Колядары

                Колядары.

Сидят старики у побуревшего забора, на истлевающей давнишней лаве сидят, не те простоватые в конопляных протёртых штанах мужики, что говорят об урожайной кошенине, о непомерных налогах пришлой власти, о тягловой силе волов, лошадей; а люди все осовремененные, начитанные, совершенно грамотные. Имперское образование осваивали в бесклассовой школе; на тыловом фронте: в забоях шахт ползали, у микронных станков стояли, искрящие домны - их гордость, мартены - так, то вообще сталь мысли. При «культе личности» свободу края и закалку характера получили, человек тот, который когда-то возвышался над страной, был весомее рыскающего протестантского кота, очищал амбары от закравшихся крыс, от затирания чистил сусеки, от уничижения вытаскивал народ, родину любить учил, писал «книгу живопознания первичной веры». И что теперь, выходит, взгромоздились неучи над страной и быстро оглупели, не годятся для торжественных достижений.  Из глубины времени ползёт скрежет и удар воли для полного раскрепощения, ненавистью и мщением смогли установить мир обновлённые люди. Селянство природный закон земли, не в борозде пахоты, не в обвалах гор, а в гражданской войне зарыта скорбь родины. Ратная сила, что столетиями томилась, воспрянула и победила. Сражения прошлых бунтов выиграны, можно расслабиться.
- Ждут! Подкарауливают! Силы зла свирепствуют… а у разместившихся одни пустые рассуждения.   
Одни… обогащённые, в современных обвёртках люди, расселись возле некого плодового дерева и рассуждения научные поднимают. Знают, болезни дерева вертолётами окроплены, корни моются мутными водами, формулами химической смеси опущена листва, в разросшейся кроне количество веток амбарная книга пишет, почки набухшие в микроскоп рассматривают, обрабатывают кору ствола невиданными растворами, …а дерево сохнет.   
Есть другой садовод, за прирост плодов ощущением следит, ножом черви выковыривает, посев вредителей факелом палит, сухие ветки пилой и топором режет, дерево удобряет голубиным помётом, ключевую воду вокруг льёт. Садоводство не изучал, знает только то, что природе счетоводства ведомо, и не обманешь. Переживанием растит плоды дерева строгий оберегатель природы, цветёт сад.
Зачем рассказываь подробности, которых никто не может ощутить. Не лучше ли волнения свои на улицу вынести, да и люди тоже намного старше дощатого забора, из тёса сколоченного; прислонились к деревянным потемневшим щелям и трещинам, говорят о прошлом волнений. Это дело!
Оглупевших докладчиков надо затереть сознанием, хватает; жизнь длинная, а в пустоте теряется, уходит за скрытую раздвоенную плаху, на которой уселись люди. Давно устлана горбыль акациевая, бревно оторопи в землю зарыто, утонуло, замаслено жиром и суждениями, не гниёт. Сидят оставленные временем производители волнений, на лицах не видны задымленные табаком усы, косматыми бородами не заросли лица, соструганы заросли бритвами одноразовыми, говорят не о новых воздушных птицах в заоблачном небе, а о каком-то давнишнем воздушном бое, что видели в детстве, в разгар лета бежали по полям. Не забыли, как полицай оберегающий оккупацию, лощеной палкой и пистолетом, лично добил раненого красного лётчика Шульгу. Разве теперь это важно.
 А потом пошло: о ракетах, об орбитах, о Земле, сразу обо всей Вселенной говорят. Некий механик, что мысленно умеет разобрать секрет времени и собрать зерноуборочный комбайн, номер подшипника на внутреннем валу безошибочно может назвать, и некий чип секретный тоже помнит. Выше утерянного строя себя поставил, шевелит плотное состояние, крепкое как сошедший с конвейера последний отечественный самолёт. Утверждает, что концепция - это сцепление навески трактора с плугом, вагона к вагону в длинном составе с золотыми слитками, что в горизонт врезается. Ухватом согнутых пальцев показывает жёсткость неотвратимой, этой самой концепции. Все соглашаются с его доводами, не раз лично видели именно такую крепкую связь, не могут решить стоит ли ложиться спать с такой сказкой в голове, или лучше ещё раз старину вспомнить, полёт времени это одно, а металлическое преобразования памяти совершенно другое.    
- Здорово передовики! – некий шарлатан поклоном встревает в беседу, приподнял фуражку с рваным козырьком, постоял, постоял и пошёл дальше, потерялся с виду.
Нет в седых волосах восторга, что-то лениво второпях пробубнили отвлечённые старожилы, и снова рассуждают про вакцины, молекулы,  плоские как зеркало и тоньше оконного стекла экраны, а никому уже не нужны. Маленькие карманные приключения, из прошлого в будущее прорываются. Прячутся пришествия неслыханного пророчества, перед концом света стоит о старине вспомнить может, переместится окончание жизни на сто тысяч лет.
- Что то, же, двадцать, пятьдесят или сто лет назад всё же было, или не было ничего? – спрашивает  несмышленый, малосообразительный сиделец. 
- Хуже!
 - Нет лучше!.. Врали меньше. Мировую паутину ещё не изобрели, прятались людские волнения в коконах шёлкопряда.
- Хоп, на слове поймал, заточен мыслью, сдавайся. Сорок лет, не сорок дней. Сорок годов долго ждать надо.
- О, тогда ты это…, залез не в то обитание, не в ту степь, тогда другая система пробиралась, непросто из одного края в другой добраться, мир сотрясают жизнеутверждения, затеряться можно, пока всех обойдёшь. Одряхлеешь.
- Это вам колядки что ли, чтобы всех обходить, вы и без того уже дряхлые, всего ничего ваша империя продержалась, говорите о прошлом, будущие вас не касается. 
- Да, да, тогда мы колядниками все были! Убежали наши песни. А ты тоже не зуди, не вырос ещё, сиди и помалкивай, без тебя знаем, что нам дороже помнить! 
Вопрос не бездельный, хоть и спрашивает непонятно кто, обычное не знает. Колядники - это те бабуры которые из пахарей-степняков в приведения преображаются, одежду из бараньих шкур подобно скифам, навыворот одевают, с деревянными мечами ходят, топчут мировое настроение и сухую полынь.
- Те кукерами называются, другой наряд, колотушками и бубенцами опоясаны. Пять тысячелетий назад было, и ещё идут, никто ту историю не знает, придумывают бездну времени, которого не было, подлогу вымышленную западающую науку повторяют. В недавнее время, культура, история и религия, написанные протестующими, далеко ушли, опередили всех.
- Папский Ватикан содержит уйму небылиц, тысячи лет славянское православие ненавидят, рисуют сибирские бараки из горелых брёвен  срубленые, скифские железные стрелы ракетами заменили, урезали жизнь природному пожеланию планеты. Выискивают бредовые сказания, а мы пиши всякий небылицы. И где тогда обитание будет наше?.. Затёрта старая вера, не найдём, скрыта упреждающая сила.
- Смотрю, тут высоколётные все собрались, а нам это надоедает, про былое гоните, остальное не интересно. От будущего - голова болеть будет. 
И самый старый, начинает гнать, рассказывает недавно пройденное, а никому это не нужно.
- Колядники иное, - говорит он, - благородные зёрна утерянной земли, мирные дружины образовываются по назначению времени. Смерть врагам веры - их изречения и надписи, на шапках обозначены. Триста человек спаянных долгом, одновременно любую власть переустановить могут, никакие орудия и танки не нужны, волшебные лучи управляют скоплением пыли.
- Ничего общего с текущим безобразием, не уводи в сторону, старину подавай.
- Ничего вы не знаете: обирают сход женихи созревшие, каждая махала, своих колядаров выставляет: четверо молодцев с пятым наставником-четником рождество года славят. Четники друг друга по наряду времени узнают, колядари спрятаны в отлаженной стройности. События строгие, тягучие как морозный ветер, не умопомрачения местных упрямцев и брехунов, не коты мышеловные. Дружины, «кошачью свору» из подростков набирают, мяукать обязаны не выросшие юнцы, чем больше «котов» тем значимее чета. Всю рождественскую ночь мяукают неспелые. Созревшие узнают время по состоянию, голос для песен обрядовых берегут. Песни те давно затёрты, упустили, забыты. Дружина силу честит.
- Скажи дружина!.. – требует наставник.
- Верно идёт! Хвала! – отвечает дружина. Это для будущности так же важно, как и тысячу лет назад. Останутся те, кто нужен.
Каждый колядник стремится попасть в мгновение судьбы, в дом невесты петь желает, а запрещено уделы смешивать, четники строго следят, организация изнутри напряжена. Тренируются группы задолго до дня рождественского и новогоднего, песенные разнообразия знать обязаны. Косяк злых собак, одним укушенным пальцем, смогут обезвредить сомнения. Каждой семье своя песня положена, каждая семья имеет своё горе и свою радость. Бывает и такое: некий четник заводит чету к крестнику своему, что в уделе ином расчерчен, и прямо с порога сглаживает путаницу. Запечённый, выросший на дрожжах и яйцах, пышный каравай давно другому сборищу подарен.
- Крестник! – заявляет четник. - Век не видать тебе добра, если нас достойно не встретишь.
Неказистый с виду, маленький с кривыми ногами крестник, а горластый как ворон; выкрикивает:
- Хлопцы, даю вам сто левов, наверх полного каравая серебро сыпаться будет, если споёте мне песню «Разволновались Чёрное море и Тихий широкий Дунай».
Слышали песню такую, а петь никто не знает. И деньги и каравай крестнику остаются. Хитрец, удел твёрдо хранит.      
Хлебов много уже собрано, спит в темноте праздничной ночи заснеженная земля, «коты» на длинной жерди нанизывают замотанные в месалах караваи, несут по очереди, меняют местами зяблые руки. Сдобные караваи рождества отдельно складывают, тесто то долго месили на молоке, яйцами, мёдом перемешано, осторожно садили в горячую печь невесты, косынками берегли лицо от покраснения. Краснеют от смущения и неловкости, подают каравай заодно с месалом - цветными нитками персидской иглою расшитым. Слаженные дружины, складывают караваи в рундук саней, запряжены кони в постромки добрые, полозья в снег глубокий утопают, упряжь лоскутами цветными украшена. По умыслу намеченные упреждения вяжутся. Низкое небо заснеженную землю обнимает. Едва ли это полезно для современности.
«Коты» впереди дружины идут, до десятка юнцов набирается, и все мяукают громче, чем в сказке, глаза их словно милостыню просят. Хозяин тут же фонари и лампы палит, двери открывает. Праздник огня и света несут колядари. При надобности сельсовет, примарию, и управу заранее снести могут колядары. Своих установят, если не успели продаться.
- Да, - вмешивается неказистый крестьянин, всё образование в три школьных года вобрал, - не все сословия годятся для управления великой страны, не умеют сад взращивать простаки. Только мы. А худшие из подворотни всё лезут, в наш мир втискиваются. Ударит колокол судьбы; таки далеко ушла наша песня. Вся Бессарабия нами гордится!
- Может и ещё кто-то?
  - Молдавия не Бессарабия, она сама по себе, иное владение, и всё же православная земля. Бессарабия земля по совести - бессребреница. За Дунаем Добруджа – добро предвещающая сторона. Две части одного древнеславянского народа. Простор моря синего видеть их назначение, сырым соляным ветром дышат степные травы, одни и те же коледари в обоих краях дунайского устья землю древнюю поют. Оккупированы оба края. Беда.
 Думаете, если западники наговорили всякий бред, так, то история. История – это сердце народа. Не вымышленная несуразица. И Новый Завет продолжение Старой религии, Старое Православие преднамеренно забыто, сожжены бересты, что много тысячелетии содержали во здравии народ. Подмененный язык – кровь стирает.
И всего: сгорела православная традиция славянских ариев! Сказано давно - а не знают вдохновения, слабы знаниями.
-  Дружина скажи!..
 - Истинно! Аминь.
Колядники в чёрных астрогановых папахах, похожие на урезанные ночи, с боку розами украшены; невесты рядили волнения. Ночь колючая, кошки двор заснеженный оглашают, мяукают молодцы по-весеннему. А следом, колядники заходят, освящение предваряют добрым словом. Кизяки тлеют в печи, в гостиную натопленную, праздником наполненную втискиваются коледары, наставник со другами, из открытых дверей наблюдают разогретое ликование. Хозяин с хозяйкой и вся челядь возле образов выстраиваются, ожидание чуда застыло на лицах, чем больше семья, тем глубже вязнут колядари, каждому песню скажи, многообразий премного. Измученные коромыслами плетёных корзин, усталые хозяйские плечи повисли, подбочилось люди мыслями глубокими. Невесты свою радость ждут, встрепенувшиеся сырые глаза плещутся в смиренных сомнениях, печаль от отца зависит. Каравай сплетен многими узлами и полон красой пожеланий, мечта в нём - длиннее девичьей косы. Поют:

Сияет девица Венера среди звёзд
Улыбка её – ярко солнце.
Брови - как ясное новолуние 
Ни одна песня сердце до конца не откроет…

После спетых песен, и особенно после самой ожидаемой, подают каравай на расшитом рушнике проводнику дружины, его благословение владыку в храме затмит, речитатив всего года перед образами предстаёт, в вытянутых руках святится каравай. Строго и важно оглашает Богославку проводник:

Мы ратники-коледари долго шли – путь искали.
Дороги болотистые месили-топтали,
Пополуночи, ночами тёмными блуждали,
Сквозь заснеженные сугробы пробирались,
Изломали шиповники колючие - сердца гнетущие.
Пришли во двор ровный, дважды топнули
Трижды проголосили слово громкое.
Айва мёрзлая желтеет в голых ветках.
Мы думали, хозяин сердитый человек
Саблей нас сечь будет, пушкой палить станет
А он вышел медленной походкою
С головой преклонённой, сединою стриженой, на ноги босой.
В руках, увесистый пучок с ключами от доброго сердца,
Открыл изумрудные ворота, птицы поют.
Повёл нас двором ровным по старине широкой.
Тучные амбары зерном полны, стога стожарами подняты.
И пели мы песни славные, старинные.          
Позабавили семью его умиротворённую,
И сам он премного развеселился.
Дары добрые коледарам преподнёс.
Снадобьями и серебряниками каравай устлан,
Завитый многими судьбами добрыми.
Сколько зёрен в нём смолото
Столько здоровья, чести, и добра в этом доме.
Отовсюду благость льётся - пусть так будет.
Обрадовали хозяева коледаров - хозяев господь обрадует.
Пусть колесница солнца, вода дождя,
Тёплый ветер степи, не обходят ваш дом.
Пусть волны новых поколений
Вечно ласкают ваш род, мы скажем.
  - Дружина скажи:
- Аминь! Трижды верно.

Светает, ранние детки с расписными сурвакарками пошли по утоптанным в снегу дорожкам, звенят бубенцы в звёздах у мальчиков, ленты на ветру вьются, сверкают. Тканные шерстяные торбочки, через плечо свисают густыми разноцветными кисточками; сладостями полнятся. На другой бок верёвка с нанизанными кренделями, копейки в глубоких карманах звенят.
Спрятавшийся в холодной вислой дымке восход позднего солнца, ко сну клонит. Колядари расходятся, «котов» отпускают. Время спать.
 После обеда все дружины на мегдан собираются, женихи пухлые караваи высоко поднимают, хриплый голос раскалывает день, умение своих невест показывает:
- Этот славный каравай - испекла преславная невеста!
И все в восхищении от столь пышного каравая…
- Так никто и не просил так пресно вспоминать, нам это не надо!
- Тут одно, в малых дружинах перемена строя установлена. Сороковой год пробуждение ударил, короткая ночь в мгновение преобразилась, триста человек собирает момент времени, призыв колоколов - твёрдый голос с высоты, дружный сход не колеблясь на мегдане возле примарий собирается, быстро сметает чужаков. Бурный вечер проснулся, и не спал до утра. На рассвете уже снесено насилие времени, проснулись, а оккупаций нет, нет налогов непомерных. В Валахию убежали бояре. Бессарабия волю желает. Такое было и будет!
Повелительно посыпались указания, исказили новые установки полноту чаяния; вместо, чтобы сильных хозяев земли бригадирами и председателями назначать, в Сибирь отправили, кулаками работных людей нарекли, оскорбляет труд крепкая власть. Суховей беду края кроет. Цепкие рассуждения быстро увяли. Родину не выбирают.
Гром слышен. В Бессарабии много веков не было военных побуждений.  Течет всё так - как время само хочет. Может оккупация снова вернулась, народ в беспамятстве. Переворот готовят колядники.
Снова молодцы по призыву сходятся, бойни нет, свергнута палочная власть. В августовскую ночь, ветер тёплую песню тянет. Удар положенный вычет меняет, пули очищают край от скверны. Бескровно выметает сор Бессарабия. И голодовка подбирается. 
Сильная власть стояла, а затесались в корнях пластинчатые жуки-хрущи, послух объявился тоскливый, нет колядаров, упразднена стройная служба. Нет славных песен, некому Богуславку оглашать. Ходит покинутый селянин с непокрытой головой, гнутся затерявшиеся волнения, неслыханные заботы точат сердце, тоскливыми мыслями опечалены голодные годы, утеряны прежние знания обычаев, рыскают бродячие ястребки, сыновей им подавай, дворы переживаниями разворошены.
Такие вот освящения в религию вошли, было тогда, а это теперь, и обряды прошлого не могут пройти мимо настоящего, потому то, что было много тысяч лет назад ещё идёт, мы всего ощущаем таинство, что спрятано в памяти прошлого.
Другие же, станут кричать: - Это не так! Это не то!..
И мы их поддержим. Они нам помогают извлечь истину прошлого.
Сами не знает люди, где находятся, что ждут, и сами колядары: тут тоже ни при чём.