Весёлые картинки

На фото: я зимой 1956 года в Горно-Алтайске               

                Кате С., урождённой Шапиро

Катя, я уже рассказывал тебе о том, как познакомился с твоей фамилией, но эта история всё вертится в моей голове так, будто в ней что-то осталсь несказанным или недосказанным, словно зовёт записать её, чтобы стало окончательно ясно: как, почему и зачем.

Впрочем, кто-то может сказать, что наша встреча - это просто случай, мало ли их случается на белом свете? Но то, что Случай совсем не случайность, я понял ещё до знакомства с тобой и к тому времени уже немножко обдумал это, изложив результаты раздумий в своих многочисленных виршах, некоторые из которых привожу ниже:

* * *
Мысль о том, что в жизни обыденной,
Как и всюду, событий течение
Не случайно, не просто стечение
Обстоятельств,
                что связь неувиденной,
Неоткрытой быть может, непознанной,
Что всегда есть причина у следствия,

Что в незнании - только последствия
Видят люди,
                и может быть созданы
В мире сущем, в материи плотной,
Для того они Космосом Разума,

Чтоб Душою, Сердцем и Разумом
В Жизни пламенной, а не животной,
Этот Мир понять как явление
Неразрывности фактов и случаев
И случайно случившихся случаев
Не случайностью соединение…

Хоф, Германия, 25.12.95

* * *
Мелочь, пустяк
                или именно то,
Что явлено было как Знак предназначенный,
Увидеть который однажды дано,
И будут напрасны метанья охваченной

Тревогой,
                в предчувствии Непоправимого,
Души, понимающей,
                как было важно
Заметить то, что предстало так зримо,
Но что никогда не явится дважды
Тем же событием, как бы старательно
Не ждать его -
                Время Невозвратимо…

Но, может быть, в Новом
                тем, кто внимательно
Стал подмечать Жизнь
                и не пройдёт мимо,
Встретится снова мелочь, пустяк?

Но разве дано знать людям заранее,
Что Жизни пустяк, а что явленный Знак

Начала
          Душою
                Мира познания…

И, может быть, поздно замеченный Знак
Был дан специально, чтобы внимание
Напрячь,
             чтоб, забыв про слово «пустяк»,
В Жизни
            не
                допускать
                опоздания…

Бонн, Германия, 02.11.95

* * *
В Жизни люди, являя сочувствие,
Как слова заученной роли
Утешителя сердобольного,
С чистым сердцем, фальши не чувствуя,

Повторяют и хором, и сольно,
- Это случай, забудь,
                просто случай…

В Душе зная, что случай и Случай
Не случайны в Судьбе, но невольно
Скажут, - Плюнь, разотри и не думай,
Позабудь, не бери случай в голову…

Но Жизнь цепью Случаев скована,
И идя по ней без раздумий,
Люди быстро теряют основу,
Твердь, платформу земной Жизни сути,
Превращая свет Жизни в мрак жути,
Когда Жизнь бьёт снова и снова
Непрерывным несчастным случаем,

А не Счастья фонтаном вольной
Жизни тех,
              кто не делится болью,
Размышляя
              над Жизни Случаем…

Хоф, Германия, 27.11.95

И ещё одно стихотворение, но оно уже непосредственно касается тебя и возникло в первый месяц нашего знакомства:

* * *
                Кате С.
                с благодарностью
                от Души

То, что Случай совсем не случайность,
Что всегда совпадение - Случай,
Я заметил,
              но необычайность
Совпадений,
              что стал я везучий
На случайные совпадения,
Удивляет и радует Душу…

Как и Случай, когда от падения
Дядю Вову спасла Катюша…

Разве может быть невероятным
То,
              что в Жизни случилось реально…

По причинам вполне понятным,
Не пущусь в рассуждений путь дальний,
А скажу, что Души поминки
Отодвинула радостным Словом
Катя С.,
               взглянув на картинки:
«Да, ведь это же наш -
                дядя Вова!»

Ройтлинген, Германия, 29.05.96

Обрати внимание на дату, снова Случай?
С твоей фамилией я впервые повстречался в 1956 году, а с тобой в 1996 году, всего-то через каких-то сорок лет. Но за эти сорок лет прошло множество событий в моей жизни и в твоей, которая началась где-то чуть раньше середины этого отрезка, но свела нас нос к носу в немецком городе Ройтлингине в стенах некоего учебного заведения, где при первой встрече нашей группы я, услышав, что ты дипломированный преподаватель русского языка, радостно воскликнул, что мы будем дружить. Твое изумление, растерянность, а может быть и страх от такого наглого заявления почти вдвое старшего тебя дяди, в первый момент вполне вероятно оскорбило тебя, напугало, ужаснуло, но ты нашла в себе силы побороть эти чувства и понять, что старому графоману очень хотелось иметь в непосредственной близости синтаксическую и орфографическую поддержку.

А разве можно считать просто случаем, что мы появились в Германии 25.10.1993 года, и в тот же день ты в той же Германии произвела на свет своего первенца? Александрик ведёт отсчёт своей жизни от этой даты, а мы от этой же даты ведём отсчёт нашей «немецкой» жизни. Признаюсь, что когда эта, новая жизнь перевалила за тридцать, стал забывать, какой уже здесь пошёл год.

* * *
В этой жизни жизни загадка -
Сама жизнь: она может быть сладка
И горька, и пресна, и солёна, -
Может быть, жизнь - пирог слоёный,

От которого каждый кусочек
Получил, но не тот, что он хочет,
Пожив в жизни, а тот, что был выдан
Самой жизнью, когда в жизнь был выдан

Первый в жизни заливистый крик, -
Тот, что был под рукой в этот миг?
Может быть? Может, - я и не прав?
Может, в жизни каждый свой нрав

Налицо показать жизни хочет:
Кто-то жизни в лицо хохочет,
Кто по жизни всю жизнь в жизни плачется,
Кто от жизни всю жизнь в жизни прячется,

Есть - кто жизнью не дорожат,
Есть и те, кто за жизнь дрожат
И такие, что жизнь в жизнь клянут,
Есть и те, что всю жизнь не поймут, -

За какие такие дела
Жизнь им жизни счастье дала?
Они жизни жизнь удивляются
Так, что им жизнь всю жизнь улыбается.

Может быть? Может быть я не прав?
Может быть, жизнь в страхе узнав,
Скажет кто-то, что жизнь страшна,
А другому всю жизнь жизнь смешна,

Потому что на жизнь свысока
Смотрит в жизни, но если бока
Жизнь намнёт, чуть сместит точку зрения,
На жизнь в жизни всё с тем же презрением

Скажет, что жизнь, как грех, - безобразна!
Но грехи в жизни разнообразны,
Тогда, жизнь, как тигр, полосата?
Может быть? Может быть жизнь хвостата?!

Может быть? Может быть я не прав?
Может быть? Но от жизни устав,
Скажут горько, - Жизнь не задалась!
И напротив, чтоб жизнь удалась

Всю жизнь, - Горько! - кричат молодым,
Даже те, кто не пьяны в дым,
А нормальные, трезвые люди.
Как же жизнь разбирать в жизни будет,

Когда людям горька жизнь - на деле
И когда прогнать горечь хотели,
Чтобы в жизни была жизнь сладкой?
Может жизнь над этой загадкой

И не думает? Жизни - всё ясно!
До конца жизнь жизнь прекрасно
Понимает и жизнь разрешила
Все вопросы, раз жить разрешила?

Может быть? Может быть, я не прав?
Может быть, но ни чуть не приврав,
Скажу жизни, - В Германии шире,
Улыбаться я стал, чем в Сибири!

Там с улыбкой жизнь не расставался,
Видя жизнь, я всю жизнь улыбался,
Удивлялся, на жизнь свою глядя,
А теперь совсем взрослый дядя,

Но с лицом сам ни в жизнь не справится
И с вопросом, что мне в жизни нравится, -
Может жизнь к нему жизнь вела
и в Германии подвела, -

За какие такие дела
             Жизнь мне в жизни
                две жизни дала?

Хоф, Германия, 18.09.98

Но вернёмся к истокам. В 1956 году в середине года мне исполнилось шесть лет и на день рождения в числе подарков родители сказали, что осенью меня ждёт сюрприз. Через год я пойду в школу, где научусь читать и писать, а пока я этого не умею, специально для таких малышей будет выпускаться детский юмористический журнал «Весёлые картинки», там будет много картинок и мало текста, который пока мне помогут прочесть взрослые или третьеклассница, старшая сестра, а на следующий год я смогу уже сам не только смотреть на картинки, но и читать всё, что написано в журнале.

Не помню, как пролетело время, но хорошо помню себя, забравшегося в уголок у печки в нашей трёхкомнатной квартире, как сейчас бы сказали – «сталинке», рассматривающего любимый журнал и читающего по слогам на последней странице: «Ре-дак-тор: Фе-ликс Ша-пи-ро». Словосочетание «Феликс Шапиро» звучало для меня загадочной музыкой, таинственностью, чем-то таким, что просто невозможно в реальности. Я не знал в своём окружении ни одного Феликса и ни одного Шапиро. Наверное, уже тогда, поскольку был всё же достаточно развитым мальчиком, всё же знал одного Феликса - Феликса Дзержинского, - и всё, больше Феликсов не было, а уж Шапиро, то вообще звучало запредельно, фантастически не понятно.

Необычайные имена соседей и друзей родителей: Калисия Игнатьевна, Мелитина Георгиевна, Теодор Петрович, Арнольд Константинович, Генуефа Петровна, - не завораживали моё воображение, это были хорошие, добрые люди, которых я знал, которые любили меня, с которыми общался и совершенно не задумывался над необычностью их достаточно редких имён. К тому же у каждого из них было не только имя, но и отчество, и всех этих взрослых людей я не воспринимал по отдельности от отчества. Правда, была у меня и мимолётная подруга по совместному лежанию в облбольнице, девочка Капа – Капитолина, но в ней-то вообще ничего загадочного не было, но Феликс, Феликс Шапиро...

Я не мог себе представить Феликса Шапиро во плоти. Это был для меня не человек, а что-то совершенно неосязаемое, загадочно непостижимое и бесконечно красивое, - Феликс Шапиро, Феликс Шапиро – музыкой звучало во мне, когда я раз за разом по слогам читал это имя. И получилось, что Феликс Шапиро, редактор журнала «Весёлые картинки», журнала, который наверное не больше трёх лет выписывали мне родители, поскольку я вырос из картинок, врезался мне в память на всю жизнь. В своё время для меня выписывали и журналы «Мурзилка», и «Пионер», и «Юный техник», но кто там кто - меня совершенно не заинтересовало. Но загадочный Феликс Шапиро, можно сказать, всегда был со мной.

Наверное, когда мне было лет двенадцать, отец привёз из Москвы новые записи - магнитофонные плёнки, на которых в том числе были и блатные песни раннего Высоцкого. Тогда-то я от него во второй раз в жизни услышал фамилию Шапиро: «Пришёл ко мне Шапиро - защитничек старик...». Но от этого загадочный ореол Феликса Шапиро во мне не померк, а так и остался в глубинах детской души.
Вернёмся снова в уголок у печки, где я, мальчишкой рассматривал рисунки замечательных художников в журнале «Весёлые картинки». Конечно же я не обращал внимания на их фамилии, но одну запомнил. Запомнил не по этому журналу, а вероятнее всего по многочисленным рисованным мультфильмам, которые показывали в кинотеатре имени Горького наискосок от нашего дома, а позже и по телевидению и конечно, книжкам его авторства. Это В.Сутеев, а для тебя Катя, это был просто дядя Вова! Тот самый «дядя Вова», чьи картинки ты вмиг опознала в вышеприведённой вирше.

Почему-то мне представляется, что уголок у печки означает, что это зима, а зима в Горно-Алтайске, где происходили описываемые события и где я в общей сложности прожил шесть лет, была долгой, снежной и полной не только тихого чтения в уголке, но замечательных сражений в снежной крепости, рытье подснежных ходов, катании с горок на санках, на коньках-снегурках, прицепившись проволочным крючком к проезжающей полуторке и катании на лыжах по насту на близлежащих горах. Весёлое, радостное, счастливое время.

Когда в августе 1954 года наша семья переехала в Горно-Алтайск, дом, в котором нам предстояло поселиться, был ещё не готов и несколько месяцев мы жили у Т.М. Тощаковой, которая будучи тогда ректором, и пригласила родителей преподавать в Горно-Алтайском пединституте. Так мы из Сталинграда, где отец после московской аспирантуры и защиты кандидатской диссертации проработал в местном пединституте уже пять лет и велению сердца мамы, жаждавший нести свет знаний своим сородичам на Алтае, перебрались за тысячи километров в горный край, где я в четырёхлетнем возрасте на подъезде к Горно-Алтайску сделал открытие, громко огласив на весь автобус, что теперь-то я знаю, где кочуют туманы! Народ в автобусе принял моё открытие доброжелательно и понимающе, - «Далеко-далеко, где кочуют туманы...» - эта песня в исполнении В.Нечаева в те годы почти каждый день звучала по радио и пожалуй в Советском Союзе не было ни кого, кто бы не знал этой песни. Радиоточки, громкоговорители в те времена у всех были включены с утра и до ночи.

Наши два новеньких дома были предназначены для преподавателей растущего пединститута и руководящих работников автономной области. Почти год, пока не был достроен наш дом, мы жили в соседнем, как говорится, на подселении. Две комнаты занимала наша семья: мама, папа, сестра, я и баба Лиза, моя, можно сказать, бабушка, Лысова Елизавета Григорьевна, которая ещё в Сталинграде стала домработницей у моих родителей и поехала с ними в дальние края, поскольку в Сталинграде у неё никого не осталось. Она пережила там всю войну, всю Сталинградскую битву, осталась жива и невредима, а её муж, которого она ждала всю жизнь, ещё в сорок втором пропал без вести. Так баба Лиза и прожила в нашей семье до самой своей смерти: и меня вырастила, и нашего старшего понянчила. А в одной комнате трёхкомнатной квартиры жила пара с двумя детьми почти нашего с сестрой возраста. Тридцатилетний отец семейства был одним из двух на Алтае кавалеров трёх орденов Славы. Прошедшая война тогда была совсем рядом. Даже я помню груды искорёженного металла вдоль улиц в Сталинграде.

В нашей трёхкомнатной квартире было две дровяные печки: одна на кухне и она же грела так называемую детскую комнату, где жили баба Лиза, сестра и я и одна печка в гостиной, служившей и родительской спальней. Эта же печка частично обогревала и третью комнату - кабинет, где занимались родители. В квартире были помещения для туалета и ванной комнаты, но ни унитаза, ни ванны не было, поскольку была не проложена канализация и соответствующие помещения служили просто кладовками. Колонка с питьевой водой, где воду надо было с достаточными усилиями качать, стояла рядом с домом во дворе, а в дальнем углу двора, примыкая к просторным сараям-дровянникам, положенным каждой квартире, находились «удобства» на восемь очков, поровну разделённых отсеком на М и Ж.

Отцу, который преподавал высшую математику, поскольку он был незрячий, секретарь читала в кабинете требуемые книги, а когда году в 1958 у отца появился магнитофон, начитывала их на плёнку, а он, прослушав, печатал точками на брайлевской машинке, делая для себя конспекты, пометки. Мама же готовилась к лекциям и семинарам по современному русскому языку не только в кабинете, там она лишь подбирала нужные книги, которые заполняли два во всю стену стеллажа. В библиотеке родителей имелись практически все выходившие в пятидесятые годы собрания сочинений и отдельные книги стихов и прозы, и журнальные выпуски современных поэтов. Все эти книги ей были нужны, чтобы подыскать свежий пример правописания или синтаксиса. Уже сам будучи преподавателем, я не раз говорил маме, мол, твои же новые студенты не знают, что ты уже использовала эти строчки, зачем искать новые примеры. На что она возражала, что иначе она не может, что надо, чтобы каждый раз всё было вновь. И так она делала всю свою жизнь, искала и искала требуемые ей примеры и у классиков, и у вспыхивающих новых литературных талантов.

Признаюсь, что позже описываемых времён всю эту уйму книг и многие, многие другие я прочитал, некоторые не на один раз и даже запомнил заголовки томов Большой Советской Энциклопедии, которая выходила в пятидисятые-шестидесятые годы: А-Актуализм; Акты-Ариетта; Аризона-Аяччо; Б-Берёзко... Зачем это, да и многое другое хранится памяти - не знаю, но многое из прочитанного забылось, но что-то засело. Так и с пережитым: что-то забылось, стёрлось, что-то поменялось, а что-то не забывается и словно согревает душу далёким теплом.

По вечерам, поскольку отец был незрячим, мама часто читала ему вслух появляющиеся у нас книги или пересказывала что-то ранее ею прочитанное, и мы с сестрой частенько присутствовали при этом. Но бывало и так, что отец читал нам всем что-то новое то, что появлялось в его огромных журналах, напечатанных точками, шрифтом Брайля раньше, чем в обычной печати. Хорошо помню, что «Маленького принца» читал нам именно отец в своём журнале для слепых «Советский школьник».

* * *
Когда я был маленький
И ложился спать,
Про цветочек аленький
Сказку рассказать,
 
Но с начала каждый раз,
Каждый вечер снова
Бабушку просил рассказ
Свой начать и слово
 
Каждый раз себе давал, -
Дослушать сказку до конца,
Но будто кто заколдовал,
Как в Чудо-Юдо молодца
 
Волшебной, тайной силой,
Под сказку чудом засыпал,
Но знал всё, что случилось, -
Во сне, как будто, я не спал,
 
А был и Чудом-Юдом,
И был цветочком аленьким,
Но далеко отсюда,
Когда я не был маленьким…

Ройтлинген, Германия, 07.05.96

Телевидения в Горно-Алтайске в ту пору не было, оно появилось лишь в 1960 году, когда на горе Тугае воздвигли ретрансляционную вышку, а в августе того же года мы уехали в Новосибирск, потому что физмат в Горно-Алтайске был ликвидирован. Кому пришло в голову, что учителей математики для Алтая достаточно, не знаю, но через пять лет факультет был восстановлен, но уже с совершенно новыми кадрами.

Когда я, сидя в уголке у печки, читал: «Редактор: Феликс Шапиро» - режуще-рубящее слово «редактор» мне уже было хорошо знакомо, потому что друг наших родителей и отец моего лучшего друга и его брата и сестры работал главным редактором областной газеты «Звезда Алтая». Дядя Андрей был для меня совсем не загадочный, а очень живой, весёлый человек и никаких загадочных ассоциаций во мне не порождал. У них в квартире в соседнем доме том, где мы немножко жили на подселении, тоже было очень много книг, но и много подшивок газеты «Звезда Алтая» за разные годы. После того, как мы переехали в Новосибирск, я много раз бывал в этой семье в гостях и вероятно, читал подшивки за разные годы или хотя бы заголовки. Так что когда на уроке истории или обществоведения классе так в шестом-седьмом спросили, как звать руководителя Югославии? Я радостно, как тот Вовочка из анекдота, потянул руку и довольный собой отрапортовал, - «Клика Тито!» С учительницей чуть ли инфаркт не случился, поскольку в тот период наладились отношения с Югославией и Иосиф Броз Тито был в нашей стране в большой чести, а то, что было написано в тех газетах у дяди Андрея, выходило в тот период, когда Тито клеймили позором и всё его окружение именовали кликой – бандой, и что клика – это совсем не имя товарища Тито, я узнал только тогда от предынфарктной учительницы в школе.

И вот через сорок лет после моего заочного знакомства с Феликсом Шапиро на первой встрече нашей учебной группы я пристаю к тебе, Катя, с наглым утверждением, что мы будем дружить, совершенно не подозревая, что круг замкнулся!

Что Случай свершился!

Не помню, именно в тот день или позже я узнал, что твоя девичья фамилия Шапиро! Что ты - самая, что ни на есть, реальная дочь для меня совершенно ирреального, хранящегося в глубинах детских воспоминаний, - Феликса Шапиро!

Ты материализовалась, но та искренняя непосредственность, лучезарность, детскость, которые были и в «Весёлых картинках», и в моих грёзах с лихвой воплотилась в тебе.

* * *
Сохранив восприятие детства, -

Можно мир не серой рутиной
Жизни тусклой, однообразной,

Но манящей тайной, картиной
Видеть ярко,
            в цвете
                и разной,

В каждом миге неповторимой,
Как в игрушке детской узоры...

Мир, вращеньем руки незримой,
Не стекляшек мозаикой взору
В круговерти жизни обычной

Открывается Чудом, и средство
Его видеть, дал каждому лично,
Только люди, как и наследство,
Не хранят восприятие детства...

Хоф, Германия, 22.12.95

Пишу это к твоему, Катя, дню рождения и понял почему, а точнее не понял, а подсмотрел в одной из моих вирш (Владимир Голубчиков, «Мысли про мысли и просто мысли», Оргтехпринт, 2006, стр. 52), где размышлял над мыслью Эрнеста Хэмингуэя, - «От многого я уже освободился – написал про это...» У меня же его мысль 28.11.95 преобразовалась так:

Записал – значит освободился?
Нет!
            Привёл свои Знанья в систему,
Мыслью в Память всеобщую влился,
Чтобы выйти на новую тему!

Владимир Голубчиков
Хоф, Германия, 26.05. – 07.06.2025