Рондо и рында

Историческая пьеса в восьми картинах.

                АННОТАЦИЯ

Действие происходит во время дерзкой морской операции 1863 –64 гг., когда две русские эскадры подошли к берегам Америки, где шла гражданская война между промышленным Севером и рабовладельческим Югом. Одна эскадра встала со стороны Тихого океана в Сан-Франциско. Другая со стороны Атлантики в Нью-Йорке. В атлантической эскадре участвовал будущий композитор Николай Римский-Корсаков, который только что окончил Морской кадетский корпус. Здесь происходит формирование мировоззрения молодого человека. В отношениях (иногда непростых) с товарищами, матросами, офицерами и капитаном корабля герой пьесы постепенно осознаёт, кто настоящий внешний и внутренний враг России. А также начинает понимать величие своей Родины, как, впрочем, и другие выпускники кадетского корпуса. В дальнейшем это найдёт своё воплощение практически во всём творчестве великого композитора. Можно рассматривать эту пьесу и в смысле профориентации для старшеклассников.


Действующие лица:

НИКОЛАЙ Римский-Корсаков, гардемарин, будущий великий композитор, 18 – 20 лет.
ВОИН Римский-Корсаков, его старший брат, капитан 1-го ранга, исполняющий обязанности директора Морского кадетского корпуса, 43 года.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА, их мать, 60 лет.
МОРДОВИН Павел, кондуктор флотских штурманов, 20 – 21 год.
БАХТЕЯРОВ Александр, гардемарин, 18 – 19 лет.
АНДРЕЕВ Илья, гардемарин, 18 - 19 лет.
ЗЕЛЕНОЙ Павел Алексеевич, капитан клипера «Алмаз», 44 – 45 лет.
МИЧМАН, 25 лет.
ИВАНОВ Кузьма, матрос, 25 лет.
2-й МАТРОС, за 30 лет.
ОЛЬГА, нигилистка-графиня-бродяжка,18 лет.
ДЖОН, главарь нью-йоркской шайки, 30 лет.
ЛИТЛ, его подручный, 25 лет.

А также матросы, две девушки англичанки, американская шпана.


Картина первая

Гостиная квартиры Римских-Корсаковых в Санкт-Петербурге 1862 года.
ВОИН и СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА сидят за накрытым к ужину столом. Воин в форме капитана 1-го ранга с орденом Св. Анны III степени на груди. Он читает газету «Русский вестник».

ВОИН (зачитывая фрагмент). «Россия, не дающая Польше политической самостоятельности, должна быть исключена из общения с цивилизованным миром».
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Это кто ж такой умный нашёлся?
ВОИН. Министр иностранных дел Англии лорд Джон Рассел. Политической самостоятельности! Уж и так дали Царству Польскому больше, чем себе.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. И чего им не живётся?
ВОИН. Не хотят служить в Российской армии и флоте. А также проводить крестьянскую реформу.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Они что, за крепостное право?
ВОИН. А кто же их кормить-то будет тогда? Хуже жизни польского крестьянина нет ни в одном уголке России. (Пауза.) И, по всем сведениям, там готовят восстание.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Крестьяне?
ВОИН. Да нет, мама, помещики, шляхтичи! Впрочем, они всегда хотят одного: чтобы Польша простиралась от Балтийского до Чёрного моря. Всё остальное отговорки и только повод к этому.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Так это же у России надо будет земли отобрать, и немалые!
ВОИН. Спят и видят это! Особенно, Англия, которая и подзуживает всю Европу. Военный союз задумали создать против нас. Эх, не оправились мы ещё от Восточной войны в Крыму! Хотя великий князь Константин Николаевич умудрился за последние семь лет построить больше ста парусно-винтовых кораблей.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Это что же, сынок? Опять война, что ли?
ВОИН. Одному Богу известно. Европа, впрочем, тоже ещё не восстановилась. Пока с помощью поляков баламутят воду, очередные пакости делают. (Пауза.) Вечереет. Надо зажечь свечи.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Что же Коленьки так долго нет?
ВОИН (зажигая свечи). Наверное, отмечают.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Не попал бы в участок. (Крестится.)

Раздаётся дверной механический звонок.

СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Он! (Выбегает.)

Воин застёгивает верхнюю пуговицу и оправляет китель.
Входит НИКОЛАЙ в парадной форме гардемарина. Чуть позже появляется мать с букетом цветов.

НИКОЛАЙ. Гардемарин Римский-Корсаков в распоряжение директора Морского кадетского корпуса капитана 1-го ранга Воина Андреевича тоже Римского-Корсакова прибыл!
ВОИН. Ну, пока ещё только исправляющего обязанности директора. И очень уж длинно. Сказал бы просто брат.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА (войдя). Коленька, поздравляем тебя с окончанием корпуса! (Вручает сыну цветы.) Я так рада за тебя!
ВОИН. Где ты так долго был?
НИКОЛАЙ. Заскочил в оперу. 
ВОИН. Что давали?
НИКОЛАЙ. Да я на репетиции оркестра был. Наблюдал за работой дирижёра… Представляете, сам Джузеппе Верди написал оперу специально для нашего Мариинского театра! Я, конечно, не в восторге от композиции… «Жизнь за царя» Глинки не в пример лучше.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. А мы уж волноваться начали. Слава Богу, дома.
ВОИН. Ну брат, у тебя теперь начинается новая жизнь. Где-то в октябре тебе предстоит долгое плавание. Возможно, кругосветное! Между прочим, не просто было уговорить начальство, чтобы новичков сразу же бросить в мировой океан!
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Ну, дети, садитесь за стол, отметим событие!

Все садятся за стол. Воин разливает из графина вино в бокалы.

ВОИН. Ты чего такой хмурый? Случилось что?
НИКОЛАЙ. Да нет, ничего.
ВОИН. Давай-давай рассказывай! От меня ничего не скроешь. Я теперь педагог!
НИКОЛАЙ (после паузы). Я давно хотел сказать… В общем… Прости, Воин Андреевич, но я не хочу быть морским офицером.
ВОИН. Как?! (Пауза.) Какой же род войск тебя привлекает больше?
НИКОЛАЙ. Никакой. Я хочу стать музыкантом.
 
Длительная пауза. Слышно, как за окном стучат копыта лошади по мостовой.

СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Сынок! Как же так! У тебя почти все предки по мужской линии были морскими офицерами! Прапрадед Воин Яковлевич – вице-адмирал ещё при Петре Первом! Дядя Николай Петрович тоже вице-адмирал. Старший брат, названный в честь прапрадеда Воином, без пяти минут контр-адмирал!
НИКОЛАЙ. А отец нет.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА (крестится). Царство ему небесное.

Воин встаёт и начинает в раздумье ходить взад-вперёд.

СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА. Да, отец твой очень хорошо играл на многих инструментах. И всю жизнь пел. И романсы, и народные песни, и даже арии из опер. Но это не мешало ему исправлять должность вице-губернатора Новгородской губернии и дослужиться до действительного статского советника. Я хочу сказать, что одно другому не мешает! Что, мало военных, которые прекрасно играют на музыкальных инструментах? Именно они-то и становятся душой общества!
НИКОЛАЙ. Я хочу быть профессиональным музыкантом. Посвятить этому всю свою жизнь! А это требует занятий от зари до зари! Это для вас я хорошо играю. А для настоящих музыкантов я всего лишь гардемарин, слегка наловчившийся тыкать пальцами в клавиши.
СОФЬЯ ВАСИЛЬЕВНА (постепенно распаляясь). Чувствовала я, что твои новые знакомства добром не кончатся. Это нахал Балакирев тебя настропалил! Да Мусоргский! Это ж надо, успешный гвардейский офицер подал в отставку ради музыки! А ещё насмешник Кюи, который всё время злословит и злословит, как иезуит! Не бери с них пример, Коленька! Музыка не прокормит! Помяни моё слово, все они по миру пойдут, будут на паперти милостыню просить!
НИКОЛАЙ. Мама! Да они же будущее русской музыки! Разве только тот полезен, кто находится на службе, получает жалованье и чины? Разве музыка пустое занятие? Нравственная польза от музыки неоспорима... Русские музыканты не идут, а летят вперёд! Я чувствую, что из меня тоже вышло бы много.
ВОИН. И что ты наметил, Николай?
НИКОЛАЙ. Завтра же подам рапорт об отставке.

Софья Васильевна начинает выть и причитать, как в русских плачах об усопших.

ВОИН. Ну, ладно, мама, хватит! Успокойся! (Брату.) Я вижу, что твоё увлечение музыкой не юношеская забава. Но ты ещё молод, у тебя всё впереди. А двухлетнее плавание закалит тебя. И физически, и нравственно, и умственно. Коля, неужели тебе не хочется увидеть собственными глазами дальние страны? Их природу, небывалых в наших краях животных, летучих рыб? Особенно мне нравится тропический океан со своей лазурью и фосфорическим светом! А ночное небо над океаном чудеснее всего на свете!
НИКОЛАЙ. Заманчиво.
ВОИН. К тому же ты почувствуешь, что такое настоящая мужская дружба и сплочённость в опасности. (Задумавшись.) Но самое главное, морская практика даст тебе несгибаемое самостояние. А это поможет в жизни на любом поприще!
НИКОЛАЙ (вытерев кулаком слезу). Хорошо, брат. Ради тебя и мамы я готов на многое. (Улыбнувшись.) Твоя педагогия, Воин Андреевич, меня победила!


Картина вторая

Лондон. Осень 1862 года. Один из доков.
Слева небольшой сквер с двумя скамейками, расположенных углом. Справа трап, ведущий на корабль. В глубине слева – фрагмент города, справа – море.
У трапа прохаживается русский морской офицер в форме мичмана. Он смотрит на карманные часы. Появляются двое гардемаринов, с трудом несущие крупногабаритный ящик. Это Николай Римский-Корсаков и АНДРЕЕВ Илья. Они осторожно ставят ящик на землю и садятся на скамейку. К ним подходит МИЧМАН. Гардемарины вскакивают и становятся навытяжку.

МИЧМАН. Гардемарин Римский-Корсаков, чего тащите?
НИКОЛАЙ. Гармонифлюд.
МИЧМАН. Что-что? (Рассматривает ящик.)
АНДРЕЕВ. Гармонифлюд. Это музыкальный инструмент типа фисгармонии. НИКОЛАЙ. Маленький орган, одним словом.
МИЧМАН. Зачем?
АНДРЕЕВ. Николаю надо упражняться. Он музыкант.
МИЧМАН. А почему сами тащите? Приказали бы матросам.
НИКОЛАЙ. Ещё не научились командовать. Пока не обвыкли.
МИЧМАН. Учитесь! Вырабатывайте командный тон. Вот, глядите, как надо. (Громко скамейке.) Ну-ка, лавка, подвинься в сторону! (Подходит вплотную к скамейке, грозно.) Подвинься, тебе говорят!

Лавка отползает в сторону на полшага.

МИЧМАН. Вот так надо, Андреев! (Улыбаясь, отходит к трапу.)
НИКОЛАЙ (в удивлении). Как это так?
АНДРЕЕВ (смеясь). Ты что, не заметил? Он правой ногой её сам подвинул!
НИКОЛАЙ. Фокусник!

Появляются МОРДОВИН с увесистым свёртком.

МОРДОВИН (бросив взгляд на ящик). Купили музыку?
АНДРЕЕВ. Купили.
МОРДОВИН (осматривая ящик). Небось всё жалование ушло?
НИКОЛАЙ. Даже ещё немного должен остался Бахтеярову.
МОРДОВИН (вынув кортик из ножен). Можно, я одним глазком?
НИКОЛАЙ. В каюте распакуем, посмотрите. Зачем  сейчас-то?
МОРДОВИН (резанув в одном месте упаковочный материал и заглядывая во внутрь). О! Тут ещё много места! (Просовывает свой свёрток в ящик.) Всё равно нести. Уж заодно. А где Бахтеярова потеряли?
НИКОЛАЙ. В музей пошёл.

Идёт группа матросов. Они навеселе, громко смеются. Последнего почти вдрызг пьяного матроса ИВАНОВА ведут под руки две девушки.
 
ИВАНОВ. А вот и наша хата! Клипер «Алмаз» называется! (Показывая на корабль.) Заходите, будьте, как дома! Велком!

Девушки хихикают. К ним подходит мичман.

МИЧМАН (девушкам). Экскьюз ми, леди! Энд гудбай! Гудбай, гудбай!

Девушки уходят, растерянно оглядываясь. Мичман бьёт кулаком матроса в лицо. Тот падает. Офицер кивает другим матросам на лежачего.

МИЧМАН. Унесите проспиртованное тело матроса Иванова в кубрик.

Матросы, забрав товарища, уходят по трапу на корабль.

МИЧМАН (взглянув на часы). Так, из матросов последние прибыли. А вы чего расселись? Время, господа! Время!
НИКОЛАЙ. Ещё Бахтеярова нет. Ждём!
МИЧМАН (вытирая кулак носовым платком). Видели? Этот удар называется кроссом. Аглицкая бокса! Советую отработать.
МОРДОВИН. Для матросов?
МИЧМАН. Не только. Но для них в первую очередь. (Направляется к трапу.)
МОРДОВИН (как бы про себя). Палач.
МИЧМАН (резко повернувшись). Я всё слышу, кондуктор Мордовин! (Подойдя к молодёжи.) Как будущим офицерам, делаю вам внушение. Всем было объявлено, что завтра утром в поход? Всем. Что же этот матрос напился до свинского состояния?! Да ещё девок на корабль звал! Он русский флот позорил! Заметьте, другим матросам я слова не сказал, хотя и они были подшофе. С ними по-другому нельзя, господа! Послужите – узнаете.

Бежит БАХТЕЯРОВ.

БАХТЕЯРОВ (запыхавшись). Не опоздал?
МИЧМАН. У вас ещё десять минут! (Отходит к трапу.)
МОРДОВИН. Ну, Бахтеяров, где был, чего видел?
БАХТЕЯРОВ (в восторге). Мумию фараона!
МОРДОВИН. Уж лучше бы морг посетил. Там посвежее покойнички. Эх, ретрограды! Быть четыре месяца в Лондоне и не увидеть главного!
НИКОЛАЙ. Я был в опере. Так, ниже среднего уровня. Что же главное, по-твоему?
МОРДОВИН. Будущее России. Не мумии, а живые люди, борцы за свободу.
АНДРЕЕВ. Герцен, что ли?
МОРДОВИН (самодовольно). И не только. Я разговаривали с самим Михаилом Бакуниным! Вот это человечище! Настоящий герой!
БАХТЕЯРОВ. В чём же его героизм, Павел Александрович? В Европе Бакунина два раза приговаривали к смертной казни, но выдали нашему императору, чтобы больше там не безобразничал.
МОРДОВИН. Безобразничал?! Да это борьба за свободу! Ха! Царь его сослал в Сибирь, но он и оттуда убежал через Америку в Лондон к Герцену! Да за один этот побег можно памятник поставить!
НИКОЛАЙ (махнув рукой). Это всё политика. Для меня главное – музыка.
МОРДОВИН. А знаешь, как Бакунин относится к музыке?
НИКОЛАЙ. Как?
МОРДОВИН. Как-то раз в беспокойном 48-м году ехал он в одной карете с Вагнером по Польше. Надеюсь, не надо объяснять, кто такой Вагнер? Композитор тогда возвращался из Риги со своего провального концерта. Так вот, крестьяне окружили замок вельможи и не знали, как его взять. Бакунин вышел, что-то им объяснил, и не успела карета скрыться из виду, как замок уже пылал!
НИКОЛАЙ. При чём тут музыка?
МОРДОВИН. Так Вагнер спросил Бакунина, как тот относится к опере? Бакунин ответил, что баритоны должны всё время петь: «Повесить!» Тенора: «Обезглавить!» А басы должны подпевать: «Огня! Огня!» Ха-ха!
НИКОЛАЙ. Не смешно.
БАХТЕЯРОВ. Павел Александрович восхищается варварством! Хотя ретроградами считает других!
МИЧМАН. Господа гардемарины! Хватит судачить! Затаскивайте свою шарманку! Время!
АНДРЕЕВ. Товарищ мичман, скажите по секрету, куда завтра отправляемся?
МИЧМАН. Вот только один Андреев делами «Алмаза» интересуется! Берите с него пример!
АНДРЕЕВ. Так вы не ответили, куда?
МИЧМАН. В Балтику к берегу Либавы. Будем крейсировать, чтобы польским повстанцам не подвезли оружие.
МОРДОВИН. То есть, душить свободу?
МИЧМАН. Мордовин! Чует моё сердце, что ты когда-нибудь пострадаешь за свой язык! Я тебя предупредил.
НИКОЛАЙ. Господа! Раз-два, взяли!

Молодые люди заносят по трапу ящик с гармонифлюдом на корабль.


Картина третья

Спустя несколько месяцев. Каюта выпускников Морского кадетского корпуса.
Адмиральский час (дневное время отдыха). На полу лежат четыре тюфяка-спальных места, называемых койками. Их надлежало подвесить на стойки, но молодые люди разложили постели на полу, чтобы не снимать через относительно короткое время. Андреев спит в своей койке. Бахтеяров лежит и читает журнал. Мордовин занимается гимнастикой. Николай, сидя за столом, пишет письмо.

Голос НИКОЛАЯ. Здравствуйте, дорогая мама и брат! К сожалению, не застал вас в Петербурге, когда мы стояли на рейде в Кронштадте. Вы тогда уехали на дачу. Снова был на репетиции в Мариинке. Спектакль почти готов. Какие удивительные мелодии у Верди! Но печально, что в целом – это всего лишь ряд концертных номеров без развития и постоянных лейтмотивов, не как у Вагнера. Кстати, я закончил вторую часть своей первой симфонии. Отослал ноты Балакиреву. Он написал мне восторженный ответ, правда не без замечаний. Задумал фантазию на тему «Садко», а также хочется написать что-нибудь в форме рондо. Но пока не клеится. Рында мешает! Только мелодия придёт в голову, так начинает звонить, – на вахту надо бежать. Рында мне уже по ночам снится! Я вскакиваю! Но всё тихо. Опять приснилась. А между сигналами судового колокола – нескончаемые разговоры моих коллег, и опять голова кругом…

МОРДОВИН (Николаю). Коль, ты сколько двухпудовку выжимаешь?
НИКОЛАЙ. Что?
МОРДОВИН. Гирю, говорю, двухпудовую сколько раз поднимаешь?
НИКОЛАЙ. Один пока.
МОРДОВИН. А я уже до десяти дошёл! Лентяй ты, музыкант.

Николай продолжает писать.

Голос НИКОЛАЯ. Я разочарован порядками. Процветает рукоприкладство. Особенно достаётся матросам от высших чинов. Но ещё более я поражён тем, что русский флот явился душителем свободы. И я, к своему стыду, был вынужден участвовать в этом! Наш клипер «Алмаз» препятствовал поставкам оружия из Англии польским повстанцам!
МОРДОВИН. Николай, сыграл бы чего на своей шарманке! А то всё пишет-пишет. Ты музыкант или писатель?
НИКОЛАЙ. Люди спят.
МОРДОВИН. Так вставать пора! Скоро адмиральский час закончится. Во! Андреев уже проснулся!
АНДРЕЕВ. Потому что орёте на всю каюту, Павел Александрович! Вот и разбудили раньше времени!
МОРДОВИН. Ха-ха! Будить ото сна ретроградства и суеверий – моя задача! (Пауза.) Бахтеяров, чего читаешь?
БАХТЕЯРОВ. Журнал.
НИКОЛАЙ. Вижу, что журнал! Какой?
БАХТЕЯРОВ. «Русский вестник» Каткова.
МОРДОВИН. Когда будешь на палубе, выброси его за борт.
БАХТЕЯРОВ. Это почему же?
МОРДОВИН. Катков против прогресса! У него мышление отсталого феодала!
БАХТЕЯРОВ. Наоборот, у Николая Ивановича потрясающая свобода мысли.
МОРДОВИН. Какие мысли могут быть у царского холопа? (Достав газету.) Вот это почитай. «Колокол» Герцена.
БАХТЕЯРОВ (взяв газету). Любопытно. Первый раз держу эту газету в руках. (Углубляется в чтение «Колокола»).

Андреев встаёт, сворачивает постель (койку) в рулон.
Николай продолжает писать письмо.

Голос НИКОЛАЯ. Сейчас мы в Атлантическом океане. Здесь нам неожиданно сообщили, что наша эскадра под командованием Лесовского выполняет тайную военную операцию. Мы обогнули Великобританию с севера и остались никем не замеченные. Держим курс на Нью-Йорк. Старшие офицеры говорят, что будем топить английские торговые суда, которые снабжают армию юга Америки. Там, как ты знаешь, началась гражданская война.
МОРДОВИН. Ну, Николай, сыграешь ты что-нибудь, наконец?

Николай открывает крышку гармонифлюда и начинает играть фрагмент «Славься!» из оперы Глинки «Жизнь за царя».

МОРДОВИН. Хорошая музыка. На «Марсельезу» похожа.
БАХТЕЯРОВ. Это «Жизнь за царя» Глинки.
МОРДОВИН. За царя? (Мрачнеет.) Нет, что-то в ней не то. Слабовато.
НИКОЛАЙ (резко закрыв крышку инструмента). Напротив, Павел Александрович! Эта музыка великолепна!
МОРДОВИН. Вот никак я не пойму тебя, Римский-Корсаков! Вроде бы сочувствуешь польским повстанцам, ненавидишь людоедские порядки, и в то же время играешь «За царя». Тогда как от самодержавия идёт всё людоедство, вся отсталость России! Царю, да ещё попам выгодна темнота нашего народа. Поэтому ты уж определись, за кого ты и за что, за светлое будущее или за темноту варварского режима! А то ни рыба, ни мясо.
НИКОЛАЙ. Я за добро, истину и красоту, Мордовин!
МОРДОВИН. Где ты слов-то таких набрался?
НИКОЛАЙ. Каких?
МОРДОВИН. Пустых!
НИКОЛАЙ. Повесить, обезглавить, огня – лучше, что ли?
МОРДОВИН. В данный исторический момент, несомненно.
БАХТЕЯРОВ. Павел Александрович, вы же совсем недавно давали присягу царю! Как вы можете?! Вы что, клятвопреступник?!
МОРДОВИН. Что такое присяга по сравнению со свободой?! Нет на свете ничего выше неё!
БАХТЕЯРОВ (скомкав газету). Забирайте свою мерзкую прокламацию! (Бросает комок газеты в лицо Мордовину).
МОРДОВИН (в гневе). Да я тебя… (Надвигается на Бахтеярова со сжатыми кулаками.) Крепостник!

Вдруг те, кто стоял на ногах резко отклоняются в одну сторону, перебирая ногами, чтобы устоять. Это сильно качнуло корабль. Затем их относит в другую сторону.

АНДРЕЕВ. Шторм начинается!
НИКОЛАЙ. Как и у нас в каюте!
АНДРЕЕВ (громко). Эй вы, петухи! Не волнуйте океан! (Крестится).
МОРДОВИН (схватившись за поручень). Нет, дуэль!
БАХТЕЯРОВ (тоже держась за поручень в другой стороне). Хоть сейчас, Павел Александрович!
НИКОЛАЙ (прислушиваясь). Вроде бы всё стихло. Что это было?
МОРДОВИН. Неужели бродячая волна?
НИКОЛАЙ. Если так, то нам повезло.
МОРДОВИН. Да уж. Могли бы пойти на корм рыбам.
БАХТЕЯРОВ (Мордовину). Это нам с вами предупреждение свыше!
МОРДОВИН. Что струсил? Я дуэль не отменяю. Откладываю до берега Нью-Йорка.
БАХТЕЯРОВ. Как вам будет угодно, (презрительно) революционэр.

Входят мичман и 2-й МАТРОС.

МИЧМАН. Всем встать! В шеренгу.

Все четверо встают в шеренгу.

МИЧМАН. Сначала хочу поздравить всех, что не потонули! Слава Богу, пронесло. (Проходится мимо гардемаринов и кондуктора, заглядывая всем в глаза.) А это что? (Поднимает с пола комок газеты и разворачивает его.) Колокол! Чья газета?
МОРДОВИН. Да вот скомкали, читать противно.
МИЧМАН. Похвально. А где взяли?
МОРДОВИН. Ещё с Лондона осталась, чтобы завернуть чего. Да и для самокруток годится. Бумага тонкая.
МИЧМАН. Это не освобождает вашу каюту от обыска. (Матросу.) Начинай. С тюфяков. Почему они не подвешены, а валяются на полу? Устав забыли? Боцману пожалуюсь!
АНДРЕЕВ. Мы только что их сняли, чтобы собрать и унести.

2-й матрос начинает прощупывать тюфяки, которые служат спальными местами.

МИЧМАН. Эти газеты ходят среди матросов, кочегаров и даже штурманов! Неграмотным читают публично, собравшись кружком. Вы хоть знаете, что здесь (сотрясая газетой) подстрекательство к бунту?!
2-й МАТРОС. Ничаво нету. (Перейдя ко второму тюфяку, прощупывает.) А здеся чаво-то есть.

Мичман надрезает кортиком ткань тюфяка и вынимает пачку газет.

МИЧМАН. О! Да вы обкуритесь самокрутками! Здесь на целый полк хватит! Чья койка?
НИКОЛАЙ (в удивлении). Моя.
МИЧМАН. Не ожидал. И это брат директора Морского кадетского корпуса! А как правдоподобно удивился! Гардемарин Римский-Корсаков, вы арестованы. Сдайте кортик.

Николай отцепляет кортик и отдаёт его мичману.

МИЧМАН. Следуйте за мной. (2-му Матросу.) Ты в арьергарде!

Мичман, Николай и замыкающий 2-й матрос выходят.

БАХТЕЯРОВ (взрываясь, Мордовину). Так вот что вы тогда пронесли с инструментом Николая на корабль! А потом прятали газеты в его тюфяке! Теперь я с радостью принимаю дуэль! Вы готовы?
МОРДОВИН. Готов. Если Римский-Корсаков не донесёт на меня раньше, чем мы окажемся в Нью-Йорке. А может, кто-то из вас это сделает? (Пауза.) Посмотрим, какова ваша дворянская честь.
БАХТЕЯРОВ. Что ж, подождём берега Америки, если вы оттуда не убежите в Лондон, подобно вашему кумиру Бакунину.

Раздаются восемь склянок (ударов) рынды.

МОРДОВИН. Я на вахту. (Не дожидаясь завершения сигнала, выходит).

Судовой колокол продолжает отбивать удары.


Картина четвёртая

Корабельный карцер на нижней палубе клипера «Алмаз».
Несколько голых лавок по периметру помещения. Фонарь с тусклым светом. Николай лежит на лавке, накрывшись сюртуком, и смотрит в одну точку. Начинает напевать тему из будущей симфонической картины «Садко». Переводит своё тело в вертикальное положение.

НИКОЛАЙ. Нет, не так!

Снова напевает, отбивая ладонями по коленкам ритм.

НИКОЛАЙ. Вот так лучше.

Слышится скрежет засова. Два матроса втаскивают под руки своего коллегу Иванова, кладут на пол лицом вниз и уходят. Скрежет засова. Иванов лежит без движения. Николай подходит к нему, наклоняется и трясёт за плечо.

НИКОЛАЙ. Живой?
ИВАНОВ (внезапно). Гав!

Николай отшатывается от неожиданности.

НИКОЛАЙ. Ты ещё шутить можешь?

Матрос поднимается на четвереньки и ползёт к лавке.

НИКОЛАЙ. Опять били?
ИВАНОВ. Нет. В этот раз было… килевание. (Садится на лавку.)
НИКОЛАЙ. Да ты что?! Килевание отменили ещё при Павле Первом!
ИВАНОВ. Таперича вспомнили.
ИВАНОВ. Тебя действительно под днищем корабля протащили?
ИВАНОВ. Да ничего, ваше благородие. В океяне сейчас полный штиль и вода как парное молоко.
НИКОЛАЙ. Значит, снова вошли в Гольфстрим. Страшно было?
ИВАНОВ. Чего бояться? Чай за верёвку привязали. Если бы и захлебнулся, всё равно бы вытащили. (Пауза.) Хотя бы для отпевания.
НИКОЛАЙ. За что же тебя так?
ИВАНОВ. Водки в трюме отлил из бочки.
НИКОЛАЙ. Много?
ИВАНОВ. Немного, два ведра всего. Весь кубрик в лёжку был. Говорил им, не налегай! Нет, всё за раз ухнули! Да если бы песни на весь океян не орали, никто бы и не узнал. Надо было поманеньку – на неделю бы хватило. (Пауза.) А вас-то за что сюды?
НИКОЛАЙ. Хм. По недоразумению.
ИВАНОВ. Нет барин, на корабле недоразумениев не бывает. Аль подозрение на что пало? (Тихо.) Не газетки ли?
НИКОЛАЙ. Они.
ИВАНОВ. Слухал я, как их читали. Плевался. Что же вы, барин, такую пакость на корабль протащили? И ведь «Колоколом» назвали газетку-то. Даже в этом вранина. Колокола-то в церквях бывают.
НИКОЛАЙ. Я к этому делу не причастен.
ИВАНОВ. Я бы тоже так ответствовал. Да вы не бойтеся, ваше благородие. Сознайтеся. Офицеров и гардемаринов под днищем не протаскивают.
НИКОЛАЙ. Это не я.
ИВАНОВ. А кто? Знаете?
НИКОЛАЙ. Знаю, но не скажу.
ИВАНОВ. Честь не позволяет? (Пауза.) А я бы сказал. Чтобы эту сволочь наказывали, а не вас, невинного.
НИКОЛАЙ. Ты меня заинтересовал. Что же тебе не понравилось в газете?
ИВАНОВ. Про Польшу наврали. Я сам из Польши. Знаю, как тама. Сбежал оттудова в Петербург.
НИКОЛАЙ. От кого сбежал-то?
ИВАНОВ. От помещика свово.
НИКОЛАЙ. Обижал?
ИВАНОВ. Эх, барин! Не помню дня, чтобы не били. Хоть одну зуботычину, но дадут. Так я это за счастье принимал.
НИКОЛАЙ. За что били-то?
ИВАНОВ. За просто так. За то, что не поляк. Я сам-то из Смоленской губернии. Ещё мальчонкой меня польский пан купил. Я тогда по плотницкому ремеслу уже кумекал. Барин-то мой разорился. Имение под залог, крестьян распродавать. Вот в царстве Польском и очутился. А как в России крестьян освободили, дёрнули мы оттудова с Васькой. Поляки-то не стали отменять… как его?.. крепостное право. Ну, я в матросы напросился. Васька опять в крестьяне, только уже в вольные.
НИКОЛАЙ. Не понимаю. Иванов тебя кажется?
ИВАНОВ. Да.
НИКОЛАЙ. Чем же, Иванов, здесь лучше? И в лицо тебя мичман кулаком ударил, и под кораблём на верёвке протащили!
ИВАНОВ. Так за дело же! Да ещё свои! Это святое. А когда лупят только за то, что русский, – больше сил не было терпеть.

Слышится голос священника, который начал богослужение.

ИВАНОВ. Вечерняя. Как хорошо, что церковь-то корабельную рядом с карцером изделали. Арестантам, не выходя отсель, соборно помолиться можно. (Встаёт на колени, крестится.) Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешного.

Николай тоже перекрещивается три раза.

ИВАНОВ. Я и перед вами, ваше благородие, грешен. Да прости мя Бог.
НИКОЛАЙ. Передо мной? Чем же?
ИВАНОВ. Да подсунули меня вам, прости Господи, чтобы выведать у вас, кто к бунту толкает через газеты. А увидел я агнца невинного, который сам на заклание идёт.
НИКОЛАЙ. Значит, не было никакого килевания? Соврал?!
ИВАНОВ. Чуточку притворился, ваше благородие.
НИКОЛАЙ. Притворился он! Чтобы разжалобить?
ИВАНОВ. Так точно-с!
НИКОЛАЙ. Ну ты… И как это я поверил? И одежда у тебя сухая! (Пауза.) А про водку тоже соврал?
ИВАНОВ. Нет, про водку истинна правда.
НИКОЛАЙ (вдруг рассмеявшись.) Пакостник ты, Иванов, но честный.
ИВАНОВ (тоже смеясь). Ага!

Скрежет засова. Входит мичман.

МИЧМАН. Простите, что нарушил вашу беседу. Вижу, что подружились. Оно и понятно: вор и бунтовщик – два сапога пара. Гардемарин Римский-Корсаков, идите в свою каюту и приведите свой внешний вид в порядок. Капитан хочет видеть всю вашу шайку.

Николай надевает сюртук, застёгивает пуговицы. Мичман вопросительно смотрит на Иванова, кивнув в сторону Николая. Матрос качает в разные стороны головой, мол, «нет, не он».

МИЧМАН (Николаю). Не укрывайте больше Мордовина. Это он, больше некому. Как же он вас подвёл. Просто оклеветал своим поступком! Я бы за такое на дуэль вызвал. Выходите.

Иванов тоже двигается к выходу.

МИЧМАН. А ты отдохни ещё, Иванов!

Мичман и Николай уходят. Скрежет засова.

ИВАНОВ. Дай Бог, чтобы по правде всё свершилось. (Продолжает участвовать в Богослужении, слушая голос священника за стенкой.)


Картина пятая

Верхняя палуба клипера «Алмаз».
Николай, Бахтеяров и Андреев стоят кружком и разговаривают. Мордовин находится в нескольких метрах от них, скрестив руки на груди, как Наполеон, и смотрит вдаль океана.

АНДРЕЕВ.  А вы знаете, господа, что наш капитан Павел Зеленой целых полгода был в плену у англичан?
БАХТЕЯРОВ. Нет. Когда?
АНДРЕЕВ. Во время последней войны в Крыму.
НИКОЛАЙ. Полгода? Я одни сутки в карцере провёл, и то уже не по себе стало.
МОРДОВИН (не поворачивая головы к беседующим). А вы знаете, что командующий нашей эскадры контр-адмирал Лесовский, рассвирепев на одного матроса, откусил ему нос?! Ха-ха!
НИКОЛАЙ. Не смешно.
БАХТЕЯРОВ. Будем надеяться, что капитан клипера «Алмаз» не окажется людоедом.

Появляется мичман.

МИЧМАН. Павел Алексеевич уже идёт! В шеренгу строй-ся! Смир-но! (Пауза.) Сейчас он вам задаст!

Появляется Зеленой со свёрнутой в трубочку газетой в руках. Он проходит вдоль шеренги, заглядывая каждому в глаза.

ЗЕЛЕНОЙ. Красавчики! Вольно. Я понимаю, молодо-зелено. Ещё ветер в голове. Но вы же образованные, учили не только математику там, географию, тактику и стратегию, но также историю! Я не понимаю, что люди находят в
этой писанине (хлопая свёрнутой газетой по ладони), лишённой всякой логики?! Любой человек со здравым смыслом увидит, что это полный бред! С головой не в порядке у этого Герцена! Будете читать его статейки, тоже умом тронетесь. (Разворачивает газету, зачитывает.) «Россия должна извиниться перед Польшей». За что, спрашивается? Это Польша должна сказать России спасибо, что пока жива! Может, им ещё отдать все земли до Чёрного моря, как они мечтают? А вот ещё… Очки забыл… Мордовин, прочитай-ка вслух, я тут подчеркнул. 
МОРДОВИН (взяв у капитана газету, читает). «Да здравствует Великая Польша! Русский солдат, не подчиняйся приказам, бросай винтовку и уходи домой! Пепел сожженных поляков стучит в наши сердца! Горы польских трупов вопиют об отмщении! (Голос его дрожит.) Бей русскую сволочь… Ура полякам…» Не могу это читать.
ЗЕЛЕНОЙ. Римский-Корсаков, теперь ты прочти. Немного пониже. Вот здесь.
НИКОЛАЙ (зачитывает). «Русско-монгольские варвары собрали всё население деревни и развлекались тем, что на глазах у матерей подбрасывали в воздух отобранных у них младенцев и ловили их на штыки. Неисчислимы преступления царского сброда в Польше». Я в это не верю!
ЗЕЛЕНОЙ. А ты, кондуктор русского флота Мордовин?
МОРДОВИН. Я не хочу в это верить! Но меня там не было.
ЗЕЛЕНОЙ. Герцена с Огарёвым там тоже не было. Так вот, только вражина или дурак может разделять подобные мнения! К сожалению, легковерных дураков у нас немало! Вот в чём опасность! (Пауза.) Господа, забудем сей казус. Сейчас не до этого. Мы все с вами участники дерзкой военной операции! И должны быть сплочёнными как никогда, в любой момент встать плечом к плечу, выполняя свой долг перед Родиной! Мы на корабле – одна семья. (Пауза.) Но только, господа, лично прошу вас не выносить сор из избы, то есть с клипера «Алмаз». Чтобы Лесовский не отвлекался на посторонние дела. Поняли, господа?!
ВСЕ (вместе). Так точно!
НИКОЛАЙ (совершенно искренне). Спасибо, Павел Алексеевич!
ЗЕЛЕНОЙ (ласково взглянув на Николая). Служите Отечеству честно, гардемарин. (Громко всем.) А теперь займитесь своими обязанностями. (Уходит.)
МИЧМАН (с ухмылкой). Ласково он с вами обошёлся. (Уходит.)
МОРДОВИН. Я подозревал, что это спектакль! Так, просто попугать решили.
АНДРЕЕВ. Жёстко попугали.
БАХТЕЯРОВ. Зато узнали, кто есть кто. С кем можно дело иметь, а с кем нельзя.

Неловкая длительная пауза, которую прерывает Мордовин, переводя разговор на другую тему.

МОРДОВИН. Одного я не могу понять. Если в Польше идёт рубка, то почему мы направляемся в Нью-Йорк?
БАХТЕЯРОВ. Не только мы. Со стороны Тихого океана другая эскадра под командованием контр-адмирала Попова держит курс на Сан-Франциско.
МОРДОВИН. То есть, дружественную Америку берём в клещи? Зачем?
АНДРЕЕВ. Поживём – увидим. Надо поспать. У меня в полночь вахта. Идёмте в каюту.

Андреев, Бахтеяров и Мордовин направляются в каюту.

АНДРЕЕВ (обернувшись). Коля, а ты чего не идёшь?
НИКОЛАЙ. Я ещё на палубе побуду, Илья. Подышу свежим воздухом после карцера. Полюбуюсь ночным океаном.
АНДРЕЕВ. Днём он интереснее. Летучие рыбы выныривают и летят стаей, как птицы! Я изловил одну. Жаль подохла. А ночью-то на что смотреть?
НИКОЛАЙ. Да ты посмотри, как океан фосфоресцирует в Гольфстриме! Под небесными светилами! Звёзды и над головой, и под ногами!
АНДРЕЕВ. Ну, как знаешь, а я спать. (Уходит.)

Оставшись один, Николай расстёгивает верхнюю пуговицу, разминает плечи круговым вращением и подходит ближе к борту корабля (рампе). Он внимательно смотрит то на небо, то на океан. Начинает звучать симфоническая картина «Садко», которая через несколько десятилетий превратится с некоторыми изменениями в увертюру оперы «Садко». Это он сочиняет музыку, под которую сначала раскачивает в такт головой, затем постепенно его руки начинают дирижировать, наконец, к этому делу подключается всё тело, выдавая своеобразный танец или пластический номер. Появляется 2-й матрос, внимательно смотрит на телодвижения Николая. Потом машет рукой товарищам, призывая их подойти, приставив указательный палец к губам. Другие матросы на цыпочках подходят к артисту и смотрят телодвижения Николая, улыбаясь. Николай настолько увлечён сочинительством, что некоторое время не замечает собравшихся. А когда обнаруживает, что он не один, становится как вкопанный. Зрители добродушно аплодируют. Сочинитель подхватывает игру и низко кланяется им, как артист зрителям.


Картина шестая

Нью-Йорк. Конец сентября 1863 года. Центральный парк.
Николай, Бахтеяров и Мордовин в парадной форме сидят на скамейке. Доносятся звуки духового оркестра. Николай сидит между двумя коллегами.

БАХТЕЯРОВ. Ну, вот мы и на берегу Нью-Йорка. Уже третий день заканчивается, а обещанной дуэли всё нет и нет.
МОРДОВИН. Я приношу свои извинения, прежде всего, Николаю Андреевичу. Прости, Коля. Был не прав.
НИКОЛАЙ. Да ладно. Чего уж там.
МОРДОВИН (Бахтеярову). И ты прости, Александр Яковлевич.
БАХТЕЯРОВ. Я ещё подумаю.
НИКОЛАЙ. Саша, забудь ты про тот случай!
МОРДОВИН. Да ему надо ещё покочевряжиться! Упрашивать надо, как кисейную барышню! Будто это он в карцере сидел!
БАХТЕЯРОВ. Дело в другом, Павел Александрович. Вот я присматриваюсь к вам и не верю, что вы осуждаете в себе все вражьи поползновения. Не может человек враз перемениться. Время нужно для этого.
МОРДОВИН. Ты прав, мгновенного чуда не произошло. Но я стараюсь идти по новому пути.
БАХТЕЯРОВ. Как вы стараетесь? Что вы делаете для этого?
МОРДОВИН. Оцениваю все события и людей с новой для меня точки зрения.
БАХТЕЯРОВ. И есть успехи?
МОРДОВИН. Есть. Честно есть. Я стал замечать многие вещи, которых раньше просто не видел. Всё далеко не однозначно в этом мире.
НИКОЛАЙ. Ну вот и хорошо. (Берёт правые руки собеседников.) Ну-ка, господа, пожмите друг другу руки.

Мордовин и Бахтеяров жмут друг другу руки.

МОРДОВИН.  Ещё раз, прости.
НИКОЛАЙ. Что-то Илья запаздывает.
МОРДОВИН. В какой-нибудь кабак американцы затащили. Признаться, я никогда столько не ел, как в эти три дня. Да ещё бесплатно.
НИКОЛАЙ. Да, нас принимают здесь как победителей. Хотя ни один из шести кораблей нашей эскадры не выстрелил ни разу.
МОРДОВИН. А на флагмане у Лисовского даже Мэри Линкольн побывала! Первая леди Америки с торжественным визитом! За что такие почести?

Появляется капитан Зеленой и мичман.

МИЧМАН. О! Наши, Павел Алексеевич!

Молодые люди встают и отдают честь капитану.

ЗЕЛЕНОЙ. Вольно. Кто из вас хорошо знает английский язык?
НИКОЛАЙ. Бахтеяров. Он и нас учит инглишу.
ЗЕЛЕНОЙ. Ну-ка прочти, что пишут газеты. (Даёт Бахтеярову газету.)
БАХТЕЯРОВ. На первой полосе. (Читает, немного запинаясь и с короткими паузами.) «Появление русских кораблей в Америке. Это стало полной неожиданностью для англичан. На всех морских дорогах, по которым обычно ходят суда в Америку, дежурят дозорные корабли.
«Как мог королевский флот прозевать русских? – негодует газета «Таймс».  – Может, они перелетели по воздуху?»

Слушатели смеются.

БАХТЕЯРОВ (продолжает читать). «26 сентября лорд Джон Рассел в
публичной речи заявил: «Ни обязательства, ни честь Англии, ни её интересы – ничто не заставляет нас начать из-за Польши войну с Россией».
ЗЕЛЕНОЙ. Вот, вот самое главное! А ведь три месяца назад этот же Рассел кричал, что Россия, якобы нарушившая свои обязательства в отношении Польши, никаких прав на дальнейшее обладание ею не имеет. Это было равносильно объявлению войны! И вот тебе на! Как же у нас всё точно рассчитали!
МИЧМАН. Павел Алексеевич, но в бухте стоят два английских и два французских корабля.
ЗЕЛЕНОЙ. Они сегодня уже снялись. Видимо приказ получили. Итак,
начало есть! Но праздновать победу пока рано. Союз Англии, Франции и Австрии против России ещё никуда не делся. Восстание в Польше идёт полным ходом. (Пауза.) Ну, родные мои, отдыхайте. Гардемарин Римский-Корсаков, не забудьте, сегодня в мэрии торжественный приём в честь прибытия нашей эскадры. Затем будет банкет. Прошу быть и поиграть на фортепиано.
НИКОЛАЙ. Я помню, Павел Алексеевич.

Зеленой и мичман уходят.

МОРДОВИН. Торжественный приём?! Так Американцы что, против Польши, что ли?
БАХТЕЯРОВ. Объясняю. Англия и Франция подготовили интервенцию в Америку, выступая за юг. Мы же препятствуем это сделать двумя эскадрами, в одной из которых участвует кондуктор Павел Мордовин.
МОРДОВИН. Ха! Какой я молодец!
НИКОЛАЙ. А вот и Андреев идёт!

Появляется Андреев, который активно что-то жуёт.

МОРДОВИН. Ты чего ешь, Илья, да ещё на ходу?
АНДРЕЕВ. Я не ем. Я просто жую.
МОРДОВИН. Что ты жуёшь?
АНДРЕЕВ. Вот. (Достаёт из кармана маленькую упаковку.) Здесь многие жуют.

Упаковка идёт по рукам.

НИКОЛАЙ. Да, я заметил. Такое впечатление, что американцы всё время едят.
БАХТЕЯРОВ (переводит название с упаковки). «Белая гора» называется.
МОРДОВИН. Можно полюбопытствовать? (Распаковывает, кладёт жевательную резинку в рот и жуёт.)
АНДРЕЕВ. Кто тебе разрешил? Иди купи! За цент две штуки дают.
МОРДОВИН. А ничего! Вкусно. И что дальше? Глотать-то можно?
АНДРЕЕВ. Как челюсти устанут, выплюнешь.
БАХТЕЯРОВ. Пустая забава, господа.
МОРДОВИН. А я куплю. У нас такого нет. Удивлю сестрёнок. Где продают?
АНДРЕЕВ. Вон там за рощицей. Пойдём покажу. Я тоже куплю для подарков.
БАХТЕЯРОВ. Пожалуй, и я. (Поднимается.)
АНДРЕЕВ. Коля, а тебе не надо?
НИКОЛАЙ. Нет. Идите, я тут посижу.

Андреев, Мордовин и Бахтеяров уходят.
Николай смотрит в одну точку. Начинает звучать его симфония №1, часть 3-я (фрагмент от начала до 00:57). Появляется коротко стриженная девушка в изрядно поношенной одежде и целенаправленными быстрыми шагами подходит к Николаю. Это ОЛЬГА. Она что-то говорит ему, но он не слышит из-за музыки. Затем встряхивает головой, и музыка прекращается.

ОЛЬГА (продолжая). Уходите отсюда! Уходите!
НИКОЛАЙ. В чём дело?
ОЛЬГА. На вас хотят напасть!
НИКОЛАЙ. Напасть? Кто?

Появляется ДЖОН и ЛИТЛ с дружками, которые окружают лавку. Всего их пять-семь человек.

ОЛЬГА. Что же вы меня не послушали? (Обречённо.) Теперь уже поздно. (Опускается на скамейку рядом с Николаем.)

Джон отшвыривает Ольгу в сторону, погрозив ей кулаком. Затем учтиво снимает замызганную ковбойскую шляпу, деланно улыбаясь.

ДЖОН. Май нэйм из Джон. (Присаживается.)
НИКОЛАЙ (протягивая руку). Николай.
ДЖОН (отбив руку Николая). Мани, Николя! Мани!
НИКОЛАЙ. Вам нужны деньги?

Николай пытается встать, но стоящий сзади него один из шайки грубо опускает его за плечи обратно.

ДЖОН (с угрозой). Мани! (Встаёт.)
НИКОЛАЙ. Дайте встать!
ДЖОН (Ольге). Трэнс’лейт.      
ОЛЬГА. Лет ми гет ап. 
ДЖОН (Николаю). Гет ап! (Делает знак ладонью, чтобы поднимался.)

Николай встаёт с лавки, простукивает себя по карманам.

НИКОЛАЙ. Ноу мани! Всё на корабле оставил. (Показывает рукой в сторону гавани.)
ДЖОН (улыбаясь). О! (Пауза.) Литл! (Щёлкнув пальцами.) Эс олвиз!

Литл отходит на несколько метров за спиной Джона, разворачивается и срывается с места в направлении разборки. Джон резко отодвигается в сторону, освобождая путь Литлу, который врезается головой Николаю в солнечное сплетение. Николай сгибается пополам.

ОЛЬГА (кричит). Стоп! Стоп!

Джон закрывает Ольге ладонью рот. Литл выдёргивает из ножен Николая кортик и прячет себе в карман.
Вдалеке появляются Андреев, Мордовин и Бахтеяров. Увидев неладное, они бегут на помощь Николаю.

ДЖОН (заметив приближающуюся подмогу). При’пеэ фо бэтл!

Шпана достаёт из карманов ножи и кастеты, готовясь к схватке.
Подбежавший Мордовин выбивает ногой из руки Джона нож и сбивает его с ног ударом кулака. Джон переворачивается на живот, закрыв руками голову, думая, что его будут добивать ногами.

МОРДОВИН. Мы лежачих не бьём!

Андреев и Бахтеяров за лавкой, выхватив кортики, фехтуют с вооружёнными хулиганами.

ЛИТЛ (увидев, что Джон дал стрекача, кричит). Лет’ес ран! (Бежит.)
НИКОЛАЙ (пришедший в себя). Отдай кортик! (Устремляется за Литлом.)

Банда разбегается. Николай настигает воришку и на лету делает ему подножку. Литл падает. Подбежавший Мордовин поднимает его за шиворот.

МОРДОВИН. Не хорошо брать чужие вещи. Отдай кортик хозяину!
ОЛЬГА (тоже подбежав, Литлу). Ри’тзэн зэ найф!

Литл вынимает кортик из кармана и возвращает Николаю.

ЛИТЛ. Экскьюз ми! (Закрывается от ожидаемых ударов.)
МОРДОВИН (дав Литлу увесистого пинка). Догоняй своих!
ОЛЬГА. Ура! Мы победили!
 
Гардемарины устремляют взгляды на девушку и оценивающе рассматривают.

МОРДОВИН. Вы кто такая и откуда взялись?
ОЛЬГА. Я русская.
МОРДОВИН. Это мы заметили. А как вы в Нью-Йорке-то оказалась?
ДЕВУШКА (с иногда прорывающимся нижегородским диалектом на «о»). Хотела здесь обосноваться. Не получилось. И деньги уже все вышли.
БАХТЕЯРОВ. Постойте, постойте! (Осматривает девушку со всех сторон.) Где-то я вас уже видел. А теперь в профиль. Вот так…Вспомнил! Не вы ли, были аж целых два месяца женой графа Бахтеярова? Так я его племянник. Очень хорошо вас запомнил на свадьбе. Вы Ольга?
ДЕВУШКА. Нет. Вы обознались. (Пауза.) Ну, хорошо вам провести время. До свидания. (Поворачивается и делает несколько шагов, чтобы уйти.)
БАХТЕЯРОВ. Назад!

Девушка ускоряет шаг и переходит на бег. Бахтеяров настигает её, хватает за руку и тащит назад.

ДЕВУШКА. Помогите!
МОРДОВИН. Здесь на английском надо кричать!
НИКОЛАЙ. Мы вам поможем! Только расскажите, что произошло.
БАХТЕЯРОВ. Эта стриженная мерзавка влюбила в себя старика. Он был от неё без ума. Как не отговаривала его родня, ничего не помогало. Настоял на своём и женился на курсистке, которая ему во внучки годится. Через два месяца дядя умирает. Всё наследство переходит к ней. А ещё через месяц ни денег, ни имущества, ни имения, ни новоявленной графини Бахтеяровой! В Америке скрываетесь? Но мир, как видите, тесен! Где деньги от продажи имения с имуществом? Её надо арестовать!
НИКОЛАЙ. Подожди, Саша! Здесь надо разобраться. Какие деньги? Ты посмотри в каком она виде! (Девушке.) Он говорит правду? Вас зовут Ольга?
ДЕВУШКА. Да, так оно и было. Но я не виновата. Меня уговорили. А потом я уже была в их руках и только выполняла приказания.
БАХТЕЯРОВ. Как вы дядю убили? Отравили?
ОЛЬГА. Я не убивала! Он сам умер. Хотя мне дали яду, чтобы его отравить.
АНДРЕЕВ (держа носовой платок под подбитым в драке глазом). Не успели, значит?
ОЛЬГА. Я бы не стала этого делать. Я хотела во всём ему признаться.
НИКОЛАЙ. Кто же вами руководил? В чьих руках вы были, вдова графиня Бахтеярова? Откуда вы?
ОЛЬГА. Я мещанка из Павлова Нижегородской губернии. Приехала в Петербург на курсы санитарки. Товарка затянула меня в студенческий кружок. Там были не только университетские. Были и взрослые: журналисты, даже офицеры. Говорили такое! Думали, как царя убить.
АНДРЕЕВ. Надо же так влипнуть! Что было дальше?
ОЛЬГА. Нужны были деньги для этого кружка, чтобы делать всякие дела. Думали, где их раздобыть? И вот решили выдать меня замуж за графа Бахтеярова. Дальше вы знаете.
БАХТЕЯРОВ. Нет, не знаем. Как тебе удалось распродать имущество с имением в столь короткий срок, да ещё без связей, рекомендаций?
ОЛЬГА. Я только в бумагах расписывалась. Потом меня отправили в Женеву. Сделали там новый паспорт. Дали немного денег. И через Лондон в Нью-Йорк.
НИКОЛАЙ. Сколько ты уже здесь?
ОЛЬГА. Летось как приплыла.
МОРДОВИН. Чего?
ОЛЬГА. С прошлого лета.
МОРДОВИН. Чем же занималась? Небось до панели дошла?
ОЛЬГА. Почти. Вот в банду угодила.
МОРДОВИН (Бахтеярову). Александр Яковлевич, до чего же твоя тётка опустилась!
НИКОЛАЙ. Павел Александрович! Она такая же жертва, как и граф Бахтеяров! Вот они-то, заговорщики, и есть благодарные читатели Герцена и Огарёва.
МОРДОВИН. А во Франции или Англии такого бы не произошло. Там наследство только по завещанию. А если его нет, то всё состояние переходит к детям, а не к жене.
БАХТЕЯРОВ. Поэтому там женщины и ведут борьбу за свою эмансипацию. В России же это движение выглядит более чем абсурдно.
ОЛЬГА. Господа офицеры, вы мне поможете вернуться на Родину?
НИКОЛАЙ. Мы ещё не офицеры.
МОРДОВИН. Но вас, графиня, в России ждёт каторга!
АНДРЕЕВ. А здесь панель или преступление в банде! Одним словом, погибель.
НИКОЛАЙ. Жаль, что паспорт поддельный. Старые документы сохранились?
ОЛЬГА. Они у этих остались, нигилистов.
МОРДОВИН. Да они по вашим документам уже много дел на вас навешали!
БАХТЕЯРОВ. Положение безвыходное.
НИКОЛАЙ. А что если уговорить нашего капитана взять её с собой?
МОРДОВИН. Не-ет, получится как в анекдоте про старого и бедного еврея.
АНДРЕЕВ. Расскажи-ка.
МОРДОВИН. Граф Потоцкий не любил евреев. Выезжая на прогулку брал в карету заряженный мушкет, и как только увидит по дороге еврея, стреляет в него как в дикого зверя. И вот старый, бедный еврей решил выдать свою дочь за графа Потоцкого. Это было решено всей роднёй окончательно и бесповоротно. Оставалась самая малость – уговорить самого графа Потоцкого.
НИКОЛАЙ. Думаешь, Павел Алексеевич откажет?
МОРДОВИН. Вы подумайте, Николай Андреевич! Девка с поддельным паспортом на военном корабле? К тому же, мы, может, ещё пару лет будем в плавании!
АНДРЕЕВ. Кажется, придумал! Давайте-ка её в мальчика переоденем. А что? Подстрижена она коротко, маленькая, худенькая. Предложим капитану, чтобы в юнги взял. Надо только придумать, как этот русский мальчик в Нью-Йорке оказался.
НИКОЛАЙ. Кораблекрушение торгового судна! Надо изучить этот вопрос. Когда поблизости гибли гражданские суда?
ОЛЬГА. Вы бы сперва меня спросили.
АНДРЕЕВ. К маме и папе хотите, Ольга Бахтеярова?
ОЛЬГА (прослезившись). Хочу.
АНДРЕЕВ. Тогда слушайтесь. А нет – оставайтесь на Бродвее. Что ж, господа, идёмте.
ОЛЬГА. Я с вами!
НИКОЛАЙ. Вот это другое дело.
МОРДОВИН. Зря, господа! Намучаемся мы с ней.


Картина седьмая

Верхняя палуба клипера «Алмаз».
Матрос Иванов драит шваброй палубу. Появляются Николай, Андреев и Ольга. Ольга одета в матросскую форму американского юнги.

НИКОЛАЙ. Ольга, вы, хорошо запомнили, что мы написали в рапорте. Повторите ещё раз материал.

Ольга достаёт бумагу и читает про себя.

ИВАНОВ. Никак помощник появился? Зовут-то как?
ОЛЬГА. Оль…
НИКОЛАЙ (перебивая). Олег! Олег его зовут.
ИВАНОВ. Русский, что ли?
ОЛЬГА. Да.
ИВАНОВ. Откель же ты взялся тута?
НИКОЛАЙ. Был на судне «Кадьяк» русско-американской компании. Это судно потерпело крушение три года назад. Слышали?
ИВАНОВ. Никак нет.
НИКОЛАЙ. Олегу чудом удалось спастись. И вот мы будем просить капитана пристроить его юнгой на наш клипер.
АНДРЕЕВ. Сколько мальчонка натерпелся за три года в Америке! Погибнет он здесь, если не возьмём его с собой.
ИВАНОВ. Вон оно чего! Дело хорошее. (Пауза. Николаю.) Ваше благородие, мы тут с братками из газеты узнали, чё в Польше происходит. Там крестьяне сдают пачками своих помещиков русскому правительству. Во как! (Пауза.) Юнга, подмогни-ка мне здеся пока. А я пойду воду сменю.
АНДРЕЕВ. Что ты раскомандовался тут?! Его ещё не взяли на клипер.
ИВАНОВ. Вот пускай и поучится! Дело матроса начинается со швабры!
НИКОЛАЙ (подмигнув Андрею). Пусть. Олег, подмени матроса Иванова, подрай-ка палубу.

Ольга начинает натирать шваброй палубу. Иванов уходит с ведром.

АНДРЕЕВ (с удивлением). Неплохо получается для первого раза!
ОЛЬГА. Вовсе не первого. Я столько гостиниц и вилл передраила.
НИКОЛАЙ. Передраил! Передраил, Олег.
ОЛЬГА. Передраил.

Появляется мичман. Он смотрит, как старательно работает Ольга.

МИЧМАН. Откуда здесь американский юнга?

Входит Иванов с полным ведром.

МИЧМАН. Вот, Иванов, учись у американского юнги, как надо со шваброй управляться!
ИВАНОВ (оценивая работу Ольги). Неплохо, Олежка!
МИЧМАН. Олежка? Ну-ка, выкладывайте мне всё начистоту!
НИКОЛАЙ (протягивая рапорт). Здесь всё написано.

Мичман просматривает бумагу, время от времени бросая взгляд на «юнгу».

МИЧМАН. Капитану ещё не показывали?
АНДРЕЕВ. Только собираемся.
МИЧМАН. Хм. Написано с чувством и правдоподобно. (Ольге.) Где же ты был все эти три года? Чем занимался? (Иванову.) А ты продолжай уборку! Ишь уши навострил.

Иванов продолжает драить палубу, переходя в сторону, и постепенно скрывается из вида. Мичман в упор смотрит на Ольгу.

МИЧМАН. Продолжай, Олежка.
ОЛЬГА. Я долго пробирался от Аляски в Нью-Йорк. По дороге работал за еду.
МИЧМАН. Путь не близкий. А зачем в Нью-Йорк?
ОЛЬГА. Здесь корабли. Домой хочу в Павлово. Хотел в трюме французского корабля схорониться. Главное океан переплыть. А уж там как-нибудь добрался бы.
МИЧМАН. Смышлёный малец.
ОЛЬГА. А тут как увидел русские корабли, так сердце и забилося! Свои чай! Познакомился с гардемаринами. Рассказал им всё. Они обещали помочь. Вот одёжу матросскую купили.
МИЧМАН. В Россию-то мы не скоро. В Америке дела держат. (Пауза.) Сию бумагу я сам передам капитану. Будьте здесь на этой палубе. (Уходит.)
НИКОЛАЙ. Молодец, Олег! Тебе надо было в артисты идти, а не в санитары.
АНДРЕЕВ. Да, кажется, мичман поверил.
НИКОЛАЙ. Значит, и Зеленой поверит! Он более доверчивый. И как тебе, Олег, в голову пришло и про трюм рассказать, и про дорогу из Аляски?
ОЛЬГА. Это правда была. Я матросам на французский корабль лукошко с яблоками принесла. А потом незаметно в трюм перебралася.
НИКОЛАЙ. Перебрался!
ОЛЬГА. Перебрался. Схоронился там. Но меня нашли и на берег.

Появляется Бахтеяров.

БАХТЕЯРОВ. Ну что?
АНДРЕЕВ. Пока всё идёт по плану. Тётке твоей сам мичман поверил! Вернее, не тётке, а теперь уже дядьке. Дело осталось за капитаном.
БАХТЕЯРОВ. Господа, прошу вас раз и навсегда. Не называйте её моей тёткой! Меня от этого коробит!

Появляется мичман.

МИЧМАН. Зеленой идёт сюда! Построились!

Все строятся в шеренгу, в том числе и Ольга. Входит Зеленой и проходит вдоль шеренги до Ольги.

ЗЕЛЕНОЙ. Вот ты какой! Как звать?
ОЛЬГА. Олег.
ЗЕЛЕНОЙ. Скажи мне, Олег, где произошло кораблекрушение «Кадьяка»?
ОЛЬГА (чётко, без запинки). У острова Лесной! На Юго-Востоке Аляски!
ЗЕЛЕНОЙ. Что перевозило судно и куда держало курс?
ОЛЬГА. Лёд! В Калифорнию!
ЗЕЛЕНОЙ. Так форт Росс был к тебе намного ближе, чем Нью-Йорк. К тому же там всегда русские корабли. Почему ты выбрал такой длинный путь?
ОЛЬГА. По глупости! Несмышлёнышем был! А подсказать некому было! Сейчас бы я в форт Росс и направился из Аляски!
ЗЕЛЕНОЙ. Положим так. А теперь, юнга, я тебе задам вопрос, который не отражён в рапорте. Кто был капитаном судна «Кадьяк»? Какая у него фамилия?
ОЛЬГА (пытаясь вспомнить). Запамятовал!
ЗЕЛЕНОЙ. Фамилия у него редкая, своеобразная, запоминается сразу и надолго. (Пауза.) Подсказываю. Сан такой есть в монастырях.
ОЛЬГА. Монахов! Нет, Игуменов!
ЗЕЛЕНОЙ. Ошибаетесь, милая девушка. Это был мой старый знакомый шкипер Архимандритов, который и погиб тогда!
ОЛЬГА. Ах, да! Архимандритов!
ЗЕЛЕНОЙ (кричит). Ну-ка, хватит мне тут комедь ломать! Откуда вы притащили эту девку? Из какого борделя? Под юнгу хотели замаскировать? Чтобы в дальнем походе было чем поразвлечься! Всех под арест и в карцер! (Ольге.) Кто ты такая? Я начинаю догадываться! Ты шпионка, подосланная разными там Герценами или даже Расселами! Клипер должна была взорвать?! Отвечай, кто ты такая?
ОЛЬГА (плача). Нет, всё это не так…
ЗЕЛЕНОЙ. Кто ты?!
БАХТЕЯРОВ. Павел Алексеевич, позвольте сказать.
ЗЕЛЕНОЙ. Ну, что ты можешь сказать, Бахтеяров?
БАХТЕЯРОВ. Это моя тётка, вдова покойного графа Бахтеярова!
ЗЕЛЕНОЙ (после длительной паузы). Вы меня совсем за идиота принимаете? В юнгу я бы ещё поверил, если бы мой глаз не был намётан. Но придумать такое!
ОЛЬГА (вытирая слёзы). Он сказал правду.
ЗЕЛЕНОЙ (глядя в глаза Бахтеярову, затем Ольге). Нет, так лгать невозможно… Это надо быть Щепкиными или Каратыгиными. (Пауза.) Бахтеяров и как тебя… вас?
ОЛЬГА. Ольга.
ЗЕЛЕНОЙ. …Ольга, пройдёмте в мою каюту. Расскажете мне всё в подробностях.

Зеленой, Бахтеяров и Ольга уходят.

НИКОЛАЙ. Только бы их бес не надоумил опять что-нибудь соврать. Сразу раскусит!


Картина восьмая

Июль 1864 года. Каюта гардемаринов.
Андреев лежит на тюфяке с открытыми глазами, заложив руки за голову. Бахтеяров читает журнал. Мордовин ходит взад-вперёд, не зная, чем заняться.

МОРДОВИН. Вот Николай! Всё успевает! И музыку сочиняет, и концерт в Бостоне подготовил и сыграл! (Берёт со стола бумагу, смотрит.) И письмо родным написал. Правда, ещё не закончил, на вахту сорвался. А мы только корабельные обязанности выполняем да спим. (Пауза.) Тоже, что ли, письмо написать?
АНДРЕЕВ. Это идея! Я три месяца не писал.
БАХТЕЯРОВ. А я ещё больше.
МОРДОВИН. Так в чём же дело? Давайте напишем.
АНДРЕЕВ. Прямо сейчас, что ли?
МОРДОВИН. Почему бы и нет? Всё равно делать нечего.
БАХТЕЯРОВ. Бумага есть?
МОРДОВИН. На столе.

Каждый берёт по листу бумаги, все садятся вокруг стола, на котором чернильница и несколько ручек со стальными перьями, и начинают писать.

МОРДОВИН. Столько событий было, а в голову ничего не лезет.
АНДРЕЕВ. И мне ничего, кроме «здравствуйте, дорогие мои маменька, папенька и сестрёнка».
МОРДОВИН. А давайте, господа, возьмём за основу письмо Николая, пока его нет. Чего мозги-то зря ломать?
БАХТЕЯРОВ. Павел Александрович, не хорошо чужие письма читать.
МОРДОВИН. А что же он его открытым на столе оставил? Нам для подсказки! Будто знал, что мы тоже писать будем. А если заругается, то беру всю вину на себя. Читай, Бахтеяров.
БАХТЕЯРОВ. Нет, ты читай. А я своё сразу буду редактировать.
МОРДОВИН. Ладно. Я потом у тебя перепишу. (Берёт письмо Николая, читает.) «Вот уже девятый месяц мы у берегов Америки, в основном в Нью-Йорке. Но ходили и в Вашингтон на торжественный приём к президенту Линкольну. Вашингтон, хотя и столица, но напоминает наш уездный городок. Одна центральная улица в грязи, потому что ещё немощёная. Но зато Капитолий впечатляет. Белый дом попроще. Ниагарский водопад оставил незабываемые впечатления. Возили нас в действующую Потомакскую армию северян. Офицеров эскадры дружески принял главнокомандующий генерал…»
АНДРЕЕВ. Да помедленней читайте, Павел Александрович!
МОРДОВИН. «…генерал Джордж Мид. А мы пиршествовали с чинами пониже. В общем, впечатлений множество. Только для одного их перечисления письма не хватит. Главное, что задача нашего похода выполнена вдвойне. Война Америки с Англией не состоялась и нам не пришлось каперствовать и устрашать английских купцов в Атлантическом океане. Союз из десяти государств против России распался. В этом и твоя заслуга, мой любезный брат Воин Андреевич. Я не знал, что в разработке этой операции активно участвовал и ты». Это не пишите!

Рында отбивает удары для смены вахты.

БАХТЕЯРОВ. Откладывайте письмо Николая. Через пять минут он придёт.
МОРДОВИН. Нет-нет! Пошло самое интересное. «Скоро наша эскадра покинет Америку. В Бостоне по этому поводу устроили прощальные празднества. Я даже дал там концерт в городском театре». Это не пишите! «Таких оваций в честь меня я ещё не видел».

Входит Николай.

МОРДОВИН. А вот это пишите! «Но что меня поразило более всего, так это хор мальчиков, который исполнил специально сочинённую песню к этому дню на музыку русского гимна».
БАХТЕЯРОВ. Да это было впечатляюще! Я даже перевёл текст.
НИКОЛАЙ. Что тут происходит?
МОРДОВИН. Письма пишем родным, Николай Андреевич. (Кладёт письмо Николая на стол.)
НИКОЛАЙ. Мне кажется, что вы переписываете моё письмо. Как вы можете?!
МОРДОВИН. Я не переписал ни одной строчки! Спросите товарищей.
БАХТЕЯРОВ. Николай, не сердитесь! Вон как у матросов заведено. Там один-два грамотных на весь кубрик. Так они за всех и пишут письма! А мы сами пишем, только опираемся на твой уже сформированный материал, но со своей редактурой.

Входит Ольга. Она в экстравагантной шляпке и модном платье.

ОЛЬГА (радостно). Господа, пришло подтверждение!
МОРДОВИН. Какое ещё подтверждение?
ОЛЬГА. Что у графа Бахтеярова была молодая жена, в девичестве Ольга Васильевна Павлова. А это я!
АНДРЕЕВ. Поздравляю! (Обнимает Ольгу.)
ОЛЬГА. Павел Алексеевич сказал, что как только придём в Кронштадт, он поможет выписать справку вместо паспорта. Я с ней в Павлово, в церковь, где меня крестили, за метрикой поеду, и мне дадут новый паспорт России!
АНДРЕЕВ. Это надо отметить шампанским!
МОРДОВИН (Бахтеярову). Твой будущий родственник склонен к пьянству.
БАХТЕЯРОВ. За такое событие можно и пригубить. Ну что, на берег за шампанским?
АНДРЕЕВ. Это долго. В камбузе должно остаться с пару бутылок.
МОРДОВИН. Если их боцман не осушил.
БАХТЕЯРОВ. Пойдём посмотрим.
ОЛЬГА. Я с вами.

Бахтеяров, Андреев и Ольга выходят. Николай берёт своё письмо со стола, пробегает по нему глазами и садится дописывать.

МОРДОВИН. Не буду мешать. (Начинает делать физически упражнения.)
Голос НИКОЛАЯ (это он пишет). А ещё здесь популярна фраза «Господь, благослови русских!» Говорят, что она пошла от военно-морского министра Уэллеса. За эти месяцы я понял, кто является настоящим как внешним, так и внутренним врагом России. А также осознал всё величие нашей Родины. Каким же сокровищем мы обладаем! Ну, до свидания, дорогие мои! Не знаю, когда свидимся. (Пауза.) А ещё, меня больше не раздражает рында, которая через каждый цикл отбивает смену вахты. Она великолепно структурирует жизнь на корабле своей повторяемостью, да ещё в музыкальной форме рондо! Рында – это порядок, дисциплина, закон, от чего мозги поправляются и встают на место. Собственно, рында – это и есть родно! Я всё-таки напишу когда-нибудь произведение в структуре рондо! Ну, ещё раз до свидания! Буду писать чаще».

Николай складывает исписанный лист вчетверо и кладёт его в карман. Слышится голос Ольги: «Вы представляете, какая здесь мода на всё русское!?» Входят Ольга, Андреев и Бахтеяров с двумя бутылками шампанского.

ОЛЬГА (продолжая). Сейчас в Нью-Йорке младенцам чуть ли не поголовно дают русские имена! 
МОРДОВИН. А я видел в магазине казацкие пистолеты. Охотно покупают.
ОЛЬГА. А как вам новгородские подвязки и московские рубашки? На девятой авеню продают! Видела даже екатерининские кринолины!
НИКОЛАЙ. А я позавчера с удивлением услышал, как кто-то спросил: «Где здесь Русская мостовая?» Оказалось, что это участок на Бродвее, где играл наш духовой оркестр!
АНДРЕЕВ (держа за руку Ольгу). Господа, как вы думаете, можно ли обвенчаться на нашем клипере?
БАХТЕЯРОВ. Отчего же нельзя? У нас и священник есть.

Входит мичман.

МИЧМАН. По какому случаю шампанское?
АНДРЕЕВ. Венчаюсь я!
МИЧМАН. С кем?
НИКОЛАЙ. У нас одна барышня на корабле.
МИЧМАН. Поздравляю!
ОЛЬГА. Благодарствуйте.
МИЧМАН. А у меня тоже есть новость. Не знаю, как вы её воспримете. Завтра снимается с рейда. И уходим… (выдерживает паузу).
МОРДОВИН. Куда?
МИЧМАН. В кругосветку!
ВСЕ ВМЕСТЕ. Ур-ра-а!

Откупоривается шампанское, пенятся бокалы. Николай играет на гармонифлюде торжественный фрагмент полонеза из своей будущей оперы «Ночь перед рождеством». Партия на гармонифлюде переходит в звучание симфонического оркестра.

НИКОЛАЙ (выйдя на авансцену). Мы ходили по морям и океанам ещё два года и вернулись домой уже мичманами.
МОРДОВИН (выйдя на авансцену). Я служил в морском ведомстве всю жизнь и окончил в звании генерал-майора.
БАХТЕЯРОВ (выйдя на авансцену). Дослужился до капитан-лейтенанта и уволился из флота по домашним обстоятельствам.

Андреев с Ольгой, держась за руки, выходят на авансцену.

АНДРЕЕВ. Через пять лет службы подал отставку и занялся сельским хозяйством в своём имении.
ОЛЬГА. Родила пятерых детей, занималась их воспитанием и помогала любимому мужу по хозяйству.
МИЧМАН (выйдя на авансцену). Погиб в русско-турецкой войне в звании капитан-лейтенанта.
ИВАНОВ (выйдя на авансцену). А я, верите ли, дослужился до боцмана и стал настоящим морским львом.
ЗЕЛЕНОЙ (выйдя на авансцену). Участвовал в русско-турецкой войне, в звании контр-адмирала перешёл на административную должность и стал генерал-губернатором Одессы.
НИКОЛАЙ (сделав шаг вперёд). А я даже когда получил должность профессора консерватории, до последних своих дней не порывал с флотом, – инспектировал все его военные оркестры, улучшая их звучание. 

Выходят и остальные участники спектакля на поклон.

К О Н Е Ц   П Ь Е С Ы