Тпрр-100. о малой этимологии

      Публикация под номером  100 (СТо) посвящена действительно теории. Тот факт, что я назвал свой метод  этимологических исследований Теорией, звучит, конечно, громко, но как по-другому? Всё есть для такого определения, есть основы (постулаты),  есть система первоязыка, определены её элементы, есть грамматика первоязыка и, главное, есть продуктивность, есть результаты толкования слов, основанные, главным образом, на  разборах словообразовательных конструкций, которые, конечно, не совпадают с  принятым сегодня морфологическим строением слов.
      О критике фасмеровских этимологий люди слышат давно, правда, нечасто, ещё реже слышат о том, что лингвисты-специалисты, решая задачи происхождения слова, делают фальшивый упор на заимствование слов русскими у всех и всегда. Такая наука отталкивает людей, мало-мальски чувствующих родство слов и древнюю генетику нашего языка.
     Есть ли  в официальных лингвистических кругах критики главного этимологического метода – сравнительно-исторического (компаративистского) ? Есть. Это, например, академик советский и российский, ныне покойный В.Н. Топоров. Разбираю статью 1984г. «О некоторых теоретических аспектах этимологии».  Душу греют  слова в защиту «народной» этимологии. «Неполной», -  говорит академик, будет картина языкознания при игнорировании «научными» этимологами их младших братьев, остающихся непризнанными. Цитата. «Даже «профаническая» этимологизация не всегда чистая забава и пристрастие к кунштюкам». Так виделось ему из далёкого 84-го это обособление «научных» этимологов. К тому времени ещё А.А. Зализняк ничего не сказал о вреде народной этимологии, ещё не было оскорбительного слова – лингвофрик, ещё не выглядывали политические  «уши» из «научных» статей по этимологии и т.д. 
     Не только этому, конечно, посвящена его статья. Владимир Николаевич  говорит о том, что компаративистская этимология ориентируется и оправдана в среднем диапазоне доказательности, «когда не ставятся крайние вопросы, связанные с сутью этимологии, понимаемой как логический предел становления этого понятия».  Если простыми словами, то компаративисты доводят этимологическое исследование до момента установления всего лишь праформы, не утруждая себя поиском первосмыслов, мотивов. Он также говорит о семантической структуре слова, о смысловой напряжённости элементов этой структуры, смысловой потенции каждого её элемента и т.д.  Топоров В.Н. продвигает свой  метод, назвав его мифопоэтическим методом исследования истории слова. Утверждает понятие полиэтимологичности результатов этимологического исследования, но указывает, что он за интенсивную полиэтимологичность, понимая под нею доказанность каждого варианта, а не бессильное принятие веера  решений, хорошо, если созвучных, называет такие результаты экстенсивной полиэтимологичностью.  Я о таких  решениях скажу словами
Егора Прокудина из «Калины красной», они (решения) очень похожи на «забеги в ширину».
     А как я понимаю  слова о «семантической структуре слова», о «смысловой потенции» элементов слова?  По-моему это и есть те элементы речи, что я назвал первословами. Они вошли в нашу речь со своими смыслами изначально, причём, необязательно с одним только смысловым значением, возможны многосмысловые заходы. Так, например, первослово Ш, изначально называло шипящую змею, но в то же время её характерный зуб дал название колючкам = ШиП да и всему растению = Шиповник. Второй заход  первослова Ш вывел на целое семейство слов, общим значением которых, стало название процесса Шитья: ШоВ, ШиТь, ШиЛо.
     Выше сказал о генетической памяти языка. Приведу пример, как я её понимаю. Возьмём три слова: морковь, любовь, Любовь. Родительный падеж от них будет: моркОВи, любВи, ЛюбОВи. Куда делась гласная О в род. падеже от слова любовь? Знают об этой «беглой» О, так они её назвали, узкие специалисты, но объяснять не торопятся. Вот мы и подошли к примеру «генетической памяти языка». Есть эта память у всех, говорящих по-русски с детства. Но только ТПРР даёт доказательное объяснение по «беглой» О. Учение о среднем роде для первослов - вот где ответ. В нашем примере с род. падежом от нарицательного люБовь -> люБви первослово Бо = Б & Ба , что означает совпадение обоюдной (значит, двоих) любовной страсти. Род.падеж отвечает на вопрос «Нет чего»? Как должен ответить древний РуС , когда нет оБоюдной  страсти? Значит, нет страсти = Ба у его избранницы Поэтому и выпадает первослово Бо, не срабатывает конъюнкция, остаётся только Б, а это лишь его страсть. Картина неразделённой Лю-Б-Ви.
      Разложение слова любовь по ТПРР: Лю Бо Вь. Слово это по нынешним определениям относится и к существительным, и к глаголам, и, если глагол, то повелительный. Как глагол, оно читается так: раз любите друг друга = Бо, входи = Вь! Внутрь кому? -> Лю!
     Если же определяем слово ЛюБоВь, как существительное, видим странное своеобразие падежных окончаний по сравнению, скажем, с окончаниями слова НяНя. Странность в особом склонении подобных слов заключается в совпадении окончаний род., дат. и предл.  падежей.  Крайнее Вь в им.падеже слова ЛюБоВь есть детская форма от мужского  рода  первослова В. Но в Р.п.(ЛюБоВь) = ЛюБ-Ви, где первослово Ви = Р.п.(Вя), что понимаем как ответ на вопрос «кого нет». И это ясно: нет девицы, т.е. Ви = Р.п.(Вя), нет и люб-Ви. А в дательном  как объяснить?  Д.п.(Вя) = Ве! Однако всё слово ЛюБоВь в дательном, как и в род. - ЛюБВи, а не ЛюБВе?. Ответ. Действует та же логика, что и для род.падежа: раз нет «партнёрши», а она называется Вя, значит, тоже будет Ви! В предложении «Он  стремится к ЛюБВи» дат. падеж не может быть сформирован по-другому, так как пары ещё нет, есть только его движение К созданию пары.  Другое дело творительный падеж - одному, без Бы = Р.п.(Ба) ничего не сотворишь, «беглая О» возвращается, мы видим: Тв.п.(ЛюБоВь) = ЛюБоВьЮ.  Она, «беглая О», возвращается и в винительном, но там наш герой = Б, похоже, видит ЛюБоВь другой пары. Основной вопрос для винительного Вижу Кого? Что?  Наконец,  предложный падеж, он отвечает на вопросы: На ком?, О ком?, В ком? Вопрос «О ком»?, т.е. О Ком, можно только лишь говорить, думать?  О ней. Из-за её отсутствия у нашего страстного парня = Б возникли проблемы.  Ответ такой же, как в родительном или дательном падежах, т.е. О ЛюБВи. Предлоги В и На со словом ЛюБоВь ведут себя также, хотя и употребляются с более поздними значениями этого слова:  Жить В ЛюБВи, На ЛюБВи мир держится.
     А как обстоит дело со словом МоРКоВь? Это тоже глагол? По форме очень похож, но не выполняется ещё одно условие - от него нет других форм глаголов. Не слышно, например такого: «Я морковлю»  И как же объяснить одинаковость склонения со словом ЛюБоВь? Говорилось, что важную роль в словообразовании играл образец, прецедент. Так-то так, но в род. падеже у слова морковь не сбегает гласная О в первослове Ко. Нет МоРКоВи. Не сбегает потому, что имеем дело с неодушевлённым предметом.  Не сбегает и в имени собственном ЛюБоВь.  Нет кого? -> ЛюБоВи! Здесь её нет, но она жива и есть, скажем, там. Имя собственное дано субъекту, но не понятию = любовь, поэтому возникли различия в склонении одинаковых названий.
     Однако, у братьев белорусов, украинцев перевод фразы «Нет моркови» звучит так:  «Няма у нас морквы», «Немае у нас морквы». А фраза «К моркови купи чеснок» переводится: «Да морквы купi часнык», «До морквы купы часнык» Есть над чем подумать.