Были и легенды села Карша

На самом юге Прикамья, там, где до ближнего города по лесам да ухабам добрых полдня пути, от небесной выси, до земного полога, пахнущего на заре июля прелыми хвоинками, поздней земляникой да редкой травой, встаёт непролазной громадой тёмный и дымный Богородский бор. Каждый путник, зашедший в эти дебри, станет часами блуждать по логам да буеракам, но так и не встретит на вёрсты кругом ни одной почтовой станции, ни лесной сторожки, ни такой же, как он, заплутавшей человечей души.
Но стоит выйти из этого леса, как в глаза тебе ударит яркий свет, голову закружит ароматом разнотравья да горячей пашни, а впереди, с трёх сторон до самого неба протянулись нивы, сельские покосы, да звенящие кузнечиками, пчёлами, жуками, и поди знай кем ещё, богатые луга, на которых пасётся тучный скот.
Здесь, среди полей подымаются резные избы, тихим серебром журчит река,  блещет маковкой церковка, да недвижимым зеркалом дремлет в тинном тумане сельский пруд. Ещё какой-то век назад, на этом пруду стучала колёсами мельница, подымая тучи брызг, подъезжали телеги, доверху гружённые мешками зерна, а во время помола бегал - суетился чернявый мужик – нелюдимый мельник Толмачёв. В мельничном пруду, как оно подобает для юга Прикамья, с незапамятных времён жила русалка, сторожившая колёса, сельскую плотину да тинный пруд. А ещё, водившая дружбу с нелюдимым мельником… А как же иначе? 
Говорят, полюбила она Толмачёва и по доброй воле, сама себе одела на шею православный крест, став с того момента смертной женщиной, Толмачёвской женой. С этого дня, замолчали на веки мельничные колёса, перестали работать жернова, а у бывшего мельника один за другим, как грибы по летнему дождю, дети пошли.
На сельской улице, в самый разгар июльского полдня ни души. По обожженной солнцем и ветром дороге гуляет пыль, затуманивая избы, рубленные далёкими потомками первых поселенцев: Ракиных, Татаркиных да Юрковых, пришедших на эти земли ещё по ранней авроре 1800х гг.  Прямо по селу дорога восходит на кручу  венчанную храмом Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи, за которым к горизонту уходит поле, где во ржи утрами звонко  бьют перепела, да полудницы аукают.
Ёще в позапрошлом веке, край этот у наших крестьян почитался святым, от того что на западном отроге деревенской кручи, открывается широкий лог, где в прохладном пологе раскидистых древ бьют целебные ключи. По рассказам наших стариков появились они в Карше в зените 19 века, а случилось это по местной легенде так.
Морозной и лютой выдалась зима на закате 1860 года по самому югу Прикамья. Сосны трещали да лопались, реки, родники да колодцы сковало холодное стекло, снегу навалило до самого конька, люди болели с голодухи, а по сёлам и деревням пошёл великий мор. Вот и стали наши крестьяне молить Святого Николая Чудотворца заступиться за них и отвесть беду.  А Святитель Николай, как оно бывает в период с Николина дня и до Рождества, странствовал по миру под личиной нищего,  и, проходя по нашим землям, не только услышал молитвы, но и увидел всё сам.
Хорошо его приняли в Карше, несмотря на бедные одежды, посадили как гостя на почётное место, рядом с главой семьи, дали стол и кров. Наутро, распрощавшись с хозяином, когда унялась пурга, Святитель Николай опять пустился в путь, да на выходе из деревни сошёл в глубокий лог. Ударил он тростью по земле, а оттуда,  прямо из-под снега забили ключи. Вскоре прознали про это место люди, начали ходить за водой, а от воды стали больные поправляться. Так оно и пошло. И сверх того, заглянет праведник в ключ да видит там, на дне, образ Николая Чудотворца, а достать не может, лишь руками шкрябает по дну. А грешник взглянет, так и вовсе зрит лишь камни и песок.
На праздник Пасхи забил такой же источник в Каменном ключе. За этим и новые толки пошли, дескать, родится однажды в нашем крае святой, придёт к одному из ключей, поднимет икону и доставит в главный храм в новом граде, что построят когда-то на этой земле. И будет людям счастье, а по Югу Прикамья наступит лучший для этого края век.
Слава этих ключей, между тем росла. Уже в начале 20 го века привезли сюда из самого  Сарапула на богатых санях купца Башенина, был по лицу он  пепельно-серый, самого знобит. Говорят, что  в уездном граде, осмотрел его лучший доктор и сказал лишь кратко: «не жилец». Еле-еле под руки спустился купец в глубокий лог и припал к святому ключу. Что-то началось! Щёки порозовели, вернулся румянец, в глазах загорелся живой огонёк, а Башенин всё пил да пил. Наконец поднялся он, расправил плечи, и, глядя на слуг, захохотал во весь рот: «Что уставились, черти! Ещё поживём, да не стойте истуканами, глаза навыкат, снаряжайте сани, и давай в обратный путь!». И легко взбежал на холм.
А места здесь были дикие, вот бывало, проедешь деревню по пыльной  дороге,  махнёшь сквозь поля, а дальше  всё: стеной встаёт дремучий лес, где на вёрсты кругом ни одной избёнки, ни лесного балагана, только тёмные чащи, омуты да топи, населённые зверями, лешаками и дивами болотными, а ещё лихими людьми.
Были по югу осинского уезда и лжестарцы, одевались они неброско, ходили от села к селу, да читали проповедь, собрав вокруг себя удивлённых крестьян на какой-нибудь поляне или в избе. Сведущий в науках человек, быстро раскусит такого «монаха»,  поняв, что старче вещает что-то не то.
А нашим, деревенским, попробуй, объясни! Внемлют гостю, головами машут, бороды чешут да монету за «науку» гостю подают.  И у каждого хозяина для такого "богомольца" всегда готов был и стол и кров. Оттого-то и секты у нас да раскольники всех пород и мастей цвели как сирень в саду, а их «старцы-проповедники» жили на харчах крестьян вольготно и легко.
Увидел это в 1842 году архиепископ Аркадий, приезжавший в Михайловский завод святить новый храм, и схватился за голову.  В то же год заскрипели в губернском городе перья полетели записки и приказы дабы ставить по краю губернии, по югу от Осы в деревнях и сёлах храмы да попов.
И дело пошло, а сюда на реку Карша, стали прибывать настоящие монахи, заводить свое хозяйство, просвящать людей и рубить из кондового леса первые скиты. Время меж тем текло вперёд, множились скиты да братья, крепла монашеская жизнь, а над краем лесов да полей медленно текла молитва, подымаясь прямо в небеса. Вскоре о каршинской братии узнали в столице губернии. Высоко оценило церковное начальство их служенье в раскольничьей земле, и быть бы на месте кондовых скитов богатому монастырю, да только тому не довелось случиться, сделала история крутой поворот. Отгремела революция, а за ней гражданская война, закружило каршинских монахов лихолетье, разбросав святую братью по миру,  кого куда. И только память о несбывшейся святыне продолжала жить в сердцах людей.
В самом начале июня, когда разгораются жаркие дни, а ночи полнятся прохладой, соловьиной песней, да тонким ароматом разнотравья, что приходит в деревню с лугов и полей,  по ранней авроре, бывает, выдаётся такой густой да вязкий туман, что на сажень не видно и травинки, только белая, глухая пелена.  В такие мгновенья, говорят старики, если подняться на дальний конец деревни, где река уходит в покосы да леса, можно услышать из этого тумана тихий колокольный звон. И, вроде бы, откуда ему там взяться? С той стороны на вёрсты кругом ни храма ни часовни ни скита… И в этот миг будто сердце само подскажет простое и ёмкое слово «чудо», ведь это не просто колокольный звон, а голос обители, голос каршинской святыни, того монастыря, коий волей плутовки-судьбы так не успел родиться на свет!
Кощеев Д.А. 08.07.2025