Глава 4. Дело Аделинн

Прошла неделя.

Юнг работал механически. Пациенты приходили, говорили, исповедовались — он слушал, кивал, записывал. Но мысли его были в другом месте. Точнее — в другом времени, в той ночи, что всё больше казалась не бредом, а поворотом в сторону чего-то, с чем он, великий архитектор душевной теории, никогда не сталкивался наяву.

Каждую ночь он видел её. Синие глаза. Голос, похожий на музыку, звучащую под водой. И вкус железа на губах.

Он не записывал этот случай в журнал. Стыд? Нет. Неуверенность. Не было диагноза, а без диагноза Юнг чувствовал себя слепым.

Но однажды, обедая в кафе недалеко от Лимматкваи, он случайно услышал имя:

— …эта Аделинн. Честно, я не могу понять, откуда она взялась. Вся эта богемная братия от неё без ума. Говорят, по ночам она поёт в подвале у Марцелло, когда уходит публика…

Юнг даже не помнил, как подошёл к мужчине, как начал разговор, как представился. Вскоре ему назвали адрес.

Резиденция Марцелло фон Линден — старый театральный подвал, переделанный в арт-пространство. Пахло вином, масляной краской и амбициями.

— Аделинн? — Марцелло, сутулый денди с горящей сигаретой в углу рта, усмехнулся. — А, наша маленькая вампиресса? Она такая… символическая, доктор. Чистое наваждение. Когда она поёт — тишина становится плотной, как мрак.

— Вы сказали… вампиресса? Это её псевдоним?

— Ха! Нет, это её стиль. Плащи, кружево, свечи. Мы думали, это игра. До тех пор, пока Густав…

Он осёкся.

— Кто такой Густав?

Марцелло отвёл глаза.

— Он исчез. Виолончелист. Очень одарённый. Увлёкся Аделинн. После их бурного романа… просто не пришёл на репетицию. Никто не знает, где он! Его вещи остались в отеле. Сам он — испарился. Аделинн говорит, они поссорились, и он решил её напугать. Но кто знает...

Юнг почувствовал, как холод поднимается по позвоночнику. Он попросил описать девушку. Всё сходилось.

Густав мог быть очередной жертвой.

Он начал рыть глубже. Старинные театральные афиши, городские газеты, мемуары артистов. И вот, спустя три дня, в архиве цюрихской библиотеки, среди пожелтевших вырезок, он наткнулся на нечто, что ударило в грудь сильнее любой догадки.

На гравюре 1864 года — «Бал Мёртвых на вилле фон Гааг» — в ряду фигур, окружённых аристократами в венских масках, стояла она.

То же лицо. Те же волосы. И — главное — те же глаза.

Подпись гласила: «Аделинн фон Гааг, таинственная гостья, прибывшая из Трансильвании». 1864.

Юнг почувствовал, как у него отнимаются колени. Он схватился за край стола. Это невозможно. Это игра зрения. Это фальшь. Он просчитался, переутомился, он психоаналитик, а не охотник на сказки.

Может быть, это просто сходство. Случайность. Женщина с таким лицом. Или — потомок. Двойник. Архетипический образ, повторяющийся в поколениях. Всё, всё можно объяснить...

Но душа — не голова. Душа помнит то, что разум отрицает. И где-то в её тишине Юнг услышал шёпот. Её голос.

"Ты ведь открыл дверь, доктор. Я лишь вошла..."

Он выбежал из архива. Его знобило. Небо над Цюрихом было серым, как пепел.

На следующее утро он нашёл в своём почтовом ящике маленький конверт — кремового цвета, с тонким, почти невидимым узором. Внутри была карточка, написанная аккуратным, женским почерком:

"Доктор Юнг, мне необходимо поговорить. Всё становится… сложнее. Сегодня, после захода солнца. Я знаю, вы откроете дверь. Ваша — А".