захочешь - найдешь

ЗАХОЧЕШЬ - НАЙДЕШЬ


Если не бить в сторону футбольных ворот, никогда не будет гола. Искать иголку в стогу сена — очень проблемно, но возможно, так же, как и искать человека в многомиллионном городе, не зная адреса, тем более, не имея подробных характеризующих данных.
Вообще, тема поиска людей — очень обширна и многопланова, но над всем этим стоит то, что сказано в заглавии: «захочешь — найдешь». Приведу всего три небольших были из своей жизни на адресную тему, может бать, они напомнят читателю нечто похожее.
Конец шестидесятых годов прошлого века. Москва. Жил в столице один из моих троюродных братьев, звали его Петр. Лет за двадцать до описываемых событий его увезла с собой отдыхавшая у нас девушка-москвичка, они поженились и на моих глазах проходили обычную в те времена мучительную процедуру обзаведения собственным жилым углом.
Сперва одна комната на три семьи в общежитии — пять лет, потом та же комната уже на две семьи — семь лет, затем восемь лет «блаженства» — одни на целую комнату! И наконец — однокомнатная квартира на пятом этаже. Я потому так хорошо знал историю их житейских мытарств, что посещал их на всех стадиях: то служил в Москве, то учился или просто заезжал при транзитных проездах. Родных братьев-сестер у меня не было, поэтому поддерживал контакты с дальними родственниками. Бывает ведь и так, что с ближними меньше общаешься, чем с дальними — по разным причинам Так было и у нас с Петром. Наши матери были двоюродными сестрами, они активно общались, и мы, их дети, тоже.
Заезжая, я всегда что-то привозил в подарок, так было и в тот раз. Ехал я из Казахстана, где в то время жил и работал, — в отпуск в Молдавию. Приехав в Москву, оформил остановку на сутки и поехал к Петру. Все бы ничего, но был конец декабря, неприветливая вьюжная погода, около десяти вечера, и вдобавок чемодан с новогодними гостинцами килограммов на сорок.
 
В те времена ветки метро от Кольцевой в сторону Тушинской еще не было, поэтому, чтобы попасть на улицу Фабрициуса (ныне район Митино), где жили брат с женой, необходимо было доехать на метро до станции Сокол, а затем по Волоколамскому шоссе, улице Свободы и т.д. долго ехать автобусом. Пока я проделал весь этот путь, втащил чемодан на 5-й этаж и с облегчением нажал кнопку звонка квартиры брата, было около полуночи. После пятого или шестого звонка дверь открылась... Лучше бы меня холодной водой окатили. В дверном проеме, искаженное недостаточным коридорным освещением, показалась злое, со всклокоченными волосами, лицо женщины средних лет; сзади нее и чуть выше угадывались глаза другого человека, возможно мужа. «Чего на-а-до!?», — выпалило лицо. Я попытался объяснить, что приехал к брату, назвал его фамилию и что-то там еще сказал. У меня в голове уже прокручивалась версия — опять чемодан, автобус, ночь, метро до часу и т.д. Женщина, окончательно проснувшись и поняв, в чем дело, сказала, что всего пару месяцев назад они переехали в эту квартиру из общежития. На вопрос, куда съехали прежние жильцы, она ответила, что точно не знает, так как они вселялись в уже пустую квартиру. Но раньше, мол, жена Петра упоминала, что они получили двухкомнатную квартиру в новом четырнадцатиэтажном доме в районе Сходни, и что брат мой заслужил улучшение жилья, работая более года на строительстве стадиона в столице Индонезии — Джакарте. Как со стройки вернулся — сразу квартиру и получили. А где это, что и как — ничего новая хозяйка не знала.
Я поблагодарил за информацию, дверь закрылась. Понял, что рано расслабился, дотащив чемодан до чужой уже теперь квартиры. Чувствовал, что новые хозяева наблюдают за мной в дверной глазок, и чуть было не поднял палец к звонку. Очень уже не хотелось выходить на морозную улицу, да еще в неопределенной ситуации. Если бы хо-зяева сами предложили остаться до утра, я бы, наверное, согласился. Но они не пригласили, тем более, одна комната, а может, еще у них кто-то есть — зачем им мои проблемы...
Опять — чемодан, опять автобус. Обратно к Соколу он шел уже не по улице Свободы, а другой дорогой, и через так называемый Сходненский тупик (ныне проезд Стратонавтов) выходил на Волоколамское шоссе.
Еду автобусом, один пассажир на весь дребезжащий и промерзший салон, и думаю, сумею ли попасть хотя бы в метро, чтобы несколько часов до утра побыть в тепле.

Автобус подъехал к железнодорожному переезду. Слева (это я потом узнал) в двухстах метрах — пригородная станция Тушинская, сегодня рядом с ней и станция метро с таким же названием Проезжая освещенный железнодорожный переезд, я вдруг увидел на фоне зарева от фонарей проходящего рядом Волоколамского шоссе три незна-комых довольно высоких дома. В голове сразу — они получили квартиру в новом четырнадцатиэтажном доме в районе Сходни! Речка Сходня здесь рядом, домов этих пару лет назад не было, а вдруг это они? Рискнуть что ли?! А риск был. Автобус, скорее всего, последний. До Сокола довольно далеко. Машин даже на шоссе — очень мало.
Решил рискнуть. Что будет, то и будет. Попросил водителя ост-новиться возле новых домов. Он удивленно на меня посмотрел и выполнил просьбу. Я двинулся в сторону домов. Хотел сперва, пока буду дом искать, зарыть чемодан в снег, но быстро передумал — в чемодане ведь копченый окорок, колбасы домашние и другие деликатесы домашнего производства. На такой запах соберутся собаки всего района, попробуй тогда отними у них чемодан, да еще ночью.
Подошел к первому дому. Судя по разбросанным стройматериалам и темным окнам, дом был еще нежилой. Пошел ко второму, он стоял посредине, и в отдельных окнах горел свет. Жилой, значит. Дом одноподъездный, посчитал — да, 14-этажный. Вошел в подъезд — никаких замков тогда еще не ставили.
Стою и думаю: идти подряд из квартиры в квартиру легче будет сверху вниз, чем снизу вверх. Поднялся на последний этаж, вышел из лифта и почему-то сразу повернул налево. Прошел до конца коридора, подошел к крайней справа двери, прочитал почему-то номер — 96 и нажал кнопку звонка. Когда через некоторое время дверь открылась, на пороге стояла жена Петра — Саша...
Вторая «адресная» история случилась со мной в Ленинграде. В начале декабря 1981 года, группу пропагандистов партийной, комсо-мольской и экономической учебы, как лучших из лучших в нашем Слободзейском районе, наградили туристическими путевками в Ле-нинград. Все чин по чину, авиарейсом Кишинев-Ленинград-Кишинев. Жили 10 дней в городе Пушкин, в т.н. «китайской деревне» рядом с Екатерининским дворцом, а питались в столовой в самом дворце. Путевка была полезной особенно для тех, кто впервые посещал этот прекрасный город. К таким относился и я. Но не только дворцами, музеями и театрами запомнилась мне эта поездка.
Дело в том, что в Ленинграде жил мой уже двоюродный брат, Николай, сын младшего брата моего отца. Он так же, как и Петр в Москву, только лет на двадцать позже, уехал в Ленинград.
В пятидесятые, шестидесятые, семидесятые годы в Приднестровье отдыхали тысячи людей из северных районов Союза. Основными центрами летнего перемещения отдыхающих были Москва, Ленинград, Мурманск, ну и «транзитные» регионы вдоль основных трасс сезонной миграции. Так как за рубеж в те времена выезжали лишь избранные, то основную массу отдыхающих ,принимали южные районы Украины и Молдавии.
С братом Николаем, как уже было сказано, повторилась та же история, что и с Петром. Понравилась отпускница, и он уехал с нею в Ленинград, там женился, появился у них сын — обычная история. Все это я узнавал из писем родственников, так как Николай родился, вырос, да и уехал в мое отсутствие.
Правда, приезжая в отпуск, я пару раз видел этого подрастающего брата, а затем, когда вернулся из Казахстана в Молдавию за несколько лет до описываемых событий, видел его уже с женой и маленьким сыном. Потом прошел слух, что они плохо живут, потом вроде бы разошлись, и на этом следы их затерялись.
И вот я в Ленинграде. Время свободное есть, почему бы не найти единственного оставшегося двоюродного брата? Раньше не было компьютерных баз данных, да и кого и где искать в таком огромном городе?
Искать приезжего Николая — не хватит времени, да и мог он уже десять раз переехать — Союз большой, и проблем с внутренней миграцией особых не было. Решил искать Наташу, его жену, все-таки коренную ленинградку. По моим предположениям, они должны были официально зарегистрировать брак, иначе бы Николая в Ленинграде не прописали. Если даже они разошлись, то Наташа из-за сына вряд ли сменила фамилию.
Итак, допустим, что она — Гурковская Наташа. Отчество я ей придумал — Владимировна, год рождения поставил одинаковый с Николаем — 1956-й и заявил эти сборные данные женщине из справочного киоска на площади у Гостиного Двора, заплатив 2 рубля 50 копеек в обмен на квитанцию и обещание постараться найти искомую Наташу в течение двух дней.

Но через два дня справочная с сожалением мне сообщила, что такого адресата в Ленинграде нет. Была, мол, одна кандидатура, кое-что сходилось, но такой, как запросили, — нет. Я смотрел через окошко сверху вниз внутрь киоска, и пока женщина объясняла ситуацию и извинялась, держа указательный палец правой руки напротив записи в огромной книге со многими графами, успел разобрать данные, на которых остановился ее палец Да, Гурковская Наталья, но другое отчество, на два года старше моих данных, улица Народная, дом, квартира и ближайшее метро — станция Ломоносовская.
Сфотографировав в уме эти данные, быстро извинился перед справкой — и бегом в метро. На ходу записал в блокнот то, что увидел в адресной книге, и примерно через час был в квартире именно жены Николая. Риск оправдался. Желание осуществилось. Наташа поведала мне довольно грустную историю их супружеской жизни. Пока мать была жива, еще можно было как-то ладить с привезенным с периферии мужем, а как проводили ее в мир иной, Николай стал неуправляем. Пил, дрался, водил домой друзей-собутыльников. С ним никуда нельзя было выйти. На улице он задевал любого вдруг не понравившегося человека, толкал, вызывал на грубость, часто ночевал в милиции.
Было жалко мамину квартиру-двушку, но пришлось разменять ее на две однокомнатные. Николай нашел себе где-то на Московском проспекте комнату и ушел, а в обмененную комнату вселилась чужая семья — муж, жена, ребенок. Из уютной обжитой квартиры вышла коммуналка. Муж, въехавший, то ли студент, то ли аспирант, всю кухню забил книгами, плакатами, по ночам на кухню на зайдешь лишний раз. То же самое и с ванной, коридором. Вроде бы открытых скандалов не было пока, но все равно — приезжих больше, и они увереннее себя чувствуют при одинаковых официальных правах. Николай как ушел, так больше не появлялся, ни денег и ничего вообще. Раз позвонил, справку какую-то надо было, и все. Телефон его есть, но Наташа ему не звонит, лучше пусть как угодно трудно, но только чтобы не видеть его и не слышать.
После такого повествования, мне очень захотелось найти "брата Колю". Позвонил вечером по номеру, который дала Наташа. Неожи-данно ответили сразу. Тихий старческий голос миролюбиво спросил: "Кого надо?". Я поинтересовался, проживает ли у них Николай. Получив утвердительный ответ и выяснив адрес, в перерыве между экскурсиями поехал на встречу.
Нашему старшему группы сказал, что если не приду к автобусу в назначенное время, чтобы не ждали, сам доберусь.
Нашел я место пребывания Николая быстро. Дом большой, квартира трехкомнатная, три хозяина, две бабушки-блокадницы, как после выяснилось, и Николай — каждому по комнате и кухня на всех. Узнав, кто я, бабушки угостили меня чаем и, слово за слово, разговорились. Они значительно расширили характеристику, выданную Николаю Наташей, уже с учетом времени их совместного проживания. Пока трезвый - сосед — лучше не надо, но трезвым он почти не бывает. Как придет пьяный, начинает бабушек строить заставляет маршировать по квартире строевым шагом, кричит, толкает, ругается ужасными матами. Требует пива, и чтоб холодное было. Зимой хоть на балконе охладить можно, а летом приходилось нести пиво к соседке, просить поставить в холодильник. В общем, жизнь у бабушек — как у рядовых заключенных. Они Николая и кормят, и поят, комнату убирают, стирают, все боятся, что он куда-то обменяется квартирами и уйдет от них. Он для них изверг, но он же и их защитник. Зная, кто живет в этой квартире, не то, что воры, — соседи обходят ее стороной.
Бабушки показали мне свои комнаты и Николая. Если в их комнатах парила дореволюционно-довоенная идиллия, то в комнате Николая — чисто спартанская обстановка — ничего плюс койка-раскладушка и забранный у семьи при разделе, старый телевизор "Радуга". Ни постели, ни одежды, только эти два объекта
Набитый доверху рассказами о похождениях соседа, я поблагодарил бабушек, зашел в комнату Николая, лег на раскладушку и просто стал ждать. Уйти, не повидав родственника, я уже не мог. Пролежал несколько часов, задремал даже. Очнулся от грохота распахиваемой двери и крика на весь подъезд: "Где мое пиво?". Слышу, одна из бабушек говорит: "В твоей комнате!" Я очень жалею, что в те времена не было видеокамер. Сегодня они есть везде и снимают на 90 процентов всякую чушь; а вот для таких моментов ох как нужна видеозапись с соответствующими комментариями.
Ввалившись в свою комнату и увидев меня, лежащего на спине к нему лицом, он остановился, как пораженный током. Широко раскрытые испуганные глаза, искаженное побелевшее лицо и застывший онемевший рот, секунду назад изрыгавший ругательства. Он так и стоял онемевший, пока я не встал, поздоровался и повел его, как куклу, на кухню. Впечатление, которое произвело на него мое неожиданно
появление, скорее всего, объяснялось и тем, что все мои двоюродные-троюродные братья были значительно моложе меня.
И они, и потом племянники, почти все почему-то меня боялись. Не знаю почему, но очень боялись, причем не только те, кто жил рядом, а даже те, кто меня всего два-три раза в жизни видел. Может, их родители пугали мной в воспитательных целях, но так было, хотя я никогда никого из них пальцем не тронул.
Вот эта "слава" моя сыграла свою роль и при встрече с Николаем. В то мгновение, когда он увидел меня лежащим на его койке, он был настолько поражен, что принял меня за кару небесную.
Было уже поздно, тем более декабрь, поэтому мы посидели вчетвером на кухне, попили чаю, и я сказал Николаю в присутствии соседок: "Я теперь знаю адрес и телефон, будешь обижать бабушек, узнаю — приеду обязательно..."
Несколько раз я звонил, брала телефон бабушка Поля, у нее со слухом было получше, говорила, что Николая не узнать и т.д. Честно говоря, я не особо верил в его "исцеление", но перепроверять было некогда, а потом телефон перестал отвечать...
В завершение моих «адресных» похождений приведу быль как бы обратного действия, т.е. когда адрес был известен, но проблем от это-го не уменьшилось.
Случилось это уже в первые "перестроечные" годы. В стране шла ускоренная подготовка к развалу великой Советской державы, Москву уже начали сажать на диету, т.е. на искусственно урезанное про-овольственное снабжение. Меня вызвали на очередной Всесоюзный семинар по опять же очередным надуманным новшествам в аграрном секторе. Выезжая в Москву, я взял у знакомых новый адрес одного нашего земляка, более того, родственника моей жены, естественно, подготовил гостинцы, соответствующие ситуации.
Человека, семью которого я собирался посетить, звали Борис Филиппович, работал он тогда в Генеральном штабе Минобороны СССР. Был доктором военных и, отдельно, космических наук, а в жизни  был — удивительной порядочности и честности человеком.
Мы долгие годы дружили семьями, ездили взаимно в гости, ну и в тот раз я решил в период командировки заехать именно к ним.
Раньше они жили и работали в Болшево, затем, с переходом на работу в Генштаб, им дали квартиру на Алтуфьевском шоссе. Во всех этих местах мы их посещали. Затем несколько лет я в Москве не был, а они переехали в новую квартиру на Ленинском проспекте.

Я приехал в Москву уже вечером. Середина июля, тепло, адрес в кармане, вроде бы все, как надо. Оставив чемодан в камере хранения, взял с собой два аккуратных, специально изготовленных подарочных ящика, килограммов по 25, и отправился в гости. В них было все, что можно было найти у нас, и чего уже не было в Москве, — вино, коньяк, фрукты, овощи, сборные консервы. Из общей схемы Москвы я знал только, что Ленинский проспект начинается от Октябрьской площади и, естественно, станции метро Октябрьская.
Доехав по Кольцевой до метро, я вышел и осмотрелся. Одиннадцать часов, ночь практически. Прошелся по периметру площади, нашел начало Ленинского проспекта. Слева номера домов нечетные, справа — четные.
Мне надо в дом № 99. Сперва я подошел к предстоящему пути чисто философски: 99 поделить на 2, значит, надо пройти где-то 49-50 домов. Подумаешь! Но я не учел, что это дома не тираспольские. На этом проспекте каждый дом — это квартал по 200-300 метров. Пройдя дома 3-4 и взглянув на часы, понял, что до рассвета мне нужного дома не найти. Пришлось перейти на противоположную сторону и подождать троллейбус. Машина шла в депо, салон пустой, а я до боли в глазах всматривался в мелькающие мимо номера домов. Ленинский проспект не только широк, но и достаточно озеленен. Номеров домов не было видно абсолютно, далеко, да и ночь все-таки.
Проехав на троллейбусе несколько остановок, я вышел, снова перешел на "свою" левую сторону, посмотрел на номер ближайшего дома, плюнул с досады (даже до середины не доехал — номер 45) и пошел дальше пешком. Проспект, кстати, все время идет вверх, и с каждым пройденным домом исходный вес моих ящиков увеличивался в непонятной для меня прогрессии. Дошло до того, что, отчаявшись вообще когда-то донести эти "чугунные" ящики, я хотел подойти к милиционерам, дежурившим у какого-то посольства (кажется США), и попросить разрешения оставить ящики у них до утра Не подошел, неудобно как-то стало, решил идти. Что будет, то и будет. На проспекте — никого. Редко какие-то подростки пробегают, на меня смотрят с удивлением, но бегут или идут дальше. Сегодня подобное исключено. Обязательно остановят и обязательно ограбят, даже убить могут. Время изменилось, люди изменились. Мы потеряли, может быть, главное — чувство безопасности, которое, что бы там ни говорили, а во всех нас присутствовало. И у хороших, и у плохих.

Это нельзя ввести законом, этим надо жить. Так мы с этим и жили. Потому я без всяких неприятностей (кроме как от своих ящиков) добрался до дома № 99.
Этот дом красивым двадцатиподъездным парусником стоит на пересечении Ленинского проспекта с улицей Удальцова. Нашел я подъезд, открыл кодовый замок, поднялся на нужный этаж и нажал кнопку дверного звонка. На часах — половина второго ночи. Звонок работает, коридор освещен, но двери не открываются.
Я позвонил раз двадцать — тишина. Ну, думаю, это не страшно, лето, в коридоре тепло, светло, скоро утро, кого-нибудь дождусь. Если наши куда-то уехали, может, на дачу, то оставлю ящики у соседей, не тащить же их обратно. А утром мне в 9.00 регистрироваться в управлении на ВДНХ.
После серии безответных звонков я начал готовиться к ночлегу. У соседних дверей лежала картонная упаковка из-под большого холодильника. Я разложил ее вдоль стены, прокладки из пенопласта приспособил под подушку, примерился — все вроде бы должно быть сносно, и хотел уже укладываться. Но что-то подсказало: за дверью, куда я звонил, находятся люди, может, даже наблюдают за мной в глазок, но почему тогда не открывают? Или я ошибся адресом? Позвонил снова На удивление — сразу щелкнул замок, и дверь открылась...
Но пороге с каким-то непонятным и странным видом стояла вся семья. После немой минутной сцены, я внес ставшие ненавистными за этот вечер ящики и услышал следующее. Несколько месяцев назад к ним заезжал земляк — родственник из Казахстана и поведал им героическую историю о нашей "бывшей" семье. По его версии, моя жена лишилась почек и ушла из жизни, а я, вроде, хотел отдать ей почку, но при пересадке тоже ушел за женой.
И вот вдруг, через довольно долгое время, в половине второго ночи, я им звоню. Они спросонок на меня смотрят в глазок и не поймут, откуда я взялся, неужели "оттуда"? Поэтому и держали меня под дверью так долго. Но когда увидели, что я готовлюсь спать на картоне, то, придя в себя после сна, решились открыть дверь — что будет, то будет.
И такое в жизни бывало. Я вовсе не пытаюсь чем-то удивить читателя, а просто перелистываю альбом жизненных иллюстраций, чтобы лишний раз подтвердить простую жизненную истину: "Кто ищет — тот всегда найдет". Добавить здесь нечего.