отправилась.

Про то, чтобы в сауну парную с дороги сходить, что веналайсет в Новугороде банями называли, как всякий бы уважающий себя финн перво-наперво сделал, никто, к досаде и удивлению Юсси, и не заикнулся даже.

«Перкеле, - выходя на улицу и полной грудью вдыхая прохладный вечерний воздух, размышлял Тахвонпойка. Духоте, тесноте и спёртому духу избы-терема предпочитал он дуновение свежего ветра под сенью звёзд, привычно устраиваясь на ночлег под возком за воротами.  - У нас-то на лавках этак да на тюфяках-olkipatja соломенных лишь в самых бедных крестьянских пертти ещё только спят. Давно уж в каждом доме к задней стене полати-rovatti пристраивать начали. А то и, как шведы, отдельные спальни устраивать…»

Как и в иных местах, более же всего поражён Юсси тому был, что на всём пути их боярские дворы из одинаковых бревенчатых изб состояли, ничем от прочих крестьянских построек здешних сельников не отличаясь.  Скопом одним и хозяева в них ютились, и холопы их, и свиньи да козы с курами.

Кособокие, со стенами из разной толщины грубо отёсанных брёвен и выступающими по углам венцами, гораздо хуже сложенными казались они Крэиллу, чем самые захудалые крестьянские пертти в его родной Карьяле.

Изнутри же дворы эти и вовсе уж настолько плохо устроены были, что если бы Юсси не знал, то запросто мог подумать, будто в них что ни на есть распоследние из бедняков живут, а никак не зажиточные и кичащиеся знатностью своею дворяне боярского роду-племени. В иных-то и скотины никакой не было. Лишь пара отощавших облезлых собак бродила да одна полудохлая курица в грязи копошилась.

Сами хозяева при этом велеречиво  именовали сии убогие обиталища не иначе, как «терема» да «хоромы», ничего, однако, не имевшими общего не только с кнаапскими усадьбами и поместьями-kartanot финляндских дворян-аатели, но и с добротными домишками исконных обитателей  мест здешних  – финнов и ватьялайсет-инкери.

Слушая хвастливую похвальбу бояр, лишь умение ничем не выдавать свои чувства позволяло Юсси скрывать невольную усмешку.

ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ

- Так что же, сам ты из Руссланда, стало быть, будешь? – Шкипер одного из трёх причаливших  в Наровском устье торговых судов, вынув изо рта мундштук глиняной трубки, который он обсасывал с таким остервенением, будто это был сладкий корень солодки, сплюнул прямо на пол таверны-hamnkrog. – Речью, однако же, нашей, гляжу, неплохо владеешь!

- В Долгую войну мне в северной Ливонии в плену свенском десять лет довелось быть. – Пожал плечами Юсси. – Там и языкам научился. Да ты и сам вроде как не датчанин?

- От рождения своего Индрик по-прозванию Пильчак - Каменный окунь, шведом был! И мать моя шведка, и отец швед. Имя-то Индрик от славных викингов древности происходит и могучего воина означает. Даром, что прозвище своё я от польских моряков получил, когда в королевском флоте на каравеллах самого Класа Флеминга ещё юнгою плавал. И в битве при Меларене с ним вместе на сторону блаженной памяти короля Юхана перешёл!  А после - у адмирала Арвида Столарма в бытность его ещё капитаном служил…

- А как же на датский корабль попал? – Юхан подлил ещё вина из оловянного кувшина в кружку шкипера.

- Проклятье! – Залпом опрокидывая в себя содержимое посудины, воскликнул Индрик. – Кто нам платит, тому и служим исправно! Ныне же, вот, товары из Капнагава, как в Руссланде Копенгаген ещё именуют, десять дней, как салака в бочке, в море проболтавшись, в Нарву доставил… Danskarna-то, датчанам, самим  товары возить через Нарву шведскую не дозволено в Руссланд. Тьфу, дьявол, что за пойло тут наливают?

Осушив ещё одну кружку хмельного зелья, мореход принялся сосредоточенно раскуривать трубку. Скосив глаза под косматыми рыжими бровями к переносице и выпуская сиреневые облачка табачного дыма, он пыхтел, словно барсук, копающий нору под корнями.

Несмотря на поздний час, таверна была полна галдящего хмельного люда. Моряки с причаливших вместе с датским судном трёхмачтового голландского флейта и старенького шведского холька из Ревеля, сойдя на берег, предавались теперь долгожданному увеселению  и праздности.

Из-за царившего вокруг разноязыкого гомона Юсси приходилось напрягать весь свой слух, чтобы разобрать слова датского шкипера. Тем более, что с каждой выпитой им кружкой язык того заплетался всё больше. Но именно благодаря этому Индрик даже не задавался вопросом, с чего это вдруг какой-то первый встречный незнакомец принялся столь щедро угощать его выпивкой.

- Наливай! – Размахивая трубкой в воздухе, кричал моряк хрипло. – Надо успеть как следует надраться. Ведь скоро все запасы вина закончатся в Нарве.

- С чего бы?

- Так, в Копенгагене рядом с нами люди королевича Ханса числом в восемь сотен на корабли также грузились, чтобы посольством в Московию плыть. Где ж на такую ораву вина напасёшься?! Восемь судов, к отплытию готовые, близ Рефсгалена стояли без ветра на якоре. Сам король Христиан с братьями его, Ульриком и Хансом,  на «Victor'e» взошел... Там же и «Аргос», и «Гедеон», также и «Рафаил», «Гектор», «Голубь» и «Любовь» с “Надеждой»… Да вдруг внезапно все трое на берег вернулись.

- Вот это да! Неужто, случилось что?!

- Слава Создателю, ничего дурного! Хотя пираты шведские и норвежские так и рыскают возле фьордов… Ухо востро держать надо, а фальконеты заряженными наготове!

Причина задержки той в том крылась, что король Христиан сестрицу свою за саксонского кюрфюрста вознамерился выдать замуж немедля. И отчего, не пойму я, спешка такая, что обождать никак нельзя было? – Индрик Пильчак ехидно ухмыльнулся в клочковатую бороду. – Не иначе, у невесты на брюхе корсет скоро сходиться не будет А ну, вдруг, как кюрфюрст  скажет, что товар ему подсунули порченный?! Не мог же и Ханс, в самом деле, дьявол его побери, свадьбу сестры пропустить!

- И то верно!

- Но, тссс… - Шкипер при этих словах, пьяно раскачиваясь на табурете, приложил палец к губам. – Вместе с нами же ныне один человек прибыл тайно. У Бьёрнхольма приняли мы на борт некоего будто торговца с товаром, что нам Бьерном Ширманом, торговым человеком назвался. Да будь я проклят, если бы не признал в нём прежнего лягласара Класа Флеминга из Остроботнии, старого лиса.

- Чем же знаменит он и отчего истинное лицо своё прячет?

- Так, ведь тот самый это Эрик Олссон, что остроботнийских крестьян притеснял нещадно. Из-за него-то и бунтовщик тот, Яакко Илкка, свою Войну  Дубин начал, и вся смута произошла в Финляндии. По причине которой над Швецией герцог Карл ныне властвует. А после доверенного человека герцога – Ханса Ханссона, фогта Остроботнии, с письмами Карла в плен захватил и с ними вместе в Польшу бежал.

- Вот оно как… И где же теперь он?

- Почём я знаю… Как сошёл на берег по сходням, так только ищи ветра в поле. У пирса встретил его ротмистр один нарвский с квартериной риттаров, в брони закованных. Которого, как я расслышал, он Мортеном Классоном называл между ними. Вместе так в Нарву и ускакали верхами.

«Эге-е, да ведь ротмистр тот никто иной, как давний знакомец мой Мартти Клаунпойка, что шкотами командовал в Виипури. – Подумал Юсси. – Вот так встреча! Знать, не случайно все негодяи-сигизмундисты снова собираются вместе… Наверняка и Пиетари Юустен где-то поблизости обретается. Не иначе, как пакость какую-то замышляют, злодеи!»

Но вслух спросил только:

- А не обмолвился ли ненароком незнакомец тот давешний, как там его звали, о планах своих на берегу, в Нарве?

- Что это ты всё выспрашиваешь у меня, коварная бестия, дьявол тебя дери?! – Насупив рыжие брови и стукнув бокалом о стол, вдруг вскинулся шкипер. - Уж не шпион ли ты руссландский, а не dolmetsch вовсе? Ведь Эрик тот Олссон мне за молчание целый кошель серебра отвалил! Так что, хоть на куски меня режь, хоть железом жги, а я ни слова ни единой живой душе не скажу об этом... Наливай!

В том месте, где в Наровское устье речка Россона – Куттеркюль впадает, а прежде на месте  великокняжеского сельца Норовского три деревянные крепости русов  стояли, после сожжённые, начало от самого устья дорога берущая со старой тропой соединялась. Та же вдоль берега Наровы до самого Ивангорода вела.

Здесь, держа под уздцы лошадей, дожидались Юхана его сотоварищи – главный толмач Посольского приказа,  рижский купец Клаус Берг, а с ним Иеремия Бракиль и Томас Брикс из «немцев московских», торговавшие в Нарве, что также и толмачами служили в Ивангороде.
 
Пустив лошадей рысью, четвёрка всадников  двинулась обратно к Ивангороду. Хотя две крепости одна  река Нарова, шириною в мушкетный выстрел или в один полёт стрелы разделяла, от Наровского устья до Ивангорода добрых одиннадцать вёрст было.

По мирному договору в Тявзино купцы шведские из Нарвы в Ивангород и обратно могли беспрепятственно ездить.

Троих толмачей этих с Юханом вместе, которого, со слов князя Кропоткина, так Тишкой Леонтьевым все и звали в Ивангороде, в Нарву для сбора сведений прибывшие из самой Москвы накануне боярин Михайло Глебович Салтыков-Морозов и думный дьяк Афанасий Иванович Власьев-Безобразов отправили. Томас же Брикс и Иеремия Бракиль закупкою яств также ведали.

Двое посланцев тех царских, Власьев да Салтыков, в Посольском приказе люди весьма известные были. Прошлым годом ещё в Речь Посполитую с посольством ездили, дабы с короля Сигизмунда присягу о соблюдении мира на двадцать лет взять. А до того и в первых переговорах тявзинских, начало миру со Швецией положивших, вместе участвовали. Ныне же посланы были они царём королевича Ханса с людьми его честь по чести приветить и до Новгорода его высочество сопроводить.

Клаус Берг на сей счёт особое ручательство от государя Бориса Феодоровича имел. Царь-то «немецких людей торговых», шведских купцов то бишь, особо при дворе своём жаловал.

Тревожные известия с полей сражений меж Речью Посполитой и Швецией, накатываясь, подобно бурунам на прибрежные скалы, ошеломляли и заставляли поторопиться, покуда порты морские войска Сигизмунда не захватили.

Трое шведов в один миг сообразили, что представленный им князем Семёном Кропоткиным «Тишка Леонтьев», такой же на самом деле «Тишка», как сам Берг – «Севастьянов»,  Иеремия – «Ерёма Бракал», а Томас Брикс – просто «Иван», но виду не подали, зная обыкновение русов всему вокруг собственные имена и названия присваивать. Благодаря же тому, что многие в новом крещении имена получали новые, это и вовсе не вызывало удивления.

Юхан накоротке передал Бергу содержание своей беседы со шкипером, умолчав, однако, о встрече Мартти Клаунпойки с Эриком Олссоном. В хитросплетении этой интриги, полагал он, ему ещё самому предстоит разобраться. А после уж не Бергу или Салтыкову с Власьевым, а лично князю Кропоткину доносить.

- Что же вам удалость выяснить, любезный херр Бракиль? – Берг повернулся к торговцу.

- От купца одного из торговой гильдии, некоего Туомаса, что из Копенгагена вещи дьяка Постника Дмитриева доставил, который вместе с Иваном Ржевским портрет принцессы Ксении Хансу возил Голштинскому прошлым годом,  разузнал я, что в Нарве скоро девять кораблей из Данской земли ожидают - с принцем и свитой человек эдак под тысячу, а также будто бы и посол с ними имперский прибудет лично. Но старший брат  принца, герцог Ирик, о коем в Ивангороде ничего покуда не ведают, якобы уже прибыл инкогнито, дабы в Нарве ко встрече брата всё подготовить.

- Вот это да! Как же успел он из Копенгагена сюда доплыть, если по словам того шкипера вместе с братьями сестру за саксонского кюрфюрста выдавал замуж!

- Да кто его знает! Но в Нарве ныне и разговоров только, что об Ирике этом. Торговец сам о нём от здешнего хёвдинга, старосты,  узнал, якобы, – Якуша Чаповского. А тот – от жены самого наместника, Бенгта Ларссона эту новость услышал.

По повелению последнего с жителей Нарвы к неудовольствию их великому для встречи принца этого три бочки рейнского взяли.  И оба весь день в Длинном Германе* пировали беспробудно, подобно язычникам.

Иеремия, с осуждением качая головой, презрительно плюнул.

_______________________________________
*51-метровая башня, наивысшая точка Нарвского замка.

- Нам с этого тоже выгоды нет, - проворчал Томас Брикс, - ведь Салтыков с Власьевым и воевода Буйносов-Ростовский особо поручили помимо запасов овса лошадям, хлеба, мяса, птицы, дичи и прочих яств дорогих о закупке редких в Московии вин похлопотать в Нарве, дабы   королевича со всем посольством ими в Ивангороде и в Новогороде потчевать.

Теперь же вино всё, кроме бреннвина только и самого дешёвого эоля у  наместника в подвале замка хранится, - и договариваться о нём весьма затруднительно будет.

- Разве старшего брата данского принца Ханса не Ульрик зовут? – С сомнением хмыкнул Юсси. Лошадь под ним, словно вторя всаднику, фыркнула и помотала гривой.

- Может и Ульрик… Да только все его на руссландский манер почему-то Ириком называют.

- Сдаётся мне, не тот это Ирик, который Ульрик… А Ирик он от того, что Эрик по-шведски, и если брат кому, то только Саатане. - Пробормотал себе под нос Крэилл, похлопывая лошадь по шее. – Но что же и вам, милсдарь Бенгт, удалось выяснить?

- Подтвердились те сведения, что перешедшие на сторону Руссланда из-под власти Швеции люди ивангородскому первому воеводе, князю Василию Ивановичу Буйносову-Ростовскому, прозванному за седину свою Белоголовым, на второй день июля доставили…

О том, что  войска Речи Посполитой каменную крепость Вазенберг, русами Ракабар прозываемую, тому недели с две до того или больше, как взяли. Да всю округу Ревеля-Колывани огнём пожгли, а после - к Нарве самой, Ругодиву, на осаду уж двинулись было.

Прибытия к Нарве их в ночи  с четверга на пятницу - в первый июльский день ожидали. Да что-то вдруг задержало в пути войско литовское… Вот, уж с пол месяца минуло, а врага так и нет всё на горизонте.

Берг почесал в затылке, недоумённо пожав плечами:

- Должно быть, рука самого Господа  напасть отвела, о мирных и благих помыслах царя Руссланда ведая!

Все четверо при этих словах поспешно перекрестились.

Ни Берг сотоварищи, ни воевода Василий Буйносов-Ростовский, ни сам наместник Нарвы Бенгт Ларссон не знали, что польско-литовское войско не выступило к Нарве по причине ничтожной, но самой для тех времён что ни на есть обычной.

…Гетман польный коронный Станислав Жолкевский стремительной атакой «крылатых гусар» в безжалостной, жаркой сече изрубил шведский отряд под Ревелем, высланный на подмогу замку Вейсенштейну. За месяц до этого  осаждённому Великим гетманом и Великим канцлером коронным Яном Замойским.

Ко времени тому Вальмиер пал уже и Феллин после осады и жестокого штурма капитуляцию объявил. Казалось, совсем немного ещё усилий - и шведам по-добру, по-здорову отовсюду из Эстланда уносить ноги придется.

Несколько небольших крепостей взяв, Замойский же с войском в окрестностях Дерпта обосновался. Намереваясь оттуда, наконец, и к Нарве полки свои двинуть. Однако, жолнежи-наёмники, давно не получавшие жалованья, заартачились – да тут-то наступать на Нарву и отказались. Напрасно гетманской булавой потрясал ясновельможный пан Замойский и всеми небесными и земными казнями грозил. Так до осени самой и не тронулись с места.

СОВЕТ ЧАПОВСКОГО

- С чего это я вашей милости, будь вы хоть самого Господа бога толмачом, хоть поверенным царя московитского из Посольского приказа, поверить на слово должен, а не стражу кликнуть немедля? У руссар всегда свой интерес в каждом деле.

Средних лет высокий и статный мужчина с позолоченной цепью на шее, увенчанной медальоном, одетый в расшитый серебряными нитями камзол, чулки и туфли с пряжками, в шляпе с плюмажем  из перьев на голове, опираясь правой рукой на жезл с массивным набалдашником, сощурившись, хмуро смотрел на Юсси.

Седые волосы и усы его, как и другая рука, уверенно лежавшая на эфесе сабли, говорили, что немало сражений на своём веку повидал этот литовский шляхтич на службе шведской короны. Свидетельствовал о том и старый шрам, который спускался от виска до самого подбородка.

- В интересах ваших, милсдарь, довериться мне всецело, однако! Бумаги при мне полномочия мои на службе князя Кропоткина вполне подтверждают. Цель же и интерес наш ныне один только - датского принца Ханса со всем достоинством встретить и напасти все упредить, что с ним приключиться в дороге могут.

- Допустим. – Смягчился слегка хёвдинг Нарвы.

Именно к нему, пройдя под аркой Скотопрогонных ворот,  Karripforte, мимо построенной по указу тсаари Иивана Йулмы греко-кафолической церкви, мимо рыночной площади у перекрёстка с ведущей к ратуше улицей, прямиком и направился Юхан, дабы в канцелярии секретаря немедленной  аудиенции испросить. Неприминув просьбу свою и парой монет подкрепить, сославшись на крайнюю неотложность своего дела.

Недаром говорили, что в крепости Германа в Нарве Восток с Западом сходятся!

Со времён основания своего датчанами и с тех пор, как датский король Вальдемар IV Аттердаг Эстляндию Тевтонскому ордену продал,  а рыцари-тевтонцы Херманнсборг под управление Ливонскому ордену передали, не раз переходила твердыня сия от одних завоевателей к другим, меняя хозяев. То сгорая дотла, то снова, как птица Феникс, возрождаясь из пепла.

Сам грозный владыка Московского царства Иоанн IV на эти земли с Нарвой позарился и крепость захватил, пламенем вспыхнувшего внезапно пожара испепелённую.

После же шведский маршал Понтус Делагарди под власть Швеции её обратил, за что от короля собственный каменный дом получил в Нарве в награду. Каждый же управитель новый норовил всяк по-своему прежний конвент ливонских крестоносцев-рыцарей перестроить.

Но ещё их мейстер Генрих Дуземер Нарву крепостными стенами с башнями и рвами повелел окружить.  Со временем  укреплялись стены, возводились новые башни и бастионы. Чтобы следующий враг ещё более неприступную преграду на своём пути встретил.

Из бойниц крепостных восточной стены и башенных окон Длинного Германа сразу за рекой хорошо правый берег с Ивананлинна, «крепостью Иоанна», был виден. Изрядно, изрядно в былые годы досаждали оттуда Нарве воинственные соседи! Случилось, однажды, обстреливая город, и нарвского бургомистра Иоанна Мейнингенского эдак почём зря убили!

Долгие годы Замок Германа нарвский резиденцией наместника шведского короля служил, для которого в северной части Западного двора просторный двухэтажный Каменный Зал возвели. Проходящая прямо через здание подворотня на мост выводила, что замок с верхним городом соединял.

Через мосток-то этот в замок и намеревался попасть Юсси, чтобы самозванного «принца Ирика» в глазах Бенгта Ларссона изобличить.

- Боюсь, просьбу вашу я не в силах исполнить. Даже если бы и хотел. – Якуш Чаповский с сомнением покачал головой. – Бенгт Ларссон в такую чушь ни за что не поверит! Компанией гостя своего он увлечён совершенно, обаянием его очарован и даже слушать меня не станет. Вам же, смею уверить, и вовсе головы не сносить.

- Должен ведь выход какой-то быть! Иначе, как бы беды не случилось.

- А что, если подозрения эти напрасны и основания под собой не имеют? Ведь вживую никто из вас брата принца не видел! Равно и упомянутого Эрика Олссона, как я понимаю… Да и вы тоже! Если он существует действительно, а не плод воображения вашего и князя Кропоткина.

- Но ежели правда всё? Ну как, случись что с с принцем, женихом княжны наречённым? Обвинят в том шведов, не миновать и войны новой с Руссландом. А то ведь и с Данмарком! Выстоит ли меж двух огней Нарва? Сомневаюсь... И без того уж войска Сигизмунда едва не под стенами. Поляки же если придут с литовцами, кого четвертуют первого или посадят на кол? Правильно! Вас, любезный херр хёвдинг, как изменника.

- Зерно истины в ваших словах имеется! Что же, могу предложить одно только – лицом к лицу самому вам с наместником встретиться. А там уж, как Бог даст.

- Да как же мне сделать это? Ведь он по рыночной площади не разгуливает и олут не пьёт в трактире с простым людом ремесленным!

- Завтра поутру за воротами в Западной защитной стене ожидайте себе неприметно... Бенгт Ларссон тайного визави своего охотой решил развлечь в том лесу хвойном, что от крепости до самых Тундеркюла, Терваэгги и дальше тянется. Но от меня протекции никакой не ждите! Что б не случилось, знакомство наше я отрицать стану.

Не тратя времени на поиск ночлега, немедля направился Юхан к указанному им Чаповским выходу.

Пройдя подъёмным мостом через ров за стенами, миновав сгрудившиеся перед воротами в город крестьянские повозки и стоящие в отдалении дома-рехетубы здешних эстов - срубные постройки без фундамента с высокой соломенной крышей, не без труда вскарабкался он, ломая под собой сучья, на  разлапистую вековую ель у лесной опушки, чтоб всю дорогу от Нарвы держать под присмотром и самому невидимым оставаться.

Оно конечно, дуб или вяз для такого дела много лучше бы подходили. Но таких дерев нигде не росло поблизости. Стволы же сосен высоких почти без веток макушками к облакам стремились.

Привыкший спокойно все тяготы сносить, что на долю лесного жителя  выпадают, не замечал Юсси ни паутины, к лицу липнущей, ни впивающихся в руки и тело иголок и острых веток, ни сонмов назойливой мошкары-мякярят, над головой вьющейся.

Перекусив припасённой лепёшкой и глотнув немного воды из кожаной фляги, потянулся, хрустнув костями и, устроившись поудобнее, словно в корабельном гамаке-карири на упругих еловых ветках,  прикрыл глаза.

Пора белых ночей дано уже в здешних краях минула, поэтому тусклые поначалу сумерки быстро сгущались в сплошной мрак непроглядный.

Звуки лесной чащи и пьянящий воздух ночи всегда действовали на него сильнее всякого хмельного зелья, приводя в состояние полного покоя и умиротворения.

Уханье сов, шелест листвы и таинственный шорох лап лесных обитателей навевали полузабытые бабушкины сказки-taru о древних духах, обитающих средь мха меж узловатых корней деревьев, о троллях и карлах-меннинкяйненах в остроконечных шляпах, что живут под землёй, но в полнолуние  выходят танцевать на полянах в призрачном лунном свете.

Столетиями бродят они подземными коридорами в поисках сверкающих сокровищ... Но стоит одинокому путнику наткнуться на них в ночи посреди леса, как больше никто уж его не увидит – заберут меннинкяйнены с собой бедолагу и до скончания дней заставят загадки разгадывать, до которых они, говорят, большие охотники…

Протяжный, мелодичный и  многоголосый вой, раздавшийся где-то неподалёку, возвестил о том, что  волчата-сеголетки, достигшие месяца или полутора, в сопровождении матёрых вышли уже из логова на первую свою разведку.

Видимо, предстоящая охота и затевалась на волков – этих свирепых врагов человека от Европы до Азии. Ведь исчезнувшие северные волки Средневековья были намного крупнее своих ныне живущих сородичей. По-праву им отводилось особое место в каждом народном сказании, а среди эстов волк и вовсе Хозяином Леса почитался!

ВСТРЕЧА НА ОПУШКЕ

Из дремоты вывели его близкое ржание коней и раскатившиеся по окрестностям в тиши летнего утра гулкие отзвуки охотничьего рога.

Кавалькада всадников, словно катящееся по земле разноцветное облако, то и дело вспыхивая, подобно множеству зеркал, слепящими бликами на металлических частях упряжи, доспехов, наконечников копий и рогатин в лучах восходящего солнца, быстро приближалась к опушке.

В отличие от европейского дворянства псовая и соколиная охота, как и охота с огнестрельным оружием, не была особенно популярна среди шведской знати. Поэтому выезд из крепости и на сей раз не сопровождался лаем и визгом гончих. Отсутствие собак давало некоторое преимущество Юсси – ведь спущенные со сворки бладхаунды запросто могли разорвать его живьём на кусочки. Людей же он не боялся.

Спрыгнув с дерева, разведчик выждал ещё какое-то время, обтирая листьями папоротника смолу с ладоней, после чего решительно вышел на открытое пространство. Широко расставив ноги и заложив одну руку за пояс, а второй прикрывая глаза от бьющего в них солнца, встал он прямо посреди стремящейся к лесу от замка дороги.

Заметив преградившего путь незнакомца, мчавшийся лёгким галопом отряд сбавил ход, перейдя на рысь, тем не менее, продолжая надвигаться прямо на невозмутимо застывшую перед ними фигуру.

Однако, опасаясь подвоха или засады, ехавший впереди офицер предостерегающе поднял вверх руку в перчатке и всадники натянули поводья.

- Прочь с дороги, невежа! – Гарцуя на разгорячённом и яростно грызущем удила жеребце, выкрикнул рыцарь. Другие риттары также придвинулись поближе, держа оружие наготове. – Ты что, ума лишился или ослеп, мужлан чёртов? Перед тобой сам бефальнингсман Нарвы, слоттсловен Херманнсборга и наместник короля…  Швеции в здешних землях, Бенгт Ларссон!

При упоминании титула монарха кавалерист на мгновенье запнулся. Ведь герцог Карл Сёдерманландский, хоть и подписывался уже «Карлом IX», но всё ещё так и не был коронован.

Со всей учтивостью, на которую только был способен, Юхан отвесил поклон самому, по его мнению, важному и  разодетому в богатый доспех господину из восседающих перед ним на жемайтских лошадях рыцарей.

- Прошу дозволения скромному толмачу князя Кропоткина, коим в данный момент я смею являться, к вашей милости обратиться! Ведь дело, которое вынуждает меня  столь бесцеремонным образом действовать, поистине не требует отлагательств…

Бенгт Ларссон, скорчив недовольную гримасу и сморщившись, принялся в недоумении озираться по сторонам, словно ища помощи у своих офицеров.

- Что такое? Кто-нибудь скажет мне, что здесь происходит? Почему какой-то бродяга и прощелыга смеет нашему проезду препятствовать?

Офицер, первым подскакавший к Юсси, уже взмахнул было плетью, чтобы как следует проучить наглеца, но подавшийся вперёд на пол корпуса лошади Якуш Чаповский, не утерпев и словно позабыв о давешнем своём обещании, воскликнул:

- Постойте! Ведь это взаправду толмач князя Кропоткина, из людей торговых, что вместе с другими ныне прибытия датского принца Ханса ожидают в Нарве – Тико Леонссон, Тишка Леонтьев! Я узнаю его… Должно быть, вопрос в самом деле важный, коль скоро не побоялся он сюда заявиться и головой своею рискнуть… Что мы теряем, если выслушаем его?

Как всякий истинный, прошедший немало сражений литовский шляхтич,  весьма ценил хёфдинг Нарвы отвагу и доблесть, которые явил этот странный посланец из Руссланда.

Едва заметно качнув головой Чаповскому в знак благодарности, Юхан снова по венскому обычаю в пояс поклонился наместнику:

- Осмелюсь спросить, не считает ли его милость господин наместник того рыцаря, что по правую руку от него в седле восседает, родным братом королевича датского Ханса - герцогом Ульриком?

- Что несёт этот убогий? – Снова принялся демонстративно оглядываться Бенгт Ларссон. – Ведь нашего гостя зовут Эриком!

Окружавшие их риттары расхохотались. Сам же Ээрик Олавинпойка, ехавший рядом с ландсхёвтингом Нарвы, лишь скривился презрительно, из-под прищуренных век пристально глядя на Юсси.

- Ну-ну, - с сарказмом продолжил Бенгт Ларссон. – И что же брат принца Ханса? Девку твою в Копенгагене обрюхатил или за товары не расплатился?

- Ваша милость! Человек этот и в самом деле Эрик! Но Эрик Олссон, лягласар Класа Флеминга, палач крестьян Финланда, за герцога Карла сражавшихся, убийца и перебежчик, шпион короля Сигизмунда!

- По-моему, он просто дурак. – Буркнул  Олавинпойка, тронув поводья и намереваясь двинуться дальше. Но офицеры расслышали эти слова и следующий взрыв хохота был просто неудержимым.

- Такие обвинения особы королевской крови тебе головы будут стоить! – Воскликнул первый из офицеров, вытаскивая меч из ножен.

- Кто-нибудь, - милостиво махнув перчаткой, простонал, вытирая выступившие от смеха на глазах слёзы, Бенгт Ларссон. – Заплатите риксдалер этому шуту за доставленное нам веселье. Да столкните уже, наконец, это быдло с дороги, ведь нас ждет полная настоящих опасностей волчья охота!

Заминку у лесной опушки тем временем заметили в крепости. Немедля из ворот отряд конных риттаров в несколько квартерин из риттарфаны Нарвы бросился на подмогу наместнику.

Скакавший во главе его ротмистр даже на стременах привстал, не отрывая взора своего от всё еще стоящего посреди дороги Юсси.

- Бааа! – Вскричал он, осаживая соловую лошадь и вытягивая риттаршверт из ножен. – Да ведь это же сам Юхан Крэилл, знаменитый разбойник из Карелены! Вот так встреча!

Ваша милость, херр Ларссон! И вы, Ваше Высочество… - Мартти Клаунпойка учтиво поклонился и отсалютовал мечом изумлённым наместнику с самозванцем. – Прошу простить невольную мою дерзость, но человек этот – тот самый финский колдун и мятежник, который в смерти господина нашего Класа Флеминга был повинен, как и во многих других бедах. Целый роте шотландский безжалостно перебил он в Яскисе у подножия Рингстена – Камня Кольца… Отдайте его мне! Да свершиться, наконец, воля Господа нашего и гнев его падёт на голову нечестивца этого и вероотступника!

- Так вот, кто у нас тут, оказывается, самозванец… - С укоризной покачал головой Бенгт Ларссон. – Что же… раз так, то мы вправе сами судить негодяя, как изменника и шпиона. Схватите его, херр Олссон, и поступайте с ним, как вам заблагорассудится, дабы истинную цель подлого замысла у него выведать.

Покрасневший от досады Якуш Чаповский будто невзначай легкими шенкелями двинул вперед коня и оказавшись около Тахвонпойки, спросил тихо:

- Правду он говорит?

Юсси молча кивнул, храбро глядя прямо в глаза хёвдингу Нарвы.

- Если б ты сразу сказал мне, кто ты, конфуза этого вполне избежать можно бы было…

Но Тахвонпойка в ответ только плечами пожал. Вряд ли знание о нём Якуша Чаповского в самом деле могло изменить что-либо.

Хотя Крэилл легко мог расправится с доброй дюжиной риттаров, доставлять неприятности князю Кропоткину в планы его не входило. Надеясь придумать, как выпутаться, чуть позже, он даже не противился, когда люди Клаунпойки – старого врага его, Мортена Классона, подобно крысам, накинулись на него всем скопом, выкручивая за спину и связывая верёвками руки.

ПЛЕННИК

Все в душе шведского ротмистра ликовало и пело.

Какая неслыханная удача! Воистину, не иначе, как промысел Божий и само  Провидение привели заклятого врага его, с которым никак не чаял он уже в этой жизни счёты свести,  прямиком к нему в руки, словно жертвенного агнца на заклание. Ну, теперь-то уж он сполна за всё поквитается… Как жаль, однако, что хёфвисдсман Пиетари Юустен не может разделить с ним эту радость, в Финланде оставаясь... Но непременно  отпишет он старому своему бефальхаваре, с которым вместе немало бунтовщиков истребили они в Саволаксе, как самой медленной пытке и жесточайшей казни подверг он трижды ненавистного им обоим Юхана Крэилла!

Риттары-huovi из числа финнов, многие из которых и сами против повстанцев в Дубинной войне сражались, бесцеремонно, как тюк с зерном,  стащили связанного Юсси со спины лошади.

Квартерина всадников остановилась возле риги-рехетубы нарвского мясника, стоявшей в некотором отдалении от ворот крепости, дабы смрадом скотобойни на заднем дворе её носы горожан и приезжих торговцев не смущать.

С трудом затащив всем гуртом своего пленника в холодный хлев-laut, что вместо обычного места для содержания дворовой скотины под хранение разделанных туш был приспособлен, солдаты за руки и за ноги прицепили Юсси к мясному крюку на тяжёлой цепи. Сорвав с него всю одежду до пояса, не без немалого усилия подтянули кверху.

Высунувшийся было на шум из жилой части  риги – tare,  хозяин-мясник с домочадцами, увидев происходящее, в ужасе подхватил на руки заплакавших детей и бросился с ними к сауне, где несчастные тут же заперлись, дрожа от страха.

Приказав солдатам развести огонь в жаровне, Мартти Клаунпойка велел им им отправляться обратно в город, оставив его один на один с пленником.

- Не будем спешить, херра Тахвонпойка! Ведь, кажется, так тебя от рождения звали в твоей родной Карьяле… - Неторопливо, наслаждаясь одним уже предвкушением предстоящего ему удовольствия, перебирал он разложенные на забрызганном кровью животных мясницком столе инструменты.

Внимательно разглядывая всевозможные ножи для разделки и обвалки туш – рубаки, секачи и телятники, топоры-тупицы,  ручные пилы для распилки костей и крючья для подхвата кусков мяса, выбирал он, с чего именно ему следует приступить к  пытке.

Оно конечно, можно было и, как обычно, просто содрать заживо кожу, вырвать зубы и ногти, поджарить на огне пятки и крючьями выломать рёбра…

Но для такого случая хотелось  придумать что-то необычное и особенное.  Да так ещё нужно всё сделать было, чтобы не слишком увлечься и мерзавец бы не истёк слишком быстро кровью или в забытьё впал, не выдержав чудовищной боли.

Собака финн, карьяльское отродье, конечно, молчать, закусив язык, будет. И стона, не то, что крика от него не услышишь. Это, конечно, лишало затею немалой части удовольствия… Во всяком деле изъян имеется! Придется и с этим смириться.

Наконец, как будто решившись, ротмистр остановил взор свой на устрашающего вида рубаке с изогнутым слегка лезвием. Докрасна раскалив нож на огне жаровни, повернулся к Юхану.

- Ну, милсдарь мой, Крэилл, приступим… Вот и настал миг расплаты! Жаль, что тогда в Миккели столь поспешно пришлось мне с изменником Пааво Тумахиненом разделаться, изрубив на части… Но обещаю тебе, что ты не подохнешь так быстро!

Однако же, прежде чем освежевать тебя заживо и на куски изрезать, хочу, чтобы знал ты, что не один, не один ты подохнешь в мучениях! Вскоре и прибывший в Нарву принц Ханс отправится на встречу с Создателем… или в пекло, где всем датчанам и место!

Ведь ныне известный тебе уже Эрик Олссон, что братом принца Голштинского притворился, по наущению короля Сигизмунда всё вино в Нарве, для встречи высочества и свиты его припасённое, арсеником* отравил…

_______________________________________
*Средневековое название мышьяка, от лат. «arsenicum».

А яд сей, за открытие коего мы монаху-алхимику Альберту Магнусу благодарны должны быть, как известно, так же медленно убивает, как ты сегодня в хлеву этом  в муках издохнешь. Когда же посольство в пределах Руссланда далеко уже будет, ха-ха, принц там ноги-то и  протянет. А с ним вместе прочие, кто отравленного винца-то отведает.

Гнев же рюссар и данскар за содеянное наверняка на шведов падёт - новая война непременно тогда разразится!

С самого договора в Теусина* Данмарк в претензии к Швеции! Купцов-то датских по нему шведы в Ивангород не пропускают плыть через Нарву. В Лапландии же всё побережье до Нейдена и Варангера Карл объявил шведским... Придётся теперь ему прочь убираться не только из Эстланда, но также и с фьордов лапландских! Король же Сигизмунд преимущество тогда получит неоспоримое и Карл сокрушён будет.

_______________________________________
*Тявзино (шведс.)

Подвешенный на крюк Юсси, молчал, ничем не выдавая свои чувства. Но при последних словах Клаунпойки так напряг мышцы, пытаясь разорвать путы, что вены на них вздулись от напряжения.

- Мерзавец! – Прохрипел он сквозь зубы. – Ведь Каарле-херттуа пощадил тебя в Турку и ты присягу на верность ему дал!

Мартти Клаунпойка расхохотался.

- Глупец! Чего нынче клятвы верности стоят? Да и кто о том говорил бы! Разве  сам ты не служишь теперь врагам нашим? Как бы то ни было, а Карл покуда ещё не король шведский. Моя же маленькая месть только во благо короне...

- Как и это тоже! – Раздавшийся вдруг позади ротмистра сипловатый голос заставил даже Юхана вздрогнуть от неожиданности.

В следующий же миг от мощного удара кулаком в ухо Клаунпойка отлетел в сторону, сшибая по пути подвешенные к балкам на крюках свиные и бараньи туши. Стукнувшись с размаху головой о стену, ротмистр, закатив глаза и пуская изо рта слюни, так и затих с бессмысленной и блаженной улыбкой на губах.

Перед Юханом возникла рыжебородая и красноносая физиономия шкипера Индрика Пильчака, который сиял, как только что отчеканенный далер. Вот уж, кого никак не ожидал снова повстречать Юсси да ещё в роли своего избавителя!

- Ты как здесь оказался?!

- Прошу вашу милость простить меня… - Ворчливо приговаривал потомок викингов, опуская цепь с крюком и разрезая верёвки, стягивающие конечности Юсси. – Но я-то ведь вас не сразу признал! Хоть и пьян тогда был, а всё думал про себя, что больно мне ваше лицо знакомо… Как и осанка риттарская. А где мог мне какой-то толмач из Руссланда повстречаться? И тут, как осенило внезапно! Я ведь тогда в Виборге при Роговой крепости тоже сражался! С капером-то Ииваном Рюсса мы на одном хольке вместе воды Mare Nostrum Balticum бороздили…

А после, как увидал вас из ворот крепости одного выходящим поспешно, сразу подумал, что помощь и верная рука старого боевого товарища вам не станут помехой… Да вот, замешкался малость в Нарве, покуда с одной красоткой прощался. В море оно ведь по бабам тоску особую ощущаешь, хотя бы и неделю всего вдали от берега плавал… А нам ведь, милсдарь, встречу нашу неплохо было бы и по-новой добрым kannu* бреннвина спрыснуть!

_______________________________________
*Жбан, кувшин. Вмещал два штофа или примерно 2,62 л.

- Что ж, весьма благодарен я и тебе, и Господу нашему, что несомненно тебя направил мне по заступничеству  ангела моего хранителя… Но с выпивкой покуда повременить придётся, ибо на кон судьбы целых королевств поставлены! Что знаешь ты о запасах винных, которые посланниками Руссланда для встречи принца ныне закупаются в Нарве?

- Так, бочонки с дорогим вином из подвалов замка уже свезены к воротам! И стражи нет никакой, всего один часовой стоит с алебардой. Кому же охота за пойло дворянское на колесе жизнь закончить! Дешёвой бурды, вина горящего и эоля-олута и без того предостаточно.

- Так поспешим же! Вино то отравлено.

- Вот это да! А с этим-то что? – Шкипер кивнул головой на всё ещё пребывающего в бессознательном состоянии Клаунпойку.

- Свяжем его и на крюк вместо туши подвесим. Пускай себе отдыхает!

ПОСЛЕДНИЙ КУБОК

Первый воевода в Ивангороде Василий Иванович Буйносов-Ростовский от принесённого ему известия вне себя был.

- Как это - вина в Нарве нет?! – Топал ногами, негодуя, боярин. – Одной бочки ренского за пятнадцать рублёв и романеи* тридцати вёдер во граде во всём не сыскалось? Как я теперича пред очи явлюсь государевы, повеление его не исполнив?!

Да и среди прочих людей служилых, к нам королевича встретить приехавших, из Ржевы Пустой. Невеля, Холма, Торопца да Ореховца - кака велика стыдобища ! Чарки вина заморского не поднесть принцу! Срамота…

_______________________________________
*Красное сладкое виноградное вино высшего качества в допетровской Руси, привозимое из-за границы.

Второй воевода ивангородский Третьяк Вельяминов толкнул при этом локтем дьяка Яковлева и шепнул ему на ухо:

- Глядикося, Данилко, экой прохвост первой воевода наш, Белоголовый… Бочка-то вина, знать, тринадцать рублёв стоит… А коуды он още два рубля девал, паскудник, из казны государевой присланных?

Дьяк согласно кивнул, проговорив в ответ тихо:

- Обо всём, как есть, на Москву отпишу в доносе! И об энтом, и об том такожде, что в Посольский приказ, не советуясь с нами, о делах тайных пишет… Дьячки-то церковные у него на подворье послания пишут тайные,  а с толмачами - мужиками посадскими да латышами о делах он тайных кумекает, и подорожные от себя гонцам без моей приписи даёт и шлёт своевольно…

Вслух же заметил с притворством:

- Весьма дело чудное, однако, Василий свет Иванович! Тишка-то ведь Леонтьев, толмач из торговых немцев, что при князе Семёне Кропоткине состоит на службе, сказывал давеча, будто для встречи Ирика, брата самого королевича, три бочки ренского с жителей Нарвы наместником Пентеем Лаврентьевым взяты были…

- Нуу?! – Буйносов-Ростовский снова топнул ногой. – Дак, и где они? Коуды канули?

- Должно, испили их Пентей тот со гостем своим…

- Испили?! Окстись, дьяк! Три бочки беременных сорокавёдерных*! Да во две хари испити! Виданное ли то дело?

_______________________________________
*Бочка = 40 ведрам = 491,976 л; ведро = 1/40 бочки = 10 штофов (кружек) = 100 чарок = 200 шкаликов = 12,299 л

Шведский торговец-толмач из Нарвы  Ганс Иеремия Бракиль при этой сцене смущённо переминался с ноги на ногу.

- Покорнейше прошу прощения вашей светлости, но вино рейнское из тех бочек как раз, что наместником Нарвы Бенгтом Ларссоном взяты с жителей  были, по меньшим бочонкам разлитое, уже приготовлено было и подле ворот при выезде из крепости часа своего и приезда послов дожидалось. Обо всём сговорился с кастеляном я в замке и намерен уже был плату внести, как условились... Да неведомою рукою днища во всех  бочонках пробиты оказались ночью. Всё вино утекло в землю до капли.

- О-ох, горюшко, Ерёма, о-ох, горюшко! Под монастырь, под монастырь подвёл меня тот злодей проклятущей! – Причитая, простонал боярин. - И что ж, ничего боле не удержалося в замке из припасов-то винных?

- Как есть ничего, ваша милость. Кроме эоля да горящего вина шведского, от одного духа которого даже лошади дохнут.

- Ох, вот ведь беда кака…

- Нешто же и в Новгороде малого сего количества зелья заморского не сыскать? Всего-то ренского сорок вёдер да романеи тридцать… – Подал голос второй воевода, Вельяминов.

- Откель там вину-то какому хоть взяться, башка твоя дурья! По царскому же указу последний кабак закрыли… Торговля же винная и купцам теперь не дозволена. Во Псков посыльных отправил, да покуда ещё доберутся туда и вспять возвернутся… Одна надёжа, что государь из Москвы прямиком из своих кладовых царских сам вышлет…

- Дак, может, попросту горячего вина хлебного поднести цесаревичу и дело с концом?

- От, ты ж, Третьяк Григорьич, эдак меня не токмо, что под монастырь, но и под топор подведёшь…

При последних словах дьяк со вторым воеводой многозначительно переглянулись.

Когда боярин Михайло Боборыкин и с ним толмач новгородский Гаврила Бекетов в пятом часу пополудни на десятый день августа известие о прибытии в Наровское устье судов датских «под прапорами черевчатыми» доставили, суматоха в Ивангороде поднялась несусветная. Загудел город, зашевелился, будто муравейник, медвежьей лапой разворошённый.

С шести вставших на якорь близ устья кораблей пушки беспрерывно палили. Со стен же Нарвы им также дружными залпами салютовали.

Извещённый о прибытии гостей, и Андерс Стюарт, шведский наместник в Дерпте, тот самый шотландец, что прежде у самого Каарле-херттуа камер-юнкером состоял на службе, целый фанике в четыре сотни алебардщиков и мушкетёров прислал к Нарве.

Дабы  королевича к Ивангороду доставить, на воду Наровы там спешно был бот спущен - с устроенным в нём чердаком-навесом, отделанный алым бархатом и персидскими коврами сплошь устланный. Для свиты же и имущества ещё три десятка больших и малых судов шли следом в фарватере. На них в Наровское устье служилых людей новгородских Аксентия Сназина да Семёна Апрелева, детей боярских, с толмачом Гаврилой Бекетовым отправили.

Сами же знатные бояре, Михайло Салтыков и Афанасий Власьев, а с ними и князь Семён Микитович Кропоткин с Юханом Крэиллом и приезжими детьми боярскими, повозки с дорогими подарками прихватив, верхами по суше двинули.

От Нарвы тем временем навстречу гостям также бефальнингсман Бенгт Ларссон с офицерами, а с ним и хёвдинг Нарвы Якуш Чаповский выехали. Только ротмистра Мортена Классона нигде сыскать не могли да брат королевича Эрик куда-то - к немалому беспокойству наместника – вдруг запропастился.

Из причалившего к пирсу шлюпа первым на берег по сходням сошёл  назначенный быть толмачом в свите принца Нильс Мунк, который, завидев встречающих их  бояр, учтиво им поклонился, на шведов же едва глянув.

Сразу следом шествовал сам принц – робкого и тщедушного вида безусый юноша лет девятнадцати росточка весьма невеликого, опоясанный шпагой и не слишком роскошно - и даже скромно, пожалуй, одетый.

Сопровождавший его угрюмого вида узколицый датчанин с остроконечной бородкой, темными волосами и заметными залысинами на лбу, казалось, одет был куда богаче.

Белый парчовый колет, расшитый цветами и украшенный золотым кружевом, так и сверкал в лучах клонящегося к закату солнца. Если бы не был известен возраст жениха царевны, дворянина этого вполне можно было самого счесть за принца.

За этими двумя по пятам следовали послы датские Аксель Браге и Христиан Голк. Заболевшего ещё в Копенгагене обергофмейстера Акселя Гульденстиерне слуги бережно придерживали под руки.

- Как же с вином-то для угощения королевича дело решилось? – Вполголоса спросил Салтыкова Кропоткин. – Нешто доспел из Москвы от царя винный поезд?

- Да где там! – Боярин с досады только рукой махнул безнадежно. – Отовсюду пиво одно да дюжины две сортов мёда   в Ивангород навезли. Авось, не побрезгует королевич… А к Новгороду покуда доедем, должно тогда и романея оуж подоспеет от двора государева. Вестимо, воевода Буйносов-Ростовскей, Василей Иванович, об том зело порадеет, дабы повторения конфуза нонешнего избегнуть и харей сызнова в грязь не ударить. Он ить Новгород самочинно ко встрече королевича помчался готовить.

Выступивший вперёд, несмотря на болезненное состояние, обергофмейстер, огромным кружевным платком обтер с лица катившийся градом пот, и возгласил торжественно:

- Прошу приветствовать Его  Высочество, принца Иоганна Датского и Норвежского, герцога фон Шлезвиг-Гольштейнского… И брата его, принца  Датского и Норвежского Ульрика, герцога Гольштейна и Шлезвига, герцога-епископа Шверина и епископа Шлезвига!

Ни один из двух принцев королевского титула отца своего, Фредерика II, не унаследовал, ведь он их старшему брату Христиану вместе с отцовской короной перешёл по праву. А потому они просто «высочествами», а не «их королевскими высочествами». именовались.

Услышав о прибытии с  принцем его старшего брата Ульрика, наместник Нарвы Бенгт Ларссон в лице изменился.

- По всему выходит, что вы и впрямь, ваша милость, в замке Германа самозванца все дни привечали… - Не без ехидства в голосе заметил Якуш Чаповский.

- Молчите, сударь! – Огрызнулся в сердцах одураченный бедолага. – И никому более о том не рассказывайте. Вскоре принцы покинут нас, а после можно сказать, что это тот самый и был Ульрик, что ныне на берег сошёл с посольством. Мол, любит он эдак инкогнито путешествовать…

Обернувшись к своим офицерам, Бенгт Ларссон приказал:

- Разыщите и притащите ко мне этого мерзавца Эрика Олссона, шпиона Сигизмунда, будь он проклят! Подлец в моём замке, как сыр в масле катался и вино моё пил! Да выясните уже, наконец, куда это Мортен Классон пропал вдруг! Подозреваю, что Эрик тот Олссон, если не в сговоре был с ним, то ранить или даже убить мог нашего ротмистра…

Кстати, о вине… Понятно теперь, кто бочки те с рейнским продырявил, что власти Ивангрода для встречи принца Ханса у нас купить собирались. Как можно в подлости своей пасть так низко, чтоб ради эдакой пакости одной мелкой головой рисковать?

Впрочем, осталась  одна непочатая бочка, из коей мы драгоценный кувшин в ларце с кубком для принца в знак шведского гостеприимства наполнили!

Предваряя бояр с их несметными и роскошными дарами, нарвский наместник сошёл с коня, чтобы самому приветствовать принца.

Следом же двое рыцарей как бы от жителей Нарвы преподнесли богато украшенный сундучок, изнутри отделанный синим атласом, с помещёнными в него золотыми кубком и сосудом с вином, которое юный принц немедля пожелал отведать с дороги.

- Позвольте, Ваше высочество, сперва мне из вашего кубка пригубить… - Поклонился Хансу слуга обергофмейстера Христофор Педерсен. Глотнув же, причмокнул губами от наслаждения и в знак одобрения головой кивнул:

- Настоящее рейнское!

Тогда и сам молодой принц кубок осушил с удовольствием.

Старший брат его, однако, желания выпить из рук шведов не изъявил.

- Такого вина у меня еще есть немного в запасе… - Снова поклонился Бенгт Ларссон. – Если Вашему Высочеству угодно будет…

- Прекрасно… Будет Его Высочеству, будет угодно! - Обергофмейстер Аксель Гульденстиерне, не тая неприязни своей к шведам и всем видом давая понять, что и другие знатные особы дожидаются своей очереди, чтобы приветствовать принца, начал потихоньку животом оттеснять Бенгта Ларссона, заслонив собой принца. – Коль скоро вина такого у вас в достатке, так прикажите раздать его людям нашим,  ведь с нами на кораблях ещё три с половиной сотни их прибыло, и щедрость ваша не будет забыта… На небесах. Возможно…

Юхан Крэилл, находясь неотлучно при князе Семёне Кропоткине, ничего этого со своего места не слышал и даже не видел.

*****

На обратном пути уж к Орешку-Пяхкинялинне, как было с князем Кропоткиным о том условлено, в одном из ямов на ночлег став, повстречал он спешащего из Москвы назад в Нарву толмача Ганса Бракиля.

От него-то и узнал Юсси, что в конце августа, покуда посольство в Новгороде стояло, часть людей, из оставшихся в Нарве с вещами принца,  умерла дорогой.

В пятый день сентября в Валдае на берегу озера, где путешествующие шатры свои в поле раскинули, скончался и верный слуга обергофмейстера – Христиан Педерсон. Боярин же Салтыков причащать перед смертию и хоронить его, как человека иной веры, возле церкви запретил на погосте. Так несчастного на высоком холме за городом средь дубов и зарыли в землю.

По прибытии в Москву, свадьбы собственной не дождавшись, в конце октября и сам юный принц датский скончался. Брат же его, Ульрик, в Москву не ходил с ним, а погостив, говорят, в Наровском устье недолго, отправился путешествовать дальше инкогнито.

Но смерти все те ни со шведами, ни с вином отравленным никто не связывал. Ни о каком вине больше, кроме того, что так и не удалось торговцам в Нарве заполучить, ведомо никому не было. Хотя любой лекарь, признаки отравления арсеником знающий, сразу бы о причинах догадался.

Также и князь Семён Микитович Кропоткин, первый воевода в Орешке, покуда помалкивал. Тем паче, что вскоре по велению царя уже и нового жениха из сородичей короля датского сыскали царевне Ксении.

Вопреки коварным замыслам Сигизмунда, союз Данмарка с Руссландом против Швеции не случился. Герцог же Карл, вздохнув с облегчением, оставил и всякие мысли об уступках в Эстланде своему племяннику, на кои уже готов пойти был - взамен отказа того от притязаний на престол шведский.

Юхан Крэилл возвращался в Корелу, огорчённый, что не удалось ему принца датского от гибели уберечь. Не подозревая ещё, в центре каких перипетий значимых он сам оказался, что в скором времени и судьбу его самого изменят.

Продолжение следует.