Мост через Обитель Норвегия 2

  Пётр и Фрези вышли из каюты и поднялись по лестнице в коридор. Вдоль всей длины коридора бежала узкая, в четверть метра шириной алюминиевая дорожка. У этой дорожки не было перил. Если бы такую дорожку проложить над улицей на высоте шестого этажа, то по такой дорожке пошёл бы только цирковой артист. Но здесь, внутри дирижабля, все как-то забывали о страшной высоте, забывали о тонких брезентовых стенах и ходили спокойно, иногда даже бегали, носили тяжести, как будто бы всё это совершалось на твёрдой почве или на палубе крепко сколоченного большого корабля...
   В коридоре всегда господствовала полутьма, и длинное иузкое пространство его казалось какой-то причудливой аллеей из металлических деревьев.

   "Мне далекое время мерещится,
Дом на Стороне Петербургской.
Дочь степной небогатой помещицы,
Ты — на курсах, ты родом из Курска.

Ты — мила, у тебя есть поклонники.
Этой белой ночью мы оба,
Примостимся на твоем подоконнике,
Смотрим вниз с твоего небоскреба..."

Фрези стояла к Чаадаеву спиной и, словно в душу глубинного народа, смотрела в прохладную глубину  ночи. Голос её был ровным и спокойным.

   "Я прожил жизнь в поисках этой женщины. - думал Пётр и соната Баха для фортепиано № 14 до-диез минор звучала в его лимбической системе. - Я говорил себе, что моё призвание в том, чтобы быть вместе с ней снова. Я ошибался. Найти её не было целью моей жизни, это было начало начал. Только когда я нашёл её, моя жизнь приобрела смысл!
А что потом?
Каковы твои самые сокровенные надежды, мечты, желания, твои самые настоятельные если-только, которые должны осуществиться? Каковы твои самые до невозможности прекрасные представления об этой жизни, какие только ты можешь себе вообразить? А вот мои, и они соответствуют друг другу как солнце и луна в нашем небе, и вместе мы сможем воплотить их в жизнь!
    А что потом? Как много всего можно познать вместе. Как много всего можно передать друг другу.
Как смотреть и касаться, путешествовать во времени и встречать себя в других измерениях; как создавать миры из мечты и жить в них, изменяясь.
    А что потом, когда мы прожили наши мечты до конца, когда мы устали от времени
   А потом... Жизнь есть!
   Помнишь? Помни, что Я ЕСТЬ! И ТЫ ЕСТЬ! И ЛЮБОВЬ! ЭТО ВСЁ, - И ЭТО САМОЕ ГЛАВНОЕ!
   Это и есть то-что-потом!
    Вот почему истории любви не кончаются! Они не кончаются потому, что не кончается любовь!
   Единственное, что не заканчивается, - это любовь!
   Перед возникновением вселенной... До Большого Взрыва были мы!"

Фрези Грант повернулась к Петру. Она сначала посмотрела на огромную брезентовую рыбу над головой, внутри которой находились 20 воздушных шаров, наполненных газом, или газгольдеров и, улыбнувшись спросила:
   - Вам нравится Бах? Единственная реальность - ЖИЗНЬ! МЫ - МОСТ ЧЕРЕЗ ВЕЧНОСТЬ, возвышающийся над морем времени, где мы радуемся приключениям, забавляемся живёми тайнами, выбираем себе катастрофы, триумфы, свершения, невообразимые происшествия, проверяя себя снова и снова, обучаясь любви, любви и ЛЮБВИ!
   - Ты - живёшь! - тихо произнёс Пётр.
   
   Её глаза сверкали.
   - Мы - живём вместе.
 
   Она протянула руку и коснулась его лица.
   - Ты когда-нибудь чувствовал, - спросила она, - что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?


Был хмурый весенний день, когда дирижабль "Норвегия" повис над обителью. Обитель была углоВата - непомерными углами, неопрятна - ужасным разором.
   Тело её выгорело, остались сквозняки, мшистые валуны стен.
   Она высилась так тяжело и огромно, будто была построена не слабыми людьми, а разом, всем своим каменным туловом упала с небес и уловила оказавшихся здесь в западную.
   Стив не любил смотреть на монастырь... Но сейчас он с любопытством разглядывал дирижабль. Странник Края Эндермен перекрестился на огромное тулово дирижабля и заключил: "Должно быть к Федору Ивановичу Эйхманису в баньку гости". 
   Пётр Чаадаев наблюдал, как два странных существа быстро пересекли двор и скрылись в  трапезной единостолпной палаты бывшей соборной церкви во имя Успения  Пресвятой Богородицы, где размещалась рабочая рота Соловецкого лагеря.
   Когда высота "Норвегии" уменьшилась до семидесяти метров, с него был сброшен канат. Несколько напряженных минут, и нос дирижабля был пристыкован к стеньге причального креста.

   Встречать гостей вышел тридцатипятилетний мужчина скаутского вида.
   - Меня зовут Борис Лукьянович, - сухо и не очень громко, но басовито сказал он. - Я  занимаюсь подготовкой лагерной спартакиады, посвящённой очередной годовщине Октября...

    Пётр Чаадаев узнал в нем бывшего сотрудника газеты «Единая Русь». В 1922 году Борис Лукьянович Солоневич был арестован ВЧК по обвинению в организации «антисоветских скаутских банд», но через год вышел и устроился в Севастополе инструктором физкультуры в Рабоче-Крестьянский Красный Флот. В 1924-м был инструктором физкультуры Черноморского флота...  Брат Ивана Лукьяновича Солоневича, автора "Народной монархии".

"Во истину, ничто не случайно!" - подумал Чаадаев и пожал крепкую руку Солоневича.
 
    Двенадцатая рабочая рота Соловецкого лагеря занимала трапезную единостолпную палату бывшей соборной церкви во имя Успения Пресвятой Богородицы.

С трапезной и началась экскурсия!
Туристы, вслед за Борисом Лукьяновичем, шагнули в деревянный тамбур... При входе в трапезную сразу ударил запах, – немытая человеческая мерзость, грязное, изношенное мясо; никакой скот так не пахнет, как человек и живущие на нём насекомые; но Борис Солоневич точно знал, что ровно через семь минут туристы привыкнут, и забудутся, и сольются на некоторое время с этим запахом, с этим гамом и матом, с этой жизнью... Ибо этот запах и этот матовый гам были включены в стоимость тура.

   - Наши Соловки – странное место! – говорил СоЛОНевич. – Это самая странная тюрьма в мире! Более того: вот вы прежде думали, что мир огромен и удивителен, полон тайн и очарования, ужаса и прелести, но теперь у вас есть некоторые резоны предположить, что сегодня, в эти дни, Соловки являются самым необычайным местом, известным человечеству. Ничего не поддаётся объяснению! Вот интересные факты - зимой на лесоповале здесь однажды оставили за невыполнение урока тридцать человек в лесу – и все они замёрзли? Что трёх беспризорников, убивших и сожравших одну местную соловецкую чайку, с ведома Эйхманиса поставили “на комарика”, привязав голыми к деревьям? Беспризорников, конечно, вскоре отвязали, они выжили – но у них на всю жизнь остались чёрные пятна от укусов. О, наш начальник лагеря очень любит флору и фауну. В настоящее время здесь организована биостанция, которая изучает глубины Белого моря! По решению Эйхманиса лагерники успешно разводят ньюфаундлендскую ондатру, песцов, шиншилловых кроликов, чёрно-бурых лисиц, красных лисиц и лисиц серебристых, канадских! Здесь даже есть своя метеорологическая станция. В лагере, товарищи! На которой тоже работают заключённые!

   ("Любят они МЕХ ЛИСов..." - звякнуло в голове Кларка).
    Джон Кларк, читавший когда-то, и "Народную монархию", и "Диктатуру импотентов..." Ивана Солоневича, сейчас, слушая Бориса Солоневича, вдруг подумал: "В мире есть солидарность классовая, рациональная, ну я не знаю, ну я не знаю, какая еще, но превыше спортивной солидарности нет ничего. Нужно устроить лагерную спартакиаду! В аду... И побег. Борис будет нам полезен, если начнёт сотрудничать с Всероссийской фашистской партией К. В. Родзаевского..." Кларку казалось, что он стал понимать, "как русский язык стал оружием!" самоубийства...

  Две восковые фигуры дневальных у входа: фигура короля всех урок на Соловках, бан­дита и соучастника налетов знаменитого Леньки Пантелее­ва — Ивана Яковлевича Комиссарова и фигура священника Русской православной церкви, поэта и инженера Павла Александровича Флоренского (1882, Евлах, Елизаветпольская губерния — 1937), приветливо улыбались, проходящим мимо, туристам.

   В трапезной кто-то дрался, кто-то ругался, кто-то плакал, кто-то ел гречневую кашу; но человеку, примостившемуся за столом красного дерева в дальнем, слабоосвященном углу бывшей церкви, было всё равно. 
    Петру Чаадаеву показалось, что за столом сидит Геннадий Семёнович Фиш (1903, Одесса — 1971, Москва) - переводчик, киносценарист, член Союза писателей СССР (с 1934 года). Бестселлер  Фиша «Вредная черепашка и теленомус» (1939) о борьбе с вредным насекомым академика Т. Д. Лысенко уже поступили в школьные библиотеки... А по повести Геннадия Фиша «Падение Кимас-озера» в 1937 году был снят фильм «За советскую родину».
     Рядом сидела девушка. Видимо, будущий библиотекарь. Или блогер.

    Ходики на стене, расположенные чуть ниже таинственой картины с изображением ИИ$u$2, показывали без четверти семь.

    Мимо нар, устроенных из круглых, всегда сырых жердей и неструганных досок, Борис Солоневич повёл туристов к человеку за столом.

   Подойдя ближе, Пётр Чаадаев понял, что ошибся. За столом сидел не менее известный писатель, перед которым на столе стояла стопка книг "Обитель". Как раз в тот момент, когда туристы подошли, писатель подписывал одну из книг господину  Мезерницкому.

   - Товарищу Мезерницкому, – поправил тот. – Музыкант духового оркестра Мезерницкий, имею честь! – и, без перехода, Мезерницкий, глянув на туристов, повёл речь: – Хорошо, вот вам другой пример: Борис Лукьянович  наверняка касался тему о парадоксах Соловков – не кажется ли вам забавным, что в стране победившего большевизма в первом же организованном государством концлагере половину административных должностей занимают главные враги коммунистов – белогвардейские офицеры? А епископы и архиепископы, сплошь и рядом подозреваемые в антисоветской деятельности, сторожат большевистское и лагерное имущество! И даже я, поручик Мезерницкий, играю для них на трубе – ровно по той причине, что сами они этому не обучены, но готовы исключительно за это умение освободить меня от общих работ. Знаете, что я вам скажу? Я скажу, что борьба против советской власти бессмысленна. Они сами не могут ничего! Постепенно, шаг за шагом, мы заменим их везде и всюду – от театральных подмостков до Кремля...

"И незаметно подменим их ценности на фальшивые..." - мысленно добавил Кларк.

   Борис Лукьянович со значением посмотрел на дверь, а Мезерницкий только махнул рукой:
   - Ерунда! Не далее как вчера я это говорил Эйхманису лично.
   - Говорил или не говорил - дело твоё, суть в том, что всё это легкомысленно, - ответил писатель Захар, а это был именно он. - Ты, друг мой, оторвался от реальности...

   И, видимо, решив вернуть всех к реальности, девушка обратилась к писателю:
    - Вопрос у меня такой: мы живем в такую эпоху постмодерна. Она очень сильно на всех нас влияет  потому что огромное количество источников информации, разных смыслов, идеологий и люди к сожалению в этом обществе не очень понимают: кому верить, что лучше читать, кто рассказывает правду, какие политические взгляды наиболее предпочтительнее, для общества в перспективе. Насколько вы это замечаете, как писатель, как человек, который постоянно находится в медиа-пространстве, насколько на вас, ну и в целом на нас это влияет вообще сегодня?
   - Ну, есть такая концепция! Но она во многом ложная, конечно, потому что людей убедили, что у нас бесконечное, бесчетное количество мнений, представлений и всего остального. И вот люди как бы спокойно выбирают из этой весьма разнообразной сетки, что, если смотреть на источник данных представлений -  на Европу, Америку, что конечно же не так. Потому что основной оппонент, скажем, нынешнего либерально-буржуазного порядка вещей, левая социалистическая идея по сути никак серьёзно не представлена. Не в Европе, не в США. Маргинальные позиции в журналах, на телевидение, в любых социальных сетях, она вполне себе искусственно, волюнтаристски загнана на самый край человеческих представлений. Равно, как скажем анархистские или ещё какие идеи, которые реально могут разрушить определённый порядок вещей. Поэтому этот пост модерн, люди свободные, пусть они идут и... Всё это фигня. Потому что мощнейшие излучатели работают на поддержание определённой системы вещей. И, конечно, могут сказать: мне пожалуйста... Иди! там тебе Ноам Хомский, или Костя Семин, или ещё какой там французский левак. Ну, да! Иди найди... Ему 1% в целом этого медийного времени посвящён, а всему остальному 99%. Поэтому - это пункт один. Пункт два, конечно же данная система она создана ещё осмысленно создана, умело создана для дезориентации людей! Потому что любой молодой дурачок говорит: "я каждый день люблю узнавать что-нибудь новое!" И когда я слышу эту фразу, я сразу понимаю, что человек ни о чем не знает, едва в чем то разбирается, у него мозаичное представление обо всём на свете. Он просто лазает с ссылки на ссылку, как птинец и ест все подряд плоды и ему к вечеру кажется, что он очень умный. Это все туфта, конечно же...


 Под нарами, в царящей там несусветной помойке – ворохах тряпья и мусора, читал «Minecraft: Остров»
беспризорник, сбежавший то ли из карцера, то ли из восьмой роты, где в основном и обитали такие, как он: "А может, как и для меня, остров для вас стал вратами в новую вселенную. Если вы один, растеряны и насмерть перепуганы, значит, вы точно там, где был и я в свой первый день. Этот мир кажется запутанным лабиринтом, временами – безжалостным бандитом. Но суть в том, что он – учитель. Ваши испытания и тяготы – всего лишь замаскированные уроки..."
    Однажды, прочитав про Самюэля Гомперса, патриарха американского рабочего движения и про деда, спасшего зайцев, беспризорник имел своё представление о мазаичности! Теперь он читал Minecraft (книгу, подаренную Эндерменом) и в тоже время слушал. А писатель продолжал:

    - Есть прекрасное высказывание одного французского философа, что "мы знаем всё больше и больше о всё меньшем и меньшем"(Рольф Доббели). То есть, человек потребляет огромное количество информации о мало значимых, ненужных, нелепых, смешных, идиотский, дурацких, вредных вещах, а о самом важном он не знает ни черта. Ему никто, ничего по этому поводу не сообщает. Более того, самые важные вещи маргинализируются, высмеиваются, низводятся во прах, в том числе и социалистическая идея. Она истоптана, изуродована, расстреляна, маргинализирована и является предметом насмешек. Считается нормальным в молодёжной среде: ха, Маркс, Ленин - всё это туфта. Это же всё осмысленно сделано. Чётко, определённо по методичкам западных, американских спецслужб, как нужно дестабилизировать эти огромные, социалистические просоветские процессы, которые захватывали всё большие и большие человеческие процессы. И мы продолжаем в этом мире жить. Поэтому никакого постмодерна нет, всё это туфта, это вполне себе управляемое общество определёнными странами и финансовыми клубами. В силу каких то причин я легализован государством. Мне позволили, может быть поверили... Тот, кого называют "начальником", он ни в коей мере не разделяет мои убеждения, но мне позволили быть... Я, конечно, могу сказать "спасибо" за это, а чё бы мне не быть? Я талантливый человек. Я представляю Россию и в самой России и за рубежом, зла своей стране не желаю и все прекрасно это знают. Мне хотелось бы чтоб нас было много. Конечно, я понимаю, что сам по себе один человек, будь он хоть Лев Толстой - ему нужна среда. Нам всем нужна среда. И я всё делаю для того, чтобы максимально увеличить людей, которым я могу помочь вырасти на этой либерально-буржуазной поляне. Тем более, что я вижу, какая внутренняя горизонтальная связь есть не только у либералов, но и у националистов. Только они тоже друг друга поддерживают. К счастью, в культурном смысле они совсем не талантливы. Они не могут писать книг, они не могут писать стихов, они не могут писать песен - у них них*ра ничего не получается. Они могут только плодить антиленинский пафос в своих пабликах. Это они могут с утра до вечера желчь свою изливать и как бы подпитываться. А всё остальное они не умеют. Потому что у нас есть там... "Зверобой"... Слышимы  на всю страну... Показали, что способны решать самые сложные культурные задачи. Я уже старый... Говорят: расширяй! А что расширяй? Какие есть возможности, я всем предоставляю. Вы можете издаться, вы можете выступать на фестивале, вы можете через мои па/блики, через мою сетку себя двигать, а дальше - захватывайте новые территории! Я не минкульт, но какие то минимальные возможности могу предоставить. Я надеюсь на самоорганизацию. Для этого, некоторые возможности, по крайней мере, есть. Может быть их будет чуть больше, я вас уверяю, если будут ещё какие-то формы представительства, я там тоже дам всем возможность реализовываться. А так у нас нет, конечно, для этого денег. Был бы у нас хоть один КРАСНЫЙ ОЛИГАРХ, конечно, мы бы могли делать в сто раз больше! Но олигархи, к сожалению, не красные...