Осенний блюз

Она замерла, как сломанная кукла на холодном стекле столика, хрупкая, смерть уже заостряла ее черты. Теплый голос Америки, бесшабашная девчушка, вихрем врывавшаяся на сцену, до пота и изнеможения дарившая себя людям. Я не смог уберечь тебя. Моя жизнь была тихой и упорядоченной, работа, дом, все, как всегда, без потрясений. Мы были разными, я из благополучного района, порядочные родители, престижная учеба, степенные соседи. В том мире, где жила ты, все отдавалось сполна, пели до хрипоты, любили до изнеможения, и не известно было, чем закончится очередная вечеринка, дракой в баре или пьяными восторженными криками восходящему солнцу. Не уберег... Каждый раз, после концерта, потная, с мелкими бисеринками под кудряшками, босая, ты падала мне на руки и спрашивала, ну как? И тихо просила, люби меня. И я любил ,как мог. Я жил с тобой, словно удерживал голыми руками крышку кипящей кастрюли.

Капли застывшей крови на запястье, на белой коже как гранаты на снегу. Не уберег... Горький ком скопился в горле. О чем думала ты, нажимая лезвием чуть выше браслета, подаренного мной на годовщину. Какая усталость скопилась в твоей душе, так ищущей любви, каждой клеточкой звеневшей навстречу. Люди равнодушно проходили мимо. У них был свой благополучный мир, где тебе не было места.

И лишь на сцене ты была равна им, этим равнодушным обывателям, с жадным восторгом смотревшим, как ты режешь на ленточки свое сердце, даришь себя без остатка. И в мощном голосе дрожит вся неразделенная любовь. Сами они так не могли.

Не уберег. Ты была вся из звенящих побрякушек, развевающихся юбок, в складках которых звенели немудренные песни хиппи о любви, о свободе, о неосуждении, о том мире, где все равны и нет разделения на касты. А я чинил кукол. Их приносили заплаканные девочки и с надеждой смотрели на меня. Я кивал и погружался в работу. Тут добавить, тут подшить, тут нужна будет жесткая проволока. И куклы оживали, даря вновь радость. С тобой так не получилось. Тебя я не смог оживить, вдохнуть жизнь в искалеченную душу, залатать дыры. Я помогаю людям. Тихая жена, послушные дочки, скромный домик у реки, воскресные визиты соседей. И сломанная кукла в дешевом отеле, навсегда замолчавшая песня.

Ты подошла и спросила закурить, потом , как пройти к центру. Я задумался на минуту, ты рассмеялась звонко: «Может посмотрим мох с какой стороны?» Я помолчал и тихо спросил, сколько. «10 долларов, вообще-то я здесь не стою и это мой первый раз, просто ты мне понравился». Я оплатил дешевый отель. Навсегда в моей памяти останется неловкость твоего тела, жар юности, хрипотца голоса и нежные мягкие твои губы. Они пахли мятой. Потом ты договорилась со знакомым барменом и я целый вечер слушал твои песни. Они были для меня одного. Ты обнажала душу и хриплый голос звонко плыл в прокуренном воздухе.Мы одевались и жили по-разному. Ты в свете софитов, оживала и звенела голосом, браслеты, кофты, яркие вызывающие наряды. Я покупал себе одежду пастельных цветов, скромный ремень из мягкой кожи, классические рубашки.. Я был в твоей тени, но всегда ловил тебя после концертов, когда ты без сил падала мне на руки. Я вел твои финансовые дела, вся скучная бухгалтерия была на мне. Я охранял тебя от слишком алчных людей, мошкарой вьющихся рядом. Ты хотела дом, такой, как у соседей справа, с палисадником и креслом качалкой. А я? Любил ли я тебя? Почему в тот вечер меня не оказалось рядом? На эти вопросы до сих пор нет ответа. Твой образ растворяется в вечернем небе, когда из динамика начинает звучать твой хриплый блюз. Жена вопросительно молча смотрит на меня.

Мягкая музыка бара, полутьма. Пахнет чем то цитрусовым. Бармен спиной к нам копошится у дальней стойки, позвякивая бокалами. Чуть в глубине зала танцует девушка в такт негромкой музыке. Ей хорошо одной. Душа мягко воспаряет в красивых движениях. Такой запомнил я тебя в тот осенний вечер. Группа Большие Братья поселилась в тот год на тихой улице, тебе выделили самую солнечную и просторную комнату. Ты была счастлива и украсила ее удивительно цветами. Это был период покоя. Алкоголизм отступил. Ты была легка, солнечная, умиротворенная, редкий период покоя, все словно растворилось в солнечном свете души. Я любил тебя очень.

Ты разбивала социальные представления своим безудержным аппетитом к жизни и удовольствиям, но была бесконечно ранимой и нежной внутри. Занимаясь любовью на сцене с 25 000 человек, уходила с концерта в полном одиночестве с тоскующей душой. Как она смеет быть непохожей на всех, негодовала студенческая газета. Я любил тебя за все.