Одна большая любовь Чехова. Тайный роман в письмах

                ОДНА БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ ЧЕХОВА.
                Тайный роман в письмах
               
                Глава вторая

...Я вспоминала мою первую встречу с Антоном Павловичем,
то необъяснимое и нереальное, что вдруг сблизило нас...
А в и л о в а

... Когда мы встретились с вами три года назад,
мы не познакомились, а нашли друг друга
после долгой разлуки...
Ч е х о в


Прошло три года после первой их встречи.  У Лидии Алексеевны Авиловой было уже трое детей. Она часто вспоминала о Чехове и всегда с легкой мечтательной грустью.
Чехов и Авилова встретились снова в январе 1892 года в доме ее зятя, Сергея Николаевича Худекова, по случаю празднования 25-летнего юбилея его «Петербургской газеты».
 
«Торжество должно было начаться молебном, — пишет Авилова в мемуарной повести «А.П. Чехов в моей жизни», — а затем приглашенные должны были перейти в гостиную, где был накрыт длиннейший стол для обеда. В столовой гости не поместились бы, и поэтому там все было приготовлено для церковной службы.

Я встала у дверей гостиной и могла, не отражаясь сама в зеркале, видеть в нем всех, кто поднимался, до того, как они показывались на площадке. Шли мужчины и женщины, много знакомых, много незнакомых.

... И вдруг я увидела в зеркале две поднимающиеся фигуры. Я как сейчас вижу непривлекательную голову Суворина, а рядом молодое, милое лицо Чехова. Он поднял правую руку и откинул назад прядь волос. Глаза его были чуть прищурены. Они поспели к самому началу молебна. Все столпились в столовой, послышалось пение, тогда я тоже вмешалась в толпу. И, пока служили и пели, я вспоминала мою первую встречу с Антоном Павловичем, то необъяснимое и нереальное, что вдруг сблизило нас, и старалась угадать, узнает ли он меня? Вспомнит ли? Возникнет ли опять между нами та близость, которая три года назад вдруг осветила мою душу?

Мы столкнулись в толпе случайно и сейчас же радостно протянули друг другу руки.
— Я не ожидала вас видеть, — сказала я.
— А я ожидал, - ответил он, - И знаете что? Мы опять сядем рядом, как тогда. Согласны?
Мы вместе прошли в гостиную...
— Вы многих тут знаете? — спросила я.
— А не кажется вам, — не отвечая, заговорил Антон Павлович, — не кажется вам, что, когда мы встретились с вами три года назад, мы не познакомились, а нашли друг друга после долгой разлуки?
— Да.. — нерешительно ответила я.
— Конечно, да. Я знаю. Такое чувство может быть только взаимное. Но я испытал его в первый раз и не мог забыть. Чувство давней близости. И мне странно, что я все-таки мало знаю о вас, а вы — обо мне.
— Почему странно? Разлука была долгая. Ведь это было не в настоящей, а в какой-то давно забытой жизни?
— А что же мы были тогда друг другу? — спросил Чехов.
— Только не муж и жена, — быстро ответила я.
Мы оба рассмеялись.
— Но мы любили друг друга. Как вы думаете? Мы были молоды… и мы погибли… при кораблекрушении? — фантазировал Чехов.
— Ах, мне даже что-то вспоминается, — смеясь сказала я.
— Вот видите. Мы долго боролись с волнами. Вы держались рукой за мою шею.
— Это я от растерянности. Я плавать не умела. Значит, я вас и потопила.
— Я тоже плавать не мастер. По всей вероятности я пошел ко дну и увлек вас с собой.
— Я не в претензии. Встретились же мы теперь как друзья...
Стали вставать из-за стола... Я увидела Мишу, который пробирался ко мне, и сразу заметила, что он очень не в духе.
— Я еду домой. А ты?
Я сказала, что еще останусь.
— Понятно, — сказал он, но мне показалось нужным познакомить его с Чеховым.
— Это мой муж, Михаил Федорович, — начала я.
Оба протянули друг другу руки. Я не удивилась сухому, почти враждебному выражению лица Миши, но меня удивил Чехов: сперва он будто пытался улыбнуться, но улыбка не вышла...
... Прощаясь, я дала слово Антону Павловичу написать ему и прислать свои рассказы... »

Получив от Авиловой ее рассказ, Чехов 22-го февраля  1892 года написал ей письмо, в котором  поделился своими мыслями  и своим опытом короткого рассказа.

«Уважаемая Лидия Алексеевна, — пишет Чехов, — я получил и уже прочел Ваш рассказ. По-настоящему, за то, что Вы не пожелали повидаться со мной, мне следовало бы разругать Ваш рассказ, но… да простит Вас аллах!
Рассказ хорош, даже очень, но, будь я автором его или редактором, я обязательно посидел бы над ним день-другой. Во-первых, архитектура... Начинать надо прямо со слов: «Он подошел к окну»... и проч... Во-вторых, то, что есть Дуня, должно быть мужчиною. В-третьих, о Соне нужно побольше сказать... В-четвертых, нет надобности, чтобы герои были студентами и репетиторами,;—;это старо...  Сделайте героя чиновником из департамента окладных сборов, а Дуню офицером, что ли... Барышкина;—;фамилия некрасивая.
«Вернулся»;—;название изысканное... Однако я вижу, не удержался и отмстил Вам за то, что Вы обошлись со мной как фрейлина екатерининских времен, т. е. не захотели, чтобы я не письменно, а словесно навел критику на Ваш рассказ.
Если хотите, то Ваш рассказ я вручу Гольцеву, который будет у меня до первого марта. Но лучше произвести кое-какие перестройки — спешить ведь некуда. Перепишите рассказ еще раз, и Вы увидите, какая будет перемена: станет сочнее, круглее и фигуры яснее».

И в конце письма добавил: «Когда критикуешь чужое, то чувствуешь себя генералом».

Несмотря на то, что его письмо в целом было дружелюбно, тем менее, критиковал он рассказ без оглядок на то, что она может обидеться.

Авилова, разумеется, обиделась. Не ожидала она, что рассказ, практически готовый к печати, подвергнется такой разгромной критике и по сути будет отвергнут. Предлагалось рассказ еще раз переписать. Рассерженная, она ответила Чехову. (Письмо не сохранилось).

Следует заметить, что всего лишь три ее письма к Чехову. В черновике своих воспоминаний Авилова писала: «Несколько лет после смерти Антона Павловича его сестра, Мария Павловна, отдала мне мои письма к нему. Они были целы. „Очень аккуратно перевязаны ленточкой, — сказала мне Мария Павловна, — лежали в его столе“. Не перечитывая, я бросила их в печку. Я очень жалею, что я это сделала. Но я не могла себя не спрашивать много раз: зачем же он их собирал и берег?»

Самого Чехова  сохранилось тридцать одно письмо к ней. В своих письмах он был осторожен в критических суждениях, и осмотрителен в  советах. «Письма Чехова к Авиловой сдержанны и корректны. Они устанавливают дистанцию, переходить которую непозволительно. Чехов остужал воображение поклонницы и одновременно укреплял доверительное отношение к ней. Авилова же жаждала сердечных признаний и покорения кумира. Но этого не было. И она была в отчаянии. Общение с писателем укрепляла перепиской» (В.И. Хрулёв,  А.П. Чехов и Л.А. Авилова //  Москва. Сентябрь 2021).

Несмотря на то, что основная тема  его писем к  ней —; преимущественно литературные советы, получала она их все же тайком, через почтовое отделение, до востребования. Делала она это потому, что боялась, как бы письмо не пришло в ее отсутствие и не попало бы в руки мужа в недобрый час.

Позже, при очередной встрече, они в разговоре коснулись его письма от 22-го февраля  1892 года. Об этом Авилова написала в своих воспоминаниях:

« — Почему вы не хотите, чтобы я обратился с рукописью к Гольцеву в “Русскую мысль”?
— Потому что ее примут не за ее достоинство, а по вашей протекции.
— Но ведь я-то отдам ее по достоинству. Вы не верите мне?
— Не то что не верю, Антон Павлович, а я вашей оценки часто совсем не понимаю. "Рассказ хорош, даже очень хорош, но то, что есть Дуня (героиня моего рассказа), должно быть мужчиной. Сделайте ее офицером, что ли. А героя (у меня герой был студент, и он любил Дуню), героя — чиновником департамента окладных сборов".
Видите, я даже выучила наизусть вашу рецензию. Но какой же роман между офицером и чиновником департамента окладных сборов? А если романа вовсе не нужно, то что же хорошо и даже очень хорошо в моем рассказе?
— Ну, и оставили бы все, как было. Правда, хорошо. Ведь я писал вам, что по языку вы мастер и что я платил бы вам, будь я редактором, не меньше двухсот за лист. А вы идете не туда, куда я вас посылаю, а бог знает куда. Зачем вы поспали в “Сын отечества”? С. Н. Кривенко — милейший человек, но не в этом суть. Вы знаете, как прозвали его газету? Очень метко. Труп честного покойника. И вы не оживите этот труп. К чему вы пошли туда?
— Это что, — вяло сказала я. — Вы не знаете, куда я еще ходила! К Буренину.
Чехов так и подскочил. Даже фалды его сюртука взлетели.
— Какой идиот послал вас к этому негодяю? — не повышая голоса, спросил он и так нахмурился, что я удивилась.
— Да, ходила, — подтвердила я. — Он сказал мне, что если я сама буду приносить ему свои рассказы... Понимаете? Ему и сама... — то он будет их печатать.
Сказала и раскаялась. Совсем лишнее! глупо! Ведь это мне просто понравилось, что Антон Павлович сердится, и я постаралась еще усилить впечатление. Это называется кокетством.
— Ну, конечно, я ушла со своей рукописью и никогда больше носа туда не покажу,— прибавила я.
— Умоляю вас, верьте мне немножко. Следуйте моим советам и не подвергайтесь опасности попасть в неловкое положение. Хороших людей гораздо больше, чем дурных. Хотелось бы уберечь вас от дурных».

На сердитое письмо по поводу критики ее рассказа Чехов примирительно ответил ей 3-го марта 1892 года:

«За что Вы рассердились на меня, уважаемая Лидия Алексеевна? Это меня беспокоит. Я боюсь, что моя критика была и резка, и неясна, и поверхностна. Рассказ Ваш, повторяю, очень хорош, и, кажется, я ни одним словом не заикнулся о «коренных» поправках. Нужно только студента заменить каким-нибудь другим чином, потому что, во-первых, не следует поддерживать в публике заблуждение, будто идеи составляют привилегию одних только студентов и бедствующих репетиторов, и, во-вторых, теперешний читатель не верит студенту, потому что видит в нем не героя, а мальчика, которому нужно учиться. Офицера не нужно, бог с Вами — уступаю, оставьте Дуню, но утрите ей слезы и велите ей попудриться. Пусть это будет самостоятельная, живая и взрослая женщина, которой поверил бы читатель. Нынче, сударыня, плаксам не верят. Женщины-плаксы к тому же деспотки. Впрочем, это сюжет длинный.

Гольцеву я хотел отдать рукопись с единственною целью;—;увидеть Ваш рассказ в “Русской мысли”. Кстати, вот Вам перечень толстых журналов, куда я каждую минуту могу и готов адресоваться с Вашими произведениями: “Северный вестник”, “Русская мысль”, “Русское обозрение”, “Труд” и, вероятно, еще “Неделя”. Вы грозите, что редакторы никогда не увидят Вас. Это напрасно. Назвавшись груздем, полезай в кузов. Уж коли хотите заниматься всерьез литературой, то идите напролом, ничтоже сумняся и не падая духом перед неудачами. Простите за сентенции.

В среду или в четверг я уезжаю из Москвы. Мой адрес (для простой корреспонденции): ст. Лопасня, Москов. — Курск. Я купил себе имение. Через 1—2 года оно будет продаваться с аукциона, так как я купил его с переводом банковского долга. Это я сделал глупость. Если Вы перестанете на меня сердиться и пожелаете прислать мне рукопись, то посылайте ее в виде простого письма на Лопасню или же заказною бандеролью в Серпухов.

Желаю Вам всего хорошего и полного успеха. Пожалуйста, поклонитесь Надежде Алексеевне. Когда буду в Петербурге, то непременно побываю у нее. А какие славные лебеди у Сергея Николаевича! На выставке видел.

Искренно уважающий и преданный

А. Чехов».

Примирительный тон его письма успокоил Авилову.

19-го марта 1892 года в письме из Мелихова Чехов вновь касается ее рассказов:

«Уважаемая Лидия Алексеевна, рассказ Ваш, если хотите печататься в иллюстрированных журналах, можно послать в “Север” или во “Всемирную иллюстрацию”. В первом редактирует Вл. Тихонов, во второй, кажется, Ясинский. Оба люди доброжелательные и внимательные.

Ваш рассказ “В дороге” читал. Если бы я был издателем иллюстрированного журнала, то напечатал бы у себя этот рассказ с большим удовольствием. Только вот Вам мой читательский совет: когда изображаете горемык и бесталанных и хотите разжалобить читателя, то старайтесь быть холоднее;—;это дает чужому горю как бы фон, на котором оно вырисуется рельефнее. А то у Вас и герои плачут, и Вы вздыхаете. Да, будьте холодны.

Впрочем, не слушайте меня, я плохой критик. У меня нет способности ясно формулировать свои критические мысли. Иногда несу такую чепуху, что просто смерть. Если желаете обращаться в иллюстрированные редакции через меня, то я продолжаю быть к Вашим услугам. Только не адресуйте Ваших рукописей на Лопасню, а то они до лета пролежат в Серпухове вместе с другими заказными письмами и бандеролями, которые давно уже ждут меня там. Заказные письма адресуйте так: г. Алексин. Тульск. губ. М. П. Чехову. Брат бывает у меня каждую неделю — письма в Алексине не залежатся».

Когда Чехов  писал ей это письмо, советуя  опубликовать свой рассказ в предлагаемых им иллюстрированных журналах, рассказ был уже напечатан в «Петербургской газете», 1892, № 73,15 марта, издаваемой ее зятем С. Н. Худековым.

В этом письме Чехов затронул также один не приятный случай, который произошел после юбилея Петербургской газеты».

Какой-то услужливый приятель рассказал мужу Авиловой, что в вечер юбилея Антон Павлович кутил со своей компанией в ресторане, был пьян и говорил, что решил во что бы то ни стало увезти Авилову, добиться развода, жениться. Его будто бы очень одобряли, обещали ему всякую помощь и чуть ли не качали от восторга. Муж был вне себя от возмущения.

Авилова была ошеломлена. Написала Чехову, упрекала его.

Чехов ответил ей:

«Ваше письмо, огорчило меня и поставило в туник. Вы пишете о каких-то “странных вещах”, которые я будто бы говорил у Лейкина, затем;—;просите во имя уважения к женщине не говорить о Вас “в этом духе” и, наконец, даже — “за одну эту доверчивость легко обдать грязью”... Что сей сон значит?  Я и грязь... Мое достоинство не позволяет мне оправдываться; к тому же обвинения Ваши слишком неясны, чтобы в них можно было разглядеть пункты для самозащиты. Насколько могу понять, дело идет о чьей-нибудь сплетне. Так, что ли? Убедительно прошу Вас (если Вы доверяете мне не меньше, чем сплетникам), не верьте всему тому дурному, что говорят о людях у вас в Петербурге. Или же если нельзя не верить, то уж верьте всему, не в розницу, а оптом: и моей женитьбе на пяти миллионах, и моим романам с женами моих лучших друзей и т.;п. Успокойтесь, бога ради. Если я недостаточно убедителен, то поговорите с Ясинским, который после юбилея вместе со мною был у Лейкина. Помню, оба мы, я и он, долго говорили о том, какие хорошие люди Вы и Ваша сестра... Мы оба были в юбилейном подпитии, но если бы я был пьян как сапожник или сошел с ума, то и тогда бы не унизился до "этого духа" и "грязи" (поднялась же у Вас рука начертать это словечко!), будучи удержан привычною порядочностью и привязанностью к матери, сестре и вообще к женщинам. Говорить дурно о Вас да еще при Лейкине!
Впрочем, бог с Вами...

Живу я в деревне. Холодно. Бросаю снег в пруд и с удовольствием помышляю о своем решении;—;никогда не бывать в Петербурге.

Желаю Вам всего хорошего.
Искренно преданный и уважающий
А. Чехов».

Примирительный тон его письма успокоил Авилову.

«С этих пор  началась наша переписка с Антоном Павловичем. Но меня ужасно огорчало его решение никогда больше не приезжать в Петербург. Значит, мы больше никогда с ним не увидимся? Не будет больше этих ярких праздников среди моей “счастливой семейной жизни”? И каждый раз при этой мысли больно сжималось сердце», — с сожалением написала в  своих  воспоминаниях Лидия Авилова.