Петроспективы

Триптих из трёх одноактных пьес про Петра 1-го. Каждую пьесу можно ставить отдельно, а можно и все вместе большим спектаклем.


                КВАРТЕРДЕК
       1-я пьеса из триптиха «ПЕТРоспективы»


 АННОТАЦИЯ

Дворянский недоросль Спафарьев, прибыв из Голландии, где «изучал» морское дело, проваливается на экзамене в навигацкой школе. Пётр I даёт ему ещё один шанс. Спафарьев не может запомнить и выговорить морской термин «квартердек» (кормовая палуба). Пётр I показан в пьесе как экзаменатор и педагог патриотического воспитания. Выяснив, что недоросль опять ничего не знает, в отличие от своего слуги, царь назначает дворянина рядовым матросом, а его денщика мичманом. «Это полный квартердек!» – наконец-то выговаривает недоучка трудное слово.


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ПЁТР I, царь России.
МАКСИМ СПАФАРЬЕВ, молодой дворянин, одет по-щёгольски того времени: европейский кафтан, на голове парик с буклями.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА СПАФАРЬЕВА, его мать.
ДЕНИС, его слуга.

Москва, 1706 год. Приёмная Преображенского приказа.
На длинной скамье сидят МАКСИМ и МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. ДЕНИС стоит рядом навытяжку. Максим достаёт карманные часы на цепочке и смотрит на циферблат.

МАКСИМ. Два часа сидим. Ух, как спина замлела!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Бог терпел и нам велел. Сиди, не ёрзай.
МАКСИМ. Может он забыл, что к часу пополудни велел прийти?

Доносится мужской приглушённый крик. Все настораживаются и прислушиваются.

МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (показывая пальцем на пол). Из подклета идёт голос.
МАКСИМ. Чегой-то такое?
ДЕНИС. Пытают.
МАКСИМ. Кого?
ДЕНИС. Бунтовщиков астраханских.
МАКСИМ. Прямо здесь?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (сыну). Ты что, не ведаешь, чего в Преображенском приказе творится? (Тихо.) Сколь народу Ромодановский замучил! И не только бунтовщиков да заговорщиков. Невинные попадалися!
МАКСИМ (дрогнувшим голосом). А чегой-то Пётр Лексеич меня сюды на экзамен вызвал?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (громким шёпотом). Раньше надо было думать! Да испытания в школе-то навигацкой выдержать! Позор! Благодари Бога, что ещё одна попытка дадена. Других-то неучей боярских, не чета тебе, в помощь водовозу и истопнику дали. (Слуге.) Учили хоть вчерась?!
ДЕНИС. Учили, Марья Аполлоновна. Только Максим Степаныч квартердек никак не могут запомнить.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Как-как?
ДЕНИС. Квартердек.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (сыну). Повтори-ка!
МАКСИМ. Ква... ква....квар...
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Что ты расквакался! Ну!
МАКСИМ. Квар-тер-дек. Фу!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Ещё раз!
МАКСИМ. Квартердек.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. То-то же.
МАКСИМ. Да выучил я всё! И паруса, и мачты, и кубрики, и гальюны, будь они неладны!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. И чего ты во флот согласился? Вон Селиван-то, сынок Щербатовых, на гражданке служит, фискалит. Все боятся его, уважают! А тупей тебя. Всё время в дураках остаётся в карты-те. Не то, что ты, мастак.
МАКСИМ. Там, мамаша, десять лет служить надо. А во флоте да армии отишачил семь годов и можно в отставку. На целых три года меньше.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. В отставку! Если не убьют! (Причитает.) Сыночек мой! Бедненький! Судьбинушка-то какая тебе выпала!
МАКСИМ. Хватит ныть! Это рядовых убивает, а офицеры всегда надёжно укрыты.
ДЕНИС. Не-е, наш царь всегда впереди, под пулями. Офицеры это за пример почитают и тоже отчаянно рвуться в баталию.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (перекрестившись). Вот что. Как придёт Пётр Лексеич, так сразу в ноги ему и челом об пол! Мол, Государь, Христом Богом прошу, предели меня на гражданску службу, к коей я более способен! А к морскому делу я не пригоден!
ДЕНИС. Не-е! Второй раз не увильнуть. (Марье Аполлоновне.) Максима Степановича и направили за границу, что убёг из Навигацкой школы в Греко-Латинскую академию. Да глупо всё это. В академии-то ещё башковитей надо быть.
МАКСИМ. Ты ещё поучи меня!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. А может, пронесёт на этот раз?!

Опять из подклета доносится крик.

МАКСИМ. Да что же это такое!
ДЕНИС. На дыбу, видать, подвесили.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (крестится). Свят, свят, свят...
МАКСИМ. Нет, мамаша, теперь не откреститься от морской планиды. Четыре года из жизни выбросил в Амстердаме, ещё семь осталось. Но теперь хоть жениться будет позволено. Совсем я иссох по Марфушке. А чего? Цифирь знаю, читать могу, бумагу умею написать и даже по-голландски калякаю поманеньку. Вот, например. Meisje, hoe heet je? Wil je naar het restaurant lopen?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (восхищённо). Надо же, какой ты у меня умный! Это как же по-нашенски?
ДЕНИС. Девушка, как вас зовут? Не желаете ли прогуляться до кабака?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (мрачнея). Эх, сынок. Попортило тебя житиё басурманское. Жениться, говоришь? Ты сперва хворь свою окаянную изведи!
МАКСИМ. Каку таку хворь?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Венерину!
МАКСИМ (надвигаясь на слугу.) Растрепал, Дениска?!
ДЕНИС. Марья Аполлоновна пытать меня начали, мол, что это за склянки такие заморские у вас на столе? Я и поведал всю правду.
МАКСИМ. Да я тебя за это на конюшню...

Доносится сильный голос Петра: «Фортеция правды нужна, Фёдор Юрьевич! Фортеция правды!»
Все замирают.

МАКСИМ (робко завершая начатую фразу). ...конюшню нашу, говорю, поновить надо бы.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (показывая наверх). Из светёлки голос идёт. А злющий какой! Не к добру это. Ладно, в офицеры так в офицеры. Вон ярославский помещик юродивым прикинулся, чтобы не служить. Донесли. Так имения лишился! Слава Богу, что не головы. Ты уж ещё раз повтори все мудрёные словеса да понятиев наберися поболе. (Слуге.) Поспрашивай-ка его.
МАКСИМ. Да уж. Повторение – мать учения, как говорили древние римляне. Давай, Дениска, терзай барина.

Слуга достаёт из-за пазухи бумагу с чертежами.

ДЕНИС (ткнув пальцем в чертёж). Чего это?
МАКСИМ (сделав реверанс, притворно улыбаясь). Фок-мачта!
ДЕНИС. А это?
МАКСИМ (сделав ещё реверанс).  А это, сударь, грот-мачта.
ДЕНИС. А это?
МАКСИМ. Гондек, скотина!
ДЕНИС. Это?
МАКСИМ. Опердек!!!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Хватит сквернословить! Знаю, что надо мной, дурой, насмехаетесь, охальники!
МАКСИМ. Ха-ха! Опердек – это, мамаша, главная палуба корабля  от носа до кормы.
ДЕНИС (лукаво). А это чего?
МАКСИМ. Это? Ква... ква... квар-де-тек.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Квартердек! Бестолочь! Даже я запомнила уже! Квар-тер-дек!
МАКСИМ. Хватит! Вы у меня весь ум вытяните до испытаний! (Чуть не плача.) Сами будете виноваты, если опять опростоволосюсь!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (сочувствуя). Ах, Максимушка. Хоть бы тебе грот да фок-мачта попались. Только бы не квартердек.
МАКСИМ. Мама! (Воет как ребёнок.) Одна ты меня понимаешь!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Да не реви ты! (Вытирая ему слёзы платочком.) Правду поп-то наш говорит, настали последние времена. Всю негу юности своим учением загубили. Отняли у детишек беззаботное счастье указами да законами неслыханными!

Доносится громкий голос Петра: «Ты, Фёдор Юрьевич, как князь-кесарь, должен первым соблюдать законы! Тогда и подданные будут их блюсти!»
Все замирают, обратив взоры вверх, откуда идёт голос.

МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (тихо). Даже Ромодановский законам подчинён! Что уж нам простым подневольным дворянам?
МАКСИМ. Да уж. И бежать некуда и схорониться негде.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Мигом найдут и схоронят в земле-матушке.

Входит ПЁТР, останавливается и смотрит на посетителей, которые его не видят.

ПЁТР. Что вы на потолке увидали?

Все поворачиваются к Петру и падают на колени.

МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Доброго здравия вам, Государь!
МАКСИМ. Долгих лет царствования!
ДЕНИС. И великих побед над ворогами отечества!
ПЁТР. Хорошо сказал. На экзамен пришёл, Спафарьев?
МАКСИМ. На экзамен, Государь!

Пётр проходит перед стоящими на коленях посетителями, подавая руку для поцелуя.

ПЁТР (Максиму). Видишь, братец, я хоть и царь, да у меня на руках мозоли. Всё оттого, что хочу показать вам пример и увидеть достойных мне помощников и слуг отечеству. Да встаньте же все.

Все встают.

ПЁТР. А Николай Гаврилович Спафарий кем тебе доводится? Дедом, судя по возрасту?
МАКСИМ. Дядей... нет. (Матери.) Мам!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Это родной брат его родного деда Андрея, Государь. Дед Андрей и не бывал на Руси, в Молдавии под турками как жил так и умер. Красивый такой на портрете-то! А сыновья его Иван да Степан, который супруг мой благоверный, лет двадцать назад к нам прибыли, чтобы служить православному царству, как их дядя Спафарий, про которого ваше величество спросить изволили.
ПЁТР. Учёнейший муж, девять языков знает, нашим послом в Китае был, в Азовском походе со мной участвовал. Как здоровье-то его?
МАКСИМ. Он не с нами живёт.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Вот хотим повидаться, проведать старика.
ПЁТР. Передавайте ему поклон от меня.
МАКСИМ. Непременно передадим, Государь!
ПЁТР. А ты, хитрец, на этот раз не только слугу, но и мать в подсказчики взял?
МАКСИМ. Я?
ПЁТР. Смотри у меня! Я дал тебе ещё один шанс не за твои заслуги. Их нет у тебя. А уважая род твой и в надежде, что сподобишься своих славных предков. Ты хоть знаешь, что твоя фамилия Спафарьев означает? (Не дождавшись ответа.) А матушка знает значение мужниной фамилии, которую сама теперь несёт?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Как-то с мечом связано, Государь.
ПЁТР. Правильно. От греческого «меч». Спэтар в Молдавии – это меченосец, потом воеводы так назывались. Поэтому ты по роду своему воин и должен знать ратное дело! Выучил на этот раз?
МАКСИМ. Всемилостивейший Государь, прилежал я в последнее время по всей своей возможности! Но не могу похвалиться, что всему научился. А более почитаю себя перед вами рабом недостойным и каюсь, как перед Богом, за то, что время драгоценное в Амстердаме понапрасну извёл: гулял да в кабаках сидел более, чем наукам предавался! Дениска вместо меня ходил заниматься. (Упав на колени.) Искуплю свой грех, государь!
ПЁТР. Твоя честность мне нравиться. Встань, Максим. Что ж, в прошлый раз ты на парусах да мачтах погорел?
МАКСИМ. Да.
ПЁТР. Ясно, что их-то ты теперь и выучил. Поэтому я тебя о другом спрошу. Этого даже твой смышлёный слуга не подскажет. Сам учитель мой в Голландии только на следующий день мне ответ смог дать. Слушай. (Хитро.) Когда звезда Сириус восходит в одно время с Солнцем на московском небе?

Мария Аполлоновна крестится. Максим виновато опускает голову и смотрит в пол.
Вдруг из-под пола доносится очередной крик.

МАКСИМ (обречённо). Вот и всё, конец мне пришёл.
ПЁТР. Может, денщик твой поможет? (Денису.) Как кличут-то тебя?
ДЕНИС. Дениской.
ПЁТР. А фамилия?
ДЕНИС. Из калмыков я. Так и кличут Дениска-калмык.
ПЁТР. Будешь Калмыковым. Ну, Денис Калмыков, отвечай на вопрос.
ДЕНИС (волнуясь и слегка заикаясь). Этот восход звезды Сириус в лучах утренней зари бывает 12 июля.
ПЁТР (в удивлении). Вот те на! Правильно! Ай да Дениска! Откуда же ты это знаешь?
ДЕНИС. Подслушал разговор учеников в навигацкой школе. Там все это знают. Петровской задачкой это зовут.
ПЁТР. Вон как! Все уже выучили мой коварный вопрос и знанием достойный отпор дают! Ха-ха-ха! А вот ещё, тоже про Сириус. В какой широте он восходит вместе со звездой Капеллою?
ДЕНИС. Этого пока нигде не слышал.
ПЁТР. Ничего, услышишь. (Максиму.) А противу ветра может корабль плыть?
МАКСИМ (задумавшись). Нет, никак это не можно.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (с ноткой возмущения). Да как же это противу ветра-то? Ведь куда ветер дует, надувая паруса, туда корабль и гонит.
ПЁТР. Калмыков!
ДЕНИС (улыбаясь). Может, Ваше Величество!
ПЁТР. Правильно! Я как в детстве узнал про это, так пришёл в великое удивление и чудом сие почитал. Однако, наука, познав божеские законы мироздания, научила корабль идти противу ветра с помощью силы того же самого ветра!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Чудеса!
МАКСИМ. Но как это возможно?!
ПЁТР. Ага! Интересно стало? Интересно?!
МАКСИМ. Интересно.
ПЁТР. Что же, за интерес к морскому делу будем считать, (пауза) что ты выдержал испытания.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Ой, спасибо, Пётр Лексеич! До гроба за вас молиться будем!
ПЁТР. Назначаю тебя, Максим Спафарьев, на почётную должность во флоте. Самую почётную!
МАКСИМ (в изумлении). Самую?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (испуганно). Неужто адмиралом?
ПЁТР. Ха-ха! Не угадали. (С гордостью.) Рядовым матросом!

Сын и мать стоят с открытыми ртами в растерянности.

МАКСИМ. Вот это...  квартердек. Полный квартердек!
ДЕНИС (удивлённо). Научился!
ПЁТР. Квартердек? Хм. До капитанского места на корабле тебе ещё далеко. Но если будешь стараться...  Я сам начинал простым матросом на флоте. А в армии – барабанщиком. Двенадцать лет рядовым служил! Слугу же вашего Дениса Калмыкова назначаю сразу мичманом! (Максиму.) Послужишь под его началом – поучишься. (Денису.) Тебе же твоё рвение и знание в морском деле следует умножать непрестанно!
ДЕНИС. С огромной охотой, Государь!

Вдруг Марья Аполлоновна бросается в ноги царю.

МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (причитая). Ваше Величество, Христом Богом прошу, пределите сына моего в гражданску службу! Не пригоден он к военноему делу! Даже квартердек не может запомнить! Не выйдет из него хорошего матроса!
МАКСИМ. Прекратите, мамаша, меня позорить!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. В гражданской службе он может много пользы принесть!
ПЁТР. Встань с пола, мамаша, и присядь на скамью. Утомилась, поди.

Марья Аполлоновна охает и садится на скамью, держась за сердце.

ПЁТР. Кем в девичестве-то была? Какого роду племени?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Мелкопоместные мы, Палецкие.
ПЁТР. Как же Спафарьевой-то стала? Они от византийских императоров Палеологов своё начало ведут.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Приглянулась я Степану Андреевичу, вот и взял меня в жёны.
ПЁТР. По любви, значит?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. По любви, Государь, по любви!
ПЁТР. Это хорошо. Я бы запретил родителям принуждать детей к брачному сочетанию без самопроизвольного их желания. А что же, ты, Марья Аполлоновна, по старинке одета? Али указов моих не знаешь?
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Не успела ещё обзавестися европейским нарядом, Государь. А чего нам? В глуши живём, с мужьями законными. Для кого нам грудь-то оголять? Для баранов и петухов, что ли?
ПЁТР (подозрительно). Да ты дерзка на язык! У вас в калужском уезде все такие? (Пронзает её взглядом.) Слыхивал, что антихристом меня бородачи кличут. Другие – безбожником. Так знай моё разумение. Кто не верует в Бога, тот либо сумасшедший, либо с природы безумный. Если зрячий кто, тот по творениям Творца познает! Так и говори обо мне всем сомневающимся в своей глуши!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Скажу, скажу, Государь. И попу нашему тоже поведаю.
ПЁТР. А гражданская служба, Марья Аполлоновна, не менее опасна, чем военная. На ней быстрее можно голову потерять, чем с врагом внешним. Соблазнов-то ой как много! (Задумавшись.) Честные и умные люди везде нужны. (Максиму.) Вспомню опять твоего родственника Спафария. Он и учебник по арифметике сочинил, и историю православия написал. А когда ехал послом в Китай, времени зря не терял, а составил карту Сибири с великим озером Байкал и описание всего этого увлекательного путешествия произвёл. Закваска воина сказывается во всю жизнь! Послужишь матросом, полюбишь море, втянешься. А нет, так в науки пойдёшь или в путешественники. Путешественники нам тоже зело нужны! К примеру, узнать, соединяется ли Азия с Америкой, или есть ли какой пролив между ними? Интересно тебе узнать это?
МАКСИМ (неуверенно). Интересно.
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (крестясь). Господи, помилуй!
ПЁТР. Путь будет лежать через Ледовитое море! Увидишь моржей, белых медведей, рыбу-кита! И закваска морская тебе только в помощь будет!
МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА (продолжая креститься). Господи, оборони!
ПЁТР. Не за то молишься, мать! Молись за большие свершения России! Мичман Калмыков и матрос Спафарьев!

Денис и Максим становятся по стойке «смирно».

ПЁТР. Как царь, помазанник Божий, благословляю вас на великие дела!
ДЕНИС. Рады стараться, Ваше Величество!
МАКСИМ. Стараться... рады...

Пётр быстро уходит.
Из подклета доносятся стоны.
Сверху раздаётся голос Петра: «Фёдор Юрьевич, всяк и каждый из наших подданных должен чувствовать, что наше единое намерение – это о их приращении и благосостоянии пещися!»
Все трое стоят, глядя то вниз, откуда идут стоны, то вверх, где вещает Пётр.
Слышна солдатская песня, звук которой нарастает – это полки приближаются к Преображенскому приказу и проходят мимо него:

Солдатушки, бравы ребятушки,
Кто же ваш родимый?
Наш родимый, Царь непобедимый,
Вот кто наш родимый.

Солдатушки, бравы ребятушки,
Есть у вас родная?
Есть родная, мать нам дорогая,
Наша Русь святая.

МАРЬЯ АПОЛЛОНОВНА. Чего скисли? Подпевайте, что ли, солдатушки!

Денис охотно включается в пение. Начинает подпевать и Максим. И, наконец, сама Марья Аполлоновна:
 
Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваша слава?
Наша слава — Русская держава,
Вот где наша слава.

Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваша сила?
Нашу силу на груди носили —
Крест — вот наша сила.

К о н е ц


                ЗАКОН  НЕ  ДЫШЛО

              2-я пьеса из триптиха «ПЕТРоспективы»

                Аннотация
Пётр I озабочен добыванием денег для казны, стараясь сам жить на одно жалованье контр-адмирала. Жена Екатерина недовольна доходом мужа и уговаривает его подать прошение в Адмиралтейство, чтобы занять освободившуюся должность вице-адмирала с большим жалованьем, мол, царю-то не посмеют отказать. Но Адмиралтейство отказывает Петру I в должности в пользу более опытного флотоводца. Пётр в бешенстве. Домашний кабинет-секретарь парирует: «Закон-то, оказывается, не дышло. Всем подчиняться надобно».

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ПЁТР I, царь России.
ЕКАТЕРИНА, жена Петра.
АЛЕКСЕЙ МАКАРОВ, кабинет-секретарь.
БИТКА, поп.

Алексей Макаров и поп Битка домашние, самые приближённые к царю люди, видящие и знающие то, что скрыто от глаз и ушей посторонних. Поэтому тон общения между Петром и этими персонажами несколько фамильярный.


Санкт-Петербург, 1713 год. Кабинет в доме Петра на Адмиралтейском острове.
ПЁТР и  поп БИТКА расставляют фигуры на шахматной доске. На Петре домашний халат. Поп в рясе и скуфейке.

ПЁТР. Заказал Нартову выточить особенные шахматы, чтобы два воинства отражали. Шведов с королём Карлом и русских со мной во главе.
БИТКА. Забавно.
ПЁТР. Вот, Битка, посмотри, какого он царя произвёл. (Показывает фигуру и ставит на доску.)
БИТКА (разглядывая). Похож как!
ПЁТР. Нартов не просто токарь, а большой мастер всяческих художеств. Мой учитель по этому ремеслу.
БИТКА. Только в такие шахматы я играть не буду.
ПЁТР. Почему это?
БИТКА. Как же я противу вас-то (показывая на фигуру царя) пойти осмелюсь? Для наших подданных сия игривая задумка вредна. Она изнутри, подспудно склонять и приучать к бунту будет.
ПЁТР (подумав). Да это же просто игра. Ты и с обычными фигурами противу меня ходишь.
БИТКА. Уже искушение! А с шахматным образом оно удвоится, и почитание помазанника Божьего под сумление будет ставить.
ПЁТР. Тогда я сам противу себя играть буду. (Переворачивает доску.) А ты за русского царя в баталию ринешься!
БИТКА. Вот это другое дело! Победить себя, свои страсти и грехи – это по-православному. Да и нам за царя в радость побиться.
ПЁТР. Ходи, Битка.

Играют в шахматы.

ПЁТР. Как же я миру жажду, Битка! Но никто из европейских государей не хочет его со Швецией заключать!
БИТКА. Как были варвары ещё при первом Риме, так ими и остались. Только силу понимают да монету звонкую любят.
ПЁТР. А монета у них превосходной чеканки! Нам свою ещё надо доработать.
БИТКА. Это тоже денег стоит. Лучше худая монета, да побольше, чем хорошая, да мало.
ПЁТР. Да и худой-то монеты мало! И на то надо, и на другое. И на войну, и на мир! Где денег взять?
БИТКА. А вы, Пётр Алексеевич, ещё с каждой церкви по колоколу возьмите. На пушки хватит. Скажете, как тогда на Соловках, что у вас, мол, колокольный звон только вблизи слышен, а пушки славу святых угодников распространят до самого стекольного града.
ПЁТР. С пушками у нас теперь всё хорошо. Демидовы на Урале лучше аглицких и свейских льют! Надо их навестить срочно. На новые корабли особые орудия нужны. Вот завтра же самолично и двинусь в путь. Поедешь со мной, Битка?
БИТКА. На Урал-то?
ПЁТР. На Урал!
БИТКА (испугавшись). Это же даль несусветная!
ПЁТР. Татарские жеребцы нас всего за две недели домчат! Вот заодно их и испытаем.
БИТКА. Я лучше буду Богу молиться за добрую дорогу Вашу. (Намеренно переключая тему.) Или ещё испытанный способ. Введите какой-нибудь новый налог для прибытка казны.
ПЁТР. Да уж задушили народ налогами-то. Даже на баню ввели по совету Ягужинского. Хочешь мыться – плати. Как я не хотел этого. Да убедили, что надо. (Делает ход.) А вот Лейбниц мне пишет, что наоборот надо уменьшать налоги. Это, мол, к внутреннему спокою государства ведёт.
БИТКА. Слушайте его больше! Он глаголет, куда ветер продует. Двадцать лет назад считал, что Швеция скоро до Сибири будет простираться! И рад был этому! А как мы начали бить Шведов, так сразу к Вам служить подался! До вас-то он у многих государей Европы советником перебывал, да только никакой пользы никому не принёс. Монады какие-то выдумал, чтоб им провалиться!
ПЁТР. Хитёр ты, Битка! Сам же его похваливаешь иногда! Просто на Урал ехать не хочешь, поэтому и зубы мне заговариваешь!
БИТКА. Как не хочу? Только прикажите.
ПЁТР. Прошу тебя как друга. С кем мне говорить в дороге-то?
БИТКА. Макарова возьми.
ПЁТР. Кабинет-секретарь должен бумагами заниматься, у него дел невпроворот.
БИТКА. Ладно уж. Поедем.
ПЁТР. А про Лейбница ты зря так. Человек учёнейший. Хорошее правление, говорил он, может быть тогда, когда устройство коллегий похоже на устройство часов, где колеса приводят друг друга в движение. Тогда и  государство будет показывать точное время. Хорошо сказано?
БИТКА. Эх, Государь! Часы не государство! А государство – это и часы, и пушки, и дворцы, и монастыри, и коровы, и зверь пушной, и ещё много чего. А главное – люди, которые не колёсики зубчатые. А уж время-то у каждого своё. Точного и не бывает.

Входит ЕКАТЕРИНА.

ЕКАТЕРИНА. Кто выигрывает? Небось, опять поп Битка?
ПЁТР. Пока никто. О делах заговорились, где денег взять для казны.
ЕКАТЕРИНА. Ах, Петруша! Во всякий-то час ты о государстве печёшься. А о семье своей даже не думаешь. Семье тоже деньги нужны.
ПЁТР. Ты же знаешь, я получаю аж два жалованья: контр-адмирала во флоте и генерала в сухопутных войсках.
ЕКАТЕРИНА. Петруша! Но ведь этого мало для царской фамилии-то.
ПЁТР. Я, Катюша, пример подданным должен давать своей жизнью. Самый способнейший способ к уменьшению пороков людских есть уменьшение надобностей. К тому же благоразумие требует держать расходы соответственно доходам. На свои доходы я и одеваю себя, и на другие нужды держу, и на подарки употребляю.
ЕКАТЕРИНА. Только примеру-то твоему никто не следует. Посмотри, какие дворцы понастроили твои сенаторы, генералы, губернаторы! А ты всё в казну, всё в казну!
ПЁТР. Так многие из них подряды имеют, мануфактуры, имения!
ЕКАТЕРИНА. Сам бы заводишко завёл какой! Люди думают, что ты миллионами ворочаешь, а ты гол как сокол.
ПЁТР. Да, я ворочаю миллионами! Да только не мои они, а государственные. Ничего, скоро я прищучу толстосумов, которые сперва о прибытке своём думают, а только потом уже о должности. Сказал Макарову указ готовить, чтобы тот, кто на государственной должности служит, не владел мануфактурами, приисками, имениями... Нет, имения оставлю, а то уж совсем людей по миру пущу.
БИТКА. Так они из казны будут тащить.
ПЁТР (в гневе). А за это смертна казнь последует! Казню двух-трёх сенаторов или губернаторов, другие не посмеют воровать!
БИТКА. Ещё как посмеют. Другой интерес появится, который будет только подкреплением первому.
ПЁТР. Какой ещё интерес?
БИТКА. Да вот мы с вами играем в шахматы, у нас интерес: кто кого. И здесь также будет. Сумею я закон обойти да царя провесть али нет? И награда велика в случае выигрыша, и опасность виселицы кровь волновать будет, в чём многие усладу находят.
ПЁТР (с трудом сдерживаясь). Шёл бы ты домой, Битка! Да готовился к пути дальнему! Завтра в пять утра быть здесь!
БИТКА. Хорошо, Пётр Алексеевич. (Встаёт.) Только тяпну ещё мадерки в гостиной. До свиданья, Екатерина Алексеевна!
ЕКАТЕРИНА. До свидания, Битка.

Битка уходит.

ПЁТР (после паузы). А тебе, Катюша, денег не хватает, что ли?
ЕКАТЕРИНА (пустив слезу). Не хватает! И платьев мало, и украшений! Вон на ассамблеях-то дамы как щеголяют: в бархате, шелках, бриллиантах! А всё жёны и дочеря каких-то губернаторов, не чета супруге царя! Мне иногда и показаться стыдно... (Плачет.) Хоть бы должность повыше взял с хорошим жалованьем, раз такой честный!
ПЁТР. Не плачь, Катенька. (Обнимая жену.) Я сам о должности думал. Только все они заняты.
ЕКАТЕРИНА (встрепенувшись). Нет, не все! Во флоте вакансия вице-адмирала свободна! А это 2240 рублей в год! Уж поболее контр-адмиральского доходу.
ПЁТР. А что это у тебя на шее? (Всматривается.)
ЕКАТЕРИНА (кокетливо). Колье из сапфиров.
ПЁТР. Откуда? Я тебе такое не дарил.
ЕКАТЕРИНА. Мне, Петруша, иногда подданные подарки делают.
ПЁТР. Дорогой подарочек! Уж не взятки ли тебе дают украшениями-то?
ЕКАТЕРИНА. Что ты, что ты! Единственно из уважения и почитания царских особ!
ПЁТР. Вот что, Катя! Не пристало тебе от подданных брать! А то к тебе лазейку быстро найдут, и ко мне тропинку через тебя проторят!
ЕКАТЕРИНА (обидевшись). Как это ничего? Сам-то берёшь!
ПЁТР. Когда? Что ты врёшь!
ЕКАТЕРИНА. Забыл, где мы сейчас находимся? Меншиков нам эти хоромы каменные на свадьбу подарил! А то до сих пор жили бы в избе крестьянской!
ПЁТР. Хватит! (Пытаясь взять себя в руки.) Не изба, а добротный дом на финский манер. Пусть и деревянный, но удобный. Я даже по нему скучаю иногда. (Пауза.) А на должность вице-адмирала, Катя, так и быть, я подам прошение в Адмиралтейскую коллегию.
ЕКАТЕРИНА. Подай, подай, Петруша! Тебе не посмеют отказать. Прямо сейчас с Макаровым бумагу составьте, пока он не нахрюкался.

Пётр звонит в колокольчик.

ЕКАТЕРИНА. Там ещё купец какой-то к тебе с челобитной. Сказали ему, что царь уже отдыхает. Бумагу свою оставил.

Входит МАКАРОВ.

ЕКАТЕРИНА. Ну, не буду вам мешать. Пойду гостей занимать. (Уходит.)
ПЁТР. Надо мне, Алексей Васильевич, прошение в Адмиралтейство составить на должность вице-адмирала.
МАКАРОВ. Да, засиделись вы в контр-адмиралах.
ПЁТР. Только сумление меня берёт. В морских делах я немного сделал. Некоторые контр-адмиралы меня превосходят по навыку и годам службы.
МАКАРОВ. Да как же немного?! Вы, Пётр Алексеевич, весь флот российский сотворили!
ПЁТР. Да что там! Одни галеры вёсельные пока. Линейных-то кораблей раз-два да обчёлся. Строятся ещё. Всё больше хитростью да абордажем шведов берём, а в военном искусстве до конца ещё не навыкли.  Ну, бери бумагу и перо.

Макаров становится за конторку.

ПЁТР. Только на гербовой вчерне не пиши. Потом на неё перепишешь.
МАКАРОВ. Знаю. Начало-то и конец я составлю по всем заготовленным правилам. Давайте середину сочиним, самую суть. Значится, надо перечислить все ваши заслуги.
ПЁТР. Так перечисли. (Пауза.) Аль не знаешь? Какие же это заслуги, если их не знают?
МАКАРОВ. Да как не знать, Пётр Алексеевич! Начнём с похода на юг, когда вы взяли неприступную крепость Азов. (Пишет.)
ПЁТР. Это со второй попытки. Первый-то поход неудача постигла. Совсем не умели мы тогда воевать.
МАКАРОВ (продолжая). Это раз. Заключили мир с турками в Константинополе, чтобы со шведами сподручней биться. (Пишет.)
ПЁТР. Петру Андреевичу Толстому спасибо. Только это не пиши! Сия заслуга на дипломатическом поприще, а не на морском.
МАКАРОВ. Навигацкую школу открыли!
ПЁТР. Да я только Указ написал! Открыли-то мои сподвижники!
МАКАРОВ. Так по Вашему же Указу!
ПЁТР. Ну, отметь.
МАКАРОВ (не отрываясь от дела). А первые победы наши над шведами?
ПЁТР. Это при Эрестфере и Гумельстрофе?
МАКАРОВ. Именно.
ПЁТР. Славно эти виктории дух наших солдат подняли! Тогда мы убедились, что можем бить самую сильную армию, от которой дрожит вся Европа. Только не пиши сей пункт.
МАКАРОВ. Почему это?
ПЁТР. Сии победы сухопутные, а мы в Адмиралтейство пишем.
МАКАРОВ (психанув). Так мы половину ваших заслуг выбросим! Может, и Нотебург не писать?!
ПЁТР. Нет, его вставь. Это морской форт, хоть и на озере Ладожском. Я тогда ещё капитаном-бомбардиром был. Пушки наши неважно стреляли, к тому же порох отсырел и плохо возгорался. А зарядишь его побольше, так орудие на месте разрывалось. Однако мы сумели громаднейший обстрел крепости произвесть. Смотрим, идёт шведский барабанщик с белым флагом. Бумагу хочет передать лично в руки фельдмаршалу Шереметьеву. Я прочитал.  Жена коменданта просит выпустить из крепости всех дам, ибо они-де жестоко страдают от дыма и огня. Тогда я велел написать такой ответ. «Фельдмаршал не согласится опечалить шведских дам разлукою с мужьями. Если же они всё-таки соизволят оставить крепость, то пусть возьмут с собой и любезных супругов».
МАКАРОВ. Да вам, Пётр Алексеевич, надо всю Свейскую войну описать! Русским Плутархом станете!
ПЁТР. Уже описываю. Работы тебе, Лёшка, прибавится, чтобы привесть сочинения мои в надлежащий вид!
МАКАРОВ. С превеликим удовольствием! А что шведы-то на ваш ответ?
ПЁТР. Взбесились! Палить стали остервенело! Почти весь порох извели, как потом мы увидели в арсеналах. Через две недели комендант выносит нам золотой ключ от форта. Я и назвал сию крепость Шлиссенбургом, то есть городом-ключом. Ключом к выходу в море через Неву.
МАКАРОВ. Да уж лучше бы старое название «Орешек» русской крепости вернуть.
ПЁТР. Шлиссенбург для ворогов доходчивей звучит. Ну, что там дальше?
МАКАРОВ. Первую морскую победу над двумя шведскими кораблями записать?
ПЁТР. Это запиши! Славно мы на лодках взяли их многопушечные корабли на абордаж!
МАКАРОВ. Взятие Дерпта и Нарвы писать?
ПЁТР. Не пиши. Сухопутные виктории.
МАКАРОВ (раздражаясь). А взятие Риги, Ревеля, Выборга и Кексгольма?!
ПЁТР. Тоже сухопутные, болван!
МАКАРОВ (вспылив). Как хотите, Государь, но разгром под Полтавой и пленение шведской армии у Переволочны я запишу! Хоть режьте меня!
ПЁТР (подумав). Ладно уж, запиши. Только Прутский поход не поминай.
МАКАРОВ. Хорошо. А как подписывать прошение?
ПЁТР. Как-как? Контр-адмирал Пётр Михайлов.
МАКАРОВ (рассмеявшись). Зачем вам этот маскерад, Пётр Алексеевич? Ведь все давно знают, что под Михайловым Ваше Величество кроется.
ПЁТР. Не умею объяснить. Но пусть пока так будет.
МАКАРОВ (просматривая бумагу). Длинно прошение получается. Я бы короче сделал.
ПЁТР. Да как короче-то? И так многое опустили.
МАКАРОВ. А вот как. Приказываю перевесть меня на должность вице-адмирала. Царь. И всё!
ПЁТР. Ничем из вас старые норовы не выбьешь! Это же коллегия! Там всё решают кол-ле-ги-ально, по-нашему, сообща, чтобы к общему выводу прийтить.
МАКАРОВ. Ну-ну. (Как бы про себя.) Выберут, не беспокойтесь, хоть Карлом 12-м подпишетесь.
ПЁТР. Ты у попа Битки научился дерзить, что ли?! Тот хоть мудрые вещи говорит иногда. А ты только грамотей, а мыслей своих не рождаешь! (Пауза.) Екатерина Алексеевна сказала, что какой-то купец с челобитной приходил. Кто таков?
МАКАРОВ. Семён Расторгуев.
ПЁТР. Знаю такого. Добрый купец! Указы мои блюдёт, завёл три мануфактуры, пользу государству делает. Чего хочет-то?
МАКАРОВ. Жалуется, что над ним обман был произведен. Хочет с обидчика денег получить.
ПЁТР. Кто ж тот лиходей, что такого полезного слугу отечества обидел?
МАКАРОВ (неохотно). Как бы это сказать...
ПЁТР. Говори, не бойся! Пусть он будет большого чина, накажу по справедливости! Меншиков, что ли?
МАКАРОВ. Нет, не Меншиков. Это, Пётр Алексеевич, вы.
ПЁТР (в удивлении). Я?! Да как он посмел подавать мне челобитную на меня же самого! Где и когда я его обманул?!
МАКАРОВ. Вы, Государь, обещали сделать сына Расторгуева счастливым и выпросили его у отца на военную службу. Да только в плен к шведам он попал и до сего времени у них находится по слухам. Вот такое счастие!
ПЁТР. Чего же отец хочет?
МАКАРОВ. Вернуть ему сына и дать тысячу рублей, покрыв этим обман.
ПЁТР (возмущённо). Это же почти всё моё жалованье генерала за год! Вот Катюша обрадуется!

Пётр нервно ходит взад-вперёд.

ПЁТР. Вот что! Не по правилам подавать иск судье на самого же судью. Отдай завтра челобитную в Сенат, пусть там рассмотрят.
МАКАРОВ. Мудро, Пётр Алексеевич!
ПЁТР. Утро вечера мудренее. Спать. Завтра в путь двигаюсь.

Затемнение. Слышен вечерний выстрел пушки в Петропавловской крепости. Издалека доносится солдатская песня того времени:

Распахана шведская пашня,
Распахана солдатской белой грудью.
Орана шведская пашня
Солдатскими ногами.
Боронена шведская пашня
Солдатскими головами.
Поливана шведская пашня
Горячей солдатской кровью.

Медленный рассвет. Крики петухов то далеко, то близко.
Голос Петра: «Почему все ещё спят? Бездельники!»
Энергично входит Пётр в походном кафтане и треуголке. За ним семенит поп Битка с забинтованными указательным и средним пальцами правой руки.

ПЁТР. Сейчас подкрепимся с дороги, и пойдёшь домой отдыхать. (Подходит к конторке и просматривает бумаги.)
БИТКА (с укором). Я уж полагал, что и не вернёмся вовсе. (Хлопает по подолу подрясника, отчего поднимается клуб пыли.) Погибель, думал, найдём в сем опасном путешествии.
ПЁТР. Макаров славно потрудился. Не бездельничал без меня.

Второпях входит Макаров, надевая парик на ходу.

МАКАРОВ. Доброго здравия, Пётр Алексеевич! С приездом вас!

Пётр кивает, не отрываясь от бумаг.

БИТКА (жалуясь Макарову). Эх, Алёшка! Думал, не выживу! Я даже железо на заводе ковал аки кузнец! Горн Змеем Горынычем огнём на меня дышал! Обжёгся весь!
ПЁТР. Что ты врёшь! Всего два пальца подпалил!
БИТКА (глядя на забинтованные пальцы). Как же я теперь крёстным знамением осенять буду? (Пробует перекреститься негнущимися пальцами в бинтах.) Надо мной посмеются все, ибо двуперстие выходит да ещё особливо заметное. Еретик, скажут! Отступником дразнить станут!

Пётр и Макаров смеются.

МАКАРОВ. Пётр Алексеевич, а что это за обувь на вас такая странная?
ПЁТР. Нравится?
МАКАРОВ. Попробуй я сказать, нет! Но я правдив и скажу честно: нет, Государь, не нравится!
ПЁТР. Да и мне уже не по душе стала, когда в ней ноги промочил. (Снимая треуголку и кафтан.) Решил я, Алексей, испробовать слесарное дело на заводе у Демидовых. Шесть часов вытачивал деталь, подгонял её под нужные вершки. (Надевая халат.) А как выточил, потребовал оплаты за свой труд. Управляющий дал немного.
МАКАРОВ. Надо думать, поболее, чем простому работнику.
ПЁТР. На башмаки хватило. (Потопав ногами на месте.) Просохли уже. По дороге назад их купил. (Постепенно раздражаясь.) Уж больно нахваливал торговец, мол, португальским манером исделаны! А как дождь пошёл, так  вмиг промокли! Обманули, канальи! С Демидовых, что ли, пример все берут на Урале?!
МАКАРОВ. Пётр Алексеевич, покажите-ка ботинок?

Пётр поднимает ногу. Макаров наклоняется и смотрит на ботинок. Любопытствует и Битка, глядя на башмак в лорнет.

МАКАРОВ. Юфть вся расползлась.
БИТКА. Потому что дёгтем намазывали!
ПЁТР (опустив ногу). А как надо?
БИТКА. Салом! Опытные башмачники пропитывают юфть ворванным салом! Тогда башмак воду не будет пропускать.
ПЁТР. Алексей Васильевич, готовь указ!

Макаров становится за конторку и берёт перо.

ПЁТР. Пиши! Запрещается обрабатывать юфть дёгтем, ибо обувь из такой юфти пропускает воду в дождливую погоду! Юфть надлежит обрабатывать... как ты сказал?
БИТКА. Ворванным салом. Только не свиным, упаси Господь!
МАКАРОВ. Что это за сало такое?
ПЁТР. Верно от китов и моржей.
БИТКА. Правильно. Государь всё знает!
ПЁТР. Вот и промысел охотничий на севере возрастёт! Одно колёсико всё-таки крутит другое, Битка! Пиши дальше. ... ворванным салом. Даётся два года для овладения новым способом деланья обуви!
МАКАРОВ. Это что же, целых два года с мокрыми ногами ходить?
ПЁТР. Зато уж через два года я по всей строгости спрошу! Закон есть закон!
МАКАРОВ (углубившись в писание, как бы про себя). Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло.
БИТКА (зевнув). Да уж. Закон дело человечье. Грешно ему поклоняться аки идолу языческому.
ПЁТР (взрываясь). Да вы что?! Крамолу пускать?! Да ещё при мне?! Запомните, государственный закон не дышло! Он как путеводная звезда прямой путь указывает к свершению дел! Вот что надобно всем усвоить!
БИТКА. Прямой-то путь не есть самый короткий да истинный. Сам посуди, Государь. Плывёт корабль, со звёздами сообразуя свой путь, то бишь по законам навигацким. Но вот впереди рифы, али мель, али скала какая! Обходит он их стороной, бросая на время прямой путь, ибо есть ещё и Божий закон. А он повелевает не губить людей, ибо писано в Евангелии «возлюби ближнего, как самого себя».
ПЁТР. Ты хочешь сказать, что можно государственные законы нарушать?!
БИТКА (несколько испугавшись). Местами только, Государь! Местами. И временами, когда они сами нарушают законы Божеские.
ПЁТР (в гневе). Иди, Битка, домой! Скройся от глаз моих поскорее! Ох, как я устал от тебя за три недели путешествия!
БИТКА. Уж прости, Пётр Алексеевич, но люблю я мысль человечью к стене припереть, чтоб не зазнавалась!
ПЁТР. Вон пошёл!

Битка поспешно уходит, осенив Петра крёстным знамением забинтованными пальцами. Макаров не сдерживает смешок, но сразу же напускает на себя серьёзный вид.

ПЁТР (взглянув на Макарова). Ах, Битка! И смех, и грех!
МАКАРОВ. А вообще, Государь, не до смеху теперь.
ПЁТР. Что ещё случилось без меня?
МАКАРОВ. Как бы это сказать-то? Сенат одобрил челобитную купца Расторгуева. (Пауза.) Ну, противу вас-то которая.
ПЁТР (потрясённый). Как?!
МАКАРОВ. Ответчику, то бишь вам, следует вызволить сына Семёна Расторгуева из шведского плена и дать ему тысячу рублей.

Входит Екатерина в пеньюаре и ещё не причёсанная.

ЕКАТЕРИНА. С возвращением, Петруша!
ПЁТР (целуя жену). Здравствуй, Катюша.
ЕКАТЕРИНА. Чего вы раскричались в такую рань? Поспать не дадут!
ПЁТР. Сенат противу меня пошёл, Катенька! Как тут не раскричаться?
МАКАРОВ. Закон есть закон, Пётр Алексеевич.
ЕКАТЕРИНА. Знаю я всё, Петруша. Прости, виновата я перед тобою! Не знала, что в этой челобитной писано и передала её Макарову.
ПЁТР. Ну, так что? Так и надо было сделать.
ЕКАТЕРИНА. А за это получила ожерелье с сапфирами от Расторгуева.
ПЁТР. Вон оно как!

Пётр начинает нервно ходить, подёргивая головой.

ЕКАТЕРИНА (протягивает колье). Выкупи на сию драгоценность купеческого сына из плена!
ПЁТР. Нет! Получится, что сам Расторгуев выкупит сына на свои деньги. Я обменяю нашего пленника на двух шведских офицеров. А колье верни купцу!
ЕКАТЕРИНА. И ещё тысячу рублей ему в награду? Эх, мужчины! Какие вы глупые. Ничего больше и не надо будет. Ни украшение возвращать, ни тысячу рублёв!
ПЁТР. Так это противу решения Сената!
ЕКАТЕРИНА. В челобитной писано, что ты, Петруша, обещал младшего Расторгуева осчастливить. Так?
МАКАРОВ. Так.
ЕКАТЕРИНА. А когда он прибудет из плена, то оба будут счастливы! И сын и отец! То есть, ты сдержишь своё обещание!
МАКАРОВ (восхищённо). Ну, Екатерина Алексеевна! И подарок купца себе оставила, и годовое жалованье мужа сохранила! И ведь всё по закону!
ПЁТР (в задумчивости). Хитры и коварны эти законы. Дьявол в них кроется. Вроде бы всё по закону, а по справедливости получается, что объегорила Катюша купца.
ЕКАТЕРИНА (вспыхнув). Это я-то объегорила? Да сам Расторгуев, разбойник, подарив мне колье, намерен содрать за него тысячу рублей якобы за сына. А оно намного дешевле! Это он нас хочет надуть, да просчитается! (После паузы.) Всё хорошо и справедливо получится, сокол мой. (Целует мужа в щёку.) Ну, пойду одеваться. (Зевая.) Нет, пожалуй, ещё посплю. (Уходит.)
ПЁТР. Что ещё нового произошло?
МАКАРОВ. Ответ пришёл из Адмиралтейской коллегии.
ПЁТР (встрепенувшись). Ну, не тяни! Добивай уж.
МАКАРОВ. Как это ни прискорбно, но отказали нам от должности вице-адмирала.

Пётр застывает в онемении.

ПЁТР (устало). Вот тебе раз. Не ожидал я такого. Не думал я, что экзаменуемому бывает не так сладко, как экзаменатору. (Взорвавшись.) Все ополчились противу меня! Они что, не поняли, что под Михайловым царь скрывается?!
МАКАРОВ (успокаивая). Наоборот, Пётр Алексеевич, очень даже поняли. Потому и отказали, что испугались. Ведь если бы они дали вам должность из-за своего подхалимства к царской особе, вы бы сами многих из них должностей лишили.
ПЁТР. Лишил бы! И не только должностей!
МАКАРОВ. Поэтому не следует обижаться. Закон-то, оказывается, не дышло. Всем подчиняться надобно.
ПЁТР (крепко задумавшись). Тяжела моя дума, коей и разрешить пока не могу. (Садится за шахматы.) Может быть, прав поп Битка? И часы плохая аллегория для государства? (Смотрит на доску.) Пока же контр-адмирал Пётр Михайлов ставит царю Петру Романову мат! (Переставляет нужную фигуру и опрокидывает свою деревянную копию на доске.) Поеду поглядеть, что на верфях сделали. (Уходит.)

Макаров подходит к шахматной доске, и некоторое время смотрит на неё.

МАКАРОВ. Не-е, так не пойдёт, Пётр Алексеевич! (Поднимает фигуру царя и ставит её в вертикальное положение). Вот так надо.

Конец


                ГДЕ ЧЕСТЬ, ТАМ И ПРАВДА
            
              3-я пьеса из триптиха «ПЕТРоспективы»

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ПЁТР I, царь России.
ЕКАТЕРИНА, жена Петра.
МЕНШИКОВ, светлейший князь.
ЭРЕНШЁЛЬД, шведский контр-адмирал (шаутбенахт).

Сентябрь 1714 года. Дворец Меншикова в Санкт-Петербурге.
Идёт празднование победы русского флота в Гангутском сражении. Закуток зала с банкеткой посередине, справа и слева проходы в зал, откуда доносится музыка (полонез). Вдруг музыку перекрывает грохот фейерверков, помещение наполняется разноцветными бликами. Слышатся крики «Ура!»
Входят ПЁТР и МЕНШИКОВ. Царь в вице-адмиральском мундире. Светлейший князь в бархатном кафтане, увешанном орденами. Салют стихает.

ПЁТР. Слабоваты твои шутихи, Александр Данилович! Слабоваты!
МЕНШИКОВ (недовольно). Так порох берегу, Государь! Если сейчас жару поддать, для большого фейерверка мало останется. Вот через три дня так жахнем, что венец нашего праздника в Стокгольме услышан будет!
ПЁТР. Да я не про громкость. Аллегорий надо побольше, смыслу! Чтоб народ всё сражение морское как наяву увидал! А так, чего палить без толку? (Смотрит на Меншикова.) А почему, Алексашка, у тебя рожа такая кислая? Будто не мы шведов побили, а они нас? Ну, говори, чего голову повесил?
МЕНШИКОВ. Не нравится мне, Государь, как мы с пленными шведами обходимся.
ПЁТР (в удивлении). Как?! Неужто жалобы поступили?
МЕНШИКОВ. Жалобы! Хе-хе. Чего им жаловаться-то, как сыр в масле катаются!
ПЁТР. Так чем же ты недоволен?
МЕНШИКОВ. Негоже победителю вести себя с врагом так, как раб с господином. Они-то не так с русскими пленными обходятся. А вы этого Эреншёльда за царский стол рядом с собой посадили! Офицеров ихних потчуете! Посмотрите на их лица! Пьяные, сытые, с довольными улыбками, будто они победу одержали! Да шведы, наверное, в тайне смеются над нами!
ПЁТР. Ты, Александр Данилович, это брось! Гнев свой в баталии над врагом источай! А над побеждёнными и беззащитными людьми будь великодушным. И честь свою блюди!
МЕНШИКОВ. Честь! Хорошо её блюсти перед теми, кто сам честь имеет. Они-то наших офицеров и даже генералов десять лет гноили, на воде и сухарях держали! А уж с простыми солдатами что творили, пока Карл, видите ли, не соизволил согласиться на обмен. А он всё тянул и тянул! Одного нашего на своих пятерых предлагал менять. Потом до двух снизошёл! Честь!
ПЁТР. Как им, так и нам перед судом Божьим ответ держать, Александр Данилович! Уж Он рассудит. (Задумывается.) Четырнадцатый год со шведом воюем, регулярную армию создали, флот, а регламента воинского до сих пор нет! Что-то Конон Зотов со своими толмачами медленно переводит. Аглицкий регламент перевёл, голландский и датский перевёл. Сейчас над французским сидят. Хотелось бы ещё шведский уразуметь. Да война с ними не даёт их регламент раздобыть.
МЕНШИКОВ. Зачем столько много, Государь?
ПЁТР. Победу в войне обеспечивают не только справное оружие и храбрые сердца, но и добрые порядки! Выберем всё самое лучшее у одного, другого, третьего. Возьмём только то, что нам подходит. А чего не достанет, – своего присовокупим. Особливо честь! Верно наш народ говорит: где честь, там и правда.
МЕНШИКОВ. Народ много чего говорит.

Из зала доносится музыка.

ПЁТР. Эх, Александр Данилович, отвлёк ты меня от праздника заботами! Сейчас радость великую надобно в народ внесть! А для этого самим радоваться и веселиться следует. Ну-ка, сумрак лица своего освети улыбкой! Ну!

Меншиков мрачно растягивает уголки губ.

ПЁТР. Не празднично как-то ты улыбаешься. Вот и фейерверк у тебя такой же!
МЕНШИКОВ. Какой такой?
ПЁТР. Снаружи цветущий, а внутри пустой, как пустоцвет, без семени.
МЕНШИКОВ. Какого ещё семени?
ПЁТР (подумав). Вот как ты покажешь пленные корабли шведов вечером, когда уже темно?
МЕНШИКОВ. Вокруг кораблей и меж ними огненные фонтаны запылают. Будет светло как днём! Всё уже подготовлено.
ПЁТР. А как незнающий наблюдатель поймёт, что это корабли наших врагов? Ведь флаги-то сняты с них.
МЕНШИКОВ. Так всяк отличит шведский линейный корабль от наших галер.
ПЁТР. Это мы с тобой отличим да матросы. А простые мужики и бабы не отличат. Поэтому, Александр Данилович, надо какой-то знак на них наложить. Подумай-ка, какой?
МЕНШИКОВ. Неужто их флаги на мачты вернуть?
ПЁТР. Ты что себе позволяешь?! И как могла в твою башку сия предательская мысль войти?!
МЕНШИКОВ. Да умаялся я с этими торжествами, думы вразнобой пошли, одна на другую натыкается. Ты уж подскажи, как надо.
ПЁТР. А надо просто надпись дать.
МЕНШИКОВ. Надпись? Народ-то у нас не шибко грамотный, чтоб на лету письмена разбирать!
ПЁТР. Да как узрят горящие буквицы, спросят: «Чегой-то там сказано?» Ты на себя посмотри! Все надписи просишь вслух тебе прочесть. Давеча спрашивал про титр на голландской склянке, перед тем как лекарство принимать?
МЕНШИКОВ. Это, Государь, другое дело! А вдруг там «яд» написано?
ПЁТР. Если захотят отравить, то «яд» не напишут.
МЕНШИКОВ (обеспокоенно после паузы). Да уж...  Спасибо, что предупредили. Так что написать-то на кораблях?
ПЁТР. Не на кораблях, а над ними! (Задумавшись.) Что этими кораблями шведы намеревались сделать у Гангута? А?
МЕНШИКОВ. Уловить наш флот.
ПЁТР. Вот именно! Но сами были уловлены! Вот и напиши: уловляемые – уловлены! Это и есть семя всей картины!
МЕНШИКОВ (повторяя, чтобы запомнить). Уловляемые уловлены. (Восхищённо.) Какой ты хитроумный, Государь!
ПЁТР (постепенно расходясь). На носу флагмана «Элефант» поставь большую фигуру слона. На грот-мачту прикрепи двуглавого орла и сделай так, чтобы он стрелы огненные в слона пускал! А под конец чтоб слон тот на куски разлетелся!
МЕНШИКОВ (заразившись азартом Петра). Пороху внутрь насовать!
ПЁТР. И надпись чтоб запылала: орёл мух не ловит!
МЕНШИКОВ. Орёл...  Так есть уже такая надпись на триумфальных воротах!
ПЁТР. Пусть ещё будет! Чтобы в голову втемяшилось чего, надобно иногда не меньше трёх раз повторить! А надписи наши крылаты должны стать, чтобы потом на устах всего народа бытовали! Только тогда это истинное художество!

Входит Екатерина.

ЕКАТЕРИНА (Меншикову). Александр Данилович, там, гляди того, драка начнётся. Вы, как хозяин, предупредите сие.
ПЁТР (встрепенувшись). Какая драка?!
ЕКАТЕРИНА. Между нашими и шведскими офицерами. Разгорячились от вина. Задирают друг друга.
МЕНШИКОВ. Как я не хотел младших офицеров на ассамблею звать!
ПЁТР. Надо пресечь! (Делает движение к выходу.)
ЕКАТЕРИНА. Пётр Алексеевич! Я весь день за тобой гоняюсь, никак поздравить не могу! (Понизив голос, интимно.) Поздравляю тебя, Петруша, с победой и новым званием вице-адмирала! (Протягивает коробочку.) Как тебе идёт этот мундир!
ПЁТР (открыв коробочку). Перстень? Ты знаешь, Катя, как я не люблю эти бесполезные камешки?
ЕКАТЕРИНА. Это не камешек. Это изумруд уральский! Видишь, какой огромный! Прелесть!
ПЁТР. Зачем деньги тратить?
ЕКАТЕРИНА. Теперь можно себе позволить такой подарок. Ты вице-адмирал и будешь получать аж 2240 рублей в год!
МЕНШИКОВ (не сдержав ухмылки). Крез!
ЕКАТЕРИНА (Петру). Носи этот перстень! Пусть все короли тебе завидуют. Такого нет ни у Августа, ни у Фредерика, ни у Людовика, я уж не говорю о бедном Карле.
ПЁТР. Спасибо, Катенька. (Целует жену в щёку.)

Из зала доносится шум драки.

ПЁТР (Меншикову). Вот до чего дошли без уставу-то! (Выбегает).
ЕКАТЕРИНА. Помог бы царю!
МЕНШИКОВ. Он без меня лучше уладит. (Демонстративно садится на кушетку и разваливается.) Я-то не разниму, а наоборот сразу же в баталию кинусь. Чтоб этому контр-адмиралу Эреншёльду по зубам! По зубам!

Крик Петра из зала «Пре-кра-тить!» Шум драки постепенно стихает.

ЕКАТЕРИНА. Что ты так осерчал на этого Эреншёльда?
МЕНШИКОВ. Да мы его от смерти спасли, из моря тонущего вытащили! А то давно бы на трапезу рыбам пошёл! А каким гусаком он вышагивал сегодня под нашими триумфальными воротами! Специальный мундир ему сшили с серебряной нитью для этого торжества! Да ещё с флагом своего флагманского корабля! Аки победитель! Ух, как кулаки чешутся!
ЕКАТЕРИНА. После драки не машут кулаками-то, Александр Данилович.
МЕНШИКОВ. Драка ещё не кончилась, Екатерина Алексеевна! Мир не подписан. (Пауза.) Я вот, что хотел сказать. (Тихо.) Пётр Алексеевич тратит много денег на торжества.
ЕКАТЕРИНА. Тебе-то что? Из казны чай тратит.
МЕНШИКОВ. Ага! Из казны! Из моей мошны великая часть уходит! (Сдерживая себя.) Сказал, что покроет убытки. Только когда? А ему всё мало! Слона вот теперь делать надо. Да так хитро изобресть, чтобы слон тот на куски разлетелся. А ещё крыла к надписям приспособить. Как их приспособишь-то? Ведь буквицы огненные будут?
ЕКАТЕРИНА. Это зачем?
МЕНШИКОВ. Государь приказал, чтобы надписи крылаты были.
ЕКАТЕРИНА. Крылаты? Пётр Алексеевич затейник бывалый!
МЕНШИКОВ. А всё на мои! Ты, говорит, не скупись, щедро мастеров одаривай. Да  ещё всю эту ораву (кивая на зал) в своём дворце пою и кормлю! Хорошо чужим-то добром разбрасываться. (Пауза.) Ты уж, Екатеринушка, по старой дружбе, посодействуй в умерении царской щедрости за мой счёт.
ЕКАТЕРИНА (сочувствуя). Я бы рада. Да как тут посодействуешь, Алексаша?

Входят Пётр и ЭРЕНШЁЛЬД.

ПЁТР. Капитана шведского флагмана «Элефант» шаутбенахта Нильса Эреншёльда я уже всем представлял. (Эреншёльду.) А это жена моя, государыня Екатерина Алексеевна.
ЭРЕНШЁЛЬД (с сильным шведским акцентом). Майо поштэние. (Кланяется.)
ПЁТР. Это генерал-губернатор Санкть-Питербурха, генерал-фельдмаршал, светлейший князь Ижорский Александр Данилович Меншиков.
МЕНШИКОВ (сделав лёгкий поклон). Мы знакомы, Государь. Он просил у меня сто рублей. (Зло глядя на шведа.) Не дал!
ПЁТР. Нильс, зачем вам деньги? Вы содержитесь на наш государственный счёт. Вам чего-то не хватает?

Эреншёльд, покосившись на Екатерину, молчит.

ПЁТР. Екатерина Алексеевна, не будете ли так любезны, оживить гостей? Лучше вас этого никто не сделает.
ЕКАТЕРИНА (польщённая). Хм. Это да. Хорошо, Пётр Алексеевич, оживлю. (Уходит.)
ПЁТР. Так чего же вам не хватает?
ЭРЕНШЁЛЬД (обстоятельно). В майом рашионе ошен мало: вина, пива, колбашок.
ПЁТР. Колбасок? (Подумав.) Так вам же из Швеции немало денег прислали.
МЕНШИКОВ. Они их уже на девиц просадили. Хе-хе!
ПЁТР. Это правда?
ЭРЕНШЁЛЬД. В пльену, Ваше Велишество, ошен скушно. Ньет дьела. И дльа ждоровийа надо.
ПЁТР. Дело я всегда найду, Нильс. (Меншикову.) Через три дня после торжеств пошли всех пленных матросов и младших офицеров обводной канал рыть. Пусть подсобят нашим мужикам.
ЭРЕНШЁЛЬД. Мы нье рабы, Ваше Велишество!
ПЁТР. Вас, контр-адмирала, эта работа не коснётся.
ЭРЕНШЁЛЬД. Благодарьу, Ваше Велишество! (Встаёт по стойке смирно, отняв платок от глаза, под которым открывается яркий синяк.)
МЕНШИКОВ (радостно). Ого! Хорошо дали наши молодцы!

Музыканты в зале играют менуэт.

ЭРЕНШЁЛЬД. Менья в горе утешайет то, што йавльайус пльенником Вашего Велишества! Што вы, вельикий моршкой командьир, благошклонны ко мне!
ПЁТР. Как вы хорошо овладели русским языком, почти все слова правильно склоняете! У кого улились?
ЭРЕНШЁЛЬД (улыбнувшись). Как не наушитса, Шетырнадсат льет с вами войу-йу...
ПЁТР (вспылив). Не воюю, а воевал! И отвоевался! Здесь вы ошиблись в правильном окончании, Нильс! (Взяв себя в руки.) Мы найдём вам занятие, Нильс, приличное вашим знаниям и умениям.
МЕНШИКОВ. Рыбацкие лодки смолить!
ПЁТР. Александр Данилович, идите и займитесь делами.
МЕНШИКОВ. Как! Все дела завтра, Государь! Сами приказали веселиться.
ПЁТР. Веселиться – тоже не простое дело, если с умом. (Провожая Меншикова за локоток, тихо.) А сто рублей всё-таки дай шведу.

Меншиков, вспыхнув, направляется было к выходу, но вдруг останавливается.

МЕНШИКОВ (тихо Петру). Пётр Алексеевич, у Эрешёльда зуб болит.
ПЁТР (заинтересованно). Какой?
МЕНШИКОВ. Да все, Государь!
ПЁТР. Смотри, если соврал!

Меншиков, пряча улыбку, уходит.

ПЁТР. Свой регламент морской помните?
ЭРЕНШЁЛЬД. Кашдойе слово, Ваше Велишество!
ПЁТР. Это хорошо. Написать сможете?
ЭРЕНШЁЛЬД. Сможу, но не буду.
ПЁТР. Почему это?
ЭРЕНШЁЛЬД. Я подданный корольа Карла!
ПЁТР (посмотрев ему в глаза). Вы хороший солдат, Эреншёльд. Храбрый и верный слуга своего государя. Вы всегда будете иметь моё расположение, хотя и убили многих моих храбрецов. Я уже простил вас перед всеми гостями.
ЭРЕНШЁЛЬД. Йа выполньал свой долг. Искал смьерти, но не нашёл. Мой корол Карл так же благородьен, как и вы. Один пльенный русский золдат услышал плохие слова про вас от стражников и...
ПЁТР (перебивая). Какие слова?
ЭРЕНШЁЛЬД. Ошен плохие, шкверныйэ, ньесправьедливыйэ. Йа нье хошу их гаворыт. Ваш золдат вырвал у стражник шпагу и заколол его! (С городостью.) Мой корол узнал о такой прьеданности русского подданного свойэму гошударьу и освободил его вмьесто казнить. Карл сказал: «Если бы всье мойи подданныйэ были такийэ вьерныйэ!»
ПЁТР (постепенно расходясь). Я говорил с этим добрым солдатом. Он мне передал историю иначе. Честила ваша стража не меня, а Россию! Оскорбляли отечество наше самыми паскудными словесами! (Сдерживая себя.) Карл же отечество своё опустошил ради войн и собственной славы полководца! Мечтает быть владетелем других царств. Но если он не может рассудительно владеть своим королевством, то может ли повелевать другими?! Я же всегда мира хотел. Мне слава Александра Македонского не нужна. Но Карл и слышать ничего не хочет о мире! Запутал всё своим упрямством так, что приходится распутывать силой и оружием. Господь дал: научились воевать!
ЭРЕНШЁЛЬД. Да, тьепер русские дьерутся как львы. За ними идьот такайа слава, что в мирьэ нет армии, каторой бы они уступили.
ПЁТР. Пять лет назад после Полтавской баталии на обеде с вашими пленными генералами я сказал тост в их честь: «Пью за здравие моих учителей, которые меня воевать научили!» Теперь Полтава, только морская, случилась у берегов Гангута. Выдержали мы экзамен, Нильс?
ЭРЕНШЁЛЬД. Ошен успешно! Высокопохвално, Ваше Велишество! Это правда!
ПЁТР. Где честь, там и правда, Нильс.
ЭРЕНШЁЛЬД. Как-как? Гдье шест, там и правда? Йа запомньу. (После паузы). Йа готов написат по памьати морской рьегламент. Толко, думайу, он вашэй армии нье нужон.
ПЁТР. Почему?
ЭРЕНШЁЛЬД. Нам надо вставить в ньего «Гдье шест, там и правда».
ПЁТР. Хм. Мне это льстит. Но только после того как напишете мне весь регламент, который был до русской поговорки.
ЭРЕНШЁЛЬД. Хорошо, Ваше Велишество!

Голос МЕНШИКОВА: «Хватит менуэтов! Трепака давай!»
Музыканты в зале играют танец «Трепак».
Пётр тоже выделывает одно коленце.
Вдруг Эреншёльд хватается ладонью за щёку.
 
ПЁТР (радостно). Зубы болят?
ЭРЕНШЁЛЬД. Один шалит.
ПЁТР. Сейчас я вылечу. (Доставая  из кармана тряпичный свёрточек и разворачивая его.) Не совсем наврал светлейший князь. (Щёлкает щипцами для удаления зубов.)
ЭРЕНШЁЛЬД (настороженно). Што это?
ПЁТР. Пеликан! (Продолжая  щёлкать щипцами.)  Хороший инструмент, голландский!
ЭРЕНШЁЛЬД (в волнении). Што вы хотите делать?
ПЁТР. Услуга за услугу! Вы мне регламент, а я вам зуб выдерну.   Боль как рукой снимет!
ЭРЕНШЁЛЬД (в ужасе). Не надо! Пуст болит!
ПЁТР. Надо, солдат! Имейте мужество! Присядьте сюда. Всего лишь одно мгновение, Нильс. И выпьем вина! Откройте рот! Где же ваша храбрость, контр-адмирал?!
ЭРЕНШЁЛЬД. Толко ради вас.

Эреншёльд сев на кушетку, боязливо открывает рот. Пётр подходит к нему, становится спиной к зрителям и слегка наклоняется.

ПЁТР. Вижу! Нижний-правый. (Приступает к операции.)

Эреншёльд громко кричит. Пётр поворачивается и рассматривает выдернутый зуб, зажатый в щипцах.
С одной стороны вбегает Екатерина, с другой Меншиков.

ЕКАТЕРИНА. Что случилось?!
МЕНШИКОВ (глядя на шведа). Живой!
ПЁТР. Первый раз у шведа драл! Тридцатый по счёту! Юбилейный. Назову-ка я его Карлом двенадцатым! (Заворачивает зуб вместе с инструментом в тряпочку и кладёт в карман.) Ну как, Нильс, ловко я?
ЭРЕНШЁЛЬД. Меньа успокаивайт толко одно, што сам русский цар своими руками мнье зуб драл!
ПЁТР. Но остался ещё один больной зуб.
ЭРЕНШЁЛЬД. Ньет! Нье дамса!
ПЁТР. Этот зуб – ваш король, которого из войны следует выдернуть! Мира желаю скорейшего! Но надеясь на мир, ослабевать в воинском деле не будем, дабы нам не сталось, как с монархией греческою. (Подумав.) Война мешает нам трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам пред очи кладёт, как внутрь, так и во вне. Заключим мир, и облегчен будет народ.

Меншиков делает знак рукой в предполагаемое окно. Раздаются залпы пушек.

ПЁТР. Зачем порох зря тратишь?
МЕНШИКОВ. Для таких слов – не жалко.

Праздник продолжается.

Конец