Тайна Джона Лоу. глава 4

Утро начиналось с запаха свежего хлеба из пекарни на углу и криков разносчиков, выкрикивающих цены на акции Компании Миссисипи между объявлениями о свежей рыбе. Джон Лоу, закутанный в шелковый халат с вышитыми жуками (подарок одной восторженной поклонницы), разбирал почту за завтраком.

— Опять герцог зовет на охоту, — пробормотал он, разламывая круассан. Масло таяло на теплом тесте, оставляя жирные следы на приглашении с королевской печатью.

Томас, теперь его управляющий, хмуро наливал кофе:
— Вчера в порту опять грузили песок из Эдинбурга. Три баржи. Говорят, для новых фонтанов в Люксембургском саду.

Джон отложил письмо, на котором четко виднелись следы морской соли.



Салон герцогини де Берри

В переполненной гостиной, где дамы обмахивались веерами с изображением акций Компании, а кавалеры спорили о курсе луидора, Джон устроил небольшое представление.

— Мадам, ваш рубанок! — он поднял оброненную вещицу, случайно коснувшись пальцев юной графини. Та покраснела, как вишня в коньяке.

Герцог Орлеанский наблюдал из угла, медленно перебирая четки из янтаря. Его новый камердинер (слишком бледный для парижанина) шептал что-то на ухо.

— Лоу! — крикнул герцог. — Говорят, вы вчера выиграли у англичан целый корабль... в шашки?

— Не корабль, ваше высочество, — Джон ловко поймал брошенный апельсин, — только груз хлопка. Хотя дама на борту, кажется, считала себя частью груза.

Салон взорвался смехом. Только Катарина, сидевшая за клавесином, не подняла глаз. Ее пальцы выводили грустную мелодию, которую Джон слышал только однажды — в детстве, от старинного шарманщика на эдинбургских доках.

Разговор на кухне

Кухня была тиха, лишь потрескивали дрова в очаге, да где-то капала вода из недокрученного крана. Катарина сидела у стола, тонкими пальцами очищая яблоко — кожура сходила длинной спиралью, как будто она разматывала чью-то судьбу.

— Ты стал другим, — сказала она, не глядя на вошедшего Джона. — Раньше ты замечал, когда у меня новый платок.

Джон хотел пошутить, но вдруг увидел, как дрогнули ее ресницы. Он поднял оброненный ею платок — лавандовый, с вышитой веточкой вереска.

— Ты права, — он провел пальцем по вышивке. — В последнее время я...

— Занят? — Катарина наконец подняла на него глаза. — Или просто убегаешь? От себя, от воспоминаний, от того, что песок в твоем банке шевелится, когда никто не видит?

За окном резко захлопнулась ставня. Ветер принес запах реки — или это показалось?

В дверях замер Томас с бутылкой в руках. Его взгляд скользнул по яблоку, по кожуре, по дрожащим рукам Катарины.

— Я... зайду позже, — пробормотал он и исчез, оставив в воздухе горьковатый аромат бургундского.

Утро

Солнце пробивалось сквозь шторы, выхватывая из беспорядка на туалетном столике три странных предмета:

Театральный билет, помятый по краям, будто его долго держали в кулаке. На обороте — инициалы "L.D.", выведенные тем же изящным почерком, что и записка в вине.

Веточка вереска, засохшая, но все еще пахнущая эдинбургскими холмами. Если прижать ее к уху, можно было услышать далекий шум прибоя — или это просто кровь стучала в висках?

И детский башмачок, набитый водорослями. Джон поднял его — внутри что-то зашуршало. Песок? Нет, что-то мягкое... морская трава, обернутая вокруг старой монетки.

Катарины не было.

В беспричинной тоске Джон перебирал вещи. В кармане камзола, среди записок от портнихи и счетов за вино, он нашел клочок бумаги с детскими каракулями: три камня, круг и что-то, похожее на чайку.

Томас в эти дни вел себя странно — каждое утро он пересчитывал что-то в серебряной шкатулке, а однажды Джон застал его за странным занятием: друг детства чертил на песке в саду те же круги, что когда-то в Эдинбурге.

В банке клерки перешептывались — в подвалах, где хранились мешки с эдинбургским песком, по ночам слышался плеск воды. Один из счетоводов даже поклялся, что видел, как песчинки сами собой складываются в цифру "7".

Париж жил своей жизнью. Утренний кофе, запах свежего хлеба, смех женщин, шепот сплетен. И где-то в этом привычном хаосе пряталось нечто иное — тени, двигающиеся не в такт, песок, который помнил то, что забыли они, и тихий голос Катарины, спрашивающий:

— Ты все еще здесь, Джон?