Кукловод

Сауна оказалась тесноватой, а вот бассейн, напротив, огромный. В нём можно было даже под водой плавать – глубины достаточно. Наверно, изначально он строился для ЛФК, но потом им стали пользоваться не только пациенты, но и сотрудники больницы. Правда, сейчас здесь было пусто. Когда Эллисон, приняв душ и переодевшись, скользнула в воду, плеск отразился эхом от кафельных стен. Плавала она неплохо, поскольку выросла на берегах Волги. Она проплыла стометровку, предварительно установив таймер на фитнесс-браслете, затем перевернулась на спину. И тут же с визгом крутанулась обратно.
На мокром бортике сидел незнакомый мужик, и невозмутимо полировал ногти пилочкой. Эллисон видела, что ногти в идеальном состоянии, и в подпиливании не нуждаются. Мужчина был одет в безупречно выглаженный жемчужно-белый костюм с отливом, и шёлковую рубашку оттенка «полярная ночь», что очень шла к безупречно уложенным чёрным кудрям. Рядом стоял серебряный поднос. На нём красовалось ведёрко со льдом, из которого торчала бутылка шампанского, два хрустальных фужера и хрустальная же вазочка с клубникой.
— Выпьешь? — не глядя на Эллисон предложил мужик.
Эллисон отрицательно дёрнула головой.
— Кто вы такой? Что вы здесь делаете?!
— Ой, да не истери. — Мужчина досадливо поморщился. — Меня зовут Иммануил, здесь я по работе.
Эллисон на всякий случай отплыла подальше.
— Так вы продюсер?
— Я тебя умоляю. Может, всё-таки выпьешь?
— Можно мне огурцовой водички? — жалобно пискнула Эллисон, почти сдавшись.
— Пф, — презрительно фыркнул мужик. — Изволь. — Он завёл руку за спину и, в самом деле, вытащил откуда-то бутылку детокса. — Может, вылезешь уже из воды, киса?
Эллисон настолько перепугалась, что машинально подчинилась. Она бы не смогла сказать, чем именно, но незнакомец внушал какой-то глубинный, инстинктивный ужас. От всей его ухоженной фигуры так и веяло неприкрытой угрозой. Эллисон зябко укуталась в халат и присела по другую сторону подноса.
— Что вы хотите?
Иммануил глотнул шампанского.
— Дорогуша, всё, что я хотел, я уже получил. Лично от тебя мне хотеть нечего.
— Тогда зачем вы здесь?
— Я же сказал: по работе. Ты, разумеется, не помнишь, о чём мы с тобой договаривались.
— О чём? — чуть не плача, уточнила Эллисон. — Я вас впервые вижу!
— Не совсем.
— Это как так?
— Не заморачивайся, кисуля. — Мужик, протянув руку, постучал холёным пальцем Эллисон по лбу. — Твоим куриным мозгам это не под силу.
— Зачем вы обзываетесь?! — обиделась Эллисон. Её била дрожь, то ли от холода, то ли от страха, то ли от того и другого вместе. — Можно, я пойду? Мне надо к мужу...
— Сидеть. — Приказ прозвучал так резко и повелительно, что Эллисон плюхнулась обратно. — Во-первых, прекрати ныть, надоело. Во-вторых – выпей.
Эллисон машинально ухватила протянутый бокал. Шампанское оказалось сухое, с нотками граната. Вкусное.
— Он не твой муж, глупая ты мартышка. И ты – не его жена.
— Зачем вы так говорите?! Он мой муж!
— Он муж Аретейни, а не твой.
— Я могу документы показать. Там всё написано, что Эллисон Вульф...
— Эллисон Вульф никогда не была замужем. Да и ты – не она...
— Вы сумасшедший, — сообщила ему Эллисон, поднимаясь. — Вам надо пойти к врачу...
— К врачу... Ну, я в больнице. Дальше что? Антисанитария полная, — щёголь мазнул длинным пальцем по мокрому кафелю. — Значит, так, дорогая. Сейчас одеваешься и зовёшь сюда своего, якобы, мужа.
— Не буду.
— Что? — Иммануил удивлённо вскинул голову. Эллисон съёжилась и дрожала.
— Не буду, — тихо, но ясно повторила она. Иммануил хлопнул чёрными глазами, едва не опрокинувшись в бассейн.
— Ты что, — осторожно уточнил он, — со мной препираешься?
Эллисон задрожала ещё сильнее и кивнула, отчего Иммануил, разозлившись, сверкнул глазами.
— Да ты хоть знаешь, благодаря кому ты сейчас тут сидишь и выпендриваешься, а?
Эллисон молчала.
— Ты знаешь, что, если бы не я, тебя бы, вообще, не было? — Иммануил перестал орать, налил шампанского и прибавил, спокойнее: — Ты субординацию-то соблюдай.
Эллисон упрямо поглядела на него исподлобья.
— Поразительно обнаглевшая козявка, — с оттенком даже некоторого уважения сказал Иммануил. — Выпей. Полегчает. — И он любезно протянул вновь наполненный фужер.
Такой контрастный переход от угроз к любезности настолько дискредитировал несчастную Эллисон, что она даже позабыла, что от шампанского полнеют, и глотнула ещё.
— Пожалуйста, — пролепетала она, — не надо меня обижать, я ни в чём не виновата...
Иммануил раздражённо кивнул.
— Конечно же, ты не виновата. Как ты, вообще, можешь быть в чём-то виновата. Ты ж даже не человек...
Эллисон поперхнулась.
— Я человек! Я Эллисон Оливия Вульф, я родилась...
— В Волгоградской области? Серьёзно? С таким именем?
— А... а что не так с моим именем?
— Географическое положение не совпадает, — отрезал Иммануил. — Иначе бы тебя звали Алиса Волкова, и трудиться тебе кассиром в продуктовом, а не здесь мне нервы трепать.
Последнее заставило Эллисон крепко задуматься. Настолько крепко, что она сама не заметила, как выпила почти залпом весь бокал.
— Ну, как, храбрости прибавилось? — осведомился Иммануил. — Тогда иди и позови сюда Дэннера, наконец.
У Эллисон, правда, прибавилось храбрости. Поэтому она храбро спросила:
— А почему я? Почему бы вам самому к нему не пойти?
— Ты что, совсем тупая?.. Ах, да. Короче, мог бы – сам бы и позвал, на кой демон мне тут ты тогда. Усекла, дурында?
— Если я приведу мужа, вы уйдёте?
— Уйду. Поговорю с ним и уйду.
— Честное слово?
— Я никогда не вру. Иди уже.

— Мне надо выпить, — объявила Октябрина, стаскивая с головы шапочку. Волосы пружинисто распрямились и победно затрепетали. Дэннер не удержался от улыбки. — Смейся, смейся, тебе полезно! Жизнь продлевает... А лучше возьми ножницы и состриги с меня этот кошмар!
Владимир, всё ещё посмеиваясь, протянул ей бутылку.
— Зачем? Тебе идёт.
— Ага, и едет... ёлки-моталки... срежь их, говорю!
— Ты пей, мне тоже надо. Ну, не расстраивайся ты так. — Владимир, протянув руку, коснулся красной мочалки на голове подруги. — Они забавные.
Ласточка зарычала и предпочла дискуссию закрыть. Впрочем, тут их догнал Олег, и дискуссия свернулась сама собой.
— Ма-ам! Там дядька пришёл, он из будущего!
Дэннер подхватил малыша на руки.
— Ага, мы в курсе.
Олег с довольным видом устроился на руках у Владимира. Видно было, что мужского общества ему всё-таки не хватает. Мать – она всегда мать. Но отец тоже ведь нужен.
— А мы рисовали, пока вас не было, — сообщил малыш. — Мы нарисовали дом, и как мы идём в поход, а ты была королева.
— Ага, — Октябрина всё ещё изучала психоделическую шевелюру. — Голову с плеч!
Олег захихикал.
— Ну, нет, у тебя была красивая причёска.
— Если только на ваших рисунках она у меня была.
— Да не переживай ты так, — не выдержал Дэннер. — Придёт Эллисон и всё уладит.
— Спасибо! Лучше не надо.
— Вот, поговорить больше не о чем... Ты отдохни, — сказал Владимир. — А то устала сильно.
— Да нормально... — привычно отмахнулась Ласточка, но Владимир всё-таки уложил её на диванчик. Октябрина послушно улеглась, поскольку и впрямь ощутила, что вот-вот отключится, прямо на ходу. Она вздохнула и свернулась калачиком.
— Вы проверили чип?
— Мэдди сейчас пудрит мозги прессе. Скоро освободится, и я у неё узнаю.
— Я тоже, — даже приподнялась Ласточка. — Я пойду с тобой...
— Э-эй, притормози. А что за чип?.. — Владимир обернулся к Олегу. — Слушай, парень. Пойди, найди мне свою сестру, у меня для неё кое-что есть. Не думаю, что тебе стоит любоваться на рожу Артура, — продолжил он, когда малыш умчался. — А она наверняка там есть.
Ласточка нахмурилась.
— Владимир. — Она подобралась и села, отбросив одеяло. — Я не маленькая.
— Правда? — Дэннер принялся заваривать чай, да ещё и с молоком. — А ведёшь себя как маленькая.
— Молоко детям, — машинально сообщила Октябрина, но Дэннер не впечатлился. Он протянул ей чашку и устроился рядом.
— Я испортил тебе жизнь. Позволь мне хоть что-то исправить.
Октябрина поперхнулась чаем.
— Ну, ты даёшь...
— Я просто хочу компенсировать тот вред, что тебе причинил. По мере сил и возможности. — Владимир грустно улыбнулся. — Не получается, правда?
— Я с тобой с ума сойду, — заявила Ласточка.
— Ага, вот именно.
— О-ох... ну, какой ты...
— Какой?
— Слушай. — Ласточка глубоко вздохнула. — Я ведь говорила, что полечу с тобой, когда всё закончится.
— Ты помнишь...
— Конечно, помню. — Октябрина погладила его по кисти. — И полечу. Обязательно полечу. Предложение в силе?
Владимир быстро отвернулся, улыбнувшись чему-то своему.
— Оно всегда в силе. Но ты же видишь, как со мной опасно, разве тебе не лучше остаться дома?
Ласточка тряхнула головой.
— Не лучше. Ты наполняешь мою жизнь смыслом. Понимаешь, я – как Сэд. Всю жизнь в изоляции, в собственной голове. Ты не гляди, что я постоянно бегаю и лезу во все дырки. Я всю жизнь жду, жду... жду, что не зря буду кислород переводить, понимаешь? Всегда будто бы не на своём месте, плохо мне, Володя. Тоскливо, хоть стреляйся. Но теперь всё изменилось. Теперь я обрела смысл жизни. И не хочу его терять. Никогда.
Владимир молчал какое-то время, потом вдруг взорвался.
— Смысл не сдохнуть?! Ты об этом, да?..
— Об этом. — Ласточка вдруг поставила чашку и, подавшись вперёд, прижалась к нему. Дэннер притих. — Это и есть жизнь – борьба за каждое её мгновение. Настоящая жизнь, полнокровная.
Владимир обхватил хрупкие плечи. Сейчас важнее всего в целом свете была её близость. Ну, неужто, он не сумеет её защитить?! Теперь, когда столько всего произошло...
— Я хочу полететь с тобой. Хочу служить Родине. Хочу быть военным врачом. Теперь я это могу.
И вдруг сделалось очень обидно. Почему он не имеет права на самое обычное, человеческое? Самое значимое, главное, без чего сама жизнь теряет смысл?
Потому что он сам для себя так решил, вот, почему.
Все эти речи о бессмысленности и бесполезности были знакомы до боли. Он ведь столько лет закрывается ото всех. Возводит вокруг стены, а сам при этом... в ненавистной шкатулке. Она закрытая, потому что рядом с ним людям смертельно опасно. Она тесная, потому, что нечего в ней хранить, для чего ей много места. Она красная... только не радостно-красная, не как рассветное солнце, и не как алое знамя. Тревожно-красная, угрожающе-красная, как кровь, как запрещающий знак, как точка лазерного прицела в кино, предваряющая смертельный выстрел. Вот, что она такое. Защита – его, от слабости, и, в первую очередь, защита окружающих от него самого.
А тут Ласточка – такая мягкая, хрупкая, тёплая, такая понимающая и ласковая. Настолько, что защита дала роковую трещину. Хотелось её точно так же спрятать, уберечь ото всего. Так же, как и маленького Олега, и хрупкую Монику, и юную Софью, настрадавшуюся на десять жизней вперёд – по его вине. Как стремительно выгорающего Джейми и мечтательную Фрейю – девочку с израненной душой, девочку, в которой упрямо теплится почти задушенный солнечный огонёк детской чистоты, светится из-под непомерного гнёта взрослых проблем.
Но, вот, как это сделать? Всех людей в мире не убережёшь. Да и куда ему – он своих-то уберечь не в силах.
— Ну, так, как? Возьмёшь? — спросила Октябрина. Дэннер невольно улыбнулся.
— К звёздам?
— Да хоть куда-нибудь. Я пойду, куда позовёшь. Ты позови только.
И в этот момент в дверь постучали. В ординаторскую заглянула Эллисон – непривычно-естественная, с потёкшим макияжем, мокрой головой и отчётливым запахом перегара.
— Там... этот... — Эллисон вдруг сморщила носик, совсем по-детски, упала на стул и расплакалась.
— Ой, ты чего! — подхватилась Октябрина. Она подбежала к Эллисон и накинула на неё свою тёплую вязаную кофту, правда, миссис Вульф всё равно продолжала дрожать. — Погоди, я тебе чаю сделаю...
Ласточка заварила чай с мятой, усадила Эллисон на диван и завернула в одеяло.
— Да говори ты толком. Кто это – «этот»?
Эллисон всхлипнула и зачастила между рыданиями:
— Такой страшный... всё время обзывается... сказал, что хочет с мужем поговорить, но не может сам его позвать! Это как так?..
Ласточка замерла.
— Бассейн ведь на минус третьем? — Она плохо помнила. У неё никогда не оставалось ни времени, ни сил на физкультуру.
— Ну, да, — хлопнула глазами Эллисон. — Он сказал, что я не человек! Представляешь?!
— Не человек! — подпрыгнула Октябрина. — Вот, чёрт, элементарно же! А я голову ломаю...
— Ты это о чём? — даже притихла Эллисон.
— Я сейчас! — Ласточка отбежала в сторонку и включила передатчик: пока она возилась с чаем, Дэннер уже ушёл. — Владимир, ты тут?
— Ты с кем там? — Эллисон хлюпнула носом.
— Одну минутку, я сейчас. Владимир, мне нужно досье на твою благоверную. Запросишь у своих?
— Уже. Открой ящик.
Ласточка принялась копаться в ящике.
— Что-то случилось? — спросила Эллисон. Октябрина быстро обернулась.
— Ничего, просто работа.
— А-а. Тогда я не мешаю.
— Ты чай пей, остынет.
Вот оно.
— Дэннер!
— Да.
— Эллисон Оливия Вульф никогда не была на Волге. Она родилась в городе Детройте, в две тысячи первом году. Была убита коллегой перед модным показом в Мадриде, в две тысячи девятнадцатом, ей подсыпали битое стекло в еду. Ты не читал её досье?
Владимир помолчал.
— Нет ещё.
— Ну, вот. Этот мужик, который её обидел... он что-то говорил про неё?
— Нет. Я немного не понимаю, что происходит...
— А я, кажется, понимаю. Её вытащили с того света, подсунули ложные воспоминания и поддельные документы. Спроси у этого нелюдя, за каким чёртом он всю эту муть затеял!

Дэннер проследовал на середину помещения и холодно поглядел на Иммануила, который доставал из небытия уже третью бутылку.
— Выпьешь? — предложил он, не оборачиваясь.
— Спасибо, не увлекаюсь.
Иммануил поднял чёрные глаза.
— Это с каких пор?
— С недавних. — Владимир прошёл немного вперёд и остановился напротив, через бассейн. Голоса было прекрасно слышно, благодаря воде и кафельной облицовке стен.
— Ты повторяешься, — сообщил Иммануил и материализовал хрустальный графин с бурбоном. Янтарная жидкость заманчиво плескалась внутри, отражаясь от сверкающих граней. Будь у Дэннера алкогольная зависимость, он бы уже сдался. Но у него была только психологическая, да и та заметно ослабла. Поэтому графин его не впечатлил.
— Ближе к делу.
— Как скажешь, — с сожалением вздохнул Иммануил, и графин исчез. — А я выпью, если не возражаешь.
— Твоё право. А я закурю, если не возражаешь. — И Владимир щёлкнул зажигалкой. Иммануил возмущённо подпрыгнул и принялся яростно отгонять дым руками.
— Нет, ты совершенно не изменился! По-прежнему меня бесишь!
Дэннер вежливо улыбнулся.
— Ой, ну, прости. Я просто не люблю, когда людей до истерики доводят. А ты довёл.
— Это кого, эту фифу?.. Она и не человек.
Владимир прищурился на него, как в прицел винтовки.
— Ты тоже.
— Ну, да, — кивнул Иммануил.
— Может, представишься?
— А мы знакомы. Ты просто меня не помнишь.
— Так помоги мне вспомнить, будь так любезен.
— Опя-ать началось, — скривился Иммануил. — Каждый раз одно и то же.
Владимир подошёл поближе. Незнакомец не выглядел угрожающим. Опасным – да. Но не угрожающим, даже, вроде бы, в самом деле, смутно знакомым.
— Раз уж ты всё слышал, потрудись объяснить. Ты связан с копировальным аппаратом в катакомбах?
— Эка ты завернул, — хихикнул Иммануил, весело сверкнув чёрными глазами. — Твоя Ласточка поразительно умна. Быстро же она меня раскусила, да ещё и тебя перебаламутила.
— Кончай театр. Это же ты убил Эллисон?
— Не могу, он про твою честь. — Иммануил развязно засмеялся и хлопнул пробкой. Она булькнула в бассейн и закачалась на синей воде. — Ты идиот? Зачем мне её убивать? Её Эйлин убила, манекенщица. Я здесь не при чём.
— Но с объектом твоя затея?
— Соображаешь. Допустим, моя.
— А Хейгель? Он тоже копия?
— Зачем же. Я только подал ему идею, а он уже привлёк внимание твоего руководства.

— Всё хорошо, — Ласточка со вздохом обняла Эллисон и прижала к себе как маленькую. Та всё ещё дрожала и глотала слёзы. — Дэннер с ним разберётся, и мы тебя в обиду не дадим, так и знай. Поняла?
— Поняла, — кивнула Эллисон. — А почему он такой грубый? Обзывается всё время...
Октябрина задумалась.
— Так. Ну, давай по порядку. Расскажи о себе. С самого начала.
Приём сработал: склонная к самодемонстрации Эллисон сразу оживилась, преобразилась, и защебетала пташкой, повторяя уже знакомую Монике историю. Родилась в ПГТ имени Ленинского Комсомола, мечтала о карьере манекенщицы. В детстве обожала журналы мод, как и любая девочка, но, как не у любой девочки, со временем увлечение переросло в страсть, а позже и в профессию. В школе училась неважно. После закрыли прииск, дававший посёлку рабочие места и инфраструктуру. И Эллисон рано упорхнула из родительского гнезда. Устроилась в салон маникюра в городе неподалёку, где и познакомилась с Владимиром...
История была стройна как кипарис – без единого изъяна. Так не бывает. Ласточка размышляла, как бы подвести бедняжку к неприятной правде, когда размышления прервал голос Владимира из динамика.
— Всё, надоел. Говори, как есть, или не отнимай моё время.
— Ой, скажите-ка, пожалуйста, время у него не отнимай! А можно подумать, кабы не я, ты бы это время потратил на сохранение популяции австралийского сумчатого волка.
— При чём тут сумчатый волк?
— Он вымирает!
— Достал, — сообщил ему Владимир. — Или говори прямо, или я тебе сейчас испорчу макияж.
— Вот, ничуть не меняешься. Всё тот же пещерный менталитет. Старинная мудрость гопника: не можешь атаковать мысль – атакуй мыслителя.
— Да было бы у тебя, чего атаковать, я бы так и сделал. Ты ж только воздух сотрясаешь. Значит, так, считаю до трёх. Три.
— Ладно-ладно! Стой, где стоишь.
— То-то же. Мыслитель ты сортирный.
— Нет, это невыносимо. С тобой абсолютно невозможно работать... Всё-всё! Скажу. Им нужен ты.
— Я много, кому нужен, и далеко не всем в мирных целях. Ты мне скажи, Эллисон тут за каким делом.
— За каким-за каким... за надобностью. — Иммануил осторожно наполнил фужер. — Точно не выпьешь со мной?
— Точно.
— А раньше ты не отказывался.
— Это когда это – раньше?
— Эх, были времена! — передразнивая старческий дребезжащий голос, проскрипел Иммануил и ухмыльнулся. — Да брось, мы же друзья.
— Это вряд ли. Ласточка, ты тут?
— Здесь.
— Чувствую, этот хмырь ничего не расскажет...
— Эй!
— ...а пытать его мне лень. Уложи Эллисон спать, а я пойду. Надоело мне тут.

— Я с тобой, — решительно объявила Эллисон.
— Ты спать ложись...
— Я с тобой!
— Ты пьяна.
— Вот именно! Потом голова заболит, и лицо опухнет, куда я в таком виде пойду. Уж лучше сейчас.
Ласточка вздохнула.
— Ну, ты пойми: этот тип может быть опасен. А ты...
— Мне он ничего не сделал. — Эллисон непривычно упрямо сверкала зелёными глазами. — А если и сделает, то ну и пускай, я ничего не боюсь! Знаешь, как-то раз мне девочки подсыпали стекла в салат, чтобы испортить фешн-шоу! А я сбежала из «скорой» и вышла на подиум...
Ласточка плюхнулась на диван, бессильно уронив руки.
— Ты чего?..
— Можно твою руку?
Эллисон поколебалась немного.
— На.
Октябрина положила пальцы на запястье. Она чувствовала пульс – сердце билось.
— Можно, я сделаю тебе МРТ?

— Ты не уйдёшь! — заявил Иммануил.
— Ещё как уйду. Ну, пока.
— А-а, ладно, стой! Скажу, так и быть.
— Правда? — Владимир обернулся. — Почему ты просто не можешь пойти за мной? Эллисон посыльным отправил. Что тебе мешает?
— У тебя вопросов больно много. Выбирай, на какой мне отвечать.
— Про штуковину в катакомбах.
— Любопытная вещица, правда? — улыбнулся Иммануил. — Да и не совсем это вещица, если уж быть точнее.
Владимир заинтересованно присел на краешек бассейна, по ту сторону от собеседника.
— Живое существо?.. Ладно уж, давай сюда вискарь.
Иммануил снова улыбнулся, на сей раз победно, и вдруг – графин возник из ниоткуда прямо под рукой Владимира.
— Как ты это делаешь? А, впрочем, неважно. Так, что это за существо, и откуда оно там?
— Оттуда же, откуда и вся остальная дрянь на Земле берётся. Из космоса.
— А точнее?
— Мне почём знать. Из космоса, из глубин Вселенной, из хрен-его-знает-чего.
— Оно опасное?
— Ты же сам видел. Оно доброе. Просто оно спало. А, чтобы оно проснулось, понадобился ты. Точнее, психокинетическая энергия, вырабатываемая твоей Ласточкой. Но, чтобы у неё пробудились способности, нужен был ты. Так тебе понятнее, деревенщина?
— В глаз получишь.
— Ничего не узнаешь.
— Узнаю. Просто тебе это не понравится.
Иммануил задумчиво закинул ногу на ногу, мельком оглядев до зеркального блеска начищенную туфлю.
— И зачем только я тебя терплю?..
— Мне почём знать, — передразнил Владимир. — Ну, и кто же эту вакуумную медузу сюда приволок, да с какой целью?.. Психокинетическая энергия... погоди. — Дэннер вытащил пробку и глотнул прям из горла, по-фронтовому, чем спровоцировал новый приступ эстетической брезгливости у Иммануила. — Ничего не понимаю, объясни.
— Куда ж тебе понять, ты только в солдатики играть и можешь.
— Слушай, — строго сказал Владимир, — даже я столько не хамлю.
— Мозгов не хватает, потому что...
Дэннер сузил глаза и подсунул руку под подбородок, глядя на Иммануила как сытый кот на наглую мышь. Тот неуютно поёжился.
— Ладно, не сверли меня глазами... В общем, для пробуждения этого... существа необходимо было, чтобы твоя Ласточка вышла, так сказать, из стазиса.
— А чего это ты спотыкаешься? Ты ж сказал, это живое существо.
— Ну, кто его знает. Оно древнее, это точно.
— И оно реагирует на...
— На таких, как она. Просто необходимы были сильные эмоции.
— А Хейгель?
— Сильные эмоции положительного толка. Ты, что, про исследования Бехтерева ни разу не слышал?
— Знакомы лично. Так у него только собака тапочки таскала. А затем и его теорию опровергли двести раз.
На этой торжественной ноте в помещении объявилась Ласточка, под руку с Эллисон. Последняя была зарёвана, но решительна. Она семенила за Октябриной, воинственно карябая шпильками кафель, и сдаваться явно не собиралась.
— Не ругайся, — сходу попросила Октябрина. — Я её уговаривала, она ни в какую.
Иммануил при виде Октябрины расплылся в широкой улыбке и, откинувшись назад, захлопал в ладоши.
— Браво, браво, браво! Ты удивительно умная. Вполне ему подходишь: авось, с тобой он станет менее неотёсанным.
Владимир, услышав эти слова, издевательски выпил из горла и по-шофёрски передвинул сигарету в уголок рта, И улыбнулся не менее обаятельно. Иммануил скривился.
— А ну, не сметь оскорблять моих друзей, — Ласточка опасно сузила глаза. Очень знакомым жестом.
— И тогда, под Сталинградом, и здесь. Всё такая же отважная. Вот за это я тебя и люблю, — с неожиданной нежностью сообщил Иммануил.
— Чего?!.. — удивился Владимир.
— Всегда любил. — Иммануил перестал паясничать и грустно кивнул. — Вас обоих.
Пока Ласточка, Эллисон и Владимир искали потерянный дар речи, Иммануил успел встряхнуться, издевательски улыбнуться и взять фужер – в общем, превратиться обратно в самого себя.
— Опять Сталинград? — отвисла, наконец, Октябрина. Следом отвисла Эллисон.
— Что означает – «ты ему подходишь»? Что за намёки?!
— Так, успокоились все! — прогремел голос Дэннера, и дамы притихли. Владимир медленно загасил сигарету и отряхнул руки. — Значит, так, артист погорелого театра. Я в эти игры играть не нанимался. Или ты рассказываешь всё, как есть, добровольно, и я не вытягиваю из тебя каждое слово клещами, или это выражение приобретёт буквальный смысл. Выбирай.

Спичка вернулся в свою палату. Дверь была закрыта, но на ней присутствовал только биометрический замок, распознавший пациента по отпечатку ладони. В палате Вадим откинул матрац, и извлёк из-под него потёртый Наган. Оружие здесь не то, чтобы антикварное, а, скорее, раритетное. Но зато мощное и простое.
Он расправил записку и зачем-то перечитал. Она была короткой – всего четыре словечка.
«Жди нас в гости.»
Вадим опустился на кровать, как живая, встала перед глазами картинка.
...Сосны уносятся к серым облакам, дождь шелестит по листьям, вода хлюпает в сапогах. Вода сверху, вода снизу... Везде эта надоедливая вода. Но она – самая безобидная плата за легкомыслие человечества. Можно и потерпеть.
Вода капает, брызгает, стекает, шелестит, будто разговаривает. Вода на широких изъеденных полях шляпы Лиса.
«Мы договорились, Катчинский. Имей мужество держать слово.»
«Мы так не договаривались. Ты лжёшь.»
Лис хрипло хохочет, ленивым движением вскидывает ствол.
«Я всегда лгу, мог бы и привыкнуть.»
«А я и привык. И ты её не получишь.»
Лис резко обрывает смех и смотрит на него чёрными глазами.
«Значит, возьму силой. Не обессудь.»
Спичка вздохнул, сунул в карман две коробки патронов и распахнул окно.
— Как оно там... — пальцы быстро ощупывали передатчик, ища нужную кнопку. — А, вот же она. Слышь, герой. Ты там на связи?
— На связи, — немедленно отозвался Владимир. — Что у тебя?
— Старая глупая сказка. Разговор до тебя есть.
— Жди, — коротко ответил Владимир и отключился. Спичка по пояс высунулся из окна, но кроме серых городских снежинок ничего не увидел. Тогда он встал сбоку от окна, на всякий случай, сняв предохранитель и плавно взведя курок револьвера. Он слегка скрипел, но этот скрип был родным, как приветственный скулёж верного пса.
«Награждается гвардии капитан Вадим Робертович Катчинский. За заслуги перед Отечеством. В феврале прошлого года им было совершено разоблачение банды интервентов. Гвардии капитан Катчинский лично руководил операцией...»
Револьвер блестит в футляре – новенький, сильный, словно красивый хищный зверь. Так и тянет взять в руки, ощутить, как резная рукоять тяжестью ложится в ладонь.
«...Поздравляем с повышением! Ура, товарищи!»
Сколько ж ненужных слов. Сейчас бы чаю горячего. С сахаром. Холодно тут, конечно, в одной «кожаной тужурке», ненавидимой врагами народа, да и самими носителями не особо жалуемой. Красивая, но не слишком удобная.
Вадим отворачивается, глядя в окно. И видит, как медленно-медленно, будто в страшном сне, здание Дворца Советов, дрогнув, распадается пополам в облаках серой пыли.
«Товарищ полковник...»
И бьёт по нервам далёкий, пронзительно-жуткий вой сирены.

Иммануил с интересом наблюдал за Дэннером.
— Ну, беги, — язвительно произнёс он. — Там Вселенная в очередной раз загибается, и без тебя всенепременнейше она загнётся к чертям.
— Однообразен до занудства. — Владимир поднялся. — Ладно, считай, что тебе повезло. На этот раз.
Эллисон с Ласточкой потянулись следом.
Так и не спровадив женщин, Дэннер вернулся в палату к Вадиму. Тот хмуро оглядел дамский эскорт и отрезал:
— Это мужской разговор.
— Скажите, пожалуйста, — не впечатлилась Октябрина. Эллисон, правда, в отличие от неё, печально кивнула и сказала:
— Если надо, я уйду.
— Сделай милость, — кивнул Вадим.
Ласточка, похоже, решила Эллисон одну не отпускать, и Дэннер с Катчинским остались, наконец, одни.
— В общем, так, — без предисловий начал Вадим. — Тут явились по мою душу.
— От Хейгеля?
— Нет. Из будущего.
— И что им нужно?
— Им нужна Мизери. И они пойдут на всё, чтобы её раздобыть.
— Так она ж умерла.
— Но они о том не знают. Вот и явились. Вот. — И Вадим протянул Дэннеру записку. Тот мельком глянул на криво нацарапанные строчки.
— Я боюсь, они вашу подругу с ней спутали. Похожи они. Так вот, я пока разберусь. А ты её друг, ты проследи, кабы не вышло чего.
— Понял. Один разбираться будешь?
— Хвосты мои – мне и разбираться. Ну, бывай.