Не можешь- не берись! Из книги Академия жизни-1

За миллионы лет становления жизни на земле живые организмы прошли различные эволюционные этапы. И хотя ученые продолжают спорить, кто от кого произошел, к примеру: человек от обезьяны или наоборот, что было первичным: курица или яйцо, что-то все равно было вначале, а все, что мы сегодня видим, — уже продукты той же длительной эволюции, которая продолжается и будет продолжаться, с учетом меняющихся условий и обстоятельств.
В отличие от всех других представителей животного мира, человек, как наиболее удачный продукт той самой эволюции, давно научился влиять на ее ход, искусственно ускоряя происходящие процессы, путем селекции и других методов. Дикие животные, птицы, рыбы проходили этапы эволюционного развития многие тысячи лет, совершенствуясь и сохраняясь. Домашних же животных человек приручал и «подправлял» под свои потребности. И, надо сказать, у него это получалось. На выведение новых пород уходило уже во много раз меньше времени, чем на естественное развитие. Появилось искусственное осеменение, клонирование и т. п. Потренировавшись на животных, человек начал переносить те же подходы на самое себя. Недалеко то время, когда, используя клетки какого-то кумира, спортсмена или артиста, а может, бандита или диктатора, поклонники будут заказывать его клоновые копии.
Наука в этом деле здорово преуспела. Но это где-то, не у нас Мы же, наоборот, до такой степени запустили работу по воспроизводству, что скоро по улицам наших сел будут ходить не коровы, а какие-то другие разновидности крупного рогатого скота, типа «яков» или еще чего-то другого, более неприглядного. Известно, что яки для своей зоны (горный Тибет) — незаменимые и универсальные животные, от которых живущие там люди получают молоко, мясо и шерсть, а также используют для транспортных и других работ. Этих животных создала сама природа, приспособив к суровым горным условиям.
Они довольно неприглядны на вид — голова быка, хвост лошадиный, туловище под овцу и т. д. Но так как у нас в настоящее вре-

мя идет эволюция наоборот, то есть абсолютно отсутствует селекционная и осталась без внимания племенная работа, то естественным следствием всего этого хозяйственного безобразия очень быстро станет вырождение нашего (теперь уже, в основном, частного) стада и появление животных более безобразных, чем те же яки.
Раньше, когда система племенного воспроизводства была централизована и отлажена, управлялась и контролировалась, когда закупался, производился и применялся лучший семенной материал, совсем другими были как животные, так и показатели производства и качества продукции. Естественно, во всех этих процессах работали подготовленные специалисты. Те же техники по искусственному осеменению, с которых в первые годы применения этого новшества всем селом смеялись, намекая на то, что все телята в стаде будут на них похожи, постепенно заняли свою нишу и заявили о себе более чем достойно, через стопроцентный приплод, сохранение породности и т. п.
Конечно, люди есть люди, одни работают по призванию, другие по необходимости. Мне в свое время доводилось встречаться с такой категорией людей в процессе работы. И иногда, когда видел, как они обращаются с животными, трудно было понять, кто с кем больше, извините, по-скотски обращается.
О, если бы коровы умели говорить, они бы многое нам, людям, поведали. И о тех, кто их кормит, кто осеменяет, да и доит.
Никому и в голову не приходит мысль о том, почему премии получают осеменаторы и доярки, а не сами коровы..? Ведь не доярки молоко производят. За что же их, собственно говоря, поощрять?
Да, наверное, это просто норма нашей жизни такая: кто доит, тот и живет, а кого доят, тому всегда плохо, и он всегда виноват. Это так, кстати.
Честно говоря, я никогда не читал ничего о «человеческой» составляющей в различных отраслях, отдельных действиях, тем более, о применении метода искусственного осеменения. И, скорее всего, вряд ли когда обратился бы к этой теме, если бы не недавний случай, о котором чуть позже.
А первое мое поверхностное знакомство с методом осеменения произошло случайно и при необычных обстоятельствах.
Декабрь шестьдесят третьего года. Ночь. Мы, замполит нашей войсковой части майор Истомин, замполит одной из наших рот старший лейтенант Рыбаков и я, освобожденный комсорг, едем из Житомира

в Коростень, в расположение своей части. Едем с заседания партийной комиссии кустового политотдела, где нам «влепили» по строгому выговору «за низкий уровень идейно-воспитательной работы». Один солдат толкнул другого, тот не удержался, ударился головой о койку, потом лег и... ушел из жизни. Ну, ЧП на всю армию! Наши фамилии мелькали из доклада в доклад месяца три, пока очередное происшествие,в другом месте, не заслонило нас и не отодвинуло на другой план. Партийная комиссия тогда была последней «разборочной» инстанцией, после ее решения внимание к нам терялось. Мы, естественно, «обмыли» завершение наших мытарств в центральном ресторане Житомира и облегченные, поехали домой. Машина была типа «скорой помощи» на шасси ГАЗ-51. Замполит сидел в кабине, мы с Рыбаковым — в будке «скорой». Был у нас еще и попутчик, старшина той же роты, где служил Рыбаков. Ездил он по своим личным делам в Житомир, ну, и на обратном пути присоединился.
Рафаил Зиневич, так его звали, был из чешских евреев, переселившихся в Россию еще в годы больших «столыпинских» реформ. По специальности он был ветеринарным фельдшером и до прихода к нам в часть много лет работал в колхозах Коростеньского и других районов.
Среднего роста, довольно упитаный, любил поесть, выпить и особенно поговорить. Пока мы с Рыбаковым переваривали события последних месяцев и отходили от каверзных вопросов отставников — членов парткомиссии, Зиневич, не обремененный такими заботами, без умолку болтал, рассказывая различные эпизоды из своей ветеринарной жизни. Краем уха я слушал его истории о том, как он поставлял полудохлый скот в рестораны и на мясокомбинаты, как подменял мясо и живой скот, как занимался во многих местах искусственным осеменением и т. п.
Мы рассеянно слушали его рассказы, думая каждый о своем, но когда Зиневич затронул тему осеменения, интеллигента-москвича Рыбакова это оторвало от мыслей и заинтересовало.
«Слушай, Рафаил, — сказал он, — что это такое «искусственное осеменение»? Как вообще это делается?» «Та цэ плевое дило, — тут же выдал Зиневич. — Бэрэш симя (он показал, как он берет тремя пальцами правой руки это самое семя), ложиш його сюды (он сделал язык трубочкой и показал сложенными пальцами правой руки, куда именно в эту трубочку ложится семя), тыпэр хватаешь вивцю двумя рукамы за задни ногы, раздвыгаишь их (он показал это жестом)

и робыш так: «ПлЮ» (ОН показал языком, как делается это «плю», наклонившись вперед). И всэ зроблено, плюй дали».
«Ты что! — захлебывающимся голосом буквально застонал ничего не подозревавший Рыбаков. — И что, каждой овце языком?!» Было видно, что ему сейчас станет плохо. Да и ресторан давал о себе знать.
«А ты як думав, — невозмутимо ответил Зиневич, — шо цилу отару одним плювком? Ни, цэ дило индивидуальнэ. Надо робыть кажду вивцю». Побелевший Рыбаков вскочил; «Да я такую работу... Остановите машину!» Он лихорадочно начал нажимать сигнальную кнопку связи с кабиной, одновременно распуская галстук на рубашке и буквально задыхаясь.
Через некоторое время машина остановилась. Рыбаков вывалился из будки в снег. Дальше все пошло по непонятному сценарию. Машина вдруг тронулась и поехала с еще большей скоростью, чем до этого. Несмотря на наши с Зиневичем звонки в кабину, крики и свист, машина остановилась лишь в расположении части, оставив Рыбакова в снежном ночном лесу за 30 километров от дома. Как оказалось, сигнальная кнопка не работала, а машина останавливалась, чтобы на узкой трассе пропустить встречную. Возвращаться было бесполезно, так как Рыбаков за это время много раз мог уехать на попутных, где его теперь искать. Ну, посмеялись, посетовали и на том забыли. Таким было мое первое «причащение» к этой необычной теме — осеменению.
Второй раз я вплотную столкнулся с ней и с людьми, которые этим делом занимаются, уже после армии, работая в колхозе.
 Председатель колхоза Г.И. Каструбин все 365 дней в году начинал свой рабочий день в пять утра — с обхода или объезда колхозных ферм. Часть из них была на центральной усадьбе, в двух смежных селах — Григорьевке и Преображеновке, часть находилась за 12 километров, в Лушниковке, ну а овцы и табунные лошади — в трех аулах урочища Бугумбай, за 30 километров.
Каструбин, выезжая на отгонные точки, часто брал меня с собой в разные времена года.
Как-то поздней осенью вечером звонит: «Поедем утром, часов в шесть, в Лушниковку, посмотрим, как идет осеменение овец, да и молочную ферму заодно поглядим».
Хорошо перед рассветом в зимней степи! Удобные одноконные сани, крепкий испытанный жеребец в приличной сбруе, мороз под

двадцать пять, легкая поземка, скрип снега под полозьями, ровная быстрая рысь коня, отрывочная беседа. Приезжаем на овцеферму. Семь часов утра, темно еще. Встречает нас у входа Петро Горобец, ветеринарный фельдшер, охранник по совместительству. Он вместе со своими сыновьями, как он их называл «слесарями-гинекологами», как раз и занимался в то время искусственным осеменением.
Здороваемся. От Горобца несет устойчивым спиртовым запахом, явно не вчерашним. Каструбин тут же спрашивает: «Дядько Петро (так его все звали), где вы уже успели заправиться, магазин не работает еще, запаса у вас в жизни не было, Николай Нода (главный вет-врач, тоже жил в Лушниковке) заранее спирт не дает, так где же вы в такую рань смогли похмелиться?»
«Ты як той пацан, Ионович, — заулыбался Горобец, — а ну иды сюды». Зашли в маленькую комнатку при кошаре. На старом обшарпанном столе стояла литровая банка, наполненная на одну треть какой-то жидкостью, в которой находились десятка полтора длинных стеклянных пипеток-трубочек. Как после выяснилось, трубки были инструментом для осеменения овец, а в банке — спиртовой раствор, в котором эти инструменты стерилизовались.
Пока мы несколько секунд осваивались в полутемной комнате, Горобец правой рукой приподнял над столом банку, левой рукой сгреб и вынул из нее все трубки и мгновенно влил в себя ее содержимое, успев при этом аппетитно крякнуть и выдохнуть: «О цэ так!»
Выскакивая, я чуть не столкнул стоящего в дверях председателя. Мы не стали ничего выяснять и спрашивать, а просто поехали на молочную ферму. Все было понятно без слов. С тех пор вера моя в эту категорию работников здорово пошатнулась, но больше близких контактов с ними не было, так, все больше по материальной части — что-то помочь, купить, достать и т. п. А ближе, детальнее — не приходилось.
Как-то далее подзабывать стал в последние годы о деталях и проблемах, связанных с тем же осеменением. Но жизнь опять напомнила, И скажу вам, самым неожиданным способом. Некоторое время назад я участвовал в предвыборной кампании. На сходе избирателей мне вдруг задали вопрос «А вы коров осеменять умеете?» Смотрю на женщину, задавшую вопрос, и в компьютерном темпе думаю: «Что это, провокация или невежество? Какая связь у представительного органа с искусственным осеменением?» В первый раз отшутился, заявив, что с людьми я еще кое-как могу разобраться, а вот с коровами — не приходилось, но если это надо, чтобы быть избранником народа — научусь.
Но когда мне снова и снова стали задавать подобные вопросы, я понял, что это не провокация и не невежество, а обычный материализованный конкретный интерес. Одна учительница прямо сказала: «А у нас есть кандидат, который может это делать, уже осеменяет, причем, обещает осеменять наших коров бесплатно».
Многое хотел я сказать той женщине, но посмотрел на нее и всех окружавших ее коллег и не сказал ничего. Я понял, что ни мой полувековой опыт работы, ни мой интеллект и менталитет, ни знание жизни, которому нельзя научить, не прожив ее, и ничто другое, что во мне было и есть полезное для всех, в том числе для этой женщины, сегодня не нужно. Все просто: тысяча коров, тысяча хозяек — минимум тысяча голосов в поддержку. Вот и вся пропаганда и агитация.
А что будет дальше — уже никого не интересует. Вот такими мы стали теперь прагматиками-однодневками. Говорю об этом с горечью, потому что знаю, о чем говорю. И дело не во мне, а в самом Деле.
Ну, да ладно, имеем тех, кто имеет, или получили то, что хотели. Много лет назад, еще при Союзе, в «Днестровской правде», на первое апреля, я опубликовал вот эти несколько строк. «Одно и то же выражение на трех языках звучит так:
— Едем дас зайне (по-немецки);
— Дурних учуть, а умних репресирують и мучуть (по-украински);
— Каждому свое (по-русски)».

Я тогда не знал, что скоро развалится СССР, и мы придем к нынешней «демократизированной» жизни, но и сейчас повторяю все это безо всякого сарказма.Как факт.
Такие вот мелкие истории из нашей эволюции, в том числе эволюции наоборот — от «симменталов» до яков и от людей — к их клонам-копиям.
И хотя естественное лучше искусственного, будущим кандидатам в различные выборные органы власти, в том числе высшие, не мешает поинтересоваться у каких-нибудь оракулов, какие специальности будут востребованы при формировании этих органов в будущем.
Тогда легче будет трансформировать выгодное искусственное в бесполезное естественное. И все же, как говорят на Руси: «Не можешь — не берись!»
—