Операция Карфаген. В ожидании Абаддона
Москва, СССР
16 июня 1941 года археологическая экспедиция по вскрытию могилы Тамерлана и его потомков приступила к работе. Вечером 17 июня руководитель экспедиции профессор Кара-Ниязов сообщил Сталину, что он гарантирует вскрытие могилы великого завоевателя 20 июня. Теперь можно было начинать…
18 июня у Хозяина состоялось совещание на высшем военном уровне. Кроме самого Сталина, на совещании присутствовала самая верхушка страны: нарком обороны Тимошенко; начальник Генерального штаба РККА Жуков; наркоминдел (и Первый заместитель Председателя СНК СССР) Молотов; секретарь ЦК, член Главного Военного совета Маленков.
Совещание длилось четыре часа - с 20.25 до 0.30 следующего дня (19 июня). Именно на этом совещании и было принято решение о начале Операции Гроза («освободительного похода в Европу») 23 июня.
Реализация решения началась немедленно: военные округа (структуры мирного времени) были преобразованы в фронты (структуры военного времени); их управления были выведены на полевые командные пункты.
Был подготовлен и отправлен в войска приказ о маскировке аэродромов и приведении войск первого эшелона (всего их было аж три) в боевую готовность; на флоте был объявлен режим оперативной готовности.
Был подготовлен и отправлен в типографии текст Указа о всеобщей мобилизации, который должен был быть опубликован 23 июня. Тогда же должна была начаться и всеобщая мобилизация (что по международному праву ровно то же самое, что объявление войны).
Что характерно – в тексте Указа отсутствовали какие-либо упоминания о начавшейся войне, о вероломном нападении Германии на СССР и так далее. Отсутствовали по понятной причине – поводом для мобилизации должна была стать намеченная на 22 июня грандиозная провокация (по «финской» схеме), а её детали всё ещё утрясались.
«Финская» провокация (впоследствии получившая название Майнильский инцидент) была описана в ноте СНК СССР правительству Финляндии от 26 ноября 1941 года. В ноте утверждалось следующее:
«26 ноября, в 15 часов 45 минут, наши войска, расположенные на Карельском перешейке у границы Финляндии, около села Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнём.
Всего было произведено семь орудийных выстрелов, в результате чего убито трое рядовых и один младший командир, ранено семь рядовых и двое из командного состава. Советские войска, имея строгое приказание не поддаваться провокации, воздержались от ответного обстрела…»
На самом деле, это была в чистом виде провокация – в том месте у финнов вообще не было артиллерии достаточной дальности (обстрел совершила артиллерия РККА). Уже 30 ноября советские войска перешли финскую границу… и началась Зимняя война, для которой Майнильский инцидент стал лишь предлогом (решение о вторжении в Финляндию было принято месяцами ранее).
Операция Гроза была несопоставимо масштабнее вторжения в маленькую Финляндию, поэтому на 22 июня готовилась гораздо более масштабная провокация. Причём на этот раз с воздуха.
Воскресенье 22 июня как никакой другой день подходило для осуществления этой провокации. Во-первых, это самый длинный день в году (самая большая продолжительность светового дня).
Для получения максимально возможного числа жертв среди мирного населения (именно это было целью Сталина) бомбардировка днём в воскресенье была оптимальным вариантом.
Тёплый солнечный выходной день, люди отоспались после тяжёлой трудовой недели и вышли на улицы, в сады и скверы погулять с детьми. Бомбардировка была назначена на одиннадцать утра — это как раз то время, когда в России, Белоруссии и Украине дворы и улицы заполняются мамами с колясками.
Необходимые технические средства для провокации имелись в достатке – годом ранее в Германии были закуплены два бомбардировщика Дорнье-215, два Юнкерса-88 и пять истребителей-бомбардировщиков Bf-110.
Почти что полноценная бомбардировочная эскадрилья, если к ней добавить весьма похожие (что на Дорнье, что на Bf-110), советские пикировщики Пе-2 (на высоте в километры никто, кроме специалистов высшей квалификации, и не отличил бы одни от других…
Дьявольский план Сталина состоял в следующем. В 11 утра 22 июня бомбардировщики сбрасывают осколочные бомбы на белорусский город Гродно, дабы убить максимально большое число мирных советских граждан (в первую очередь, женщин и детей).
В 12 часов нарком обороны отправляет в округа короткую директиву из четырёх слов: «Ввести в действие план прикрытия». На самом деле, это никакой не «план прикрытия», а приказ о начале Операции Гроза – вторжения в Европу.
Уже через один час (к 13:00) директива получена и расшифрована в штабах уже фронтов. В течение следующего часа (до 14:00) приказ доведён до всех частей ВВС фронтов. Ещё час (до 15:00) уйдёт на то, прогреть моторы и подвесить бомбы.
В 16:00 ВВС РККА будут готовы к выполнению задачи: нанести одновременный удар по установленным аэродромам и базам противника, расположенным в первой зоне, до рубежа Инстербург, Алленштайн, Млава, Варшава, Демблин…
Вторым вылетом бомбардировочной авиации нанести удар по аэродромам и базам противника, расположенным во второй зоне до рубежа Кёнигсберг, Мариенбург, Торунь, Лодзь…
В Европейской части Советского Союза, над аэродромами в районе Белостока и Львова, окончательно темнеет не раньше 11 часов вечера. Другими словами — в распоряжении советской авиации будет не менее семи часов светлого времени.
Когда же противник опомнится и попытается нанести ответные авиаудары, наступившая ночь надёжнее любых маскировочных сетей укроет аэродромы, базы, военные городки, железнодорожные станции.
Идеальный вариант» начала войны… в которую уже на следующий день вступят наземные силы, которые превосходят вермахт и количественно (в разы по всем показателям) и качественно – ничего подобного Т-34 и КВ у панцерваффе и близко не было. Результатом станет блицкриг, который через считанные недели закончится выходом РККА на берега Ла-Манша…
Для максимизации пропагандистского эффекта от провокации были предприняты впечатляющие усилия по публичной демонстрации благодушия и беспечности в РККА (начиная от «большого театрального вечера» 21 июня и до удаления зенитных дивизионов из расположения войск и объявления выходного дня 20-21 июня в частях ВВС Западного ОВО).
Якобы «немецкие» бомбы должны были обрушиться на Гродно в мирной, внешне совершенно спокойной обстановке. В воинских частях — выходной день. Командование наслаждается высоким театральным искусством, рядовые бегают комсомольские кроссы и соревнуются в волейбольном мастерстве. Мы мирные люди, а наш бронепоезд ржавеет на запасном пути…
Кроме демонстративной, «показушной» стороны дела, понижение боеготовности войск (прежде всего — ВВС и ПВО) накануне запланированной провокации имело и совершенно конкретный военный смысл. Ибо провокационная бомбардировка должна была состояться — а для этого надо было снизить (в намеченном районе бомбардировки —до нуля) возможность вооружённого противодействия.
Именно поэтому в ВВС ПВО поступили, на первый взгляд, совершенно безумные приказы. 21 июня, в шесть вечера, командование 122 истребительного авиаполка, размещённого на аэродроме на аэродром Новый Двор, что чуть западнее Гродно в 30 километрах от границы СССР приказ: снять с самолётов пушки, пулемёты, ящики с боеприпасом и хранить всё это на складе.
Приказ отдал командующий Белорусским военным округом (к тому времени уже Западным фронтом) генерал армии Дмитрий Павлов. Который для этого специально приехал на аэродром вместе с командующим ВВС фронта генерал-майором Иваном Копцом.
Да, конечно, можно было ограничиться строгим-престрогим приказом: «22 июня ни одному самолёту в 122-м ИАП не взлетать!» Но не все приказы исполняются, а «цена вопроса» в данном случае была исключительно велика.
Хорошо ещё, если бомбардировщики собьют на подходе к Гродно, до бомбардировки, а если после? А если подбитый бомбардировщик с фальшивыми опознавательными знаками (да ещё и с советским экипажем на борту!) рухнет на сопредельной территории и будет предъявлен журналистам всего мира?
Красный Тамерлан не любил рисковать, поэтому приказал решить проблему с элегантностью бульдозера»: разоружить ближайший к Гродно истребительный авиаполк, и дело с концом.
Выбор города Гродно в качестве объекта для провокации был совершенно логичен. Логичен с точки зрения эффективности последующих действий (удара советских ВВС по «установленным аэродромам и базам противника»).
Ибо расположенный на расстоянии считанных километров Сувалкский выступ был в те дни буквально нашпигован немецкими авиационными, танковыми, пехотными частями.
На узкой полоске (примерно 35x35 км) сгрудились четыре танковые, три моторизованные, и девять пехотных дивизий вермахта. На близлежащих полевых аэродромах базировались четыре группы пикирующих Ju-87 (больше половины от общего числа Ju-87 на Восточном фронте), пять истребительных авиагрупп и две штурмовые группы, оснащённые двухмоторными Ме-110.
Такой концентрации сил вермахта – и особенно люфтваффе - не было больше нигде. Соответственно не было и лучшего объекта для сокрушительного первого удара советской авиации.
Сталин верил в мощь РККА – и в помощь выпущенного из заточения по его приказу Абаддона. Поэтому, не вняв поступавшим со всех сторон предостережениям, он необычно рано отправился спать… ибо 22 июня предстоял очень тяжёлый день.
Ему и в голову не могло прийти, насколько тяжёлый; насколько небоеспособной окажется РККА… и что Абаддон, на которого он так надеялся, уже перешёл на сторону Адольфа Гитлера.
И что «третий день» наступит на день раньше его плана: 22 июня.
Свидетельство о публикации №225070701500