Операция Карфаген. Шок и трепет

22 июня 1941 года

Москва, СССР

18 июня – в день, когда было принято решение о вторжении в Европу 23 июня - Сталину передали донесение агентов из Германии о дислокации немецких истребителей и назначении глав оккупированных регионов СССР. Он поставил резолюцию: «Можете послать ваш источник на…»

Ибо не сомневался, что Гитлер не успеет… и что Абаддон будет на стороне Красного Тамерлана…

Вечером 21 июня начальнику Генштаба Жукову позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — фельдфебель вермахта.

Перебежчик утверждал, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнётся утром 22 июня. Жуков немедленно передал это сообщение наркому обороны Тимошенко и Председателю СНК Сталину.

Сталин перебежчику совершенно не поверил. Не поверил потому, что такое совпадение дат вторжения было попросту невозможно. Такого совпадения не могло быть потому, что такого не могло быть никогда. Такого даже и в кино не бывает. Это же всё равно, что во время дуэли попасть пулей в пулю противника…

Сталину и в голову не пришло, что могила Тамерлана была вскрыта на день раньше, чем он приказал… причём вскрыта по приказу Адольфа Гитлера. Ибо такого тоже не могло быть потому, что не могло быть никогда. Это даже не беллетристика и даже не мистика – это ненаучная фантастика…

Кроме того, Сталин вообще не верил людям — но при этом он безоговорочно доверял логике. Своей логике, которой он очень гордился. Вечером 21 июня он рассуждал абсолютно логично. Примерно следующим образом:

«Немцы не завершили сосредоточение войск. Половина дивизий вермахта ещё на Западе. Наступать такими малыми силами - безумие. Численность немецкой авиации у наших границ ничтожно мала. Против Франции, на фронте в десять раз короче у них было в полтора раза больше самолётов!

Такими хилыми силами, с таким ничтожным авиационным прикрытием они наступать не могут. И не будут. У нас ещё в запасе 7 — 10 дней минимум. А нужен-то всего один-единственный день, 22 июня. Всего один день. Листовки об объявлении мобилизации с 23 июня уже печатаются…»

Поэтому Сталин и не поверил сообщению о том, что Гитлер решил начать вторжение 22 июня, до завершения сосредоточения у границ СССР таких сил германской армии, которые (по мнению Сталина) необходимо было сосредоточить для войны с могучей (по его мнению, которое категорически не соответствовало действительности) Красной Армией.

Намерение Гитлера начать вторжение 24-го и в любой последующий день Сталина уже не беспокоило – ибо он твёрдо решил ударить 23-го. В День Тамерлана…

Однако практически все его подчинённые придерживались прямо противоположного мнения. И потому перебежчику поверили… и пошли на отчаянный риск. Надавили на Хозяина.

Который ближе к ночи на 22 июня нехотя утвердил следующую директиву:

«В течение 22–23 июня возможно нападение немцев по всей границе. Нападение может начаться с провокационных действий; задача наших войск не поддаваться ни на какие провокации, но одновременно быть в полной боевой готовности, чтобы встретить внезапный удар немцев и их союзников.

В течение ночи скрытно занять огневые точки укрепленных районов. Рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, тщательно ее замаскировать. ВВС привести в боевую готовность»

Однако и не подумал отменить намеченную на следующий день провокацию… да и директива была составлена в полном соответствии с оной – а не с нелогичными (по его мнению) предупреждениями его ближайшего окружения.

Покончив с дискуссиями, Сталин необычно рано закончил работу и уехал на ближнюю дачу. Спать. В возможность нападения немцев он не поверил, а день 22 июня предстоял очень напряжённый.

Утром — провокация в Гродно, днём — приказ о начале вторжения в Европу, вечером — первый налёт на немецкие аэродромы, поздним вечером — «разбор полётов» и последние приготовления к объявлению мобилизации. Перед таким днём надо было как следует выспаться.

А вот Молотову не спалось от слова совсем. В 21 час 30 минут он вызвал германского посла Шуленбурга и высказал обеспокоенность: «В чем причина массового отъезда сотрудников посольства? В чем недовольство Германии, если оно есть? Почему нет ответа на миролюбивое заявление ТАСС?»

Шуленбург отвечал невразумительно, он был явно подавлен. Ибо уже знал…

Молотов, конечно же, все понял… как и то, что сделать уже ничего нельзя. Ибо упёртого Хозяина никакие аргументы не сдвинут даже на миллиметр. Скорее для очистки совести, в 00:40 уже 22 июня он отправил шифрограмму Деканозову в Берлин, чтобы посол задал те же вопросы рейхсминистру внутренних дел.

В 4.00 люфтваффе уже бомбило Киев и Минск… и не только. В это время Хозяин мирно спал на Ближней даче. Получив информацию об этом, нарком обороны Тимошенко приказал начальнику генштаба Жукову немедленно позвонить на Ближнюю дачу. Ибо началась война.

Жуков позвонил и услышал заспанный голос дежурного:

– Кто говорит?

– Начальник Генштаба Жуков. Срочно соедините меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас? Товарищ Сталин спит.

– Будите немедленно, немцы бомбят наши города. Началась война.

Минуты через три Сталин подошел. Жуков доложил обстановку.

В ответ – молчание. Долгое молчание. Ибо Сталин совершенно не ожидал, что Абаддон так его кинет. Совершенно напрасно не ожидал, кстати (демоны – они такие…  кидалы par excellence).

– Вы меня поняли? – переспросил Жуков.

Снова долгое молчание. И наконец:

– Где нарком? Приезжайте с ним в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы вызвал все Политбюро…

Хозяин приехал в Кремль первым. И вскоре, разбуженные Поскребышевым, входили в его кабинет члены Политбюро. Выслушав доклад Тимошенко, Сталин… ему не поверил. И потребовал… связаться с Берлином и позвонить в советское посольство в Германии.

Он ещё не знал, что рейхсминистр фон Риббентроп уже вручил советскому послу Деканозову официальную ноту германского правительства об объявлении войны…

Молотов не посмел ослушаться Хозяина и прямо из кабинета Сталина позвонил в наркомат иностранных дел. Внимательно выслушал собеседника и спокойно ответил: «Пусть едет».

Положит трубку и объявил: «Посол Шуленбург хочет меня видеть». Сталин отреагировал коротко: «Иди».

Первый заместитель начальника Генерального штаба Ватутин отлучился из кабинета на несколько минут, чтобы получить новые данные, вернулся и доложил: «Немецкие войска быстро движутся вглубь страны, не встречая сильного сопротивления». На самом деле, почти везде почти никакого…

Видимо, Абаддон таки работал – и работал на совесть… на Адольфа Гитлера.

Молотов ушел в свой кабинет в Кремле с видом на колокольню Ивана Великого. Туда и приехал к нему посол Шуленбург. После беседы с Шуленбургом Молотов вернулся в кабинет и сказал: «Германское правительство объявило нам войну»

В первой половине дня Политбюро утвердило обращение к советскому народу. В 12 часов его зачитал Молотов… ибо Сталин был просто не в состоянии – он был ещё в состоянии глубокого шока.

В первый день войны все были настроены оптимистически; верили, что это лишь безумная авантюра с неизбежным и скорым провалом. Ибо очень сильно переоценивали мощь РККА и недооценивали силу вермахта… и Абаддона. Ныне союзника Адольфа Гитлера.

Сталин произнес спокойно: «Противник будет бит по всему фронту». И обратился к военачальникам: «Что вы предлагаете?»

Жуков предложил: «Дать указания пограничным войскам ударить по всему фронту и задержать зарвавшегося противника».

Тимошенко поправил: «Не задержать, а уничтожить».

Было решено: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили границу. До особого распоряжения границу не переходить. Авиации нанести бомбовый удар по войскам и по территории, занятой противником…»

В полдень страна услышала обращение Молотова. Во многих городах его слушали под грохот рвавшихся бомб. Молотов был явно растерян – говорил с трудом, чуть даже заикался и закончил свою речь написанными Сталиным словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами».

Всю войну, бессчетное количество раз будет повторяться, вводиться в сознание советских людей эта фраза. Сталин сделает ее заклинанием. Реально заклинанием, мантрой… которая, в конечном итоге, сработает…

Сталин продолжал: «Надо поручить эвакуировать население и предприятия на восток. Ничего не должно доставаться врагу».

За этой фразой – гибель от рук отступающей армии городов, сел, заводов, азиатская тактика выжженной земли (успешно применённая в первую Отечественную войну 1812 года – по приказу императора Александра I). В ноябре она будет официально узаконена людоедским приказом 0428…

Безумный день продолжался. С фронта поступали все новые отчаянные сведения.

Докладывал Тимошенко:

- Удар превзошел все наши самые мрачные ожидания. В первые часы войны вражеская авиация нанесла массированные удары по аэродромам и войскам.

– Стало быть, много советских самолетов уничтожено прямо на земле? – Сталин пришел в неописуемое негодование, прохаживался по кабинету. – Неужели до всех аэродромов добралась немецкая авиация?

– К сожалению, это так – подтвердил нарком.

– Сколько же уничтожено самолетов? – осведомился Сталин.

– По предварительным подсчетам, около 700 – грустно ответил Тимошенко.

На самом деле, в несколько раз больше.  Наиболее тяжелые потери понес Западный фронт – более 1200… почти все на земле…  и в большинстве случаев брошены бежавшей в панике РККА…

По части паники Абаддон был непревзойдённым мастером… гроссмейстером.

Двенадцатичасовой рабочий день закончился в 17.00. Последним из кабинета вышел Берия – видимо, после обычных решений: виновных расстрелять. Но в этом уже не было необходимости – об этом позаботились бомбы люфтваффе…

Однако Сталин не мог позволить себе сделать перерыв. Ибо ему нужно было получить ответ на экзистенциальные вопросы: почему его кинул Абаддон… причём столь фундаментально кинул. И что ему теперь делать?

Он снял телефонную трубку, позвонил одному из своих тайных помощников (о них судачили многие… но живьём никто не видел).

И потребовал привести к нему единственного, к мнению которого в вопросах магии и оккульта он прислушивался.

В некотором роде «старшего друга детства»; философа, мистика и оккультиста непонятного происхождения; писателя, духовного учителя (его даже считали «властителем дум европейцев»), путешественника и даже композитора, основателя оригинального мистического учения Четвёртый путь.

Его «гостя в стиле князя Игоря» Георгия Ивановича Гурджиева. Его чуть ли не единственное в определённом смысле доверенное лицо.