Памяти Онегина Гаджикасимова

Возвращение к Великоруской Культурологии

Часть 16

Памяти Онегина Гаджикасимова

Сегодня под Москвой на погосте в селе Лямцино стоит православный крест. На нем надпись: - «схимиеромонах Симон».

Онегин Юсиф оглы Гаджикасимов, в монашестве Симон, с 60-х годов XX века был сверхпопулярным советским поэтом-песенником. Он автор стихов многих песен, впоследствии иеросхимонах Оптиной пустыни - родился 4 июня 1937 года в Баку. Родители принадлежали аристократическим персидским семействам, давшим фактически всех исторически почитаемых по сей день деятелей культуры и государственности в Персии, Средней Азии и Кавказа.

Отец Онегина Гаджикасимова - Юсиф-бей Гаджикасимов (1892-1960), окончил юридический факультет Московского университета. Мать Онегина Гаджикасимова - Махтабан-ханум, происходила из дворянского рода, родилась в 1905-м году в городе Шамахи, и отец ее был «кази», то есть судьей. Махтабан-ханум (1905-1980) прекрасно знала русскую литературу и поэзию и поскольку сын родился в 1937 году, накануне того дня, когда отмечалось 100-летие со дня смерти Александра Сергеевича Пушкина, мать дала ему имя своего любимого героя - Онегин.

Онегин окончил Литературный институт имени Горького в Москве, став затем одним из самых популярных и востребованных поэтов-песенников той эпохи. Песни Гаджикасимова звучали в каждом доме: - «Эти глаза напротив», и «Алёшкина любовь», и «Восточная песня», и «Дождь и я», и ещё десятки других. Так в 1968 году поэт создал песенный шедевр: -

Льет ли теплый дождь,
Падает ли снег —
Я в подъезде против дома
Твоего стою.

После исполнения этой песни по ТВ ее автор Гаджикасимов мгновенно стал «знаменитым». В 1969 и 1970 годах песня вышла на шести пластинках миллионными тиражами. Фетишем подобной «знаменитости» грезила вся советская поэтическая и исполнительская эстрадная попса: - Кобзонов, Ободзинских, Лебедевых-Кумачей, Ошаниных, Пахмутово-Добронравовых, Шаинских, Добрыниных и иже с ними. В своем стяжательно паразитическом раже это доходило у подобной публики до умопомрачения.

Здесь следует пояснить, что в 1960-е годы «приличная» зарплата большинства советского народа не превышала 120-150 рублей в месяц. Онегин Гаджикасимов от авторских отчислений и тиражирования записей со своими песнями на пике своей популярности мог получить в месяц до 10 тысяч рублей. Он был необычайно щедрым и добрым человеком широкой имперской души. Вел общественно безшабашный образ жизни и непременно сам оплачивал все расходы за компании друзей, большие столы в ресторанах и т. д. Дарил дамам дорогие подарки. 

В 1970 г. из-под пера Онегина вышел еще один шедевр - «Алешкина любовь»:

Говорят, что некрасиво,
Некрасиво, некрасиво
Отбивать девчонок у друзей своих.
Это так, но ты с Алешкой
Не счастлива, не счастлива,
А судьба связала крепко нас троих.
Часто быть с тобою рядом
И не сметь сказать о главном —
Этого не пожелаешь и врагу.
Ну, ответь мне «нет» при встрече,
Чтобы стало сердцу легче,
Я так больше жить, поверь мне, не могу.

Она вышла на пластинках тиражом в общей сложности в 14 миллионов экземпляров! Его романтичная, лирическая поэзия сначала пришлась по вкусу даже режиму того времени. Что уж говорить о простом советском человеке, у которого пропагандистский маршевый патриотизм «пахмутовщины» был на завтрак, обед и ужин. Так в ту советскую эпоху на смену идеологическим текстам песен пропагандистского характера приходят сонеты, баллады о любви О. Гаджикасимова. Они совершенно иного народно культурологического великоруского типа. Популярность исполнения этих внешне простых поэтических текстов озадачивала, и «музыкальных критиков», и советского чиновничества всех рангов. Она начала вызывать у них какое то непреодолимое глубинное неприятие.

Онегин Гаджикасымов был имперцем персидской крови, сполна наделенный природным аристократическим Духом Высокой Эстетики нестяжательной расовой великоруской культурологии. Ну, где им советским чиновникам от «культуры», идеологическим антитворческим импотентам, примитивным интернационалистам, было ощутить и понять масштаб и значение подобной творческой личности той эпохи. Оценить тот всесторонний великоруский имперский типологический талант Гаджикасымова, находящийся в процессе становление своего аристократического духа. Он никак не вписывался в советскую действительность.

Сегодняшнее общественное сетевое мировоззрение россиян размыто идеологическими бреднями «демократии» и «многонационального российского народа», где тот, кто считает себя руским, им и является. Поэт эпик  Юрий Кузнецов, пожалуй единственным, кто  смог осмыслить тот культурологический системный духовный провал советского и западного  антитворчества, продолжающийся по сей день. Кузнецов в своей поэзии великоруски вернулся к  расовому мироощущению родоначальников русской поэзии и ее народного духа. Он выражал свою великорускую культурологическую творческую позицию не только в стихах, но и в общественных декларациях. Говорил о том, что подобная советская поэзия и литературоведение великоруское расовое Бытие народа в ауре своей культурологии подменило безликой «общечеловеческой» интернационалистикой быта. В выступлении на VI съезде писателей: - «Вот уже лет двадцать в советской поэзии царит примитивный быт, тем же отличается и советская проза». Пророчески, поэтически Кузнецов отразил это так: -

Поэзия давно легендой стала,
От бесов Болдина свершила круг
До блоковских полуроссийских вьюг.
А мы… мы растеряли все начала.
Учением убиты образцы,
Заброшена старинная работа,
Исполненая боли и полёта.
 А мы… мы оборвали все концы.
………………………………………………….
На Западе нет вещего примера,
И сами не приходим ни к чему.

В 1971 г. «генерал» советской песни Лев Ошанин в газете «Советская культура» опубликовал разгромную статью о чуждом советской идеологии творчестве О. Гаджикасимова, где обвинял поэта в бездарности, подражательстве западу, примитивизме, пошлости, неспособности сделать советских граждан лучше, «культурнее». А сам Онегин Гаджикасимов все более уходил в себя и начал нравственно ощущать безсмысленность советского стадного, антикультурологического, идеологического существования, кое подменяли советской и далее «западно демократической» действительностью инорасового антибытия.

Так в процессе становления имперской Социальности Личности, своим уникальным поэтическим даром Онегин закономерно вернулся  в расовое великоруское русло типологии народного руского романса. И ... процесс становления его духа также закономерно поставил перед ним перечень все тех же вечных вопросов Бытия, с коими сталкивается на своем жизненном пути всякая, обладающая природно аристократическим расовым наднациональным Духом, типологическая имперская Личность.

Кто Мы? Откуда, из какого Источника, исходят Наши природные личностные и социальные Истоки Бытия? Куда Мы должны по ним идти?

Они ставили и последующие вопросы.

Как найти свое истинное природное предназначение и жизнедеятельно изпользовать свой природный Дар Личности в социальном смысле? На каком поприще?

Он решает ехать в монастырь и принимает монашеский сан с именем Силуан. Внешне отец Силуан, бывший любимец публики, обладал невероятной статью. Высокий, статный, борода и длинные волосы с благородной сединой. И всегда бедно одет. Там, в молитвенном подвиге и тяжком труде, проводит некоторое время. У отца Силуана никогда не было прихода, и настоятелем он не был, эти внешние церковные атрибуты были чужды его имперской Со-Вести с Творцом. Он обладал природным даром Веры не нуждающейся в водительстве, а безмерно отдающей весь свой Божественный Дар людям ищущим укрепления духа перед невзгодами жизни. Последние годы своей жизни и почти все время монашества он проповедовал. Образованный, эрудированный, он прекрасно ориентировался не только в духовных вопросах, но и в науке, медицине, искусстве и во многом был изповедником и просветителем.

В разрешении этих вечных вопросов и реализации своих деятельных расовых прозрений прошла вся дальнейшая жизнь отца Силуана, бывшего Онегина Гаджикасымова.

Это же обусловило и его дальнейшее пожизненное внутреннее одиночество, как и все содержание его последующей земной жизни!

Все перечисленное выше возможно Сущностно прочувствовать и понять лишь в ауре духа имперской Культурологии. Здесь имперские культурологические принципы Руси и Персии совпадают. Здесь надо отметить то, что исключительно все поэты и мыслители Средней Азии, Кавказа и Закавказья это представители персидской культурологии. Среди выдающихся персидских поэтов, оказавших значительное влияние на мировую культуру, можно назвать Фирдоуси, Саади, Хафиза, Аттара, Низами, Джами, Руми, Омара Хайяма, Талеба Амоли, Убайда Закани, Шамса Тебризи, Рудаки и Вахши. Сегодня  все «независимые государства СНГ» этого региона растаскивают этих поэтов и мыслителей по своим псевдокультурологическим суржикам несуществующих «национальных» псевдокультур, наделяя их соответствующими «национальностями». Давайте посмотрим на Иран имперски, культурологически, иначе Нам с Вами не постигнуть масштабов и глубины, и его и великоруской имперской тематики.

 Сорок пять лет назад в результате антиамериканской контрреволюции к власти в Иране пришли сторонники персидской нестяжательной, наднациональной культурологии, где шиизм и дошиитские традиции зоостризма являются не образом жизни, а частью слитной иранской культурологии. Исламские лидеры утвердили свою самодостаточную системность, и народ Ирана их поддержал осознав абсолют вечного, отход иранского и любого иного народа от своего природного культурного кода ведет к утрате миром народов принципов почвенности и имперской социальности на ее Основе. Потере духа наднациональной жизнедеятельной нестяжательности народа, противовесу кочевническо-стяжательного бизнес паразитизма в господстве современной идеологии политического иудаизма. Иран, пребывая своим народом в духе имперской нестяжательной системности, Сущности ее культурологического кода, не только выстоял в противоборстве с Большим Сатаной, США и Малым  Сатаной, Израиль, но и продолжает стойко отстаивать свои уникальные природные, духовные ценности, несмотря на беспрецедентное санкционное давление и террористические нападения своих либеральных, западных, глобальных бизнес-противников.

История Ирана и Ислама – это история не подчинения имперского народа религиозной арабской экспансии ветхозветной аврамистики политического иудаизма, а творческого усвоения им ее уроков и трансформации нестяжательного, наднационального, имперского персидского Духа в защитную шиитскую форму своих расовых Основ Бытия. Иранская культурология с ее тысячелетними традициями, эстетикой зороастризма, имперским опытом и богатейшей культурой не была стерта ни кочевнической оккупацией орд восточных варваров, мигрантов, ни арабским завоеванием и влиянием сунитского Ислама. Ислам был культурологически переработан в его шиитской форме. Шиизм, в свою очередь, стал мощным инструментом консолидации иранской типологической имперской социальности и стал основой его присутствия в мусульманском мире.

Современный иранец это человек, отмечающий Навруз у зороастрийского огня, живущий по заветам шиизма, по солнечному календарю своей древней мифологии, цитирующий Фирдоуси, оплакивающий имама Хусейна в месяц Мухаррам. В этом удивительном жизнеспособном сплаве языческого прошлого, шиитской веры и типологического имперского духа имперского персидского народа и заключается уникальный «особый характер» Ислама в Иране. Это не застывшая догма, а естественно сформировавшийся жизнеутверждающий расовый наднациональный нестяжательный принцип персидской культурологии на Основе сплава расового Бытия и народной Веры представляющий собой  уникальность ее типологии и ее культурологии.

Шиизм в Иране – это не просто религия, это Форма персидской типологической имперской культурологической идентичности. В жизнеутверждающем мироощущении шиизма для иранского народа заключено отличие индоевропейской персидской деятельной культурологии от аврамического космополитизма инфоцыганской паразитической идеологии: - «В Начале было Слово». Ирану и его народу чужды Ветхий Завет и исповедуемое «всемирным» иудохристианством его «учение», как и заповеди мусульманства сунитского тюрско-арабского толка, с его глобалистской идеологией «всемирного халифата».