Любовь зла

   Привязалась я к своему муженьку, как банный лист к… ну, вы поняли.
Утром смотрю на себя в зеркало и честно признаюсь себе, как в том анекдоте:
— Так тебе и надо.
Он ржёт.
А я продолжаю гнуть свою женскую линию — нудную, но изысканную, как редкое грузинское вино:
— Вот скажи, если бы ты 35 лет назад знал, что я стану толстая, вредная, больная и ленивая… ты бы женился?
Отвечает, не моргнув:
— Конечно, да.
Думаете, я на этом успокоилась? Как бы не так.
— А за что ты меня, интересно, тогда полюбил?
— За всё… но прежде всего — за твою ёбнутость. В хорошем смысле. Полностью поехавшая, метурефет ле-гамрей. Моя прелесть.
— И что, ничего не изменилось?
— Изменилось! — радостно сообщает. — Стало ещё смешнее и забавнее.
И тут его понесло. Он как включился — и пошёл выдавать семейную хронологию в духе стендапа:
— До тебя у меня всё было просто: баба приносит вино, коньяк, шоколад. Мы выпиваем, едим, трахаемся — и бай-бай, детка. Разговоры — максимум про кибуц и Йорама Гаона. Ну ладно, он мой одноклассник, но сколько можно о нём?
— А тут ты! Ни вина, ни конфет, ни постельных заявок. Только разговоры. Причём на любую тему — от теории относительности до советского футбола. Я, признаться, слегка офигел, когда ты пофамильно назвала весь состав сборной СССР... с заменами!
А потом, не моргнув, добавила счёт игры с Израилем: 2:1 — в нашу пользу.
Я понял: молчание — золото. И что я, возможно, женюсь на справочнике, а не на женщине. Но было поздно...
— Ну а когда ты заявила, что в ресторанах за себя не платишь... я чуть не подавился форшмаком. Это со мной было впервые! И ты ведь не стеснялась: открывала меню и тыкала в самые дорогие блюда с таким видом, будто проверяешь мой банковский счёт на прочность.
— Но венец всего — это, конечно, твой иврит.
— А шо? — невинно хлопаю глазами.
— Помнишь, я спросил: «Как ты провела ночь?» — а ты мне, гордо, уверенно:
— Коль а-лайла зиянти, зиянти хазак. Ахарках — амбатья.
— Хорошо, что я догадался, что ты не трахалась, а потела (изати)! Мои друзья до сих пор в голос ржут, когда я это рассказываю. Один даже спросил, есть ли у тебя гастроли.
— Так что, моя дорогая, при всех твоих весах, болячках и периодической угрозе устроить пожар в душе за неправильный взгляд — чувства не изменились.
А я сижу, смотрю на него — и думаю:
Эх, красавчик. Если бы ты знал, что я О ТЕБЕ думаю… ты бы сам себе развод подал и алименты предложил, лишь бы я молчала.
...
А ведь когда я впервые увидела его — в районном «Супере» — подумала:
"Голливуд. Лично. С тележкой."
Высокий, с седеющими висками, светло-карими глазами и лицом, которое просилось на обложку. Он говорил по-английски, смотрел по-испански и шёл, как будто ветер поддувает снизу.
"Ловелас, — подумала я. — Только в Израиле мне и не хватало заезжего гоя в обтянутых брюках."
А он — бац — и предложил донести сумки.
И вот с этого «донесения» всё и началось.
Потом были друзья, встречи, звонки — и очень быстро он решил познакомить меня с родителями.
Моя будущая свекровь полюбила меня сразу. В отличие от сестёр.
Старшая, покойная Белла, встретила меня как налоговая инспекция встречает незаполненную графу. Сказала прямо:
— Слишком много достойных израильтянок, чтобы мой брат женился на какой-то русие…
Она так меня не принимала, что даже в завещании оставила приписку: "ничего ей не отдавать".
А я каждую субботу — о, глупая — кормила её хинкали, чахохбили и лобио.
На мой день рождения она мне дарила пробники. Мечта любой женщины: мини-мыло, крем 3 мл и жевательный календарик.
Как-то, опускаясь в осадок, я спросила свекровь:
— Почему?
А она мне:
— Завидуют они тебе.
Завидуют?! Мне?!
Оле хадаше с прицепом, с больной мамой и сквозняком в кошельке?
Может быть, я просто не понимаю этого чувства. Оно у меня в гостях не бывало.
Я умею восхищаться — красотой, талантом, чужим счастьем.
Но зависть — не мой гость.
У Беллы — да, не сложилось. Ни мужа, ни детей.
Но у второй сестры — всё наоборот:
Роскошная вилла, конюшня, красавец-муж, который женился на ней холостяком, а она уже была с прицепом.
Первый погиб на войне Йом-Кипур… но при жизни был сказкой.
Так за что они мне завидуют?
Сложно мне было с их семейкой. Особенно с их «высшим светом» — друзьями, которые устраивали вечера в стиле «Сабра и хамса», и под столом передавали друг другу ложки сарказма.
А больше всего их бесила… мама.
Моя свекровь.
Та, которая всегда оставляла для меня самые вкусные кусочки мяса и делала салат без огурцов, зная, что у меня на них аллергия.
Она стала мне антиподом черновицкой Анны Моисеевны, той самой, от которой у меня осталось столько слёз и язв в душе.
Компенсация.
За боль. За страх. За прошлое.
И вот за это — за маленькую ложку любви — я держусь до сих пор.