Карусель

ПРОЛОГ



Я проснулся от музыки. Мягкая, простая мелодия. Та, что играет на старых детских каруселях, где лошади качаются взад-вперёд под дребезжащие ноты, и всё будто бы счастливо.

Но было три часа ночи. Я живу один. И рядом нет ни парка, ни детской площадки.

Я лежал, не двигаясь, глаза в потолок. Музыка была тихой, будто играла из-под пола. Или… из головы? Сперва я подумал — сон. Или наваждение.

Но потом она повторилась. Те же ноты. Как будто кто-то раскрутил карусель, и она снова пошла по кругу.

; та-ра-ра-та-та... та-ра-ра-та-та...

Я встал. Пошёл босиком по квартире. Прислушивался. Она как будто плавала — то ближе, то дальше. Как сквозняк. Я открыл окно — тишина. Вышел в подъезд — пусто. Но стоило вернуться в комнату…

…и музыка снова заиграла.

Та же мелодия. Без слов. Без смысла. Но от неё в груди сжималось что-то. Не страх даже. Память.

Я где-то её уже слышал. Давно. И что-то во мне знало — это не просто музыка.

Это знак.

Я закрыл все двери. Запер замки. Поставил телефон на запись. И лег обратно.

Музыка больше не играла. Но внутри меня уже началась другая карусель — та, от которой так просто не сойдёшь.


ГЛАВА 1 — Скрежет и щелчок

Утро пахло солидолом, сыростью и кофе из автомата. Станция открылась в восемь, как всегда, но в тот день воздух был... другой. Как будто кто-то прошёл мимо, не оставив следов, но впрыснул что-то невидимое, нервное, в бетон и воздух.

Алекс вошёл в гараж последним. Улыбнулся Косте, кивнул Антону у подъёмника, но сам чувствовал: он уже не тот, кто был вчера.

Он почти не спал. После той ночной мелодии он лежал, глядя в потолок, чувствуя, как звук остаётся в голове. Как будто там была не просто песенка, а код. Шаблон. Ключ.

В восемь тридцать к нему подъехал чёрный Nissan Almera. Мужчина лет сорока вышел, пожал руку, пожаловался на "странный стук под капотом". Алекс кивнул, забрал ключи, и загнал машину на подъемник.

Он работал как обычно. Привычные движения. Диагностика, проверка, разбор. Но периферийное внимание было постоянно напряжено. Как будто ждал... опять.

В какой-то момент он поднялся с инструментом в руке, и в этот момент в радиоприёмнике — стареньком, забытом под верстаком — что-то щёлкнуло.

И снова…

; та-ра-ра-та-та…

Алекс замер. Его пальцы сжимали отвёртку, но рука дрожала. Он медленно повернулся к приёмнику. Музыка играла тише, искажённее, как будто её записали на плёнку двадцать лет назад.

— Костя, ты это слышишь? — спросил он вслух.

— Что? — отозвался Костя с другой стороны цеха.

Музыка исчезла.

Алекс подошёл, щёлкнул приёмник — он был выключен. Шнур выдернут из розетки. Он просто стоял на полке, как и всегда. Пыльный, забытый.

— Да ну на хер… — пробормотал он и обернулся. Никто не смотрел. Все заняты работой. Как и должно быть.

Но он не мог продолжить. Он вынул телефон, открыл диктофон — запись с той ночи. Там была тишина. И лишь в конце — один короткий щелчок.

Такой же, как был перед тем, как музыка началась.

После обеда он пошёл за запчастями — магазин через дорогу, пять минут ходьбы. На обратном пути, проходя мимо детской площадки, он увидел старую металлическую карусель. Ту, с жёлто-красными сиденьями и ржавыми ручками.

И она медленно вращалась.

Ветер? Возможно. Но на площадке никого не было. Ни детей. Ни родителей. Тишина. Только её скрип, медленный и тягучий, словно что-то тяжёлое запустило её ход.

Он подошёл ближе. Сердце билось в горле. Он чувствовал, как звук начинает сливаться с мелодией в голове. Тот же ритм. Тот же мотив.

— Хватит, — прошептал он.

Карусель остановилась.

Он не трогал её. Никто не был рядом. Просто — встала. Как будто услышала.

Вечером он вернулся домой. Открыл дверь, включил свет — и понял, что кто-то был здесь.

Ничего не пропало. Но дверь в кладовку, которую он всегда держал закрытой, была чуть приоткрыта. Он не помнил, чтобы открывал её.

Он взял монтировку из коридора, подошёл… медленно…

Открыл дверь.

На полу лежала игрушка. Маленькая пластмассовая лошадка. Розовая. Таких ставят на каруселях.

Он не знал, откуда она. У него нет детей.

Он не смеялся. Не пугался. Он просто встал, как вкопанный, и почувствовал, как в голове снова щёлкнуло.

; та-ра-ра-та-та...

На этот раз мелодия зазвучала внутри черепа, как будто у него в мозгу завели заводной механизм.

Он зажал уши — бесполезно. Она звучала не снаружи. Это была его собственная музыка.

Он упал на колени. Дышал тяжело. Лошадка лежала рядом. И казалось, что она смотрит на него. Хотя у неё не было глаз.

Этой ночью он не спал.

Он сидел на кухне. Все приборы выключены. Окна закрыты. Телефон в режиме полёта. Он ждал.

Он хотел знать, что это.

И когда в три часа точно, снова зазвучала та самая мелодия, он только кивнул.

— Я готов.

Потому что теперь он знал: это не случайность. Не игра воображения. Это что-то хочет, чтобы он вспомнил.

Алекс не знал — что именно. Но ощущение было знакомым. Как запах старого пластика. Как дрожание воздуха над каруселью в летний вечер, когда ты ребёнок, а мама где-то рядом.

И всё кажется добрым.

Пока не становится слишком тихо.

И ты не замечаешь, как весь парк пустеет, а музыка всё играет и играет… только для тебя одного.

ГЛАВА 2 — Девочка на лошадке

Он проснулся в темноте. Сначала — от звука капающей воды. Потом — от ощущения, что в комнате кто-то есть.

Он не двигался. Прислушивался. Темнота будто плотнела вокруг. Где-то за пределами окна выла сирена — возможно, скорая, возможно — ветер.

А потом снова заиграла та мелодия. Карусельная. Но в этот раз не в голове — в комнате.

Он включил ночник. На полу стояла лошадка. Та самая игрушка. И на ней — сидела девочка.

Небольшая. Худенькая. В белом платье. Волосы спутаны. Лицо — размыто. Как будто смазано временем.

Она раскачивалась, как будто лошадка была настоящей. А потом — повернула к нему голову.

— Ты меня помнишь? — спросила она. Голос был не детским. Сухим. Старым.

Он вскрикнул — и проснулся.

Пот тек с него ручьём. Простыня скомкана, подушка мокрая. Но когда он включил свет — лошадка снова стояла у двери. И он точно помнил, что выбросил её на улицу.


---

Весь день он был в тумане. Костя что-то рассказывал, кто-то ругался на поставку, были клиенты. Он делал всё как всегда — машинально. Но внутри ощущение было одно: она была рядом. Девочка. Из сна. Из прошлого.

Он пошёл в кладовку. Порыться в старых коробках. Искал... сам не знал что. Но наткнулся на альбом. Старый, пыльный, с плёнкой на страницах. Фото из детства.

И вот — снимок.
Он, лет шести. Стоит у карусели в городском парке. Держит чью-то руку — маленькую. Но угол кадра обрезан, лицо второго ребёнка не видно. Только край платья. Белого платья.

Он не помнил эту фотографию. Не помнил, кто её сделал.
Но знал одно — в этом дне что-то было не так.


---

Ночью — снова сон. Он идёт по заброшенному парку. Луна висит низко, трава мокрая. В центре площадки — карусель. Крутится сама по себе. И на ней — снова она. Девочка.

— Почему ты ушёл? — спрашивает она, не оборачиваясь.

— Я… не знаю тебя… — отвечает он.

— Знаешь. Ты знал. Тогда. До того. Как я исчезла.

Карусель начинает крутиться быстрее. Девочка сливается с фоном. Появляются вспышки: руки в земле, плач, камень, белое платье с грязью.

Он просыпается с криком. На полу снова лежит лошадка. Только теперь — вся в грязи.


---

Он решает ехать в старый район. Тот, где вырос. Где был тот парк. Он не был там больше двадцати лет.

На месте — заправка. Поляна. Следов от карусели нет. Но один местный старик, сидящий у магазина, сказал:

— Раньше там был парк. Детский. Но после… случая… всё снесли.

— Какого случая? — спросил Алекс.

— Девочка пропала. В девяностом. Маленькая. Говорили — гуляла с соседом. А потом — нет её.

— Имя помните?

Старик помолчал. Потом сказал:

— Вроде бы… Вика. Или Нина. Что-то на "А"... Анна, может.

У Алекса застучало сердце. Это имя прозвучало в его голове, ещё до того, как старик его сказал.

Анна.


---

Он вернулся домой разбитый. В ушах — стучало. В голове — шум. В сердце — вина. Хотя он не знал, за что.

Он снова открыл альбом. Взял фото. Присмотрелся. И — увидел: на платье той, что рядом с ним, пятна. Сначала казалось — тень. Но под лупой: грязь. Кровь?

Он бросил альбом. Зашёл в ванну. Наклонился к раковине. И когда поднял глаза к зеркалу — в отражении за спиной стояла она.

Он обернулся — никого. Но зеркало больше не показывало его лицо. Только её. Девочку. Она смотрела прямо в душу. А потом прошептала:

— Вспоминай.

И стекло растрескалось.


---

ГЛАВА 3 — Когда сны становятся явью

Алекс проснулся от того, что его звали по имени.

Голос был детский. Тихий. Протяжный. Как будто доносился сквозь воду.

Он сидел в постели, дрожал. Луна заливала комнату серебряным светом. Часы показывали 3:01. Он чувствовал, что не один. Воздух был... густым, как туман. И в нём всё ещё висел отголосок той самой мелодии:

; та-ра-ра-та-та... та-ра-ра-та-та...

Он встал. Ноги не слушались. Пошёл в коридор. Свет не включался — лампа мигала и трещала. В ванной кто-то капал кран. На кухне — шорох.

Он вошёл.

За столом сидела девочка. Белое платье, спутанные волосы. Она рисовала. Бумага и карандаши были его — но он не помнил, как они оказались на столе.

На рисунке была карусель. И — он сам, нарисованный криво, но узнаваемо. Рядом — она. И внизу надпись: «Ты обещал, что будешь рядом».

— Кто ты? — прохрипел он.

Она не ответила. Только посмотрела. Глаза — как два глубоких колодца. Слишком взрослые для такого лица.

Он зажал глаза руками — и открыл их уже в кровати. Было утро. Но рисунок лежал на столе. Бумага настоящая. Надпись — его детским почерком.


---

Он решил обратиться к психиатру. Но не к любому. Он нашёл женщину по имени Валерия Бойко — пожилую, с репутацией специалиста по посттравматическим расстройствам и… аномалиям восприятия.

Он приехал в её кабинет. Всё было спокойно: кресло, книги, чайник. Но когда он рассказал всё — про девочку, про сны, про лошадку и карусель, — она не засмеялась. Не скривилась. Только кивала.

— Вы уверены, что это галлюцинации? — спросила она.

— А что же ещё?

— Иногда… — она посмотрела в окно, — ...память защищает нас. Но не всё можно забыть. Иногда она возвращается. Во сне. А потом…

— Появляется наяву, — договорил он.

Она взглянула на него. Долго. Будто что-то проверяя.

— Расскажите мне о вашем детстве, Алекс. Всё, что сможете.

Он рассказывал. Как жил в старом районе. Как любил парк. Как водил машинки. И как однажды… что-то исчезло. Он не мог вспомнить, что именно.

Только страх. Ощущение, что он кого-то потерял.

— Вам нужно вернуться туда, — сказала она.

— Я уже был. Там заправка.

— Не совсем туда. В себя. Вам нужно… вспомнить, даже если больно.


---

В ту ночь он снова проснулся. Всё в точности как во сне. Капал кран. Лампочка мигала. И снова — запах детского мыла. Запах детства.

Он пошёл в ванну. И на зеркале — пальцем по запотевшему стеклу — было написано одно слово: «Помни».

Он сорвался. Выбежал на улицу. Было темно. Он не чувствовал ног. Просто шёл. Куда-то.

Оказался у старого дома, где когда-то жил его дед. Там, в подвале, они прятались от дождя. Он и девочка… Анна.

Он вспомнил имя.

И когда он опустился на колени у двери в подвал — вспышка:

Лето. Жарко. Карусель крутится. Он держит в руках верёвку. Девочка — плачет. Она не хочет играть. А он злится. Сильно. Внезапно.

Он тянет её за руку. Она падает. Плачет громче. Он кричит: «Замолчи!». Бросает в неё что-то. Камень. Или палку. И вдруг — тишина.

Она не двигается.

Он стоит. Вокруг — пыль. Ветер. Мелодия играет дальше.

; та-ра-ра-та-та…

Он просыпается. Лежит на полу. На ладонях — грязь. Во рту — вкус железа.

И рядом — та самая лошадка. Только теперь на ней — записка:

«Ты вспомнил. Скоро я приду».


---

На следующее утро он снова идёт к Валерии. Он показывает ей рисунок. Говорит о девочке.

И она достаёт папку. Старую. Пожелтевшую.

— Я нашла в архиве дело. 1991 год. Девочка. Анна К. Пропала после прогулки с соседом. Ему было восемь. Её так и не нашли.

— А имя соседа? — спрашивает Алекс, уже зная ответ.

Она молчит. Потом переворачивает лист.

Имя: Алексей Г.

Он больше не чувствует пальцев.

Он знал.

Когда он выходит из кабинета — ему кажется, что в конце коридора стоит девочка. В белом. И кивает. Медленно. Будто говорит: «Пошли, теперь ты готов».

Но он уходит. Пока ещё может сопротивляться.



ГЛАВА 4 — Соседка с четвёртого


На следующий день Алекс чувствовал себя, как будто прошёл сквозь ураган. Он не спал, не ел. Просто сидел в тишине, держал в руках фотографию — ту, с обрезанным краем, где белое платье исчезающей девочки казалось призраком прошлого.

На фото он был улыбающимся ребёнком. Весёлым. А теперь, глядя в эти глаза, он чувствовал только стыд.

Он вспомнил, что в его доме, где он жил до семи лет, была соседка. Пожилая женщина, что всегда сидела у окна с вязаньем и наблюдала за детьми. Звали её Мария Алексеевна. Тогда ей было под шестьдесят.

Может, она ещё жива? Может, она что-то видела?

Он нашёл адрес через архив ЖЭКа. Дом ещё стоял. Вход был облупленный, перила ржавые. В квартире №46 — имя М.А. Лазарева.

Он позвонил. Ответа не было. Уже собирался уходить, как услышал за спиной:

— Алексей? Ты ли это?

Он обернулся. Та же женщина. Поседевшая, сгорбленная, но глаза — те же. Умные. Пронизывающие.

— Вы… вы помните меня?

— Конечно. Ты с мамой жили на третьем. Мальчик с машинками. А ты ведь... с Анечкой дружил, да?

Алекс побледнел.

— Да… немного.

— А потом её не стало, — сказала она, опустив взгляд. — Говорили, пропала. А я вот… кое-что тогда видела.

Он сжал ручку дверцы.

— Что именно?

— Вы с ней пошли в парк. Я видела. Я была на балконе. А потом ты вернулся — один. Пыльный, как будто дрался. А она… так и не вернулась.

Алекс чувствовал, как в груди нарастает шум.

— Почему вы ничего не сказали?

— Я сказала. Но… полиция списала всё на похищение. На бродяг. А тебя… маленький был, никто не думал.

Она замолчала.

— Но ты… — она посмотрела в его глаза. — Ты ведь тогда испугался, да? Ты не хотел, чтобы так вышло.

Он кивнул. Не говоря ни слова.


---

Вернувшись домой, он снова увидел лошадку. Теперь она стояла на плите. Как будто ждала.

Алекс сел на пол. Взял её в руки. И вспомнил.

Они тогда играли в “похищение”. Он был бандитом. Она — заложницей. Он завязал ей глаза, вел её в парк. Пугал, что если она убежит — «никто не найдёт». Она смеялась. Но потом — споткнулась. Упала. Ударилась. Он не понял, серьёзно ли. А потом — испугался. Сильно.

Он закопал её. Там, под деревом. Он думал — «она встанет». Но она не встала.

Он бежал домой. Плакал. И вычеркнул всё из памяти. И только теперь — память возвращалась.


---

В ту ночь он снова увидел её. Но теперь — в квартире. На кухне. У окна.

— Ты всё вспомнил, — сказала она. — Остался только один шаг.

— Какой?

— Прийти туда, где я осталась.

Он знал, куда идти. Парк давно снесли. Но место — осталось.


---

Он пришёл туда под утро. Земля была сухая. Дерево — старое, но стояло. И тогда он начал копать. Руками. Лопатой. Камнем.

Через час он нашёл — лоскут белого платья. Потом — кость. Потом череп. Маленький.

Он замер. Сердце било в ушах. Но внутри — тишина.

Он позвонил в полицию. Сам. Рассказал всё. Его забрали.


---

Теперь он в камере. Один. Ему дают есть. Он отвечает на вопросы. Следователь — холоден. Но верит. Там действительно были останки. Совпадение по ДНК. Это она.

А ночью — она приходит. Садится рядом. Смотрит на него. И улыбается.

— Ты всё сделал правильно, — говорит она. — А теперь… пойдём дальше.

— Куда?

— Вглубь. Там, где мы никогда не были. Где карусель всё ещё крутится… для нас.

Он закрывает глаза. И слышит музыку:

; та-ра-ра-та-та… та-ра-ра-та-та…


ГЛАВА 5 — Прости её, иначе она не простит тебя

Алекс уже не знал, сколько прошло времени. В камере дни сплетались в один бесконечный мрак. Ни часов, ни света, только сырой воздух и тишина, в которой кто-то дышал рядом, даже когда он был один.

Анна приходила каждую ночь.

Сначала стояла в углу, не двигаясь. Потом подходила ближе. Садилась. Смотрела. А однажды он проснулся, а она — спала рядом с ним, будто это было в порядке вещей.

На четвёртую ночь она говорила. Шептала прямо в ухо, но голос был не её:

— Мама знает. Знала с самого начала. Но ждала. Ждала, пока ты станешь человеком… или монстром навсегда.

Он дрожал. Стены камеры дрожали вместе с ним.

Однажды на стене появилась надпись. Её не было днём. Только ночью, когда приходила Анна:

"Если ты не пойдёшь к ней, я останусь навсегда."


---

Утром он потребовал встречи с матерью Анны. Не в суде. Лично. У неё дома.

Юрист был в ужасе, но бумаги оформили. Его повезли под конвоем. Машина шла медленно, как будто сама не хотела доезжать до этого адреса.

Первомайская, дом 12. Старый, серый, облупившийся. Занавески — плотные. Окна — словно давно не открывались. В подъезде пахло нафталином и уксусом. Конвоиры остались у выхода. Он поднялся сам. Постучал.

Дверь открылась через три минуты. Стук тускло отдавался в груди.

— Алексей, — произнесла она.

Татьяна Павловна. Высокая. Худощавая. Волосы — седеющие, собраны в пучок. Глаза — серые, всё видящие.

— Заходи, — сказала она. — Я знала, что ты придёшь. Всю жизнь ждала.

Он вошёл. И почувствовал, как воздух сгустился.

Квартира была чистой. Слишком. И очень, очень странной.

На стенах — десятки фотографий Анны. Вся её короткая жизнь. На карусели. С куклой. С мамой. Одна. Одна. Одна. Алексей был вырезан со всех, где был.

На полке — стопка детских вещей. Зубная щётка. Платье. Резинка с цветочком. Всё аккуратно выложено, как в музее по одной единственной девочке.

— Ты держала всё это… тридцать лет? — спросил он.

— А ты думал, я забуду? Я мать. Мать не забывает. Я каждую ночь слышу, как она плачет. И как она зовёт тебя.

Он сглотнул.

Она провела его в комнату. Всё в пастельных тонах. Постель заправлена, игрушки расставлены. На стене — зеркало, но отражения в нём не было.

— Садись, — сказала она. — Я приготовила чай.

Он не хотел пить. Но сел.

— Ты знаешь, почему я не пошла в полицию тогда? — спросила она, наливая чай в чашки с надписью "Мамочке от Анны".

— Почему?

— Потому что это бы ничего не изменило. Я знала, что она мертва. И я знала — ты жив. А значит… есть шанс. Шанс, что ты когда-нибудь осознаешь, что сделал.

— Я осознал. Я вспомнил. Я… я убил её. Нечаянно. Я испугался. Я закопал её, как будто мог похоронить сам факт. Я был ребёнком, но… это не оправдание.

Она встала. Медленно подошла. Взглянула ему в глаза.

— Скажи это ей.

Он обернулся.

Анна стояла в дверях. Но теперь она была взрослая. Как могла бы выглядеть. Платье — то же. Белое. Без грязи. Волосы расчёсанные. Но глаза… глаза были слишком живыми для мёртвой девушки.

Он встал. Медленно. Взял чашку.

— Анна. Прости меня. Я был глупым. Злым. Я играл. Но это не была игра. Я причинил боль. Я… убил тебя.

Она смотрела. Молча.

И только через мгновение — улыбнулась.

— Я знаю. Но теперь ты сказал это. Теперь я свободна.

Он повернулся к Татьяне. В её глазах стояли слёзы. Но губы шептали:

— Спасибо.

Свет в комнате стал мягче. А музыка, игравшая в его голове тридцать лет — утихла.


---

Когда он вернулся в тюрьму, он впервые за долгое время заснул спокойно.

Анна не пришла.

На стене камеры — ни крови, ни надписей. Только тихий голос где-то глубоко внутри:

— Спасибо. Прощай.

А в голове, на прощание, ещё раз тихо прозвучала мелодия:

; та-ра-ра-та-та… та-ра-ра-та-та…

Но теперь — не страшная. Просто… прощальная.



ЭПИЛОГ — Те, кто слышат карусель



Прошло шесть лет.

Алекс вышел по амнистии. Не сразу. Не легко. Но суд признал его признание искренним. И мать Анны — единственный человек, кто не требовал мести, — засвидетельствовала, что получила то, чего ждала всю жизнь.

Теперь он жил в небольшом городке, работал в организации по поиску пропавших детей. Не как психолог. Не как эксперт. Просто помогал: разговаривал с родителями, клеил объявления, следил за картами, вел дневник наблюдений.

Он больше не спал глубоко. И не искал в этом смысла. Просто принимал. Потому что время от времени она всё ещё приходила.

Анна.

Не в снах. Не в образе. А в голове — как шепот, как вспышка, как песня, которую слышишь перед тем, как заснуть.

; та-ра-ра-та-та… та-ра-ра-та-та…

Иногда он останавливался посреди улицы. Потому что чувствовал — она рядом. Не злится. Не требует. Просто напоминает.

— Ты должен помнить, — звучало внутри. — Потому что забывшие — совершают это снова.

И он помнил.

Он навещал Татьяну Павловну. Помогал по дому. Они не говорили об Анне. Но однажды, прощаясь у двери, она сказала:

— Ты стал человеком. Спасибо за это.

Он кивнул. Не смог ответить. В груди стоял ком, как будто от незапущенного слова.

А на обратном пути он увидел карусель. Новую. В детском парке. Там играли дети. Музыка играла весело, не пугающе.

Но в какой-то момент одна лошадка замерла. И он точно знал — это для него.

Он подошёл, положил ладонь на руль. Закрыл глаза.

И в голове прозвучало:

— Я вижу. Я с тобой.

А потом — тишина.

Он улыбнулся.

И пошёл дальше. Потому что впереди ждали другие дети. Другие судьбы. И он больше не был тем мальчиком из прошлого.

Но память… осталась. Как музыка.

; та-ра-ра-та-та… та-ра-ра-та-та…


---

Конец.