Глава 6. Охота во тьме

Эпиграф:

«Они приходят к тем, кто слишком долго смотрел в темноту. К тем, кто начал видеть не то, что хотел… а то, что ждало в ответ.»


Утро было зловеще тихим. Даже воздух в комнате казался густым, как стоячая вода.

Юнг проснулся с ощущением, будто всю ночь в его плоть впивались чьи-то чужие жестокие пальцы. Голова гудела, словно после вина, хотя он не прикасался к алкоголю.

Он встал, не сразу осознавая, где находится. Каждое движение отзывалось тупой болью в затылке и странной ломотой в груди. Подойдя к зеркалу, он увидел отражение, которое казалось ему чужим.

Он стал другим: не старше — нет. Истрёпаннее. Разобраннее.

"Как будто часть меня была вытянута наружу — в неведомую внешнюю тьму", - пронеслось в голове мужчины.

Он провёл пальцами по вискам, где седина отметилась новыми прядями. Шея ныла. Внутри пульсировало странное знание: она оставила след. Не только на теле — но в самой структуре его «Я».

Он вернулся к столу, дрожащими руками открыл личный журнал — и начал писать, уже не как психоаналитик, а как человек, который медленно теряет рассудок:

«Её присутствие — это не симптом. Это не болезнь.
Это — древнее. Она как камень, ставший алтарём.
Она знает, куда бить.
Она знает, как разрушить — и заставить тебя желать разрушения.
Она… моя слабость.
А может, я — её.»

Он решил: достаточно.
Хватит дрожать в тени. Он — не добыча. Он — наблюдатель. Исследователь.

Но сердце сжималось при одном воспоминании о её холодных губах. Её дыхании, что пахло землёй и дождём.

В течение следующих дней Юнг вновь и вновь возвращался в подвал Марцелло, где звучали арфы и скрипки, где витали запахи воска и табака. Он слушал, смотрел, делал пометки.

Но её не было.

Не было её голоса, ни шагов, ни того особенного запаха, который смешивал в себе и воск, и золу, и мёртвую розу.

— Она уехала в Базель, — говорили одни.
— Её не найти, пока она сама не пожелает встречи, — говорили другие.
А молодой поэт, уставившись в пустой бокал, прошептал:

— Она приходит только к тем, кто хочет быть пойманным.

Юнг стал жить ночью.
Он бродил по Цюриху, следил за маршрутами, где могла бы объявиться Аделинн: оперные буфеты, тайные собрания спиритов, салоны символистов. Он смотрел в лица женщин с тёмными волосами. Вглядывался в отражения в окнах...

Он слушал шорохи в тишине. Просыпался среди ночи с уверенностью, что кто-то стоял у его кровати — дышал над ним, но не оставил ни следа.

Всё произошла случайно.

Однажды в сумерках Юнг шёл в обход к озеру, и вдруг увидел её.

На кладбище.

Она стояла у полуразрушенной могилы, прислонившись к чугунному кресту. Плащ цвета пепла обтекал её фигуру, словно дым. Она будто не дышала. Не шевелилась. Казалась статуей.

Юнг замер за кипарисом. Сердце стучало в груди, словно молот по наковальне.

И вдруг она медленно повернула голову.
Как будто знала о нём всё это время.

Она улыбнулась.

И исчезла в аллее между могилами.

Юнг бросился за ней. Мокрая земля хлюпала под ботинками.
Ветки били по лицу. Он бежал, как мальчишка, подстрекаемый собственным кошмаром.

Но вокруг — только пустота.
И вороны, взвившиеся с деревьев, каркали, будто смеясь.

Он вернулся к той самой могиле.
Присел. Пальцами смахнул мох, пыль, и прочёл полустёртые буквы:

"Аделинн фон Гааг
1839–1867
Умерла внезапно. Незабвенная".

Юнг отшатнулся.
В горле пересохло. В голове звенело.

Это невозможно. Она… либо лжёт.
Либо она уже давно мертва.

И тогда — сквозняк. Лёгкий, ледяной. Шёпот, как царапанье когтей по стеклу.

Шёпот в его голове.

— Я не умираю, Карл.
Я возвращаюсь.
К каждому, кто смотрит вглубь себя слишком жадно…

Он осмотрелся. Пусто.

И в этот миг увидел на могильной плите… свой собственный блокнот.
Тот самый, который пропал два дня назад.

Он поднял его, дыхание сбивалось.
Открыл обложку дрожащими пальцами.

Внутри, чужим, вытянутым, острым почерком было написано:

"Ты уже на моей стороне, доктор.
А теперь я хочу кое-что показать…"

Юнг закрыл глаза. И в темноте вдруг услышал лёгкое пение.
И шёпот, дующий сквозь кости.

В груди — не страх. Уже нет.
В груди было ощущение падения.
Падения во что-то... необратимое.