Смутные Времена

               
                I

Смута – это очень русское явление и не только внутреннее, но как в дальнейшем показала жизнь, между Россией и Европой тоже не всегда было всё прозрачно… А так называемая холодная война России с Америкой, теплела периодически, но до прозрачной любви так дело и не дошло…

Да и весь Союз из различных республик, что и говорить, не крепкими объятиями был заключён… И, наверное, поэтому на многих кухнях проходили смутные вечера в рассуждениях ехать не ехать, как быть или не быть. Конечно же все эти разговоры велись не про времена нашествия самозванцев, не про Русь 1598-1613 годов, не про ту смуту…

У Шлагбаума эти разговоры не велись, он уже принял решение. Кто-то его познакомил с молодым шведским дипломатом, который впервые приехал в Москву из провинциального шведского городка и войдя к Шлагбауму, решил, что попал в Эрмитаж, что очень обрадовало Наума, хозяина дома. К концу ужина Нёма понял, что с этим шлимазолом можно будет договориться, подарив ему часть своего антиквариата, а остальную часть он за это перевезёт за границу.

Книги дипломата не интересовали, поэтому Нёма на всех перекрестках, образно говоря, предлагал редкостные книги, среди которых был в тёмно-вишнёвом сафьяне с золотыми вензелями Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, стоил дорого и его друзьям не очень-то был и нужен...

Неожиданно позвонила женщина, сослалась на какого-то соседа по даче, но Наум уже имел приглашение и разрешение на отъезд, и страх, как говорится, потерял, поэтому не очень-то и прислушивался к рекомендации. Женщина сказала, что зовут её Таша и что её интересуют книги начала Серебряного века. Наум нацелился на Брокгауза, но решил, что может спокойно обойтись за океаном без Мережковского с двумя Ивановыми, а если повезёт, подсуну думал он, ей и Берберову с Ходасевичем…

Таша пришла в назначенное время и показалась Науму милой и интеллигентной молодой женщиной, он даже ей чай с маковым рулетом предложил, оставшимся от прошедшего третьего дня Пурима. Потом поставил на стол книги, посмотрел на реакцию и увидев бесхитростный восторг, он в уме моментально прибавил книгам цену…

Таша тихо произнесла:

- Не жалко расставаться с такой драгоценностью?

Он вконец расслабился и со смехом сказал:

- С драгоценностями я не расстаюсь, за океаном надо не эти книжки читать, а компьютер осваивать, а это всё моей Петербургской бабушки, она сама в этом веке варилась, с Волошиным, вроде бы, роман был, она тоже стихи писала, но её тогда ещё не печатали, а потом уже и никого не печатали…

- Да, - горестно вздохнула Таша, - меня тоже не печатают…

И тут у Нёмы проснулась не то сострадание, не то благодарность, что, даже прибавив цену, она, не торгуясь вынула деньги за все книги, спросив:

- А нет ли случайно Гиппиус?

И Наум сказал:

- Я его не помню, сейчас посмотрю.

Она тихо добавила:

- Зинаида, жена Мережковского…

Но Нёма был увлечён поиском и на поправку внимания не обратил...

- Нашёл ведь, - и увидя опять радость в глазах, запросил по полной…

Таша сказала, что принесёт завтра за последнюю книгу и горячо просила никому не отдать, она ведь не знала, что любители Серебряного века в его друзьях не числились…

И тут он, проявив благородство души, спросил:

— Вот Вы сказали, что Вас тут не печатают, приносите завтра Ваши стихи и оставшуюся сумму, я их переправлю за границу, а вдруг там напечатают, - и засмеявшись добавил, - Вам пошлю фото книжки, а гонорар возьму себе…

Таша улыбнулась и добавила:

- А не страшно, в них боль души моей за Родину…

- Не страшно, он по-русски плохо понимает, перевезёт.

Таша не стала вдаваться в подробности сказанного, но с радостью и надежной принесла Науму свои рукописи…


                II


За своими драгоценностями он слетал в Швецию, но оказалось, что брильянты, в которые он вложил все деньги от проданного старинного Петербургского антиквара, здесь никому не нужны и продать их можно только в скупке за копейки.

В результате Наум устроился в замечательном городе Бостоне, в одном из лучших городов Америки, но не владея английским, работу смог найти только в русском книжном магазине Петрополь, продавая всё те же русские книги и опять же, без знания английского, он и в колледж на программиста поступить не смог…


P.S. Ташины стихи хозяин магазина напечатал за свои деньги и издал шикарную книгу “Печали Русской Души”, естественно, забирая себе гонорар…



     Посвящаю М. Цветаевой.

Я одна осталась вами не понятой,
В этом мире газетных людей,
Вы, с закрытыми ладонями,
Стадо зависти злых нелюдей.

Что осталось нам в жизни прожитой,
После Бродского и Мандельштама,
Вам Марина, ненавистью обвитой,
В Лампе Зелёной была нежданна.

Не дано Цветаеву вам узнать другую,
Нервущуюся к Гумилеву в цех,
В собранье лжи, в немыслимую сую,
Автографом своим пересечёт вас всех.

Испытывая ужас и благоговение,
Живёт средь вас живая совесть,
Как столкновение,
И чар её и беспредельна её горесть.

               
                X


Вечером бросает небо краски,
Возмущение прожитого дня,
От сегодня и до дня развязки,
От рождения и до небытия.

То пурпурный и зловеще бурый,
В клочья, в перья, на разрыв,
То свинцово-серый, то угрюмый,
И устало сгинет, жизнь не изменив…

И по просьбе ангелов с надеждой,
Осветит на утро в цвет лазури,
Но пронзят на скорости мятежной
Патриоты, не склонившись к Сури.


                X


Этот декабрьский разрыв,
На пульс лёг чёрной лентой,
Амбивалентно,
Напрасно мир с ним заключив.

Гореть среди тюльпанов чёрных,
Иль слёзы лить в монастыре,
Иль пасть орлом в вершинах горных,
Или в мышиной гнить дыре…

Возмездию нет места на земле,
На ней проклятия и ложь,
Над ней сам чёрт летает на метле
И каждому вонзает в спину нож.


                X


Наши души устали ждать,
Исчерпали надежду верить,
Все устали давно воевать,
Опуская глаза лицемерить.

Доведёт до добра Новый год…
Мой вопрос остаётся открытый,
Пал ли духом славянский народ…
Нет, я слышу, не будет он битый.

Продолжение будет войне
До последнего стона солдата,
И разрушенной скажет стране,
Что сражался за право мандата,

За цветущие пышно сады,
За поля и богатые всходы,
За отцов будут дети горды
И оплакивать зверские годы.


                X


Народ устал и горя слишком много,
У всех, до одного душа болит,
И уберечь мы просим Бога
От войн, унижений и обид.

Пронизывает горечь и досада,
Уму непостижимая война,
Как омерзительна бравада,
И подлость поднимается со дна,

И подстрекателя, восставшего во гневе
Не остановит и родная мать,
Какой же нужно поклониться вере,
Чтоб подстрекателя распять?

Мир в двух шагах от пепелища
И от кромешной темноты,
Мы так душою безразлично нищи,
Что не кричим до хрипоты.

Наверное, понять невыносимо,
И не предвидеть силу катастрофы,
Так вспомните весь ужас Хиросимы,
И не забудьте про Иисуса на Голгофе.


                X


А было ли вообще такое время,
Когда еврею на Руси легко жилось,
Когда бы не скрывал он бремя,
Что с Палестины это началось.

Кричали все, мол бей врагов,
Они же пили кровь младенцев,
Спасай Россию от жидов,
И никуда от этих слов не деться.


               X


Вы не попутчики мои и не враги,
Безликая и серая толпа,
Вам не услышать мои тихие шаги,
У каждого из нас своя судьба.

Из разных детских и из разных берегов,
Канва душевная по-разному раскроена,
Вам не дано понять моих стихов...
В них боли ощущение удвоено.

Открыт был дом для всех гостеприимно,
Картины, книги, мой портрет…
Любви ждала от вас я нестерпимо,
Даря напрасно вам душевный свет.

Я с вашим безразличием мирюсь,
Мы все уйдём в заоблачную даль,
И повседневна будет ваша грусть
И скажите, вздыхая, - жаль.


               X


Друзья уходят не прощаясь
Под сенью спрятанных личин,
Их зависть просто не справляясь,
Находит тысячу причин.

Когда духовный мир пустой
И политическое раздражение,
Становишься враждебно-злой,
Порвав последнее терпение.

И плюнул в душу свысока,
Весь пафос в себялюбии,
Жизнь скоротечна-коротка,
Быть с Богом в миролюбии.

Крах пожелать своей стране
Нет повода у иммигранта,
Когда душа лежит на дне,
Он всё бранит нещадно.


              X


Где братство, равенство, свобода,
Воинственный народ попутал берега,
Вы вероломны, как когда-то,
Была татарская орда.

Опомнитесь, оставьте, поделите Палестину
Не проливайте кровь кому дитё родней,
Вы режете людей, как падшую скотину
Оно одно у Вас, от разных матерей.


              X


За моею спиной эпоха,
Музыкантов, актёров, поэтов,
Всех страна разбросала до срока,
Виноватый ушёл от ответа.

Ростропович, Некрасов, Войнович,
Солженицын и Александр Галич,
Не ценила страна сокровищ,
Вон, кричал указательный палец.

Ну, а тех, кто остался случайно,
Тех умела верхушка гнобить,
Напечатав Живаго тайно,
Пастернака смогли убить.

Пушкин был – золотая эпоха,
А потом и Серебряный век…
Побеждал доносчик-пройдоха,
В Гумилёва стрелял человек.

У бездомной Ахматовой сына
Он на годы в тюрьму посадил,
Вот такая в стране картина,
Кто за жизни их заплатил…

Доведенный до смерти Осип
И Марина с петлёй на шее,
Господи, милости просим,
Я с той эпохи и мне виднее.



Наташа Петербужская © Copyright 2024. Все права защищены.
Опубликовано в 2024 году в Сан Диего, Калифорния, США.