Рыбный берег

Они прибыли в зыбкий час между светом и сумерками — самое неподходящее время для новых мест, особенно таких, как это.
Машина свернула с пустынной трассы на гравийную дорогу, пересекла железнодорожные пути, где поезда не ходили с самого начала войны, и медленно покатилась вдоль притихшего берега. Река — старая, грязная, бесконечная в своей унылой величественности — была окутана туманом, который поднимался из воды, как воспоминание, от которого годами стараешься избавиться.
Все четверо молчали последние полчаса пути.
Роман, водитель, шутник и болтун, не любил молчание, но сейчас не знал, что сказать. Настоящий водитель всегда  чувствует границу. Чего только не увидишь на бесконечных дорогах, по которым с десяток лет мотаешься по работе, уже без особого интереса. Хороший водитель знает, куда и когда не следует ехать, хотя вряд ли сможет это объяснить. А Роман был — очень хороший водитель. Он умел обойти блокпост, свернуть на проселок за пару километров до огромного затора на месте аварии, и чуял дождь даже если с утра на небе не было ни облачка. А сегодня Роману было не по себе, очень не по себе. Бабушка про такое говорила — кикимора под полом завелась, тоску на кулак наматывает. Трудный день, трудная дорога, которая ближе к вечеру уперлась в невидимую, нехорошую границу, но надо было ехать, был согласованный со службой безопасности план, и он поехал. Службе безопасности — плевать. Они сидят в столице, они никогда не ездят по разбитым дорогам среди опустевших деревень.  С тех пор как они пересекли невидимую черту, внутри стало холодно и тревожно. За окнами машины было нехорошо - деревья стояли чересчур ровно, нищая деревушка была чересчур тихой - ни один пёс не выбежал из покосившихся ржавых ворот (других тут и не было), ни один ребёнок не вышел посмотреть на машину, а это все же бронированный внедорожник, ниссан, настоящий эй-ви для перемещения по территориям повышенного уровня опасности. Есть на что посмотреть.
На переднем сиденье рядом с ним сидел Влад, молчаливый, с тяжёлым взглядом и хорошо поставленной улыбкой. С виду - обаятельный, в меру простоватый парень с холодными змеиными глазами. Таких нанимают ликвидировать бесперспективные проекты. Он был слишком профессионал, чтобы испытывать эмоции.
На заднем сиденье Марта уткнулась в телефон, но сигнала не было — и это почему-то радовало. Марта была удивительный человек. Она могла постареть лет на двадцать за один день, а утром опять помолодеть. Павел, последний из них, то посматривал на реку, то закрывал глаза. У него болела голова. Пить он начал уже с полудня, и ему было плевать на корпоративные запреты. Все равно ведь уволят. Время от времени он проваливался в тяжелую больную дрему, и к нему приходили сны, о которых не стоит рассказывать.
— Приехали, — сказал Роман. Он притормозил у распахнутых настежь металлических ворот, за которыми была территория отеля — с десяток деревянных домиков, кривоватых и неопрятных, будто бы строили их на скорую руку. Один из них был явно старше других — облупившаяся краска, покосившиеся ставни, дверь с облезшей табличкой: "Рыбный Берег".
Заходящее солнце, лихорадочный румянец редких облаков, фиолетовая тень, запах реки, скрипы и шорохи — возможно, это ивы, что густо росли вдоль берега. От реки поднимался туман, серый, клочковатый и очень густой. Они вышли из машины. Павел заковылял на затекших ногах к берегу, курить. Марта, самая ответственная, придирчиво оглядывала домики, и уже готовилась начать делать замечания. Она была в плохом настроении, ей все не нравилось.
Из главного домика поспешно вышел нескладный, долговязый человек в сером свитере, с лицом слишком широким чтобы перестать быть приятным, и слишком правильным, чтобы стать уродливым, с улыбкой слишком быстрой. Он махал рукой, будто знал их.
— Доброго вечера! — прокричал он. Голос был высокий, неприятный. — Заселяетесь, да? Бронировали, да? - и, не дожидаяст ответа, продолжил - Всё готово! Уютно, тепло, как дома, а может, и лучше!
Он подбежал к ним, как-то боком, какой-то гибрид марионетки и богомола, и принялся бесцеремонно их разглядывать, и продолжал улыбаться. Как будто он был слишком рад их видеть, слишком давно ждал.
— Я — Михаил. Администратор. Всё покажу, всё расскажу. У нас тут... тишина, как вы и хотели! Никто не мешает, только река. Река — она хорошая. — Он кивнул куда-то в туман, где, и точно, слышался плеск.
Они переглянулись. Никто ничего не сказал. Роман пожал плечами и достал сумки. Влад смотрел на Михаила, как будто пытался вспомнить, где его видел.
Кое-как отвязавшись от администратора, который продолжал рассказывать про удивительную тишину, баню, бар до полуночи и шашлыки, они направились к своему дому — двухэтажному, с небольшим деревянным крыльцом, которое, будь тут теплее и радостнее, могло бы считаться верандой.
Внутри пахло влажностью, рыбой и чем-то ещё — почти незаметным, но липким, как забытое стыдное прошлое.
— У вас ещё есть гости? — спросила Марта, глядя на тёмный силуэт в окне соседнего домика.
— Да… у нас тут компания. — Михаил снова оказался рядом, снова широко улыбнулся, снова начал внимательно разглядывать — Путешественники, как вы. Он, она, и ещё она. Дружные. Выпивают. Ха-ха. Знаете, весёлые люди, не то что мы. Дело молодое, ха-ха. Трое их, значит, веселых.
Он сказал "мы", как будто сам был частью чего-то, очевидного, но непонятного чужим.
Туман сгустился. Река перестала быть линией горизонта — теперь она была везде. В воздухе, в запахе, в голосах. Она проникала в память и мысли. Мысли становились медленными, холодными и мокрыми.
И никто из них не мог вспомнить, зачем именно они сюда приехали. Переночевать, да. Но почему здесь? Потому, что это безопасное место. А почему это безопасное место? Потому что так им приказали офицеры из службы безопасности, из столицы, потрепанные полковники, сходившие с ума от свежих новостей. Им давно уже было все равно. Они никогда не бывали в дальней провинции, на берегу старой недоброй реки.
В доме пахло рыбой и застарелым перегаром. Они сразу же открыли бутылку, потому что что ещё делать в таком месте? Михаил принёс им стаканы — все разного размера, один со сколом, один с пятном от чего-то красного. Он всё улыбался и говорил какие-то бессмысленные вещи о душевном береге, о стихии воды, о том, что некоторые гости не хотят уезжать. Потом ушёл, и дверь за ним закрылась слишком бесшумно.
Марта смеялась громче, чем обычно. Вино казалось странно густым. Павел слушал, как она перебрасывается фразами с Владом, у них была такая вечная игра — Марта нападала, Влад вяло отбивался, как она шутит с Романом, и думал: всё это — фарс. Труп разговора. Шум, чтобы не слышать другое, важное. Как, все же, хорошо, что я предусмотрительный — подумал он — У меня есть коньяк. Хоть не нужно пить эту кисло-сладкую дрянь, от которой одна изжога.
Роман сидел у окна и смотрел в туман. Иногда он хмыкал - в ответ на чью-то реплику, возможно, просто так. Потом сказал:
— Река не движется. Совсем. Она как будто ждёт.
— Чего? — спросила Марта, кокетливо заглядывая ему в глаза.
— Ну... — он пожал плечами. — Кого-то. Может быть, нас.
Она фыркнула, но уже не старалась казаться весёлой.
Павел встал, вышел на крыльцо. Туман обволакивал всё вокруг — деревья, домики, фонари, их машину. Он был плотный как вата. Свет фонаря был желтоватым, то, что оказывалось в конусе света, становилось похожим на старую фотографию. В тумане виделись тени, будто кто-то ходил. Может, кто-то и ходил.
Он услышал -не голос. Шёпот. Но не человеческий. Что-то внутри головы, поверх его мыслей, вместо его мыслей. Что-то густое и темное, как ил. Голос реки — подумал Павел. Вот ты какой.
"...там... внизу... помнят..."
Он обернулся — никто не вышел за ним. Изнутри раздавались приглушенные голоса его попутчиков. Роман говорил что-то о Дунае — что это не река, а кость, древняя кость в земле. Что города на её берегу — как плесень, выросшая на шрамах.
Когда Роман уставал или нервничал, он забывал прикидываться простофилей — шофером.
Влад смеялся. Марта делала вид, что ей интересно.
Павел стоял, слушал плеск у самого берега.
Он вспомнил: в этом регионе было много старых легенд. Когда-то, когда он еще не ездил в полевые миссии на эй-ви, он интересовался такими историями. Про тонущих в бездонных омутах, про холодных монахов, про чужих мертвецов. В двадцать пять он смеялся над такими историями. В тридцать пять — рассказывал их как анекдоты. А сейчас — не был уверен, и никому не хотел их рассказывать.
Когда он вернулся, Роман уже пил молча, а Марта смотрела на него с лёгким отвращением — или страхом. Павел сел рядом и сказал:
— У берега кто-то есть.
— Конечно есть, — ответил Роман. — Здесь всегда кто-то есть.
Пауза.
Влад посмотрел на него, приподнял брови.
— Это ты сейчас пошутил?
Роман не ответил. Он выглядел усталым. Как будто весь день, всё это путешествие, все дороги что привели их сюда, стёрли его до остова.
Павел снова услышал — ясно, как если бы кто-то шептал в ухо:
"...он не тот, кем был..."
Он вздрогнул. Посмотрел на Романа. Тот опять смотрел в окно, за которым стояла стена тумана, с желтым потеком фонарного света. Там, в тумане, что-то двигалось. Пятно, силуэт, может, просто тень. Может быть.
Марта прошептала:
— Я не чувствую ног. Это от вина?
— Нет, — сказал Влад. — Это от нас.
Снова замолчали. Убирать со стола было лень. Начали собираться ко сну.
И всё бы ничего — просто странная ночь на берегу мутной реки, но что-то изменилось. Комната как будто сжалась. Пространство стало плотным, воздух — вязким. Здесь давно уже нечем дышать.
Павел подумал -: ночь только начинается. Это очень плохая ночь. И никто из них не расскажет потом, что именно произошло. Потому что не будет слов, а может — и памяти.
Ночь за окнами вступила в свои права, утонула сама в себе и всех их утопила. Где -то в чужом, тихом, слишком тихом доме, тикали часы.
Павел не спал. Он лежал на спине, глядя в потолок, по которому ходили тени, и думал о том, как всё распалось. Все тонет. Дом тонет в трещинах. Жена тонет в недосказанности. Любовница — в ожидании. Он — в вине.
-В коньяке — поправил себя Павел.
Иногда ему казалось, что если просто закрыть глаза и сделать шаг — можно выйти из всего. Как будто в темноте спрятана тайная, такая нужная дверь, а на ней — аккуратная табличка: Выход.
Рядом кто-то скрипнул кроватью. Роман.
— Ты не спишь? — шёпотом, почти выдохом.
— Нет.
— Пойдём. К реке.
-Тоже это чувствуешь?
-Ага. Паршивая ночь.
Павел оделся молча. Удивительно, но он не чувствовал холода. Только плотную, вязкую влагу, которая липла к лицу, к ладоням. Они вышли, тихие и зыбкие, как тени. Словно не люди, а мысли, выскользнувшие из черепа-дома.
Берег был близко, и казался космически чужим. Камыши шептались на неизвестном языке. Река дышала — медленно, глубоко, как огромный зверь.
— Здесь плохое место — сказал Роман. — В похожем месте… я был. Очень давно. Друг… Славка. Мы вместе служили. Он…
Он не договорил. Но Павел понял. Тот, кто молчит на полуслове, обычно говорит правду.
— Он повесился, — тихо добавил Роман. — А я спал в соседней комнате. Слышал, как стул упал. Но подумал — мышь. Или ветер. Повернулся на бок.
Они стояли. Слышался только хруст гальки под подошвами.
— А ты? — спросил Роман. — У тебя тоже что-то? Я же вижу.
Павел ответил не сразу.
— Я не смог. Ни выбрать. Ни объяснить. Ни уйти. Ни остаться. Понимаешь?
Роман кивнул.
— Я понимаю. Ничего не смог.
Голос в голове сказал:
Все, кто тонут, падают вниз. Но не сразу. Сначала они стоят на берегу, как вы. И ждут, пока река их позовёт.
Павел закрыл глаза. Он знал этот голос. У вины есть своя, особая память на такие вещи.
А Роман смотрел в туман. В нём двигалось что-то — вертикальное, длинное. Как очень худой человек, вытянувшийся церковной свечой.
— Я тут слышу — сказал он. — всякое. Ты, это… Не вздумай. Не сейчас.
Павел кивнул.
— Я всё понимаю. Только поздно.
 Туман сгустился. Что-то всплыло и исчезло.
Где треснуло дерево. Или захрустел лед. Но откуда здесь взяться льду?
Они стояли молча. Ни один не сделал шаг к воде. Но и не отступили.
Если вы останетесь до рассвета — вы останетесь здесь навсегда. Если уйдёте — никто не спросит, почему
Они не двигались. Они ждали.
До тех пор, пока над рекой не подул ветер. Лёгкий, весенний. Как будто где-то далеко открылось окно в лучшую, непрожитую жизнь.
Тогда Павел сказал:
— Пойдём. Нам пора.
Они не обсуждали, то, что видели. Только поглядывали друг на друга с пониманием: да, и ты видел. И я видел. И этого достаточно.
Когда они вернулись в дом, их встетила тишина и затхлость. Марта и Влад ушли в комнаты на втором этаже. Павел взял колченогий стул и подпер им входную дверь.
-На всякий случай — сказал он Роману — сам понимаешь.
-Правильно — ответил тот.
А с улицы — с той самой стороны, где вода — всё ещё слышался шёпот. Или песня. Или голос.
И каждый из них решил: пусть это останется там.
Рассвет в тех местах не наступал — он проступал. Как пятно на застиранной простыне. Свет был блеклым, серым, и казался ненужным и незаслуженным. Утро, разбавленное речной водой до безвкусия, никак не справится с наследством такой ночи.
Павел проснулся с чувством, что его кто-то позвал. Имя произнесли негромко, но прямо в ухо. В комнате стоял запах сырого тростника и прелого ила. 
На вешалке сушилось полотенце. Мокрое. Очень мокрое. Он не помнил, чтобы кто-то брал его ночью.
Роман смотрел в зеркало, висевшее напротив входной двери. Он внимательно разглядывал свое отражение, но казалось, что смотрит он на что-то позади себя. Он не заметил Павла.
Марта с утра жаловалась на головную боль. Говорила, что ей снилось, как кто-то стоял у кровати и пел старую песню на непонятном языке. Шутили, что это Влад ночью пугал ее дедлайнами и незакрытыми проектами. Шутки были не смешные, но Марта с готовностью смеялась, неуверенно, натужно.
Они быстро собрались и отнесли вещи к машине. Утром все вокруг казалось каким-то особенно ветхим и неухоженным.
Михаил появился из ниоткуда, неуклюжий, но бесшумный. Он был в высоких резиновых сапогах, измазанных тиной.
-Надеюсь вам понравилось у нас — затараторил он — приезжайте еще.
Еще на стоянке был мрачный небритый мужик в спортивном костюме. Видимо, тот самый веселый гость с двумя подругами. И точно — возле дальнего домика стояли две женщины в банных халатах и в чалмах из вафельных полотенец, помятые, бледные. Они молча внимательно смотрели — как Марта сражается с телефоном, как Влад шнурует кроссовки, как Роман грузит вещи в багажник.
— Ночью слышал, — сказал мрачный мужик — как кто-то ходил к реке. Дурное место. Река берёт то, что ей не отдали.
— Тут, — продолжил он, — раньше была пристань. Очень давно, еще до той войны. Грузы. Люди. Потом всё сгорело. Говорят, сами подожгли, чтобы не пускать дальше. А на дне — все остались. Все, кто не ушел вовремя.
— Кто остался? — спросила Марта.
— Все, — ответил он. — Кто остался на ночь. Все, кто без причины. Без желания жить дальше. Тут таких много. Это место знает, кто уже готов.
Мужик замолчал и помрачнел еще больше. Одолжился сигаретой у Павла и вразвалочку отправился к своим подругам, которые все так же молчали и разглядывали приезжих.
Когда они уезжали, туман не рассеялся. Только поднялся выше. Висел над землей как мокрое покрывало.
Михаил, администратор, провожал их. Как всегда, слишком широко и слишком вежливо улыбался:
— Возвращайтесь, — сказала он — Весной у нас особенно красиво. Всё расцветает. Даже то, что не должно расцветать.
Роман и Павел переглянулись — быстро, почти незаметно.
Ты помнишь? - Я тоже.
Расскажем? - Никогда.
А потом поехали. Дорога вела сквозь поля. Мокрые, серые, некрасивые, будто сама земля не была уверена, хочет ли, чтобы на ней снова что-то росло.
Сзади осталась река. Прислушивалась, бормотала о чем-то своем, ждала своего часа — когда можно будет забрать то, что ей не отдали.
И это было справедливо.
Когда они вернулись в город, всё было по-прежнему, но уже чуть-чуть другим. Свет был слегка грязнее, здания — чуть выше, чем нужно, а звуки — словно запаздывали на полсекунды. Это был их город, без сомнения, тот же асфальт, те же трамвайные рельсы, те же серо-бежевые фасады, похожие на небритые щеки постаревшего киноактера. Но всё казалось каким-то пустым, как груша из папье-маше, или ненастоящим, как театральная декорация, оставленная на сцене на ночь.
Они старались не обращать внимания. Они разъехались по домам, усталые, молчаливые.
Павел думал, что надо проснуться — вот прямо сейчас, вот ещё чуть-чуть — и проснётся, и окажется в какой-то тёмной, тесной комнате, где беленые стены и меловая пыль, ни города, ни воспоминаний, ни даже самого этого тела, такого надежного, такого устойчивого к саморазрушению.
Он пошел в душ, врубил ледяную воду и смотрел, как капли стекают по груди, оставляя на коже странные узоры. Вены на его предплечьи напоминали дорожную карту —куда ведут эти безымянные трассы?
Его телефон не звонил. Он открыл мессенджер — всё было пусто. Только одно странное уведомление без текста. Он щёлкнул на него — и экран погас.
Роман провёл вечер в попытках то ли собрать, то ли разобрать дорожный рюкзак. Он не помнил, собирался ли уезжать. Казалось, что да. Он всегда собирался. Весь вечер он слышал, как по лестничной клетке кто-то ходит. Иногда медленно, будто волоча ноги, иногда — быстро, как кошка. Но когда он заглядывал в глазок, там никого не было. Ни следа. Ни звука.
Он выпил рюмку, потом вторую. Сел в кресло. Включил телевизор, но там были помехи и лёгкое потрескивание, как будто кто-то перебирал пальцами сухие листья. Потом через помехи пробился голос, мужской. Очень знакомый.
— А помнишь, мы стояли тогда на мосту, — произнёс он. — И ты сказал: если бы был знак — я бы остался...
Павел не вышел на работу. Никто из них не вышел. Влад неожиданно для себя понял, что ему нечего сказать, и не нужно вообще говорить. Он утопил телефон в аквариуме. Он сидел на полу, смотрел в стену и молчал. Марта, которая недавно переехала к нему (конечно, они никому об этом не говорили, это могло повредить карьерному росту), не выходила из кухни. Она резала хлеб, сыр, сооружала бутерброды, укладывала их на тарелку и ставила ее в холодильник. Затем доставала и начинала заново.
Они не сговаривались, не строили планов, но встретились через несколько дней. Марта принесла пакет с засохшими бутербродами. Влад оделся не по сезону. Предусмотрительный Павел уже был пьян. Роман приготовил свою машину к долгому путешествию. Нужно было ехать, и они просто уехали.
Куда? Не важно. Главное — не туда.
Они ехали уже третий день. Или, возможно, первый, но очень длинный. Никто не знал, какая сейчас дата. Названия городов и сел на табличках вдоль трассы были незнакомыми и какими-то странными - например: "Ново-...", или "Старо-...", за которыми ничего не следовало. Как будто местность сама передумала называться.
Навигатор тоже работал странно. Иногда показывал, что они находятся в Черкасской области, иногда — в Калабрии, а пару раз даже в какой-то неведомой точке, обозначенной как Место Отсутствия. Гугл-карти перестали грузиться, но это их не расстроило и не удивило.
Роман за рулём говорил мало. Он был опытный водитель, и знал, что достаточно довериться дороге — и она выведет, куда нужно. Дважды они проезжали мимо одной и той же заправки с вывеской "Бензин / Пельмени", и каждый раз павильон выглядел немного иначе. Сначала окна были заколочены, потом открыты. В дверях стоял женский манекен в соломенной шляпе.
Павел спал урывками. Он просыпался каждый раз с ощущением, что с ним кто-то говорит. Мягко. Вкрадчиво. Но голоса были не в машине, и даже не в его голове — они были в воздухе за окном, между слоями тумана, у самой кромки света фар. Один голос — женский, шепчущий, другой — скрежещущий, мужской, с протяжными гласными.
— Иди вперёд. Поверни обратно. Всё одно и то же.
На четвертый день, или ближе к обеду, они остановились у покосившейся деревянной будки, в которой, по словам Марты, был магазин. Она вышла первой. Вернулась молча, в руках у нее был пустой пластиковый пакет. Совершенно пустой пакет. Она положила его на колени и долго гладила, как гладят кота.
На пятый день — или пятнадцатый, это уже было неважно — Влад сдался.
— Хватит, — сказал он. — Мне надо выйти. Я так больше не могу. Это неправильно.
Он вышел на обочину, посмотрел в небо, потом в землю. Потом пошёл по направлению к туману — куда-то за полосу деревьев вдоль дороги, сквозь густой кустарник, и не вернулся.
Через час Марта предложила выпить. Они нашли бутылку дешёвого вина. Роман кивнул. Павел отказался. У него был коньяк. Потом, когда все для приличия опьянели, Роман и Павел по очереди овладели Мартой на заднем сиденьи. Получилось неуклюже и неинтересно. Вечер опустился как промасленная ткань — небо, как тряпка, прилипло к земле.
Когда они снова завели двигатель и поехали дальше, Роман сказал:
— А если это не дорога? Если это всё... внутри? Мы просто едем по чьей-то вине. Или сну.
— Или наказанию, — добавил Павел.
— Или родине, — добавила Марта и усмехнулась.
На шестой день, ближе к вечеру, в ненадежный час между светом и сумерками, они увидели знак: Рыбный берег — 500 м.
— Опять он, — сказал Роман.
— Мы уже были там? — спросил Павел.
— Мы ещё там, — сказала Марта.
Дорога снова исчезла в тумане. И снова запах речной воды, плеск невидимой жизни под берегом. Неопрятные деревянные домики. Свет в окне. Знакомая, слишком знакомая фигура администратора. Улыбка. Ключи. Стаканы.
И тишина. Та самая. Без даты. Без выхода.