Эшафот

           Под утро густая мрачность окна посветлела и стала молочно-бледной. На улице поспешно и суетливо сыпал снег. Словно втайне, пока все спят, заметая чьи-то следы, укрывал обнаженную землю пушистым полотном. Мир из черного, становился пепельно-серым. Ночной безлунный пейзаж напоминал пастельный рисунок, неяркие полутона слившегося с землей неба были размазаны по нечистому оконному стеклу. Где-то в этой блеклой пустоте, негромко споря, бредут Иешуа и Понтий Пилат. Они спокойны и неторопливы, им есть о чем поговорить.

           Около четырех часов ночи, я стоял у небольшого грязного окна под потолком, наблюдая безумную круговерть ноябрьского снегопада. Мне говорить не с кем. Уже давно, совсем не с кем. Пусть. Лучше никак, чем кое-как. Прежде, я украдкой отрывал маленькие кусочки чужого счастья, всем было больно и безрадостно. Сердце переполняла горечь, от инородности собственного "Я". 

          Никто не хочет вникать и разбираться в людских страстях и переживаниях. Придумали себе отговорку про потемки. Всё что выходит за рамки их убогой морали, всё под запретом. Моралисты, лицемеры и ханжи. Мир кривого зазеркалья. Проще создавать нелепые схемы, шаблоны отношений, кодексы и вешать ярлыки. Обвинить всегда легче, чем понять изломы чужой души.

         По городам существуют психологи и психиатры, эти выдают себя за знатоков людской сути. Лжецы. Шарлатаны. Махинаторы от лженауки, которую сами придумали, чтобы втирать ерунду всякую, за деньги. Болезни выдумывают, расстройства, стрессы, депрессии, атаки панические. Ерунда все это. Мракобесие. Прижми человека к стене, в переулке, сунь ему нож под горло, любая депрессия вмиг пройдет, всякий стресс рассосется. Он жить захочет так, что расстройства психические, проще насморка покажутся. Обрадуется вчерашнему стрессу, коли сегодня нож у сонной артерии почует.

         Крутили меня психиатры, как кубик Рубика крутили, вопросы хитрые задавали, картинки показывали, пытались разобраться, откуда я такой взялся, со своим извращенным сознанием. Может псих? Больной? Может меня на иглу посадить нужно? Овощ из меня вырастить. Не вышло ничего. Отступились.

         Люди судят других людей, не вникая, не понимая чужой, коверканной души. Кем меня только не выставляли, как не пытались обличить. Хоть одна живая душа постаралась вникнуть в эти самые потемки? Ничего подобного, сплошное отрицание и порицание. Но в Библии ясно написано - не судите.
        Не читают люди свою главную книгу. Или не понимают ее абсолютно. Собственно, я тоже до конца ее не прочел. Мутно там все, путано, притчи, иносказания, небылицы, ничего конкретного, домысливать нужно. Остались в голове отрывки какие-то. Одно понял хорошо - не судите, да не судимы будете. Поэтому я никогда, никого не судил, сразу выносил приговоры.  Без апелляций и обжалований.

        Кем станет человек, если он постоянно слышит укоры, упреки и осуждения? Воспитание, скажете вы, да какое там к чертям воспитание? Папенька мой разлюбезный считал, что кулак, ремень и подзатыльник - лучшие учителя и наставники. С самого раннего детства я предоставлен сам себе, шпыняли меня и издевались. Мать, вечно пьяная, не удивлялась моим странным наклонностям. Не вела она разговоров по душам с родным сыном, только кричала и унижала.

        - В кого ты такой уродился? Я с тобой как с человеком, а ты мерзавец, что учудил? Кто в школе деньги собирал на мои похороны? Сволочь ты, как не стыдно? Где ты их спрятал? Отдай маме. - она липко целовала меня в губы, вызывая тошноту и отвращение. К стойкому перегару примешивался запах табака и вкус дешевой помады.
 
        Отец просто бил, бил меня, заодно и ее. Нам доставалось обоим, но если мать плакала, то я в ответ на побои смеялся ему в лицо. Отец бесился и бил сильнее.

        - Ты паскудник, башкой своей тупой соображаешь, что творишь? Вода у соседа в колодце такая же как у нас, идиот. Если у них вода с керосином, то скоро и у нас запах появится. - я вырвался из крепких рук, отбежал и весело спросил:

        - Батя, а ты за что меня бьешь, за то, что керосин им в колодец плеснул, или за то, что и у нас запах появится? - отец взбесился еще больше, но разве догнать пацана, пьяному мужику?

        Вскоре я убежал, ушел от них навсегда. В пятнадцать лет вырвал свободу. Закончив восемь классов, забрал у соседей из дома все спрятанные деньги, давно знал где они запасные ключи хранят, в нашем доме денег никогда не было, сел в поезд до ближайшего крупного города и решил жить сам, как получится.

        В школе, наверное, вздохнули с облегчением. Избавились от надоевшего и ненавистного ученика. Кому придет в голову на линейке,  директрисе по заднице шлепнуть, или дымовую шашку в учительскую бросить и дверь подпереть?
        Не думаю, что дома долго горевали о потере, продолжили пить и драться. А я пустился в далекое, самостоятельное плаванье на корабле порока и разврата. Подворовывал, караулил пьяных у кабаков, обчищал карманы мелких пацанов, шнырял по рынку. Выживал и был доволен.

        Опекать меня было некому, пока не повстречалась одинокая дама из мясных рядов, "Тетя Таня", ей нравилось потешать свою плоть в компании молоденького мальчика. С моей стороны зажглась любовь, первая и последняя, я ревновал, страдал, презирал себя и ненавидел свою первую женщину. Она только весело смеялась.

         - Дурачок, ты совсем ребенок. Не сердись на меня, я открываю тебе жизнь, учу быть мужчиной, сильным и независимым. Чувства, эмоции, любовь, все это дрянь и глупость. Жизнь для большинства, вещь паскудная и непонятная, они чего-то ищут, роются в себе как в дерьме. А жизнь проста как фантик от конфеты. Главное, что в него завернули. Что внутри тебя? Сила или слабость? Наивность или умение урвать? Ты понял, мальчик мой? Иди ко мне, мамочка заждалась своего героя. - Она учила меня, вытаптывая слабые ростки человека.

         - Не верь никому и никогда, деньги всему голова, порок всему основа, жизнь нужно черпать по полной, получай удовольствие дурачок, пока я добрая. - Татьяна приходила в дом с очередным, хмельным мужчиной, говоря ему, что я племянник из деревни. В соседней комнате все было слышно, уснуть не получалось. Злоба и ненависть копились, однажды они найдут выход.

          Татьяна играла со мной, как с дешевой куклой. Испорченная натура нашла благодарного и послушного ученика. Отличника и последователя. Дальше случилось все как положено, ученик превзошел своего наставника.  Татьяна пожалела горько, что выбрала такой объект для веселых уроков. Может не успела пожалеть? Кто теперь разберет? Давно это было. Сколько их прошло через мои руки?  Точно знаю только я, да еще там, наверху в канцелярии. Мне говорят около сорока. Пусть говорят, я не спорю.
      
        Женщины, женщины, что вы сделали с моей жизнью?  Прошлись по ней тяжелым катком, трактором, не веря в свои страсти и яркие чувства. Боясь бурных эмоций, летящих на грани жизни и смерти. Во мне всегда жила убежденность в вашей ответной любви, просто вы ей сопротивлялись, опасались осуждения, чужого непонимания. Я помню каждую из вас, каждую извилину теплого тела, черты ваших лиц, нежные изгибы губ, дрожащие ресницы, страх застывший в глазах, не вырвавшийся крик. Мы вместе проваливались в бездну, утопали в любви до последней капли.
      
         Возвращаться приходилось одному, вы оставались там, на дне, в небытии бездыханного тела . Врезаясь в мою память. Оставляя раны на сердце. Калеча и разрывая на части душу. Ничего не требуя взамен. Вы приходите ко мне по ночам, отнимая сон, смотрите в глаза, молчите и смотрите. Это не честно. Я вам давал свободу, а вы не хотите меня отпустить. Все давно в прошлом, остались только память и вкус горьких поцелуев на губах. Словно вкус теплой крови. 

        Последнее время, часто посещают мысли о смерти. Что там за дверью железной? Не возвращался оттуда никто. Или возвращался? Откуда эти рассказы про ад? Про пекло, про чертей. Значит есть очевидцы?  Или сказки это все?  Ад, рай, придумали люди. Манипуляторы. Опять лицемеры. Кругом ложь. Хочется знать правду. Я про рай думать не могу, мне он не грозит, да и не надо мне туда, скучно, приторно там, не интересно. Елей сплошной. Эмоций нет, вечная патока. А вот ад, покоя не дает. Поподробнее бы понять басни про чертей и сковородки. Фантазеры все же люди, глупые и недалекие. К Булгакову на бал меня, конечно, не позовут, там для избранных злодеев.  Только думается мне, что ад для каждого свой, персональный. То, чего ты больше всего боишься здесь, при жизни, там тебя ждёт на постоянной основе, навсегда, перманентно, как говорят умные люди.

        Боишься утонуть? Значит тонуть тебе непрерывно. Захлебываясь, хватаясь руками за воду, будешь вечно идти ко дну, испытывая предсмертный ужас, дрыгая в воде чугунными ногами. Это будет всегда, беспрестанно, без сна и отдыха, ты будешь только тонуть, глотая соленую, противную воду, без возможности выбраться и спастись. Грубые, тяжелые волны накатывают, накрывая с головой, а ты бесполезно барахтаешься из последних сил. Не зная ничего и не понимая. Так как разума ты будешь лишен. Умом за чертой мы обладать не будем, только чувствами, теми, что в душе хранятся. В моей душе светлых чувств нет и никогда не было. Мрак там, темень.

        Помню зиму, промерзший старый сарай, в нем бухой отец запер семилетнего пацана, в темноте, холоде и страхе. На всю ночь. Мать не знала, пьяная спала, а батя забыл и тоже уснул. Подонок. Стучался пацан, звал на помощь, плакал и кричал. Страшно было и очень холодно, я уже тогда смерть понимал, чувствовал ее. Рядом она была, в сарае сидела. Ждала. По плечам моим провела рукой ледяной, костлявой. К себе прижала. Дохнула в грудь, как Снежная королева в сказке, глаза большие, пустые и черные, страх пропал, прильнул я к ней и успокоился. Смирился. Затих.

         Спасибо сосед во двор вышел, крик услышал, спас. К себе отвел, отогрел, напоил чаем, водкой растер. Жена его плакала и жалела. А я сидел в валенках, в пледе, и ненавидел их, за сытость, за довольство, за доброту их слащавую. Ложь это все. Неправда! Не бывает добрых людей. Притворяются все, просто у одних хорошо получается, а у других плохо. У соседей получалось хорошо, по-настоящему. Это потом я им керосина в колодец плеснул. Чтоб светиться перестали, радостью своей показной. Смотреть противно. Деньги тоже у них стащил, знал, что в милицию не пойдут, поймут меня и пожалеют. Юродивые.

         Мой персональный ад рисуется полным, кромешным мраком, так, что не видно руки, поднесенной к глазам. Будто вообще нет глаз. Сплошная чернота.
         Свирепый, лютый холод пронизывает все тело насквозь, я мерзну так, что трясется каждая клеточка организма, наждачкой по телу скребет мороз, сдирая кожу. Зубы стучат, дрожат колени, пальцы сводит болью и судорогой.
        В этой стуже поливает ледяной дождь, огромные, тяжелые капли бьют по всему телу как маленькие острые молотки. Стучат, хлещут по лицу, вбивают в голову ужас и отчаяние, от мокрой одежды становится еще холодней. Не укрыться, не убежать, не спрятаться, руками можно нащупать только мокрые ледяные стены.
        Я мечусь в мерзком, кромешном, стылом мраке, что есть мочи кричу от дикого страха и вечного отчаяния, не зная сна и передышки, голос мой сливается с тысячами подобных голосов, они повсюду, но я навсегда, на веки вечные один. В старом, холодном, промерзшем сарае, в черной темноте и одиночестве, под ледяным дождем, познаю свою жуткую бесконечность. Моя смерть меня приняла! Она заглянула в душу и осталась там хозяйкой.

За спиной загрохотал замок, заскрежетали опостылевшие засовы, с шумом распахнулась дверь и надоевший голос из подземелья громко проорал
 - Заключенный К - 199, руки за спину, приготовиться на выход.
      Пожизненный срок - репетиция ада.