Таня Чита

Таня Зека.
В первый мой класс в 1950 году пришло столько детей, что всем места не хватило за партой, некоторые сидели по трое. Потом школьный столяр Федя Изьянов отремонтировал две разбитых парты, их как-то встроили у входа, и мы стали сидеть по двое. Здесь собрались дети, родившиеся во время войны и перед ней, те, которые не могли раньше ходить в школу из-за нехватки одежды и обуви, ее на всех детей в семье не хватало. Ведь семьи были в основном многодетные, но без отцовские. Война отняла у них отцов, а мать, работая с утра до ночи в колхозе, получала на свои трудодни столько, что едва хватало на еду. В этом классе со мной училась и дочь этого столяра, Таня. Сам Федя был глухонемой, не мог сказать ни одного слова, как не мог слышать вообще ничего. Таня была у него от первого брака, что случилось с ее матерью неизвестно, а со второй женой у Феди была еще одна, младшая дочь. Не знаю, как мачеха относилась к Тане, но девочка была всегда тише воды ниже травы, никогда не могла за себя постоять, ответить на грубость грубостью, все переносила молча. Когда я читал сказку 12 месяцев, мне всегда в падчерице, которую мачеха терроризировала, виделась Таня. Да к тому же она очень неудачно вышла лицом и этого сверстники ей простить не могли. Дети ведь всегда жестоки к своим сверстникам, они, как и взрослые, чтобы почувствовать себя более значимым, чем есть на самом деле, чтобы возвыситься над сверстниками, будут искать себе жертву, на которой можно это проявить, показать, что я не такой, как ты, я лучше. А в это время прошел фильм «Тарзан» и на языке у каждого подростка была героиня этого фильма забавная обезьяна Чита. И вот это имя прилепили к Тане и в глаза дразнили ее этим именем. Говорили о ней презрительно, а она молча все это слушала. Потом чуть повзрослев ей дали новую кличку, исходящую из ее фамилии Изьянова, и стали называть ее Зекой. Отец как мог заботился о дочери, но какие возможности у глухонемого столяра. Зимы у нас были всегда морозные, иногда мороз доходил до тридцати градусов, но в основном около пятнадцати- двадцати. При двадцати пяти мы уже не учились. И Федя на морозную зиму скроил как мог из обрезков старого овчинного полушубка своей дочке школьнице простенький овчинный зипунчик. А одеваться потеплее было необходимо, в классе иногда было так холодно, что замерзали чернила в чернильницах, а окна покрывались морозными узорами так, будто на них нанесли гжельскую роспись. За окном ничего не видно, свет из окна матовый, серый. Сидеть приходилось в одежде с посиневшими руками и носами. Это позже в классах установили железные буржуйки, и мы сами топили их, когда была необходимость. Рядом со школой была больница и медики не забывали нас, то и дело приходили с какими- нибудь прививками, таблетками от глистов, проверяли на реакцию Перке. Но все это проделывалось без нашего раздевания. Но однажды в обычный морозный день медсестра пришла с железной блестящей банкой и сказала, что надо сделать прививку. Стала вынимать оттуда спиртовку, стеклянные пузырьки и самый страшный для нас – шприц. Запахло эфиром. Учительница отошла в сторону, передав бразды правление медику. И вот по рядам, по одному мы стали выходить к учительскому столу. Мальчикам медсестра задирала сзади рубашку, а весь класс с трепетом наблюдал за лицом «жертвы». Ждали -закричит от боли или скорчится? Но мальчики старались держаться мужественно, хотя в глазах был виден страх, но говорить приходилось: «Ох, и совсем не больно, как будто комар укусил.» Это он так форсил перед друзьями. А вот с девочками было сложнее. Им сзади задирали их платьица, оголяя их до трусиков, если они у кого были, а они стояли лицом к классу, смущаясь, стараясь прикрыться ладонями рук. И вот пришла очередь Тани. Когда ей задрали ее зипунчик, оказалось, что под ним у нее нижнего ничего нет и ее худенькое, посиневшее от холода тельце стало видно всему классу. Она послушно дождалась окончания процедуры и села на свое место. Таня доучилась до четвертого класса, а он тогда считался выпускным, и больше в школу не пришла. Тут как раз прислали в село нового председателя колхоза, Липунова  Василия Тимофееевича. Он сразу после войны был здесь председателем сельсовета и всех знал. Потом его перевели в районный центр на какую-то должность и теперь снова вернули в село. В партизанском отряде в Смелиже он занимался снабжением отряда продуктами поэтому с продовольствием умел обращаться. Ему построили в центре большой дом, и он поселился там с женой и двумя сыновьями. Жена его нигде не работала, хозяйства большого не было, но они по каким-то соображениям решили взять себе еще домработницу и выбор пал на Таню. Девочка работала по дому, они ее обеспечивали питанием, одеждой и вскоре Таня стала жить в их доме. Так шли годы, Таня жила у Липуновых, никуда ни на какие развлечения не ходила, а подругами не обзавелась. Получалась домашняя монахиня. Потом Липунова подковырнул один аферист и занял его место, а семья Липуновых переехала в Локоть. Прошло много лет, не один десяток, и как-то раз приехал я на малую Родину, иду на автобус в Локте и вижу навстречу идут две солидные, очень приличного вида женщины. Они проходят мимо меня, разговаривают о чем -то и в одной из них я узнаю Таню. Поравнявшись с ними, я пытаюсь окликнуть ее, говорю-Татьяна Федоровна. Она услышала меня, повернула в мою сторону голову, но видно было, что ничего знакомого не увидела и они прошли мимо. Но мне стало приятно на душе- Таня не потерялась в этой жизни, а я встретил частицу своего раннего детства. А то, что не пообщались, так нам бы и общаться было не о чем-мы жили в разных измерениях.