Манная каша

МАННАЯ КАША

Мамлеев был циклодольщиком. Вообще-то, циклодол - это препарат, который назначают в психиатрии для снятия побочных эффектов, например, при приёме нейролептиков или антидепрессантов.
Но изощрённый ум «любителей кайфа» определил  это лекарство, как удобный способ «оторваться» и «поторчать на циклодоле». Приём нескольких таблеток обеспечивает «улёт» с последующим мягким приземлением.
Надо сказать, что в стенах учреждения, наполненного активными потребителями продукции фарминдустрии, использование которой осуществлялось под строжайшим контролем персонала, во всю процветала само-  и взаимопомощь. Проще всего было с алкоголиками: получив свой курс капельниц и очистив кровь после очередного запоя, они выписывались до следующего серьёзного запоя, требующего нового вмешательства медиков. При этом кого-то привозили на скорой, а кто-то опытный даже сдавался сам, чувствуя непреодолимый алкогольный токсикоз. Однажды к нам в палату доставили абсолютно невменяемого мужика и привязали ремнями к койке по соседству со мной. Пациент находился явно в бреду, препираясь с кем-то невидимым, как бы оправдываясь от каких-то обвинений. Всю ночь находившемуся рядом, мне тогда сразу пришло на ум, что душа бедолаги, по-видимому, уже вошла в общение с демонами, находясь на мытарствах. Однако к утру, под действием уколов и заботы персонала, душа «новобранца» вернулась в грешное тело, и на следующий день он уже спокойно влился в размеренный быт «тихого дома» в соответствие с распорядком, нарушаемым разве что тихим пением моего соседа Эдика, да политическими дискуссиями.
Как известно, определённые психоактивные препараты, в частности, нейролептики, угнетающе действуют на психику человека. Блокируя определенные мозговые рецепторы, например «бей или беги» , они корректируют поведение человека в соответствии с запросами социальной среды и его окружения.
Собственно говоря, булгаковское «диагноз-шизофрения» не было высосано великим писателем из пальца. Данные препараты довольно часто назначаются по показаниям родственников или коллег, которым поведение субъекта видится несоответствующим норме. В советское время существовала также карательная психиатрия, когда подобное «лечение» применялось к инакомыслящим. Но принудительное лечение - это отдельная тема, которой мы здесь касаться не будем. И я, и мои новые товарищи оказались в стенах больницы абсолютно добровольно и со смирением принимали назначенные доктором таблетки.
Впрочем, умные люди знают, что почти на всякий яд есть противоядие, и нейролептики - не исключение. Антагонистом к блокатором адреналин-, норадреналин- и дофаминовых рецепторов служит обыкновенный кофеин. Поэтому чифирили в больнице все, кому не было лень - ведь кофеин, как известно, содержится и в чайных листьях. Уже упоминаемый не раз Эдик поступал ещё проще: свернув «фунтик » из клочка старой газеты и наполнив его чайным порошком, он просто высыпал его себе в глотку, и запивал водой. На мой удивленный вопрос, зачем он это делает, он не менее удивлённо отвечал: «Как зачем? Чтобы был бодряк!»
Мне оставалось довольствоваться только молитвой, крестным знамением, да сигаретами, получаемыми в передачах «с воли».
Однажды, перед вечерним приёмом лекарств, ко мне подошёл невысокий черноволосый обитатель соседней палаты, фамилию которого я обозначил в начале рассказа - Мамлеев. Заговорщически отведя меня в сторону он тихо спросил меня: : «Слушай, ты циклодол получаешь?» Получив утвердительный ответ, он продолжил: «При приеме возьми таблетку под язык, не пей, а потом отдай мне». Эта странная просьба вскоре стала мне понятной - бедняга был наркоманом и остро нуждался в поддержке.
Прием лекарств строго контролировался, и нарушителей ждала кара. Однако, немного поломавшись, я согласился попробовать ему помочь. Моя попытка оказалась удачной - медсестра, заглянув по инструкции мне в рот, увидела там только розовое нёбо. Через пару минут белое колёсико легло в ладонь Мамлеева, а взамен мне была выдана пара сигарет - закон тюремных понятий действовал вне зависимости от вероисповедания и разреза глаз. Мой «заказчик» оказался мусульманином. Возможно, что больничный «телеграф» донёс ему какую-то информацию о моей дружбе с мусульманами в Азербайджане. Не знаю, так ли это, но мой новый товарищ проявлял ко мне нескрываемое  расположение : за завтраком на следующий день мы оказались за одним столом. Подали манную кашу, и я, единственный из всех, широко перекрестился перед едой. Ели молча. Мамлеев, сидевший напротив, не притронулся к своей тарелке, а когда я доел свою порцию, он молча придвинул свою кашу ко мне: «Это тебе!» Я был поражён, пытался отказываться, но он решительно и даже жёстко сказал : «Ешь. Я не хочу». Мне пришлось повиноваться. Конечно, стандартный больничный паёк не рассчитан на детину под два метра ростом, а возможность получать передачи была ограниченной - навещавшая меня мама приезжала раз в неделю и всё привозимое шло в «общак» - в день маминого посещения наша палата чавкала котлетами и бутербродами с колбасой, но это быстро заканчивалось.
Признаюсь, что я не всегда услуживал своему товарищу циклодромом, зная о последствиях, которые могут возникнуть при приеме обычных нейролептиков без этой добавки. Мамлеев нервничал и злился, обзывал меня трусом, но утренняя дополнительная  тарелка манной каши стала неизменной добавкой к моему рациону.
Однажды, когда я оказался без сигарет, я попросил у него в долг пачку с возвратом - на себя и на Афганца, который тоже сидел без курева. Молча достав из кармана пачку «Рейса» Мамлеев протянул её мне: «Бери. Возвращать не нужно. Это тебе от меня уважуха».
Мы были людьми разных национальностей, вер и жизненных убеждений, однако специфика учреждения и ситуации заставила  нас сделаться друзьями. Однажды меня даже пригласили  в соседнюю палату на чашку «купца» - крепкого чая, который заваривали при помощи припрятанного кипятильника. Разговор шёл о жизни и о вере. Закон совместного выживания - это закон взаимной терпимости и взаимного приятия.
Позднее, уже выступая с авторскими концертами, я даже написал песню «Авторитет». Я сделал 2 «зеркальных» варианта текста: один - как бы от своего лица , а второй - от лица колёсника-циклодольщика, исповедовавшего ислам. И однажды в Александро-Невской лавре я исполнил на фестивале 2-й вариант, не зная, какой предпочесть для постоянного исполнения. Это было единственным исполнением данного варианта, впоследствии я пел эту песню от лица лирического героя, близкого к автору.
Спустя годы, мне подумалось: может быть, правоверному мусульманину шариат возбраняет принимать пищу с неверным, и причина отказа от каши в мою пользу была в этом? Кто знает…

НИКОЛАЙ ЕРЁМИН

07.06.2025