Глава 8. Семя граната

Юнг очнулся рывком, чувствуя, как сильно затекло тело. Он дышал часто и хрипло, ощущая, как холодный пот стекает по позвоночнику, впитываясь в рубашку.

Вокруг — сумрак рассвета, тонкий и мутный. Сквозь высокие ели лилась жемчужная дымка. Он лежал на деревянной лавке, в конце самой длинной и тенистой аллеи городского парка, там, где обычно гулял, чтобы привести в порядок мысли.

Он попытался встать, но пальцы всё ещё дрожали. И тут почувствовал что-то влажное и липкое в сжатой руке. Медленно разжал её — и замер.

На его ладони лежало одно-единственное зерно граната. Алое, тяжёлое, словно крохотный сгусток крови. Оно блестело в тусклом свете, живое, почти пульсирующее.

Он швырнул его на траву, но тут же, будто в исступлении, опомнился и поднял снова.

Вскоре Юнг уже шагал быстрым шагом по коридору своего института. Он был растрёпан, с красными глазами, но старался держаться прямо. Его коллега, профессор Шульц, что-то крикнул ему вслед, но Юнг не ответил.

Профессор заперся в кабинете, скинул со стола груду бумаг и вытащил свой чёрный кожаный дневник. Окунул перо в чернила и начал писать. Рука дрожала. Чернила оставляли нервные росчерки, словно пульс его сердца выливался на страницу.

«Случившееся прошлой ночью… вполне поддаётся логическому объяснению.

Я отчётливо помню виллу. Зеркала. Её платье цвета ртути. Оно казалось жидким металлом, словно текло по её телу. И тот гранат. Открытый, алый, семена — как кровь. Она стояла перед зеркалом… и не отражалась.

Разум отказывается это принять. Варианты:

Гипноз. Она могла внушить мне всё это.

Сообщники? Розыгрыш? Иллюзия? Фокус с зеркалами? Но кто эти люди? И зачем так тщательно инсценировать её «отсутствие» в зеркале? Чтобы я испугался? Поверил в её нечеловеческую природу? Потерял контроль?

Галлюцинация. Но моя психика стабильна. Усталость? Перенапряжение? Но запахи, текстуры… всё было слишком реально.

Платье цвета ртути… символ трансформации? Или намёк на что-то ещё?

Гранат — миф Персефоны. Захваченная в подземное царство. Полгода во тьме. Полгода на свету. Она пытается сказать мне, что она — нечто срединное? Между жизнью и смертью? Между Светом и Тьмой?

Кто она?

Человек — с истерическим или шизоидным расстройством, одержимая образами смерти, бессмертия, сексуальностью, кровью?

Или всё же… вампир?

Нет. Остановись. Надо быть рациональным. Нужно рассмотреть всё как симптоматику. Диагноз возможен: эротомания с вампирической фиксацией. Гипноидная суггестия. Демонстративность, потребность во власти.

Но почему тогда мне кажется, что она играет с чем-то гораздо более древним, чем все мои схемы?»

Он поставил точку.
Вытер лоб рукавом.

Семя граната он всё ещё держал в ладони. Оно липло к коже.

Юнг посмотрел на него так, словно в этом рубиновом зерне мог быть спрятан ответ на все его вопросы. Он подумал и положил его в бумажный конверт

Затем резко захлопнул дневник.

— Нет, — прошептал он себе. — Я найду объяснение. Я должен.

Но внутри, под спокойной оболочкой слов, росло чувство… что мир привычных форм и диагнозов трещит по швам. И что отныне всё будет делиться на две половины — до неё и после неё.